Прошло уже несколько надоедливых дней, каждый из которых — примитивная копия предыдущего. Дазай немного окреп, так что теперь он мог вполне самостоятельно держать в руках ручку, книжку, чашку. Местами мешал гипс, но это меркло по сравнению с тем, что было раньше. Однако, в отличии от улучшенного физического состояния, моральное только ухудшилось. Дикое желание вредить себе никуда не делось, лишь усиливалось с малейшим приливом сил. Каждый день, дарящий выздоровление, на шаг приближает Дазая к смерти, такой прекрасной и желанной.

— Дазай, прошла уже неделя… А ты всё так же не хочешь особо говорить, — не выдержав очередной день в молчании, отчеканила девушка. Эта рабочая неделя стала для неё настоящим кошмаром, из-за которого ей временами приходилось пить успокоительное и снотворное. Всё дело в давящей атмосфере и не очень приятной ауре, исходящей от больного. Осаму ограничивался минимум общения по типу: «Да» и «Нет». Его это вполне устраивало, и неловкости он не ощущал. За это время ему пришлось свыкнуться с наличием постороннего в доме. Или сделать вид, что он привык. В любом случае, выбора у него как такового уже не было.

Горечь и печаль никуда не ушли, впрочем, как и другие негативные эмоции, населявшие эту кудрявую шевелюру. Всё шло кругом от постоянных воспоминаний, всё словно медленно разрушалось, дробилось на молекулы, впадая в мелкое забвение. Всё хорошее смазывалось чёрной смолью от собственного самобичевания. Блёклые моменты из жизни в агенстве, где он улыбался перед всеми его членами и норовил испортить своему напарнику график. Даже в них Дазай смог себя возненавидеть.

Он не был искренен. Он не был честен. Он врал.

Кому он тогда врал, себе, коллегам, напарнику или людям, которых спасал — трудно сказать. Он и сам не знает. Уже давно утонул во лжи, только ещё не смог захлебнуться, слишком хорош для этого. Но время и для этого пришло.

В голове мелькнула занимательная мысль, когда из фильма прозвучала интересная фраза.

«Что обычно говорят, чтобы раскаяться?» 

Удивительная вещь, которая Дазаю совершенно чужда. Одно из чувств, которые он никак не поймёт, хоть логика этого ощущения предельно ясна. Просто Дазай не понимает, зачем это. Впрочем, в какой-то момент ему просто захотелось попытаться быть человеком, которым он так и не смог стать.

«Перед тем, как умереть, нужно же раскаяться, верно?» 

Осаму казалось, что эти вопросы он задает вслух, но девушка на него обиделась и не говорит и слова. Хотя, на самом деле, он был настолько погружен в собственный омут мыслей, что совершенно не заметил того, что девушка вышла из комнаты, оставив его одного. И лишь громкий хлопок дверью вернул брюнета в реальность, а точнее — обратно в одинокую тёмную спальню. Дазай прислушался ко всему, что только происходило в его квартире. Абсолютная тишина, нарушаемая только лёгким свистом сквозняка и его гулким сердцебиением.

Анна ушла.

Ушла, не сказав и слова. Хотя рабочее время до сих пор не закончилось. Видимо, гнетущая обстановка, всё же доконала её, и Анна решила сбежать подальше. И правильно сделала, если это так. Осаму решил не пренебрегать выпавшим шансом. Всё сложилось как нельзя лучше. Он немного окреп, в квартире никого нет, окна и двери закрыты. Всё тело взбудоражилось. Время пришло….

Дазай проехал на кухню. Он ещё раз убедился, что остался один. Хотя, на этой маленькой радости, он не обратил внимания на забытый девушкой ноутбук и другие её вещи, которые она ещё никогда не оставляла. Но даже если Анна вышла на несколько минут, ему этого вполне достаточно. Его рука, слегка дрожащая, медленно потянулась к конфоркам, затем резким движением включила все четыре, освобождая газ. Настоящий искусный невидимый убийца. Осаму выбрал его, так как знал, что именно он сможет подарить ему блаженное чувство на грани жизни и смерти. Когда ты ещё не мёртв, но уже и живым трудно назвать.

Характерный запах газа медленно, но уверенно распространялся по всей кухне, пробиваясь всё дальше в другие комнаты. Дазай мог бы включить свет или оставить малую искру, чтобы всё взлетело на воздух, и в первую очередь забрало бы его на ту сторону, но он решил просто насладиться медленным уходом кислорода. Прозрачный молчаливый убийца некоторое время играл со своей жертвой. Получаемой дозы было недостаточно, чтобы умереть, пока что…

Осаму чувствовал с каждым глотком воздуха, как Смерть своей костлявой рукой открывает ему двери в желанную неизвестность. Он старался дышать глубоко, вдыхая как можно больше газа. Едва заметная улыбка скользнула на его лице, когда проявился лёгкий стук в висках и головокружение. Дазай прикрыл глаза, наслаждаясь моментом. Таким сладким для него. Через несколько минут проявилась необъяснимая слабость, приятно обволакивающая. Она утягивала парня в сон, закрывая сознание, вырывая из реальности душу, чтобы тело могло спокойно принять неизбежное. Все мысли медленно отошли на второй план, даже самые страшные и постоянно терзающие своим присутствием. Словно происходило медленное увядание всего.

В душе Осаму ликовал. Наконец-то земля сможет освободиться от такого мерзкого и отвратительного человека, как он. А он, в свою очередь, сможет уйти из этого прогнившего мира. Все счастливы, все довольны, все остаются в плюсе.

Или нет…?

Дазай не услышал, как двери его квартиры внезапно и громко распахнулись. Не услышал быстрых шагов напуганной девушки, до которой не сразу дошло отключить газ. Он почти не чувствовал резких хлопков по его щекам. Очнулся он уже на улице от отвратительного, резкого запаха нашатыря, в том самом парке, заботливо укутанный в плед. Взгляд не сразу узнал из расплывчатой фигуры сиделку. Рейлинг с мокрыми, покрасневшими глазами отчаянно смотрела на него. К Дазаю вернулось ощущение реальности, словно недавняя попытка была лишь блаженным сном, который нахально прервали. Он чувствовал своей здоровой рукой, как его ладонь крепко сжимают. Такое приятное тепло. Но странное чувство.

— Очнулся…. Ты очнулся…. — с неким облегчением в голосе надрывисто шептала девушка.

Сколько времени он пробыл в компании тихого убийцы? Это было несколько минут, что казались безумной вечностью? В любом случае, его спасли, он всё ещё дышит, всё ещё среди этих ненавистных, непонимающих его людей. В этот момент хотелось кричать, рвать и метать. Он больше не хочет жить, разве у него нет простого, обыкновенного права выбора, жить ему или нет?

Анна ещё несколько секунд смотрела в его лицо, пытаясь на глаз определить его состояние. Затем она на дрожащих ногах прошла к скамейке и села, откинув голову на спинку и посмотрев на голубое небо. Сердце в её груди бешено стучало и, казалось, вот-вот разорвётся от перенапряжения. Голова ужасно болела от слёз и полученного стресса. Руки и ноги дрожали от страха. Она ещё ни разу с таким не сталкивалась. Ей ещё ни разу не приходилось спасать кого-то. Тем более на работе. Поэтому она и не вызвала скорую помощь. Ни вначале, когда обнаружила Дазая отключенным поодаль от плиты, ни в конце, когда он очнулся. Она просто сидела, пытаясь взять себя в руки.

Осаму ничего не стал отвечать. Как обычно. Он был зол и расстроен, что в самый последний момент, его, как обычно, забирают обратно в мир живых, а потом читают нотации. Этот случай не будет исключением. В этот раз ему будут долго и нудно рассказывать, какой он эгоист, сколько денег на него потратило агенство, что он довёл до истерики несчастную девушку, которая за него в ответе. Вот только и в этот раз ему будет плевать. Никаких выводов он для себя не сделает, разве что сильнее возненавидит сиделку и подберёт момент получше.

— В квартиру вернёмся не раньше чем через пять часов, — хриплым голосом отчеканила Анна, потирая руки, пытаясь согреть их. Она в этот момент ощущала бурю эмоций. Злость, непонимание, страх, отчаяние. Ей самой было трудно окончательно определиться, злится ли она на себя, что вышла в аптеку за обезболивающим средством, оставив депрессивного больного с суицидальными наклонностями одного. Или она злится на него, за то, что он воспользовался моментом, чтобы свести счёты с жизнью, несмотря на все ярые попытки его коллег удержать его в мире живых подольше. Зато со страхом всё предельно ясно. Ей страшно за жизнь Дазая, страшно увидеть и почувствовать смерть так близко. А ведь он к ней стремится. А ещё ей безумно страшно за себя. Это ведь случилось по её вине, именно потому, что она позволила себе выйти. Её в лучшем случае уволят, испортят характеристику и заставят оплатить лечение, а в худшем могут и в тюрьму запереть.

Анна не хотела всей этой шумихи, Дазай, видимо, тоже. Поэтому их обоих устраивало отсутствие медработников. Вот только они оба сомневались друг в друге. Девушка была яро уверена, что Осаму закатит истерику Куникиде, а парню казалось, что Рейлинг обязательно расскажет Куникиде о попытке суицида. Они не доверяли друг другу в этой безумной ситуации. И оба предпочитали не заводить разговор на эту тему. Лучше молчать.

Они так и не двинулись с места с момента появления на улице. Не было как такового желания бродить по парку. Хватало и места на сквозняке, чтобы Дазай мог спокойно дышать более чистым, свежим воздухом. Их тишину разрывали разговоры мимо проходящих людей, сигналы проезжающих машин, музыка с колонки компании подростков. Но они оба смотрели на это с печальным взглядом, и у каждого были свои причины на это.

***

Уже в квартире Анна быстро сменила на всех окнах режим на проветривание и закрыла дверь на кухню. Запах газа почти рассеялся, соседи ничего не почувствовали, всё обошлось без особых происшествий. Дазай же решил занять место у окна, как это было в первый день при встрече с сиделкой. Он уже мысленно готовился к тому, что ему устроят очень громкий выговор, несмотря на скверное состояние. Рейлинг же уселась на диван и читала одну из книг, которую нашла у парня на книжных полках. Оба сидели в тишине и ждали.

Доппо пришел вовремя. Вот только Анна ещё никогда не чувствовала себя настолько беззащитной, стоя прямо перед высоким, серьёзным детективом, у которого всё расписано до мелочей. Он задал типичный вопрос.

— Как у вас всё прошло? Он не доставил проблем? — Дазай напрягся, но не подал виду. Рейлинг тоже была сама не своя. По её коже словно прошелся электрический ток, и она дёрнулась, тем самым заставив Куникиду с подозрением на неё посмотреть. — Что-то случилось?

— Нет, — резко ответила девушка, а затем осеклась, понимая, насколько это подозрительно выглядело с её стороны. — Я имела в виду, что ничего не случилось, то есть, это не важно. Семейные проблемы, ничего страшного.

— Точно? — Доппо вопросительно изогнул бровь, тем самым вгоняя девушку в краску от собственного вранья. Он-то не догадался, его, по правде, волновало состояние сиделки, ведь если у неё проблемы, ему бы тогда стоит дать ей отгул и перестроить график. — Ты выглядишь какой-то нервной.

— Всё хорошо, правда. Просто немного устала, мы с Дазаем целый день гуляли на улице. Я его вытащила, а то нечего дома сидеть. И немного приболела. В смысле — самую малость, на работу это никак не повлияет! — пролепетала Рейлинг, смотря на Доппо слегка напуганно.

— Я не смогу тебя подвезти до дома, может, ты останешься с ним? — Куникида махнул рукой в сторону поникшего Дазая. — Знаю, это немного неожиданно, но ему не повредит. Да и ты слишком устало выглядишь, быстро не дойдёшь, а девушкам негоже шастать по ночам одним. — Анна уж было хотела что-то возразить, но потом поняла, что ей это играет на руку. По крайней мере, она сможет предотвратить вторую попытку, если такая будет.

Доппо приводил Осаму в порядок, пока девушка раскладывала себе диван. Было немного неловко, но всё же, это казалось действительно более разумным вариантом, нежели идти одной по безлюдным улицам и едва освещаемым переулкам. Хотя и находиться в этой квартире было практически невыносимо.

Анна быстро управилась и дождалась Куникиду. Тот помог перелечь Дазаю на кровать и прошел в гостиную, где обеспокоенно сидела девушка.

— Завтра я отправлю кого-нибудь из агенства, чтобы ты утром могла вернуться домой, переодеться или что там тебе нужно будет. Так что, не волнуйся.

— Спасибо, — едва слышно проговорила Рейлинг. Они с Доппо попрощались, и Анна уже более расслабленно готовилась ко сну, но услышала, как с соседней комнаты её позвал Дазай. Это показалось ей достаточно странным. Обычно он не обращался к ней, почти никогда, а тут… Не раздумывая, девушка сразу же влетела в комнату. Вдруг что случилось.

— Анна Рейлинг…. Я хотел бы кое-что спросить у тебя, — Осаму говорил с это с неким интересом что-то понять, до чего-то докопаться, узнать суть.

— Спрашивай, — неуверенно ответила девушка, всё ещё стоя у дверного косяка.

— Ты спасла мне жизнь, но не довела дело до конца? — вопрос застал её врасплох. Она никак не ожидала такое услышать. К горлу подступил ком, казалось, словно это какая-то проверка и в комнате есть маленькие жучки, которые записывают каждое её слово, чтобы потом посадить. Анну медленно начала накрывать нездоровая паранойя. Она несколько секунд просто молчала, пытаясь подобрать слова, и Дазай решил выразиться немного иначе. — Ты не сказала, что я пытался убить себя, почему? Разве ты не должна была заявить об этом?

— Я понятия не имею, почему я так поступила…. Возможно, мне просто…страшно? В любом случае, я вижу, что ты не очень расстроился тому, что не попал в больницу и что твой напарник не знает об этом происшествии, — при этих словах Осаму лишь перевёл свой взгляд на девушку. Он осматривал её, стараясь избегать зрительного контакта.

— Я бы хотел, чтобы это и дальше оставалось, как есть. Чтобы об этом знали только мы с тобой, — он поднял на неё свои медные глаза, в которых Анна разглядела еще что-то, кроме пустоты. Это была грусть. Та самая грусть, живущая не один год в сердце человека. Которая стала частью его самого, заняла особое место в душе.

— Это я могу сделать. Но закрыть глаза на твой поступок я не смогу, ровно так же, как и доверять тебе, — её голос дрогнул, на глаза нахлынули слёзы. Рейлинг отвела взгляд и глубоко вдохнула, чтобы хоть как-то отвадить подступающую истерику.

— Тебе знакомо чувство пустоты внутри? Настолько большой, что ты перестаёшь ощущать что-либо, даже вкус к жизни теряешь, и становится совершенно всё равно на происходящее вокруг. Жизнь лишена смысла, она нелогична. Мы приходим в этот мир и отчаянно ищем то самое, ради чего будем открывать глаза каждое утро. Вот только я не могу найти….

— И поэтому ты хочешь умереть?

— Это одна из причин. Я достаточно увидел в этом мире, и я устал от него, — каждое слово Дазая проносилось в голове подобно скоростному поезду. Анна не могла уловить суть разговора, у неё слишком сильно болела голова, однако, сам факт того, что парень начал ни с того, ни с сего изливать ей душу, заставил максимально сосредоточиться и осознавать. В такой момент она понимала, что сейчас ей необходимо его выслушать.

Самому же Осаму говорить было сложно. Но с каждым предложением, выпущенной мыслью из клетки, он чувствовал себя чуточку легче. Безумно трудно было сдерживать свой поток мыслей в голове. Каждая стремилась вылететь из многолетнего заточения. Каждая желала быть услышанной и понятой.

— Но ведь необязательно искать себе смысл жизни… Можно просто жить, чтобы быть чьим-то смыслом жизни. Быть тем, ради которого просыпаются по утрам….

— Я не тот человек, ради которого кто-то будет желать жить. Я делал слишком много плохих вещей, — Дазаю безумно хотелось сейчас рассказать обо всем, о всех грехах и преступлениях. Убийства, мошенничество, сломанные жизни, издевательства над другими. Это всё, из чего он соткан. И именно от этого сейчас ему как никогда ранее хочется избавиться. Вылить весь этот ужас на несчастную девушку. Поступить как настоящий ублюдок….

— Никто не святой. Трудно жить в этой жизни и быть примерным человеком. Героем. Я не думаю, что ты делал такие вещи, которые не достойны прощения. Все люди лгут друг другу для достижения каких-то собственных целей. Это мерзко, но это делают все, — Анна старалась, не зная всей ситуации, объяснить, что Дазай слишком плохого мнения о себе. Слишком сильно он корит себя за прошлое. — Да и разве человек, что любит котиков, может быть плохим?

Неудачная и неуместная шутка сработала на парня как звонкая, отрезвляющая пощечина. Он широко распахнул глаза и посмотрел на Анну, которая неловко улыбалась.

— Я обманывал людей….

Я убивал их….

— Ломал их жизни….

Я пытал их, и мне это нравилось….

— Подставлял….

И звонко смеялся над их немощностью. 

Дазай осёкся, резко понимая, что сейчас наговорит лишнего и обратного пути не будет. Он дал непростительную слабину, когда поддался на ужасающе жгучее желание рассказать о своих грехах. Сердце безумно колотилось о грудную клетку, накрыло мерзкое ощущение беззащитности и никчемности. Осаму ожидал удар, что прямо сейчас, в такой момент, на него набросятся и разорвут в клочья.

Но ничего не произошло.

Анна подсела и боязно взяла ладонь левой руки Дазая в свои. Если бы она его знала чуть дольше, чуть ближе, она бы его крепко-крепко обняла, сказала бы, что точно на его стороне, даже если весь мир против, а затем, дала бы хорошую пощечину за грустное и депрессивное настроение. Но сейчас, даже если безумно хотелось обнять человека и заставить его чувствовать себя менее одиноким, она не могла этого сделать. Неизвестно, как он отреагирует на это. Воспримет это как жест поддержки или же как жест жалости. Поэтому оставалось лишь крепче сжимать ладонь, таким образом как-то показывать своё доверие, понимание и желание помочь.

Осаму опешил от такого жеста. Он ожидал осуждения, но никак не этого… Странные чувства охватили его, очень странные. Было приятно и непонятно одновременно. В голове сразу появился вопрос: почему она не осудила? Такая реакция девушки почти побудила Дазая рассказать о своих более чёрных делах. Но затем всплыла неприятная картина того, что после того, как она узнает об этом, то точно осудит его, уйдёт и оставит одного. И почему-то этого не хотелось. Не сейчас. Не сегодня.

— Я, конечно, не врач, но у тебя явная депрессия, — отчеканила Рейлинг. Ей показалось, что в этот момент, именно в эту секунду у них наладился контакт. Что утром будет легче, и она сможет расшевелить его, сделать что-то, чтобы он потихоньку выползал из хандры. Кажется, это и называется надеждой на лучшее.

Дазай лишь устало прикрыл глаза и пробормотал «спокойной ночи». Нужно было поскорее завершать этот разговор, пока он действительно не сорвался и не рассказал того, чего не нужно. Девушка понимающе кивнула и так же пожелала добрых снов, покинула спальню. Она ещё некоторое время не могла уснуть, улыбалась как дурочка от радости необычно откровенного разговора с этим парнем. Но можно ли было назвать эти обрывистые, лишенные полной конкретики фразы откровением? Конечно же, нет. За ними стоит куда больше простого обобщения. Но Анне было плевать, она почувствовала свою важность, и этого было достаточно.