Барон не торопился представить гостя дочери и гувернантке. Однако Дэлит слышала, как из курительной комнаты доносятся смех и звон бокалов, дважды пройдя мимо. Впрочем, подслушивать у нее не было никакого желания.

Мало-помалу выяснились и подробности: сэр Кловис привез дочери подходящую партию. Баронет с лицом сельского увальня млел от оказываемой ему чести, слушая с открытым ртом занудствования дю Приза. При том, с невестой он не виделся и, судя по всему, не горел желанием: добрые сутки прошли в привычной суете, а гость и наследница фамилии так и не пересеклись. Дэлит и Луизетта проводили время в классной комнате, пытаясь учиться, как ни в чем не бывало. И пусть задания остались выполнены в срок и с привычной прилежностью, обе девушки чувствовали себя непривычно уставшими. Сэр Кловис, обычно наслаждающийся обществом самого себя, теперь разделял часы досуга с гостем. Тем не менее, не давал ему и слова вставить, насколько могла судить Дэлит.

Наконец, на следующий день барон представил баронету свою дочь.

Сам баронет казался разочарованным. Дэлит не думала, что хотя бы часть его неудовольствия относилась к внешности юной Луизетты (безусловно, безупречной) или ее манерам (она отвечала за них головой). И все же, баронет ждал чего-то другого, и эта, пусть во всех отношениях прелестная, девушка казалась ему чужой. Она и была чужой, он всего лишь уповал, что, как в романах Алена ди Шарентона, они мгновенно воспылают друг к другу страстью, он почувствует, что эта женщина теперь превосходит для него всех тех, что были до нее. А она бросится ему на шею, не боясь нарушить этикет, и, цитируя всех красавиц из книг о шевалье дОблесть, зашепчет: “Я не могу жить без Вас! Если Вы уйдете, я умру!” — и не солжет.

Иногда Дэлит задавалась вопросом, как из-под пера столь грубого в манерах и жизни человека, как ди Шарентон, выходили столь сентиментальные, до слащавости, книги.

На деле же, когда сэр Кловис объявил дочери, что их с гостем помолвка — дело решенное, Луизетта ринулась прочь из комнаты, не желая слушать и намереваясь не показывать своих чувств. Но дверь, очевидно, Уолтоном с противоположной стороны, оказалась заперта.

Луизетта, вотще подергав ручку, с каменным лицом повернулась к отцу.

— Вы не заставите меня это сделать.

— Ну разумеется, — сэр Кловис снова звучал, как строгий, но в душе благодушный сельский помещик. — и не собирался. Но мы подождем, пока твое мнение не переменится. Ты и гувернантку не хотела, если помнишь. А теперь смотри-ка, вы лучшие подружки! Так что я надеюсь на твое благоразумие и готовность им воспользоваться.

Луизетта ничего не ответила. Сэр Кловис набил трубку и закурил — заставляя дочь стоять перед ним, вынужденную выставить напоказ ее терзания. А Дэлит и баронета стать невольными, но неизбежными свидетелями этого.

Прогулки, как было очевидно после возвращения сэра Кловиса, стали невозможны. Но с утра до темноты Луизетта смотрела в окно со все возрастающей тоской.

Дэлит закончила урок и закрыла учебник, хотя была уверена, что ученица не слышала ни слова из того, что гувернантка читала. Впрочем, Луизетта заметила, что голос Дэлит затих, и отвернулась от окна.

— Могу я попросить об услуге?

— Конечно. Все, что угодно.

Луизетта горько усмехнулась. Несколько секунд она молчала, терзая нитку на рукаве, затем, потупясь, произнесла:

— Нарвите мне роз в саду.

— Это я могу… Но зачем? Вы любите мертвые цветы?

— Нет, не люблю, Вы правы, — Луизетта посмотрела Дэлит в глаза. — Но я хочу насладиться цветами умирающими. Несколько дней они будут радовать меня своим ароматом и свежим видом. Пока со стороны нельзя будет понять, что дни их сочтены.

— Насколько я помню, розы в вашем саду очень слабо пахнут. Аромата от них Вы не почувствуете.

— О, Вам лишь бы все испортить! — Луизетта вскочила из-за стола и подошла к окну. Замерла, закусив ноготь испачканного в синих чернилах пальца. — Простите, я не злюсь на Вас. Злюсь, но не на Вас.

Луизетта пыталась найти слова. Будь перед нею мужчина, как было бы проще! Ничто не нуждалось бы в дополнительных объяснениях. Она сказала бы: я Вас люблю! И это сразу значило бы все, не требуя оснований. Любовь между мужчиной и женщиной так естественна в глазах общества, что не требует больше причин, чем вспыхнувшая из-за пару раз пересекшихся взглядов страсть.

— Вы много сделали для меня, куда больше, чем должны были. И я полагаю, что не безразлична Вам так же, как Вы мне. — Луизетта на мгновение чуть было не позабыла, как дышать. — Если только Вы согласны, мы могли бы убежать. Вы собирались… просто возьмите меня с собой.

— Не говорите глупостей, — сказала Дэлит, имея в виду: не делайте глупостей. — Вам не из чего выбирать, и я один из двух равно неудачных вариантов. Вам нужно уехать, повидать мир. Встретиться со многими другими мужчинами… и женщинами.

— Кто-нибудь из них сделает статую моей матери?

— Конечно.

— По той же причине, что и Вы?

Дэлит потупила взгляд. Как ей не хватало сейчас Лилли! Хотела бы Дэлит написать ей и спросить совета. Нет, задать вопрос: как скоро после этого сердце перестанет болеть? Но она должна была сама знать ответ. Вспомнить, как было во время помолвки Ее Высочества. Если, конечно, можно было сравнить ту ситуацию, когда Дэлит была полна надежды… Неоправданной, как оказалось.

— По крайней мере… — Дэлит прервалась на глубокий вздох, чтобы взять себя в руки. — По крайней мере, ты жива. То есть… ты будешь жить, и будешь счастлива, и весела, и я стану твоей подружкой невесты. Если ты захочешь, конечно же.

Луизетта собиралась возразить, но Дэлит предостерегающе подняла палец, не давая себя прервать.

— В столице говорили, что каждая эмансипированная женщина должна хотя бы попробовать… Тогда еще никто не собирался за это казнить. Теперь за такое вешают. И причина — я.

Луизетта выслушала это с каменным лицом.

— Я сказала Вам то, что полагаю правдой для своей души и сердца, мисс Вальдес. Только Вам решать, как к этому отнестись. — Девушка направилась прочь, но в дверях, не оборачиваясь, добавила. — Однако, я полагала, что за время пребывания здесь Вы поняли. В этом доме не боятся смерти. 

В своей комнате, ставшей вдруг странно неуютной, Дэлит достала свой походный альбом и пролистала. Нечасто она им пользовалась. Старые рисунки, сделанные почти восемь лет назад, она с трудом могла узнать. Ее рука помнила каждую линию, но Дэлит едва ли могла вообразить себя рисующей нечто подобное. Сэру Кловису, возможно, понравилось бы: придворные дамы, кокетливо выглядывающие из-за вееров, зарисовки для афиш певиц и музыкантш… Затем — пастушки, крестьянки и работницы заводов. Проститутки. Нищенки, просящие подаяние. Зарисовки с натуры. На этих страницах Дэлит сперва перестала использовать розовый цвет, затем желтый и зеленый, пока каждая картинка не превратилась в переливы одного только серого цвета. И, наконец, ее зарисовки времен службы на Гаго Праха. Тяжелый нажим карандаша, фантасмагорические чудовища и сцены смерти. Зарисовка разлагающегося трупа, набросок задыхающегося человека. В другом альбоме Дэлит рисовала атласы человеческого тела, исследуя трупы, не удовлетворенная работами предшественников. Но после, возвратясь из библиотеки, у камина или же в дороге, в ожидании, пока сменят лошадей, рисовала то, что ее разум подсовывал ей почти против воли. В те несколько лет сознанием Дэлит владели кошмары.

Она взяла карандаш в пальцы и занесла руку над чистым листом. Что она нарисует теперь?

На странице, которую она только что перелистнула, был изображен шабаш ведьм, каким Дэлит воображала его по книгам и слухам. То, что она в итоге узнала о магии на практике за время пребывания в столице, только укрепило ее воззрения. Но та ведьма на тропе… выглядела она обычной женщиной, несколько чудаковатой и пытающейся выглядеть пугающей. Дэлит знала по-настоящему злых и, пожалуй, не вполне злых, но невероятно опасных женщин. И в сравнении с ними, ведьма… Если бы Дэлит не была уверена, что видела, как ноги ее висели в воздухе, сказала бы, что им с Луизеттой встретилась актриса, специально нанятая сэром Кловисом, чтобы впредь уберечь дочь от ночных прогулок.

И оставался шанс, что Дэлит почудилось. Или то был искусный трюк — что ж, неужели сама она не знала пары фокусов? Но Дэлит решила, согласно привычке, верить себе и своим глазам. Как показывал ее опыт, каждый раз, отказываясь от этого принципа, она оказывалась не в выигрыше.

Дэлит размышляла, не поставив на странице и штриха, и в этой задумчивости пролистала альбом назад, к умышленно пропущенным страницам. Она когда-то так спешно захлопнула альбом, что непросохшие чернила склеили листы. И теперь аккуратно Дэлит отделила один от другого, неосознанно для самой себя затаив дыхание. Но то, что ей открылось, не таило в себе ничего ни постыдного, ни даже нового. Портрет принцессы Шевонн, очередной — на месте серьги клякса, и расплылся завиток кудрей над ухом. Но Дэлит рисовала принцессу множество раз. Хотя на этом наброске Ее Высочество удалась особенно хорошо. Дэлит смотрела в эти глаза, живые, когда оригинал давно покоился в земле. Принцесса не могла ответить на чувства Дэлит, однако отнеслась к ним с пониманием и сочувствием. Рядом с нею Дэлит ни мгновение не чувствовала себя презираемой.

Она невольно подумала о Луизетте. Ее Высочество даже полумыслью не усомнилась, что Дэлит не ведома ни корыстью, ни глупостью, ни похотью. Она же сама теперь терзалась подозрениями, которых Луизетта не заслуживала. Да, она весьма юна и оторвана от общества, возможно, она заблуждается насчет собственных чувств и желаний. Дэлит не могла отвечать за то, что происходило в голове и душе Луизетты. Но она имела полную власть над собой, и не собиралась даже одним словом обидеть юное создание, и так вынесшее больше, чем многие ее сверстницы.

Ты не будешь удерживать ее, если она захочет уйти, пообещала себе Дэлит. Ни к тебе, ни от тебя. И это все, что в твоих руках. Но этого больше, чем достаточно. Когда же… нет, если — сделает тебе больно она, ты выдержишь, потому что ты опытней ее и было бы стыдно и нечестно поступать так, будто у тебя нет сил смириться с тем, что в тебе разочарованы и решили оставить.

Но до того… вы можете быть вполне счастливы.

Дэлит сняла тряпицу с глиняной фигурки, вылепленной в подобии с портретом леди дю Приз. Работа Дэлит нравилась, несмотря на размер, даже лицо фигурки вышло довольно похожим. Но сейчас глина могла понадобиться ей для совсем другого. Следовало только сделать ее менее ломкой и более пластичной — но Дэлит знала, что же для этого можно в нее добавить.