— Да, это ужасно… Бедненький… — бормотала я, давно машинально поглаживая падре по лысинке. И жалея, что у него тут не припрятан коньячок. Сейчас бы сошёл даже трёхзвёздочный армянский. Потому что лёгкое вино, которое, как я помнила, было не крепче нашего сидра, давно перестало справляться с возложенными на него обязанностями.
Разговор сменил русло на истинно вечные проблемы: начальство, соседи с их вечным ремонтом и громкими собаками, низкие зарплаты, рост цен на гречку, плохие дороги, ленивые коммунальщики… Есть всё же что-то, что объединяет людей сквозь время, пространство и реальность. Это ли не прекрасно? Для полного комплекта нам не хватало только гитары, чтобы завывать под неё что-нибудь душевное вроде «Выхода нет» или «Батарейки». Можно было бы заморочиться и найти какую-нибудь условную лютню, но вряд ли игра на ней входит в обширный список Клодовых умений.
Плавненько обсуждение перетекло к теме со звучным названием «Эсмеральда». Что ж, Клод ещё долго продержался. Сначала он ещё пытался продолжить вешать мне лапшу на уши, рассказывая, как она его раздражает, мешает и что куда вообще мир катится, если ему на голову с перерывом в полгода сразу две бабы свалились, которые — ясен пень! — колдуньи, приспешницы Сатаны и так далее, но… Но скоро мы уже обсуждали, что вообще-то она не так и плоха. Ещё б не пела тут, как по расписанию, так вообще бы отлично всё было. Потому что у него вообще-то отчёты. А она его отвлекает. Как тут сидеть де́бет с кре́дитом сводить, когда тебе практически в ухо бубном звенят? Но вообще-то колдунья симпатичная, да. К счастью, эта тема скоро исчерпала себя, и он, наконец, замолчал и уставился на покарябанную столешницу.
— А чем тут вообще заняться можно? Мне скучно. Вам хорошо, у вас работа, опыты, а мне что делать? На танцы тут ходить некуда, — тут я почувствовала на себе его испепеляющий взгляд, — ну я имею в виду… Не пойду же я на приёмы, они только для своих.
Клод успокоился и согласился. Тогда я решила продолжить свои рассуждения:
— Вот, танцы и приёмы отпадают. Что ещё? Вышивать я не люблю. Это пытка. Вы же не хотите меня пытать, правда? Так, ещё можно… Что ещё можно?
— Можно… Ходить в гости.
— К кому? Разве что во Двор Чудес. Но там такая публика, — я картинно передёрнула плечами, — что нет, увольте. Я лучше тут, у вас…
— Больше ничем помочь не могу. Все приличные благовоспитанные дамы вышивают. Или читают. Иногда.
— О, а давайте вы меня научите? — возбуждённо выпалила я.
— Это ещё зачем? Лучше вон, крестиком…
— Не надо крестиком, — я отчаянно замотала головой. — Если я начну вышивать, то плохо будет всем. И мне, и вам, и крестику… Давайте лучше книжки, а?
— Кни-и-ижки, — задумчиво протянул Клод.
— Да, кни-и-ижки. Ну же, соглашайтесь!
Увы, внешний вид падре не излучал вообще никакого энтузиазма. Значит, настала пора действовать грязно:
— Танцую я, конечно, не как известная нам мадемуазель с площади, но тоже кое-что могу. Буду её подменять, пока она…
— Нет! — закричал он. — Нет. Не будешь. Читать — так читать.
— Вот и славненько, завтра и начнём, да?
— Да, завтра…
Мы ещё немного посидели и пообсуждали всё и ничего сразу. Общаться с Клодом — отдельное удовольствие. Мне уж точно: люблю умных, а особенно — умных мужиков. Так что общались мы долго. Сколько было времени, когда мы очнулись и поняли, что надо как-то уже идти спать — я не помню. Помню, что на улице пробили часы, и Клод подскочил на месте и прямо как средневековая Золушка подорвался наводить порядок. Мне он доверил закрыть шкаф. Даже не бокалы помыть. Не то, чтобы я любила мыть посуду и расстроилась из-за этого, но… Хотя, может, это он так заботится.
Потом мы прокрались в его дом. Чувствовала я себя шпионкой из какого-то шаблонного голливудского фильма. Чтобы понять, почему, представьте себе следующую картину: ночь, фонарик со свечкой, мы вдвоём в чёрных плащах крадёмся по спящему собору, воровато оглядываясь. Он, стараясь не шуметь, открывает особые двери, выпуская нас на улицу. Потом мы, так же, озираясь, перебежками, держась в тени, добираемся до его дома. Я бы поделилась с ним своими наблюдениями, если бы он мог оценить сравнение с кино. Но так как он не мог, то я просто тихо похихикивала в кулак, воображая нас и шпиёнами, и разведчиками, и бог знает кем ещё.
Уже внутри мы скинули плащи, тихо попрощались, пожелали друг другу добрых снов и разбрелись по комнатам.
Я поднялась на третий этаж, скинула с себя всю одежду, надела другую рубашку и заползла под одеяло. Но почему-то сон ко мне не шёл. Это было странно. Если уж страдать от бессонницы, так в первый день, а не на третий, когда самое яркое событие — это открытие того, что Квазимодо похож на гигантский гранат.
Точно. Вот оно. Есть. Я не ела ничего с самого утра. С ума сойти. Пара дней такой диеты, и я тоже буду няшка-стройняшка девяносто-шисят-девяносто? Я не хочу!
К сожалению, у меня не было халата, так что я просто накинула простынь, надела свою родную обувь и опять, тихонечко, чтобы не разбудить товарища архидьякона, как заправский шпиён, двинулась вниз. На втором этаже было тихо. Значит, Клод точно не храпит во сне. Это, вкупе с остальными его плюсами на фоне остальных главных героев, делает его идеальным соседом. Я ещё раз поблагодарила неизвестные мне силы, которые с такой филигранностью забросили меня в роман. Лучше и придумать нельзя.
Я острожненько спустилась вниз и застыла на полушаге. За столом в кухне сидел Клод и так наворачивал колбаски с хлебом, что у него аж за ушами трещало. Просто поверьте мне на слово. Я это слышала. И что теперь делать? Есть-то всё равно хотелось. Но и его прерывать как-то невежливо. Но тут он обернулся в мою сторону и замер на полуукусе.
— Приятного аппетита, — только и смогла выдавить я, проползая к столу.
— Ш-шпашибо, — он, бедняга, чуть не поперхнулся.
— Ну, чем сегодня потчуют? О, колбаска. Это я уважаю. Можно ножичек?
Он молча протянул мне нож.
— Да ну что вы в самом деле? Кушайте на здоровье. Мне вот тоже на голодный желудок не спится. И вообще, вредно это — голодать. Хотя на ночь есть тоже не полезно, но не так…
— Я это… Ты не думай, я не всегда… Я это так, изредка совсем…
— Да ничего я не думаю. Ну хомячите вы ночью… едите, то есть, конечно. Ну и ладно. У всех у нас есть свои какие-то слабости. Мы же люди всё-таки.
Остаток импровизированного ужина прошёл в странном молчании. Мы нет-нет, да переглядывались, но молчали.
В целом, это было очень приятное открытие. Он прям сразу окончательно ожил в моих глазах. А то весь такой необычный — и четыре высших, и карьера удалась, и детей подбирает, в девушку и то — в первую красавицу на деревне влюбился. И хоп — ест по ночам! Это даже ещё умильнее, чем если бы обнаружилось, что у него есть любимые тапочки в виде пушистых зайчиков. Или ещё какая-то стандартная ерунда. Но есть по ночам — это ведь нечто такое общечеловеческое, понятное всем и каждому без слов.
Утром, ну или не утром… В общем, когда я проснулась, то падре, понятное дело, отсутствовал. Но если он привык не завтракать, то я нет. Поэтому я оделась, умылась и пошла есть. И вот пока я наворачивала бутерброд колбасой вниз, то подумала, что без чая жизнь крайне тосклива. Надо или с Клода травки стрясти, или наведаться на рынок. Это, конечно, не чай в полном смысле слова, но хоть что-то похожее на него. Что уже неплохо. Идти на рынок я всё же не горела желанием: мне представлялось, что это будет не самое приятное путешествие. Тем более единственный рынок, про который мне было известно, находился в глубине Города.
А мне хватило похода в обувную лавку. Это путешествие, как мы все помним, закончилось тем, что я обнаружила пьяного вдрызг господина непонятого поэта с гордой фамилией Гренгуар. И со всем вытекающим из этой находки. Пойти туда ещё раз и найти, например, сами-знаете-кого? Нет уж, спасибо, я не мать Тереза. Одна тут уже есть. Точнее, один. А мне уже давно надо не рассуждать, а идти на уроки чтения.
Мне стоило немалых трудов объяснить, откуда я знаю буквы и как при этом я не умею читать. А что я могла поделать, если из всего, что написано на старофранцузском, я знаю только одну песенку тринадцатого века про зайца, лису и волка? И то, только первую её строчку. Всё остальное я подпевала на каком-то очень своём варианте этого языка.
Спустя какое-то время, когда мы уже оба решили, что на сегодня с нас хватит, Клод отошёл к окну, чтобы размяться. Я развалилась в кресле и вытянула ноги. Он недолго простоял молча: прошло всего несколько минут, прежде чем он прервал своё молчание. Я даже могла разобрать его бухтение — это было что-то вроде «Бесстыдники! Это соборная площадь, вы тут ещё!..», ну и так далее. Пока он вдруг пять раз за полсекунды не поменялся в лице и не остановился на варианте «Злость необыкновенная».
«Сейчас кому-то не поздоровится», — подумала я. Эх, вот бы это Жеан что-то отчебучил, и Клод бы согласился отдать его в мои руки на перевоспитание.
— Этот капитан!.. Он сейчас!.. Да они у меня!..
— А ну стоять! — крикнула я, преграждая ему путь к двери. — Я пойду. А то вы опять…
— Пусти, — рыкнул Клод, но я и бровью не повела:
— Смотрите и наслаждайтесь. Смотрите и наслаждайтесь, — я аккуратно дотронулась до его плеча, схватила плащ и выбежала на улицу.