Странно, но Люси не могла рассказать ни о своём детстве, ни о времени лет до пятнадцати. Единственное, в чём она, в принципе, была уверена, так это то, что этот период времени присутствовал в её жизни.
Регулярно задумываясь над этим несколько раз в неделю, она и сейчас, отлеживаясь в ещё свободное после обеда время и пережидая жару, от нечего делать вернулась к этим мыслям. Она не боялась людей в форме, которые непременно загнали её снова к работе, если бы заподозрили в отлынивании — в этом районе Магнолии все смотрители были понимающими и не гоняли жителей, которые и так стабильно перевыполняли план.
Нет, если ей дать время, — больше, чем несколько секунд, — то она сможет вспомнить какие-то мелкие, незначительные вещи, как, например, разбитую коленку, праздничный торт или прыжки по лужам после особо сильного дождя. То, что случалось абсолютно у каждого. Но не больше — и это будет вгонять в недоумение.
Люси рано потеряла родителей — и это называли причиной её нарушенной памяти. Но насколько рано и почему она не помнит событий и после этого — неизвестно. Все взрослые, которых она об этом спрашивала, просто отмалчивались и переводили тему; даже смотрители в их районе подвергались её «допросам», хоть их и было страшнее всего спрашивать.
Но со временем ей пришлось прекратить, так как очень не хотелось разочаровывать бабулю и дедулю. Те всегда менялись в лице, когда речь заходила о неприятных темах, а Люси со своей развитой эмпатией ко всему живому не хотела, чтобы кому-то было больно.
Бабуля и дедуля не были ей родными по крови, как и сводный брат Грей, но они жили все вместе уже долгое время, поэтому Люси иногда казалось, что она любит их даже больше, чем родителей. Это было ещё одной странностью, о которой Люси привыкла подолгу рассуждать. Родители всегда выступали для неё безликими образами и, как бы Люси не напрягала фантазию, ей никак не удавалось додумать черты лица или тонкости поведения. Эти тени её прошлого успели стать поразительно безразличными, даже не смотря на какой-то пресловутый факт «кровности». К слову, всё, что от них осталось — имена и, как утверждала бабуля, мамина внешность.
— Люси, ты там уснула? — послышался надоедливый голос рядом, и Люси, не глядя, плюнула в его сторону, поспешив сразу же прикрыться руками. — С ума сошла?!
— Нет, просто решила не отвечать на глупый вопрос словами.
— Ах, ты паршивка.
Грей не выглядел ничуть раздражённым или яростным из-за её выходки, потому что они делили взбалмошность на двоих, постоянно получая за это выговор или нагоняй. Сегодня Люси плюнула в него, завтра она получит горсть земли за шиворот — разве на такие мелочи стоит обижаться или злиться?
Они с Греем не были самыми большими хулиганами в Магнолии, но весь городок всё равно знал их по имени. Кому-то дуэт запомнился чрезмерной громкостью, кому-то — поражающей яркостью.
Сколько себя помнила, — хоть этого было крошечное количество, — Люси знала Грея, а Грей знал Люси. Они даже были в одной группе на обучении и делили книги на двоих — ох, а последнее было чуть ли не чудом для учителей, ведь абсолютно каждый был уверен в том, что эти двое рано или поздно повздорят, а странички или хлипкая обложка, так или иначе, выступят этаким козлом отпущения.
С первого взгляда нельзя было даже сказать, что они именно сводные брат и сестра, при том, что внешность кардинально отличалась.
Грей плюхнулся рядом на траву, и прислонился к дереву. Не то, чтобы Люси забыла, что они сегодня работают на соседних участках, но всё же была приятно удивлена, что он предпочел её компанию на перерыве обществу красавицы Лаки. Ведь не сказать, что он за девушкой прямо-таки ухлёстывал, но определённый интерес всё же проявлял, особенно в последнее время.
— Ты о чём снова задумалась? О прошлом, или о том, что за пределами?
— А ты всё не можешь не впихнуть свой нос в мои дела? Первое.
— А, значит твоя хандра по неизведанному начнётся после ужина?
Люси не глядя пихнула его кулаком как можно сильнее, прошипев наигранно-возмущенно «Заткнись!». Грей, правда, подумывал о том, чтобы ответить колкостью, однако всё же предпочел громко рассмеяться.
Люси не задевало то, что над её желаниями потешался Грей, ведь она знала, что он это не со зла — надо же было как-то разбавлять серую рутину. Честно говоря, в Магнолии жилось отнюдь не плохо, но сказать что живется прямо-таки хорошо — трудно. Поэтому эта нерешаемая дилемма всегда заканчивались одним и тем же вопросом в небо: лучше ли тем, кто живет в остальных восьми городах за пределами разрешенной лесной зоны? Как казалось Люси, это любопытство было вполне оправданным.
К сожалению, сколько Люси не просила более сговорчивых смотрителей рассказать хоть что-нибудь о других городах — ведь они единственные, кто мог выезжать из Магнолии, — никто не спешил удовлетворять её любопытство. «Данная информация строго конфиденциальна. Гражданские не входят в круг уполномоченных лиц», — будто Люси было до этого дело.
Единственное, что ей было известно — всего городов девять, один из них, собственно, Магнолия, и ещё один — Центральный. К слову, «Центральный» это название неформальное, так его называют старшие, а за ними повторяют дети и подростки. Как показалось самой Люси где-то полгода назад, название этого города обозначало его важность в хитроумной системе, возможно он — сердце того места, где расположены все города, а может и вовсе связующее звено — кто знает? Но вот сейчас Люси задается совершенно другим вопросом — а похожи ли остальные города на Магнолию с её симметричностью?
Есть ли у остальных с одной стороны море, а с другой лес? Сколько там людей? Говорят ли они на понятном для Люси языке? Ох, после этого интерес подогрелся ещё сильнее.
Раздался резкий звук, и Люси недовольно поморщилась. Она до сих пор не может подобрать нужное сравнение или ассоциацию, потому что этот звук, казалось, был единственным и неповторимым. Хотя, кое в чем она всё же была уверена — после него надо возвращаться к работе. И хоть именно сегодня работа была легче некуда, — выращивание капусты самое простое занятие, как и всяческий уход за ней и обработка, — поднималась Люси с явным сожалением.
Зато не преминула возможностью пнуть Грея на полпути, чтобы крикнуть ему через плечо «Догоняй» и умчаться к своему участку.
А все свои мысли можно додумать и потом.
***
Люси… Люси!
Люси резко подорвалась на кровати и мутным ото сна взглядом осмотрела комнату. Никого. Значит, снова приснилось?
В последнее время «снова» случается слишком часто. «Снова» вгоняет Люси в необъяснимую тревогу и заставляет сворачиваться в калачик посреди ночи. Ведь она, как и сейчас, вырывается из сна за несколько часов до рассвета — темнота за окном так же пугает.
«Снова» — это её нескончаемое путешествие по длинными, широким и чисто-белым коридорам без единой трещины или пятна. Их цвет напоминал Люси большое белое здание в центре Магнолии, из-за чего она ёжилась. Казалось, что Главные решили влезть даже в голову и сны, лишь бы никто не нарушал правила.
Но Люси, со всем своим невысказанным желанием выбраться за пределы города, никогда бы на это не решилась взаправду, потому что она даже представить себе боялась возможные последствия. И ведь нельзя сказать, что ей так уж тяжко было тут жить.
Она перевернулась на бок и тихонько вытянула ногу из-под одеяла. Тихонько, чтобы своими шорохами не разбудить Грея, кровать которого была возле стены напротив — не слишком далеко, чтобы он не мог слышать её. Хотя она была уверена, что её напряженное дыхание уже потревожило его чуткий сон, ведь часто случалось так, что он просыпался и молча приходил в её кровать. Так Люси быстрее засыпала после очередного блуждания по коридорам.
Но сейчас он не спешил с этим, и с облегченным выдохом она поняла, что сегодня ей всё-таки удалось быть тихой.
В голове эхом отдавалось то «Люси», которое она слышала перед каждым пробуждением — и после которого глаза жгли так, словно кто-то кинул в них песок.
Свет в тех коридорах слепил и заставлял морщиться даже после мимолетного воспоминания во время работы.
Люси смотрела на Грея, наблюдая за тем, как равномерно опускалась и поднималась его грудь. Это расслабляло — она пыталась дышать в такт с ним, чтобы быстрее уснуть. Снова. Ведь утром работа, а с морковью совладать намного сложнее, чем с милой и послушной капустой.
И как только её мысль пустилась в далёкое путешествие за пределы дозволенной территории Магнолии, разум заволокла дымка — даже её собственная фантазия не могла представить, что там может быть.
***
— Но, бабуль! У тебя же выходные!
— Ничего не знаю, Люси. Ты в последнее время ходишь уставшая, гляди, и свалишься посреди поля.
Люси взялась за кружку с чаем обеими руками, словно пыталась удержать в ней остатки тепла. За окном лишь недавно рассвело, но все жители их домика давно проснулись — ровно как и вся Магнолия. Потому что в такое время не было сильной жары, а значит самое то для начала кропотливой работы.
Людей учили, что именно так они достигают большей эффективности, благодаря чему могут собирать урожай дважды в год; а они и не сильно противились, ведь в правдивости этих слов не было сомнения.
Сегодня же день Люси переставал быть обычным — бабуля собралась пойти вместо неё. Хотя особых причин для этого не было, но бабуля уверяла, что Люси похожа в последнее время на тень. И это она ещё загорела.
— Но, ба…
— Цыц, мне лучше знать.
Люси умоляюще взглянула на Грея, но тот как раз собирался выходить, поэтому ответил ей лишь ухмылкой. Его глаза словно говорили: «На твоем месте радоваться надо вообще-то», — и Люси нахмурилась.
Ей была приятна забота старших, но она уже выросла, и сама может, более того — хочет заботиться о них. А такие поступки выбивают из колеи, заставляя чувствовать себя маленькой и беззащитной. Люси такое не по душе.
Она открыла рот, чтобы снова возразить, но её тут же перебили:
— Хватит, солнце! Ты ещё слишком молода, чтобы так перерабатывать; того гляди и увянешь до тридцати!
Люси чуть слышно фыркнула — вот за что она никогда волноваться не будет. Ну пропадет её красота, и что с того? Разве она сейчас кому-то так уж и важна?
— Вместо того, чтобы возникать, лучше допей свой чай. А чтоб без дела не сидеть сходишь с дедом за продуктами к хранилищам.
— Ещё чего! — вклинился дедуля, чуть ли не подпрыгнув на своём стуле. — Я не настолько стар, чтобы мне ещё и в этом помогать.
Люси рассмеялась. Он постоянно чуть что заводился со своим «я ещё не такой старый», хотя его никто не упрекал в недееспособности или в чём-то похожем. Как казалось Люси, его сморщенное лицо и по-детски надутые губы — попытка лишний раз позабавить семью и добавить хоть каких-то красок в серые будни. Перечить она не стала, ведь знала, как дедуля не любит помощь. Кажется, это Люси как раз у него и переняла, только её так беспрекословно никто не слушал.
Даже Грей, а она ведь не настолько младше него!
— А что мне тогда делать? — протянула Люси.
Целый день без работы — это ужасная скука. Даже в облаках витать долго не сможешь — надоест. К тому же руки сами тянулись к работе — ничего не поделаешь, выработанная временем привычка.
— Сходи к ребятне на пляж, прогуляйся. С людьми поговори. Уверен, нормальный диалог у тебя был давно.
— А с вами у меня значит ненормальные диалоги?
— Мы не в счёт, мелочь.
Люси снова рассмеялась, а спустя минуту поднялась — бабулю она хотя бы проведет, раз уж ей нельзя сегодня на поля. И как бы она от этого не отпиралась и не отшучивалась словами «Ты же знаешь, что морковка — это моя особая страсть», Люси всё равно пойдет с ней и на прощание чмокнет в щёки.
А потом будет винить себя, потому что у бабули снова будет болеть спина, но в этот раз из-за Люси и усталости после долгого трудового дня.
Дедуля тоже надолго не задержался за столом, ведь для получения продуктов надо ещё написать заявление и подтвердить его. Люси однажды сходила с ним из чистого интереса, но этот процесс был такой долгий и нудный, что она еле выждала до конца. И если бы дедуля не начал много и громко травить анекдоты со знакомыми, то она бы точно уснула.
Смешной он, — думается с улыбкой. Ростом не очень вышел, потому ему быстрее, чем остальным, выдали пенсионные выходные. Зато он был тем ещё персонажем, которого с полу-взгляда можно назвать затейником и душой компании.
А ещё дедуля, как и бабуля, очень добрые, и иногда раздают мелким с улицы булочки, если у них закончились. Хотя всегда стараются делать это пока смотрителей нет рядом.
Несмотря на то, что Люси не помнит толком, как долго они все вместе живут, она искренне их любит, как родных. Поэтому всегда старается помочь, хоть они всегда упираются и не хотят принимать её помощь. Люси абсолютно точно вся в них.
Вернувшись, она проверила, закрыл ли дедуля дверь дома, и потянулась до хруста в спине. День только начался, поэтому нужно было срочно придумать, чем занять себя до вечера. А там можно будет упросить Грея пойти с ней к морю поплескаться — ну или же утянуть силой, если он не согласится. Ведь Люси точно знает, что он снова убежит на девчат глазеть — не понимает парень, что им это надоедает.
Сомкнув руки за спиной, она бодро прошагала по дорожке, вслушиваясь в скрип гальки под ногами. Иногда она жалела, что в их городе нет никаких животных. Хотя бы тех, благодаря которым есть продукты животного происхождения — хоть, как она подслушала когда-то у смотрителей, за ними сложно ухаживать. Но тогда было бы хоть какое-то разнообразие в их жизни.
Или это только ей могли надоесть эти огороды?
Вышагивая по ровной дороге между домами, Люси то и дело глазела по сторонам. Конечно, вряд ли она могла бы увидеть там что-то новое — все дома были идентичны её и размещены на одинаковом расстоянии друг от друга, — но лично ей казалось, что каждый дом может что-то рассказать о своих жителях. Например, у одного их соседа, Андре, по стенам были мелкие трещинки, а у дома напротив оконные рамы всегда в пыли.
Люси любила подмечать такие мелкие детали, они придавали вещам хоть немного индивидуальности.
Она здоровалась с некоторыми знакомыми, перебрасывалась с ними парочкой фраз: все неизменно интересовались, всё ли с ней в порядке и почему она сегодня тут. И завистливо вздыхала, зная, что детишки ещё не встают так рано.
Не то, чтобы ей хотелось спать. Просто завидно было.
Люси подняла взгляд и повернулась чуть влево — чисто-белое высокое здание, как и всегда, возвышалось над домами и отбрасывало на него свою ровную тень.
Люси не знала точно, что там. Хотя ей иногда казалось, что она там была ещё совсем маленькой — но бабуля говорила, что это всего лишь детская фантазия.
А здание казалось страшным, когда чуть блестело на солнце — огромный контраст с серыми зданиями вокруг.
Люси как раз обдумывала, не пойти ли ей в лес и подышать этим свежим запахом, как врезалась в кого-то большого и твёрдого. Она сразу же отпрянула и боязливо подняла голову вверх, ожидая ругательств — но заметила серебряную бляшку с именем «Рональд», а потом и широкую приветственную улыбку.
— Хей, кроха, о чем ты так задумалась? — с издевкой протянул смотритель, щелкая Люси по носу.
— Я не кроха, ты ненамного старше меня, Рон, — ворчливо ответила она.
— Десять лет это у нас «немного»?
— Возраст это всего лишь цифра.
Рон расхохотался и взъерошил ей волосы, вызывая возмущенное «Эй!». Он был, наверное, единственным в Магнолии — если не во всем мире — смотрителем, который не держал вечно недовольную каменную рожу. Да и позволял жителям так с собой говорить.
В то время, как все остальные выглядели до жути страшными в своих белых формах, Рон был дружелюбным до безобразия. Может, тому способствовало его размещение, ведь он не был краевым, а лишь районным; хотя, кажется, и в другой ситуации он был бы такой же.
Если бы не разное положение, то Люси могла бы назвать его своим лучшим другом. После Грея, конечно.
— Так, о чем задумалась?
— О том, как пнуть смотрителя, чтобы за это не схлопотать.
— Злая ты, кроха. Присядем?
Люси с радостью кивнула, ведь стоять всё время разговора, да ещё и с головой, поднятой вверх, ей не прельщало. Шея и так постоянно затекала, пока Люси в согнутом положении дни проводила.
Они бессовестно расселись на чьей-то лавке, не боясь, что им за это влетит, ведь сейчас все уже давно разошлись, а дети ничего не могли им сделать. Тем более, Рону уж точно запретить ничего нельзя.
— Я вообще-то похвастаться хотел, — гордо заявил он, закидывая руки за спинку лавки. — Вечером я уезжаю отсюда.
Люси восхищенно округлила глаза и чуть ли не запищала, заёрзав на месте.
«Уезжаю отсюда», то есть из Магнолии. То есть, в другой город, который, может, похож на родной, а может, совсем другой. Уезжаю, — значит увижу что-то новое, пока мы будем собирать то, что нужно привезти из еды или материалов сюда. Уезжаю, — значит снова поддразнить могу тебя, кроху, потому что вижу и знаю больше тебя.
Но Люси не обижается, у них с Роном страсть к знаниям на двоих, только ему повезло чуть больше.
— Ничего себе! Когда ты последний раз ехал, год назад?! — она выглядела даже более возбужденной, чем сам Рон. — Это просто потрясающе!
— Эхей, кроха, уймись, — засмеялся он, — в тебе радости больше, чем должно быть. Смотри, не взорвись.
Он достал из кармана леденец и предложил Люси, которая, конечно же, не отказалась. На этот раз это был лимонный, хотя ей хотелось бы снова попробовать мятный. Мятный был самым вкусным, и на его фоне остальные были какими-то пресными. Но выбора особого не было, да и она не жаловалась.
Сам Рон закинул себе в рот сразу два, и с довольным видом облизнулся, засунув обёртки назад в карман. Он всегда приносил Люси леденцы, но говорил молчать об этом, потому что остальные тоже захотят. Хотя, наверное, причина была не в этом.
— Конечно, мне очень жаль, что я не смогу тебя пронести в рюкзаке с собой, — протянул он, на что получил лёгкий тычок в плечо:
— Ты и в прошлый раз так говорил, не смешно!
— А мне смешно. Но так как это очень прискорбно, я, как хороший и порядочный друг, должен узнать, не хочешь ли ты, чтобы я привез что-то необычное?
— Фу, как сложно и красиво ты говоришь, — скривилась Люси и показала жест, словно её сейчас стошнит. Рон ущипнул её за ногу. — Но вообще, ты мог бы мне привезти что-то, на чем нарисованы все города? Я слышала, такая штука существует!
Он хмыкнул.
— Ещё как существует, она называется карта.
— Карта, хм, — задумчиво повторила Люси, и ещё несколько раз прокрутила это слово в голове. — Оно странное. Слово. Словно какой-то новый вид картошки.
Рон прикрылся рукой и сдавленно хрюкнул, на что Люси нахмурилась. Она тут не пытается никого веселить вообще-то!
— Но, к сожалению, не думаю, что я могу её тебе достать, — вздохнул он. — Когда я взял тебе компас было много проблем, но я получил разрешение. Еле-еле. Не думаю, что тут так же повезет, — он снова взъерошил ей волосы, но руку не убрал, — прости, кроха.
Люси тихонько вздохнула. Конечно же, она не рассчитывала, что это будет возможно, ведь всё происходящее в других городах было строжайшей тайной для жителей Магнолии. И сколько она не просила Рона, он не мог ей рассказать, ведь «не по уставу».
Разумеется, она и в следующие его поездки будет просить что-то такое, ведь это часть их общения — с шутками и издевкой. Почти, как с Греем. Но только лишь почти. Издевки Рона были какими-то более… ребяческими что ли, как бы странно и противоречиво это не звучало.
Они просидели так ещё несколько минут, но потом поднялись — вместе, словно договорились, — и отряхнулись от пыли лавки. И удивительно: на её серой одежде и светлых волосах больше грязи осталось, чем на его белой-белой форме. Уж не от этого ли он своими голубыми глазами сверкал так хитро, насмехаясь?
— Тогда просто привези новую интересную историю, — сказала Люси прежде чем пойти в другую сторону, и подмигнула на прощание.
Рон отсалютовал ей, громко раскусив леденец. И запуская пятёрню в свои русые волосы.
И это было не по уставу.
***
Люси овладело плохое предчувствие, когда она заметила серые тучи, надвигающиеся на неё. Сегодня среда, а дожди обычно шли в субботу или воскресенье — то есть, в выходные, когда все были дома и не могли прервать из-за этого свою работу. Что-то было не в порядке, если погода работала не по плану.
Стало неуютно.
Люси направлялась всё же в лес, но ей было немного не по себе от того, что она так и не встретила ни одного смотрителя, кроме Рона. Хотя она прошла уже района три, и солнце показывало полдень.
Это было странно и можно даже сказать, что не по правилам, хотя для людей в форме правила были немного другие. И всё же не было ни единой души. Только крики и смех детей доходили до её ушей, но доносились они с других улиц.
И чем ближе Люси подходила к границе, тем тише становилось вокруг.
Там, куда она направлялась, было небольшое местечко, умощенное мягкой травкой и большими плоскими камнями — совсем не похоже на остальной город. Люси любила там сидеть, пока ещё не была отправлена на работу, там было красиво. И иногда доносились какие-то мелодичные звуки из глубины леса, но она не могла делать больше, чем просто вслушиваться и смотреть, не двигаясь.
Потому что дальше начиналась запретная зона. А правила на то и правила, что нарушать их нельзя.
Люси не знала, что случится в случае непослушания; такого не случалось даже на памяти дедули. Но все, даже самые мелкие, знали, что за нарушение предназначалось наказание. Возможно даже наказание в сто крат тяжелее, нежели за какой-либо другой проступок или преступление.
<Может, запрут в чисто-белом здании, и не выпустят больше никогда, — думала Люси. И придется блуждать в бесконечном лабиринте больших коридоров — потому что Люси уверена, что они там есть.
…На её любимом местечке уже кто-то был. Приглядевшись, она поняла, что это кучка детишек, которые почему-то столпились все рядышком и что-то обсуждали, разглядывали. Они выглядели чем-то озабоченными, и хмурились так, словно обдумывают что-то по-настоящему важное.
В другое время Люси бы посмеялась, но сейчас ей было тревожно и волнительно.
Среди детишек оказалась малышка Венди, знакомая Люси, но она хмурилась, казалось, сильнее других. Хотя в целом выражение их лиц выражало сильную растерянность и даже сожаление.
Люси топталась на месте, не зная, стоит ли ей подойти, но любопытство взяло верх:
— Венди! — помахала она рукой. — У вас все нормально?
Малышка взглянула на неё, и глаза её блестели, будто она вот-вот заплачет. Люси подошла ближе, чтобы не пришлось кричать, но Венди ничего не говорила, а лишь указала в сторону границы.
И Люси заметила мяч, который откатился в запрещенную зону буквально на пару шагов — но его нельзя было забрать.
— Как вы умудрились? — спросила Люси, пытаясь придать голосу строгий, но не слишком, тон. Но поняла, что всё же перестаралась, ведь девочка расплакалась:
— Я г-говорила им, чтобы т-тут не играли!.. — проныла она, зарываясь лицом в ладони и сдавленно всхлипывая.
Мяч — это для детей святое. Потому что достать не так легко, ведь надо сначала уговаривать родителей, а потом и смотрителей. И везением обладать — даже каждому пятому мяч так просто не раздобыть. О нет. Мяч — игрушка для удачливых.
Красивая эта игрушка. Люси давно такие видела, сама никогда не играла. Он кожаный, и отблескивает так, словно сам в руки просится.
Отчего ситуация вдвойне — или даже втройне — трагичнее. Его теперь не достать, и вместе с мячом в нескольких метрах от границы останется несколько детских сердец.
И кажется, сердце Люси тоже. Потому что она не выдерживает — настоящих радостей у них не много, и этот инцидент словно навечно веру в хорошее закопать хочет.
И пока Венды всхлипывала, Люси по сторонам оглядывалась. Собираясь правила нарушить, потому что лучше уж на них наплевать, чем на грустные моськи детей смотреть. Узнал бы Грей, что она хочет сделать, рассмеялся, а потом наругал бы. А потом сделал бы всё за неё.
Наверное. Так ведь братья поступают?
То, что рядом не было ни одного смотрителя, явно играло Люси на руку, но ложью было бы сказать, что её ноги не дрожали мелко-мелко. И что она не сглатывала колючий комок, пока под напуганные взгляды малышни пыталась дотянуться до мяча. По факту ничего даже не нарушая, ведь ноги её до сих пор оставались там, где им и положено — только верхняя часть была уже, где нельзя. И Люси тихо надеялась, что ей хватит её гибкости, чтобы всё прошло гладко.
Вот — сантиметр оставался, — когда она почувствовала.
Не хватает.
И пальцы её коснулись земли в попытке сохранить равновесие.
Люси буквально слышала, как Венди задержала дыхание, и чёрт бы с ним — ей самой было страшно. Но миг — мяч в её руках, минута — и она отдала его мелким. И старалась унять дрожь в голосе, когда говорила:
— А теперь чтобы я вас тут не видела. Быстро!
И сама поспешила уйти отсюда, на краешке сознания понимая, что посидеть на любимом местечке и подумать сегодня не удастся.
Но из ниоткуда возник ужасно громкий и неприятный звук — похож на тот резкий, который обычно на работу зовёт. Но в разы громче. И мерзкий, словно в голову залезший и понемногу сдиравший там по кусочку плоть. Люси казалось, что сейчас из ушей кровь закапает — и она бы не слишком удивилась.
И она, гонимая животным, неопределённым, но безумно сильным страхом, побежала, что есть сил. Спотыкаясь, пачкая свою серую однотонную одежду в пыли, сдирая локти в кровь. И поднимаясь снова, чтобы быстрей до дома добраться.
А в голове всплыло странное, словно чужим голосом произнесённое:
Это называется сирена, Люси.
***
Эта сирена не утихла, даже когда Люси забаррикадировалась у себя дома.
И тогда стало даже не страшно, нет. Жутко.
Они знают, Люси.
Ты попалась.
Долгое время Люси не понимала, зачем им ключи — ведь дом они никогда не замыкали, как уходили. И никто не замыкал в целой Магнолии. Потому что незачем, потому что доверие к людям на автомате есть у всех, как и уважение к собственности. И без спроса никто не стал бы даже заходить в чужой дом.
Сейчас же Люси, с неутихающей дрожью, пыталась повернуть ключ, осознавая — так вот они для чего. Чтобы прятаться, и надеяться, что это сработает и её не найдут.
А сирена всё выла и выла. А дрожь в теле униматься не хотела.
Люси забилась в угол и попыталась занять как можно меньше места. Желательно чтобы пропасть насовсем, чтобы настолько сильно скукожиться, что меньше пылинки станет — и её никто тогда не найдет. И не заберет в здание посредине Магнолии.
Нет, Люси не знала, что с нарушителями делают на самом деле. Потому что их не было, нарушителей. То ли под страхом наказания, то ли о того, что никому, в принципе, не приходило в голову нарушать правила — нарушителей никогда не было. Даже дедуля, проживший больше, чем говорит на самом деле, божился, что для него преступление и наказания — вещи чуждые памяти. А теперь что? А теперь Люси попадет в историю как первопроходец. Теперь её судьбой будут запугивать мелких, мол, «не стоит даже думать, знаете ведь, что с Люси случилось».
И за что? За доброе дело?
Глупо это как-то, но ведь если она так попытается оправдаться, то и слушать её никто не станет. Правила, почти законы, нарушила ведь. Интересно, а есть ли для таких людей отдельное название?
Нарушители. Или преступники. Как тебе больше нравится?
Второе как-то страшно звучит. Будто она не пальцами запрещенной земли коснулась, а сломала руку смотрителю. Будто её, не глядя, на месте закопать должны.
Кстати, что это за голос? Её? Это же как нужно было с ума сойти за несколько минут — или часов? — завывания этой сирены?
Наверное, так, что даже стук в дверь казался ею выдуманным. И крик обеспокоенный, что с улицы доносился — тоже. Но дальше Люси услышала чертыхания и звук, с которым ключ в замочной скважине обычно поворачивается. Теперь она этот звук знала.
И Люси вся напрягается. Так быстро нашли?
Но дальше дышит чуть спокойней — и не заметила, как загнанно воздух вдыхала-выдыхала, — потому что голос вошедшего это дедули голос:
— Люси, ты тут?
Он перекрикивал сирену, которая, кажется, ещё громче стала. Дедуля впустил звук в дом и теперь уши Люси действительно грозились лопнуть и кровью истечь.
Люси выдавила из себя тихий ответ, но сказала совсем не то, что хотела.
— Почему ты вернулся? — «Да, я тут».
— Нас всех по домам отправили. Думаю, всех работников тоже.
Он говорил громко, но Люси казалось, будто шептал, потому что она еле слышала. Потому что сирена, потому что страх и потому что…
Я это сделала
«Я это сделала, — думала Люси, руками за голову хватаясь. И понимание окончательно нашло лишь сейчас. — Я».
— Я это сделала.
— Что?
Но Люси не ответила, с головой погружаясь в бездну какую-то, где каждый сантиметр пустоты говорил ей, какая же она глупая. Думала, что раз никого рядом не было, то и не узнает никто? Или это дети пошли и рассказали — ведь она всё же нарушила правила. Пусть и для них.
Осознание — штука неприятная, она колется, как колются самые неприятные сорняки, которые и не вытащишь из земли, и не сорвешь никак. Которые по-хорошему надо бы с корнем, чтобы заново не проросли — но пока с колючками намучаешься, уже ничего не хочется.
А дедуля смотрел так, словно его «Что?» — простая формальность. В глазах его понимание читалось явно, будто Люси и не нужно было ничего говорить. Но слова сами полились из её рта:
— Там были дети… И. И мяч — там, куда нельзя. И я, — Люси всхлипнула, но не от рыданий, а потому что воздуха немного не хватало, когда она взахлёб вот так говорила, давясь словами, спеша, — я достала. Лишь пальцами коснулась, клянусь! Там никого не было, лишь я и дети, никто не мог видеть…
Дедуля лишь кивнул, и под незатихающую сирену к ней подошёл. Поднял и крепко обнял, и Люси растерянно сжала свои руки у него за спиной. Что-то обречённое в этом жесте было. А следующие его слова иглами впились в спину:
— Тебе уходить надо, Люси.
Она отпрянула, опешив.
— Ч-что? Это нереально…
— Глупость твоя нереальная, раз ты осознанно на такое пошла, — колко ответил дедуля, но это не звучало, как упрёк. — А теперь не думай жаловаться на то, что уже сделала.
— Я не смогу от них уйти.
— На улицах только люди. — Потому что смотрители по умолчанию людьми не были. Кроме Рона. — Думаю, никто ещё не знает, кто точно ступил куда не надо, поэтому тебе нужно попытаться.
Люси замотала головой, а в голове лишь шум был.
— Я не смогу уйти от них.
— Ты не можешь наверняка знать. А оставаясь, ты нас опасности подвергаешь.
Люси снова головой замотала, словно то, что сейчас происходит, плод её воображения, и она может его просто развеять. Но нет. Не может.
— Что они со мной сделают, если..?
— Что-то определённо страшное. Ты должна уйти.
Люси смотрела глазами, полными страха, но, кажется, безрассудный побег и правда был самым лучшим вариантом? Опасности подвергать не хотелось никого, и если она уйдет, то родных не накажут за то, что её покрывали.
— Хорошо. Я уйду.
Многим позже она будет искать логику в этом действии — и не найдёт. Потому что, казалось бы, сорваться из дому в лес, где может водиться всё, что угодно — самоубийство. И даже вещи, которые Люси впопыхах в рюкзак запихивала, могут не помочь в некоторых моментах.
Многим позже Люси будет не раз возвращаться к этому, и замечать несостыковки. И подмечать странную уверенность дедули в том, что именно она должна делать.
Но это будет многим позже.
А сейчас же Люси бежит со всех ног, не падая и не спотыкаясь, и взгляд её устремлён лишь вперёд. Бежит отсюда, из Магнолии, зная, что никогда вернуться больше не сможет.
И голос в голове говорит с какой-то неопределённой эмоцией, перекрывая ненавистный уже вой сирены:
Всё правильно.