Двор Куркина выглядел так, будто нога человека не ступала в него десяток лет. Древовидные заросли амброзии мерно покачивались, прочно оккупировав все грядки, пустые бутылки виднелись — старинные, с черной плесенью внутри. Да носилась, кудахтая, пестрая курица — чужая, скорее всего. Ветров заметил в углу двора сгнившую будку, цепь толстенная, ржавая возле нее валялась, но собаки не видно. Постояв еще минуточку, Ветров решился и толкнул скрипучую, гнилую калитку.

— Эээ! — внезапно со стороны убогой хаты вой какой-то раздался… Или рев.

Ветров уже во двор шагнул — шел осторожно, чтобы в перепутанных зарослях сорняков в яму какую не вступить. Он вскинул голову рывком и увидал, что на дырявое крыльцо выпростался Куркин — живой пока еще, не околел. Тощий, как палка, коричневый от алкоголя, пошатывался он на нетвердых с похмелья ногах и чесал колено под синими трикотажными штанами, растянутыми, как мешок.

— Ты чо шаришь, эээ? — проревел сей житель, вперив в участкового пространный пьяный взгляд. Под правым глазом у него фингал — авось, дрался с Яшкиным? Авось, убил?

— Участковый уполномоченный Ветров, — Ветров не рявкнул, а вздохнул, выпятив вперед удостоверение. Перспектива пообщаться с приматом не радовала его совсем. Что Куркин может ему сказать? Может быть, и не помнит он ничего. Ветров уже раз пять пытался опрашивать его насчет жены и невестки, однако Куркин был всегда вповалку, и говорил только «эээ», или «ррр», а то и просто храпел, не реагируя на внешние раздражители.

— У, начальничек… — изрыгнул Куркин, почесав плешивый затылок. — Ну, проходи, коль не шутишь!

— Не шучу! — сурово отрубил участковый и, лавируя между мусором, ямами и лужами, приблизился к куркинской халупе. Не дом у него, а картошка какая-то: бесформенный уже, сырой всегда да в землю врос по самые окошки, непрозрачные от толстого пыльного слоя.

Куркин зигзагами потащился в сени, расхлябанно загребая шлепанцами из вспененной резины, которые у него почему-то розовыми оказались. Ветров здесь уже был — темно в сенях Куркина, холодно, как в склепе, а еще — жутко душно от смеси курева, алкогольных паров да гадкого запаха горелой каши. Ветров подозревал, что Куркин где-то в погребе прячет самогонный аппарат — от него и поднимаются пары. Он еще обязательно нагрянет сюда с проверкой — когда раскидает дело пропавших.

— Подь сюды, начальничек! — Куркин размахнулся и пнул ногой кривое и ржавое ведро, которое торчало у него на пути.

Ведерко с низким лязгом покатилось по чёрным от грязи и липким доскам давно не мытого пола, и от него панически забилась под газовую плитку крыса.

Это место служило Куркину кухней: закопченная плитка, покрытая чем-то пригоревшим, забитый заскорузлыми тарелками умывальник, какая-то тумба, развалюха-стол под дырявой клеенкой да пяток табуретов. Из них только два стояли возле стола, остальные — хаотично валялись по кухне. А уж кислятиной как разит — даже голова у Ветрова слегка закружилась. Кстати, вот и каша — в ведре под умывальником. И около ведра.

Куркин, вздыхая, полез за плитку и, покопавшись, вытащил что-то что явно скрывал.

— Раздавим? — пробухтел Куркин, хлопнув на стол бутыль мутного первача.

— Так, гражданин, я — при исполнении! — свирепо напомнил ему Ветров, опасаясь присаживаться на один из его табуретов: или прилипнет, или навернется.

— Эх, ты! — выплюнул Куркин, вынул зубами притертую пробку, стопку грязную приставил к отбитому горлышку…

— Так! — Ветров отобрал у него эти «радости» и отставил на дальнюю тумбу. Крысы-мыши над ней хорошенько потрудились: от погрызов живого места нет, хотя тумба — из вычурного полированного гарнитура.

— Гражданин Куркин, я пришел поговорить о Яшкине! — блокировав пьянице доступ к первачу, Ветров рванул с места в карьер.

— А, что, Мирошка? — брызжа слюной, излаял Куркин. — Чего он уже учудил, козлиная морда?

— Он пропал! — вколотил Ветров, не церемонясь с этим «сознательным» гражданином. Еще стопку первача хлопнет — и станет бессознательным. По-хорошему надо бы его в КПЗ прописать до завтра, чтобы просох и смог адекватно показать, где они с Яшкиным капканы мастырили.

— Да ты чооо? — проревел Куркин, выпучив рыбьи глазки с красными, воспаленными капиллярами.

Он хотел прорваться к бутыли, однако Ветров его ловко отпихнул.

— Пропал Яшкин, — повторил участковый. — Как раз в тот день, когда вы с ним ставили капканы.

— Чо? Та мы ниччо не ставили! — Куркин начал было пьяно отбрехиваться, но Ветров заломил ему руку и прижал мордой к липкой, заляпанной клеенке.

— Иии… — запищал Куркин, вяло ворочая своими «ложноножками», но Ветров заломил его руку еще больнее.

— Твоя задача, Куркин, показать, где вы с Яшкиным вчера пихали свои чертовы капканы! — Ветров во всю изображал «злого мента», зная, что иначе ни буквы не вытянет из дурацкого алкаша. — И где ты видел его в последний раз!

— Да ладно, ладно, не души, начальник… — плаксиво заныл Куркин, и тогда Ветров бросил его.

Тряпье Куркина было все в какой-то грязи, или заплесневело — Ветров запачкал китель и теперь — брезгливо вытирал. Куркин же валялся рожей на столе и невнятно, гнусаво бурчал.

— Отлично, Куркин, завтра в десять утра — как штык мне быть в опорном пункте! — рявкнул Ветров. — И попробуй мне нажраться — навешу на тебя убийство Яшкина, и Максакова заодно!

Куркин побледнел и притих, оставив Ветрова довольным. Может быть, он где-то перегнул, но с такими кадрами иначе нельзя.

— Так, Куркин, хотел еще про жену твою потолковать! — Ветров продолжил допрос, довольный тем, что, наконец, представилась возможность.

— Эх, Аглая, аглаедка! — гавкнул Куркин, сполз со стола и развалился на трехногом табурете, который чудом не упал. — Говорил же ей русским языком, не таскайся ты за той малиной! Медвед<b>и</b> там, на пасеку прут — развелось, шо не стреляных собак… Совсем охамел Варюхин со своими ик!.. икспириментами!

Продираясь сквозь пьяную икоту, Куркин принялся колоритно вещать о том, что ученый Семен Варюхин — по-настоящему был «фэбээрщик», и дрессировал своих пчел, как оружие массового поражения. А заодно и «медвед<b>е</b>й» дрессировал. Однако из всей его пурги Ветров смог-таки выделить версию: на пасеку Варюхина, действительно, медведи повадились — могли, ведь, и задрать тех, кому не повезло…

— Вот, ты, начальник, все ругаешься за капканы-то, — гудел Куркин, подперев обросший подбородок кулаками. — А ты думаешь, нам после тышша восьмисот шестьдесят первого лучше стало? Да, выкуси, начальник! Шо крепостной, шо наймит¹ — один черт, жрать нечего! Я, вот, по люд<b>я</b>х похалтурю — на буханку хлеба наберу…

— До завтра, Куркин! — прихватив для верности его первач, Ветров хотел ретироваться: уж больно воняет, да и некогда ему слушать пьяные бредни.

Едва участковый к двери шагнул, как она распахнулась, и в кухню пожаловала баба Федора. В обеих руках у нее болтались полные авоськи, она кивнула Ветрову и лихо гаркнула, как гусар:

— Здравия желаю, товарищ старлей!

— Добрый день, Федора Михайловна, — буркнул ей Ветров и хотел протиснуться мимо этой сердобольной активистки на выход, однако баба Федора задержала его за рукав.

— Вот, гляньте, товарищ старлей, на нашего профессора! — с укором проворчала она, бухнув авоськи на стол перед Куркиным.

— Профессора? — Ветров изумился, едва бутыль не выронил. Алкаш этот законченный, и вдруг, профессор?

— Профессор Никандр Сергеевич Куркин! — настояла баба Федора, выгружая из авосек докторскую колбасу, батон, кефир, консервы… — На весь Союз же в свое время гремел: это ж он Курган-бабу под Верхними Лягушами открыл, темнота!

— Да, быть не может… — прогудел Ветров, схватив себя за нос. Неужели, это заспиртованное существо — и правда, профессор, который Курган-бабу открыл? Что он делает здесь, в дыре, когда должен лавры пожинать?

— Ну и чего ты расселся? — пихнула баба Федора вялого без выпивки Куркина. — Я, вот, тебе и колбаску, и кефирчик вчера-ся в автолавке приобрела! Хоть, поешь, как человек, а не эту гадость!

— Знаешь, Федора, я избавь-траву найти хотел, — тянул Куркин, поочередно хватая подарки Федоры. — Легенда есть, что растет она за Русальной еланью, где брод партизанский был… Знаешь, что за трава такая? От любой напасти избавит тебя! Я еще студентом легенду-то услыхал.

— Ты б к Аггеичу сходил, — буркнула Федора, морщась от вида куркинской кухни. — Он тут такими делами заведует — как-никак, химородник². Может заодно и вылечил тебя от этого дела!

Федора щелкнула себя пальцем по шее и нехотя отправилась к умывальнику — мыть за Куркиным его «Эверест».

— А где эта трава твоя, Куркин? — негромко спросил пьяницу Ветров, подцепив еще одну версию: «наркобароны» среднего пошиба растят в глухомани конопляные поля, и местные частенько бродят их искать. Уж не нарвались ли его «клиенты» на такое поле с куркинской подачи?

— Не нашел я ее, товарищ старлей! — уныло вздохнул Куркин, подергав Ветрова за рукав. — По легендам за Русальной еланью, а в жизни — ёк! Сколько ни ходил туда — один черт…

— Черт! — рыкнул Ветров в пьяную физиономию и чуть оплеуху гаду не влепил.

Таскался же Яшкин за этим уродцем, вот и вляпался в Русальную елань, алкаш чертов! А он, Ветров, тут бегает, как сумасшедший, ищет… И Максаков, наверное, туда, и пасечник этот чекнутый!

— Так, Куркин! Я уже сказал тебе, чтобы к десяти в ОПОП тащился? — генеральским голосом громыхнул Ветров. — На елань тоже сводишь поисковую группу, усек?

— Н-нуу, — зарычал Куркин.

— Федора Михайловна, вы можете проследить, чтобы он не пил до завтра? — попросил Ветров бабу Федору, которая, видимо, решила вычистить тут авгиевы конюшни: веник нашла… В плесени весь.

— Ну, конечно! — кивнула эта бодрая пенсионерка и сейчас же напала на Куркина. — Давай-ка, профессор, воды натаскай! Отмывать буду твой гадюшник! Ишь, зарылся мне тут, как свинья!

— Так, отлично! — оценил Ветров и, попрощавшись, вышел во двор. У него еще сегодня дел невпроворот — мобилизовал «профессора» на завтрашние подвиги, и прекрасно. Ветров и подумать не мог, что он — профессор…

Внимание участкового привлекло движение по низу у забора: пеструю чужую курицу стремительно утаскивала лиса. Ветров не успел ее пристрелить: хищница нырнула в узкую дыру и спаслась от пули.

***

Ветров оставил служебную машину на пятачке, у магазина «Хозтовары». После ливней грунтовые дороги ужасно развезло, а путь к Куркину еще и в низине: влипнет машина — с битюгом не достанешь. «Хозтовары» — единственный в Красном Партизане магазин, да автолавка еще приезжает три раза в неделю. Сегодня — вторник, не «базарный» день, и поэтому на пятачке пусто было и тихо. Настроение у Ветрова вконец испоганилось: мало ему пропавших — так еще и конопляное поле наметилось, и медведи, и лисица чертова. Раз в подворье пришла — значит, бешеная, раз бешеная — отстреливать надо. Ветров еще разок попытался Авдоткину позвонить, однако тот, видать, надолго ушел, все еще вне зоны…

Навстречу Ветрову павой вышагивала Катерина — молодая, дородная, краснощекая такая — новая супруга пропавшего пасечника Семена Варюхина. Она моментально выхватила Ветрова цепким взглядом Пинкертона, ринулась к нему с быстротой куницы и сейчас же заступила дорогу.

— Ой, доброго вам, товарищ участковый! — пропела Варюхина с лучезарной улыбкой на алых, напомаженных губах. — А вы знаете, я к вам — может, опросите меня еще разок?

Варюхина кокетливо теребила толстенную косу и часто моргала густо накрашенными глазами, а Ветров только время терял. Он ее уже сто раз опрашивал, и даже на пасеку к ней ездил, рылся там среди ульев в окружении кусачих пчел. Но о пасечнике не узнал ни зги — как был, так и не стало человека…

— Простите, Варюхина, я спешу! — Ветров решил ускользнуть от нее к «Хозтоварам», но тут дверь магазина открылась. Некая незнакомка с лопатой в руках вышла стремительно и зашагала по тропинке широкими рубленными шагами. Ее белое платье донельзя напоминало рясу — волочилось по земле, и уже перепачкалось по низу, а на голове косынка намотана, навязана так плотно, что лицо закрыто наполовину.

— А это еще кто? — изумился Ветров. Да, он, конечно, в селе недавно, однако успел уже все дворы обойти… Но, вот это «привидение» видит впервые.

— Инга, — процедила на ухо ему Варюхина — явно чем-то недовольная. — Кстати, мой старый пень к ней захаживал, да и Яшкин был не дурак!

— Да? — выдохнул Ветров ей в лицо и чуть за плечи не схватил. — А чего раньше-то молчали, Варюхина?

— Дык, ведьма она, — буркнула Катерина, все теребя свою косу. — Боюсь, попортит корову мою… Аггеич только на ноги поставил — кряхтела.

— Чушь какая… — прошипел Ветров, а Инга тем временем уже успела скрыться из виду. — Где живет она — знаете?!

— Та, на отшибе, он там, за пасекой… — Варюхина махнула пухлой рукой куда-то справа от магазина. — Но не где Авдоткин, а именно по правую руку!

Черт возьми, на пасеке Ветров бывал, да у лесничьего в сторожке — тоже… Но, что там по правую руку — и не удосужился глянуть. Не успел просто: навалились эти пропавшие, и премия горит.

— Так, спасибо, Варюхина, я побежал! — участковый махнул Катерине рукой и бегом бросился туда, куда она показала.

***

Старший лейтенант милиции Артем Ветров не любил пчел. Как-то в детстве одна куснула его прямо в лоб, и шишак держался целых две недели. А еще запретили шоколадки: сказали, что «надо снимать аллергизацию»…

Ветров думал, что вскоре догонит Ингу — не так уж и быстро шагала она с лопатой. Однако «привидения» и след простыл — участковый почти всю пасеку прошагал под мерное жужжание, однако ее платья-рясы так нигде и не увидел.

«По правую руку», — сказала Варюхина, Ветров и свернул направо, удалялся теперь от пасеки по едва заметной ниточной тропке, что змеилась среди высоких луговых трав.

И что случилось-то с этим Варюхиным? У Варюхиных пасека здоровенная, до самого леса тянется, да медведей приманивает. Семен был какой-то там ученый, строил какие-то экспериментальные ульи и даже взвешивал пчел. Никак, медведь его задрал, да в лес уволок… И Максакова того — медведь, и Яшкина чертового, да и остальных. Или так: половину — медведи, половина — в елани утопла.

Что-то он куда-то не туда свернул, или что? Тропка совсем затерялась, ботинки ступали по мягкой и мокрой нехоженой траве. Пасека — та уже позади осталась, начался противный частый подлесок. Молодые деревца и кусты цеплялись за пиджак, да росли все гуще — Ветров плюнул на все это и решил повернуть назад. На пасеке обязательно люди должны быть — у Варюхина всегда подвизались рабочие — спросит у них, где эта Инга живет.

Ветров сделал еще один шаг и замер — сколько ни шел он назад, на пасеку так и не вышел. Высокие кусты ежевики росли вокруг, манили крупными спелыми ягодами. Вековые дубы то тут, то там торчали — на толстой ветви одного из них сидела яркая рыжая белка. Беззаботный птичий перезвон казался сейчас Ветрову навязчивым — как же он мог заблудиться, когда тут всего одна тропинка, и он шел по ней, как привязанный?

Между кустами забрезжил явный просвет, Ветров на радостях бросился туда, раздвинул колкие ветви руками… И впутался в плотную паутину.

— Да, черт… — ругнулся сам себе участковый, сдирая липкие клоки с носа и ушей и зло стряхивая их с рук.

Участковый вырвался на большую поляну — дикую такую, без единого следа человека. В груди ком собрался: а вдруг, тропа, по которой он сдуру поплелся — звериная, а он не знал, и сбился с пути? Черт, зачем один за Ингой понесся? К Авдоткину надо было сначала идти, и уже с лесничим ее искать — наверняка, он бывал у нее, и знает, куда забилась!

Участковый бросил последний взгляд на поляну, прежде чем снова пойти назад, и застыл: в самом конце ее, под сенью огромного дуба, высилась рубленная хата. Изумился Ветров: даже двора никакого нет, и забора нет — прямо так на поляне хату поставили. Добротный такой сруб, со светёлкой, с высокими окнами — и бревна светлые, как новые. Это, что ли, Ингин дом?

На завалинке участковый заметил человека: сидел седобородый благообразный старичок в соломенной шляпе да старательно выстругивал перочинным ножиком ложку. Чистый такой старичок, не алкоголик, вроде… А на ногах настоящие лапти обуты, а не резиновые шлепанцы, как у всех тут.

— Ну, вот и Тёмка! — прошамкал старичок, отложил свой ножик и встал на ноги. — Ждал я тебя, внучок, знал, что придешь!

Припадая на левую ногу, дедуля приблизился к слегка опешившему Ветрову. Низкий — едва ему по грудь, бородища ниже пояса стелется, а в шляпе своей он — как гриб-боровик. Однако участковый отшатнулся в ужасе, взглянув в его лицо. Очков на старикашке не водилось, и один глаз его был вполне себе нормальным, зато второй… Огромный, желтый, с тонкой щелочкой вместо зрачка — котячий глаз.

— Ай! — невольно вскрикнул участковый и рванул наутек, однако дед будто приклеил его, сотворив ложкой непонятный жест.

— Трус! — скрипнул он, вернулся к завалинке, аккуратно положил ложку и взял длинную растрепанную метлу. Обойдя вокруг обалдевшего Ветрова три раза, дед старательно подмел землю, фыркая ежом, а потом — поднял голову и уставился своим жутким глазом прямо в душу.

— Химородники мы! — фыркнул старикашка, пригрозив, будто стукнет метлой. — И в нави, и в яви видеть обязаны! А если ты будешь трястись, как осиновый лист — выну глаз тебе, и назад не вставлю!

— Н-не буду… — пискнул Ветров. Черт возьми, как снится ему этот чертов старикашка — жуткий, так и хочется выхватить пистолет и свинец влепить ему в котячий глаз.

— Вот и не трясись! — хитро усмехнулся старичок и, наконец, позволил Ветрову пошевелиться. — Аггеичем меня величают! А тебя Тёмкой звать буду — до Артема не дорос!

«А вот и Аггеич», — промелькнуло в голове Ветрова. Кстати, раз народ к нему ходит — должен много знать.

— Пошли, попотчую тебя! — гостеприимо махнул рукой химородник и похромал в свою странную хату. — Пироги нынче у меня поспели, да квас медовый! Иль чего покрепче желаешь?

— Я… при исполнении, — машинально выдавил Ветров, опасливо плетясь за этим Аггеичем. В селе его нахваливают — видать, не опасный…

— Ну, идем, идем! — Аггеич настаивал на том, чтобы Ветров зашел к нему в гости, но участковый почему-то застрял. Жуткий у него глаз, и место такое… жуткое. Старик распахнул крепкую дверь, а за ней такая тьма заклубилась — как черный ядовитый дым.

Некая неведомая сила развернула участкового назад и заставила улепетывать отсюда со всех ног — он удивился даже, откуда прыть взялась.

— Эй, та стой ты, дурень! Теленок бестолковый! — из треска сучьев под ногами вырвался сердитый голос Аггеича, однако Ветров и не подумал стоять.

Он не глядел, что вляпывается в стоячие лужи, не огибал кусты, да и под ноги особо не смотрел — несся, как сумасшедший до тех пор, пока дыхание не сбилось совсем. Задохнувшись, мучаясь от боли в боку, рухнул Ветров в траву и валялся до тех пор, пока не отдышался. Щеки горели, во рту стоял гадкий привкус металла.

Насилу Ветров приподнялся на локте, огляделся и увидел перед собой замаранный белый подол.

— Что вы здесь делаете? — спросил очень строгий голос женщины, которая его явно не ждала.

Ветров вздрогнул: нашел-таки Ингу… И валяется теперь перед ней, как последний дурак.

— Так, что вы здесь делаете? — повторила Инга еще более строго и наклонилась к нему, буквально, испепелив взглядом.

Бледная она такая, и под глазами — синяки, как у человека, который ночами не спит. Что-то ее лицо показалось Ветрову знакомым — он ее определенно видел. Только вот, где и когда?

— Участковый уполномоченный Ветров, — прокряхтел он, неуклюже водворяясь на ноги. Вся одежда на нем — драная, грязная: увидь он сам такое чудо — никогда не поверил бы, что это мент. Заломал бы и в обезьянник забил.

— Документы! — бездушно потребовала Инга, выпрямившись во весь рост. Она высокая, повыше самого Ветрова будет.

— Вот, глядите… — Ветров поднес удостоверение к ее сердитым глазам — темным таким, почти черным.

— Чего драный такой? — пригвоздила его Инга, и Ветров счел благоразумным соврать.

— Да, оступился, в балку упал, — прогудел он, стыдясь признаться, что познакомился с местным «химородником», да только знакомство не зашло.

— Ладно, идемте в дом, — позволила Инга, повернулась спиной и пошла…

Только сейчас Ветров заметил здесь тропку и высокий забор, поставленный частоколом из толстых бревен. Ясно, что эта худая женщина строила такую крепость не сама: тут понадобилась бы хорошая бригада.

— На отшибе живу, звери рыщут, — словно оправдываясь, проронила Инга, отперев тяжелую калитку длинным ключом. Замок у нее стоит такой, какие раньше «новые русские» ставили в стальные двери своих коттеджей. Да, хорошо укрепилась, танк не пройдет.

Едва участковый, глупо озираясь, сделал шаг за калитку — с громовым лаем кинулся к нему здоровенный косматый кавказец, разинув клыкастую пасть.

— Стой! — негромко сказала Инга, выставив вперед раскрытую ладонь, и псина замерла за секунду до того, как перекусила бы Ветрова напополам. — Место, Джульбарс!

Псина, скуля, завиляла кудлатым хвостом и, повинуясь хозяйке, потрусила вглубь двора, где оказалась ее крепкая будка. Какая, однако, дрессированная — даже служебно-розыскные собаки не всегда такими бывают!

— На цепи надо держать, — пропыхтел Ветров, пережив страх смерти. — Видите, кидается на людей? Штраф могу выписать!

— А если волк? — парировала Инга, даже не взглянув в сторону потного от страха участкового. — Как он задавит его, если на цепи будет сидеть? У меня нет никого, кроме сына, и не бывает гостей!

Двор Инги казался идеальным: ровные дорожки, ухоженные грядки с какими-то побегами, колодец под крышей, постройки поодаль от хаты. Да и хата неплохая: пониже, конечно, чем у жуткого деда, но тоже сделана на славу. Ставни раскрашены — сложные узоры: птицы, звери и лучистые солнца переплетаются крыльями, лапами, лучами…

— Ну, чего вы стоите? — надменный голос Инги вывел Ветрова из ступора. — Идемте в дом!

— Тапки наденьте! — приказала странная хозяйка, прежде чем повела участкового в кухню. — Я не люблю грязь!

— Ладно, — кивнул Ветров, стаскивая обляпанные ботинки и влезая в разбитые, разношенные серые тапки. Огромные, даже ему, с его сорок пятым, велики.

Да, у Инги очень чисто: половые доски светлые, нигде ни пятнышка. Даже печь — здоровенная русская печь — белая, будто только побелена. И всюду вышитые полотенца висят, да нарисованы эти узоры: звери, птицы, солнца. Странно в глуши такое жилье отыскать, тем более, Инга одна здесь, без мужа… В селе куда худшие хаты, хоть и с мужиками — у той же Никишиной — хлам, грязь, да копотью и куревом всюду воняет.

В кухне жар стоял — недавно печь истопили. Вон и котелок на припечке, завернутый в узорное полотенце. На лавке, за накрытым столом, сидел упитанный сорванец лет семи, и за обе щеки уписывал галушки, смачно макая их в пиалу домашней сметаны.

— Николенька, поздоровайся, — мягко попросила Инга. Очевидно, это и есть ее сын, но как непохож: мать замученная жизнью, а Николенька холеный такой.

— Привет! — не очень-то и вежливо буркнул мальчишка и продолжил есть.

Где же, все-таки, Ветров, видал эту Ингу? Он присмотрелся еще раз, как она берет котелок, подкладывает сынку еще галушек, стаскивает полотенце и ловко отправляет сей глиняный предмет ухватом в печь.

Да, точно же! Ветрова, будто бы этим ухватом хватили по башке. Он еще практику проходил на третьем курсе, когда газеты подняли бучу: жена бизнесмена Анисимова бесследно исчезла. Дело вел как раз Крольчихин — матерый следак, у которого он, Ветров, в практикантах бегал. Однако, так и не раскрыл, жену не нашел, и дело повисло в «глухарях». Все думали, что навсегда.

— Инга… Анисимова? — уточнил Ветров, вспомнив ее фото, которые по всем каналам крутили тогда, да постоянно перебирал Крольчихин.

— Цыплакова! — холодно поправила Инга, сцепив в замок тонкие бледные пальцы. — Сколько вы хотите?

— За… Что? — опешил Ветров, неловко шаркая огромными тапками.

— За то, чтобы вы отцепились от меня и моего сына! — злобно процедила Инга, специально сделав акцент на слове «моего».

— Послушайте… — начал, было, Ветров, однако Инга свирепо перебила:

— Да, я сбежала от этого тирана! Да, это не его ребёнок! Но, это не ваше дело! Сколько вы хотите?

— Послушайте, гражданка! — Ветров ее перекричал, и она заглохла, наконец. — Я к вам совсем по другому делу! Меня ваши мужья и дети не интересуют!

— Да? — округлила глаза Инга, а потом рванула к своей печи, закопошилась, залязгала ухватом. — Галушки будете? — она полную тарелку навалила и поставила на стол со слащавой улыбкой взяточника.

Ветров с утра ни крошки не видал, и в пустом желудке гавкали собаки. Однако он взял себя в ежовые рукавицы и вежливо отказался от еды.

— Мне некогда, — выдавил он, проглотив голодную слюну, ведь аромат на кухне Инги стоял просто колдовской. — Вы, наверное, слышали, что в селе пропали люди? Я должен у вас спросить, когда вы в последний раз видели Яшкина?

— Кого? — Инга выглядела удивленной.

— Мирона Яшкина, плотника, — уточнил Ветров, опасаясь сесть на лавку, а то потеряет разум и все галушки сожрет. — Говорят, он мог ходить к вам…

— Да что вы слушаете этих гадюк? — взвилась Инга, сжав кулаки на черенке ухвата. — Это же сплетни все! Мы живем с Николенькой тихо-мирно, никому не мешаем, никто к нам не ходит!

В голове Ветрова уже зародилась безумная догадка: Яшкин пошел, таки, к Инге, его загрыз ее Джульбарс, а Инга избавилась от тела. В лесу это нетрудно сделать.

«А кто тогда эти хоромы построил, черт?» — злобно подумал про себя Ветров, но промолчал: доказать невозможно, что Яшкин, или Максаков, или еще кто из пропавших. За этой Ингой надо следить, сходить к Авдоткину — он ей ближайший сосед. Да и про Аггеича этого потолковать — Авдоткин разумный должен быть, не станет байки травить про колдовство.

— Николай, в школу ходишь? — поинтересовался Ветров у мальчишки напоследок. — Читать-писать умеешь?

— Маленький он еще, семи нет! — Инга сейчас же вступилась — пикнуть сыну не позволила. Обняла его за голову, стала наглаживать. — А грамоте я и сама научить могу!

— У педиатра-то состоите на учете? — проворчал Ветров, подозревая, что Инга — какая-то темная сектантка, и сына задержит на уровне маугли из-за своих идефиксов.

— Далеко до педиатра, — вздохнула Инга, отпустила сына и принялась усердно делать вид, что вытирает припечек. — Аггеич у нас и за педиатра, и за терапевта, и за скорую, и за ветеринара заодно: травами и настоями всегда выручит.

— Послушайте, Инга! — серьезно сказал Ветров. — Если вы не поставите ребенка на учет в поликлинике и не определите в школу — я вынужден буду сообщить в органы опеки. Это не потому, что я желаю вам зла, а потому что это — моя работа.

— Ладно, хорошо, — проскрежетала Инга сквозь зубы — ясно, что для того, чтобы Ветров отцепился. Обязательно надо будет связаться с опекой — не хватало еще на участке чекнутых фанатиков и малолетних дикарей.

— Вы смотрите: без справки от педиатра в школу не возьмут, — напутствовал Ветров на прощание.

— Тапки снимите! — со злостью приказала ему Инга и пошла вперед, наверное, чтобы собачину свою запереть.

***

Полуденный зной уже начинал докучать, когда Ветров выбрался к пасеке. Зря он у Инги ничего не съел, а главное — воды не попросил. Желудок уже к горлу подъехал. К пересохшему горлу. Недалеко от пасеки сторожка Авдоткина — надо заглянуть: воды попросить и одежду нормальную. К тому же, завтра лес прочесывать, а соваться в глушь без лесничего — самоубийство.

Пчелы летали над ульями, как темные тучи — время у них такое, сбрасывают собранный нектар и улетают за новым. Ветров побоялся идти напрямик, а пошел в обход, огибая опасные ульи. У него нет ни дымаря, ни сетки на лицо — еще облепят. Из головы участкового не шел Аггеич — что за дед такой, с котячьим глазом? В селе на него не нарадуются, а он — перепугался… А может, и никакой у него не котячий глаз, а болячка такая? Глаукома там, или еще что-то? Или вообще — линза — маскируется, как шарлатаны из девяностых? Надо будет обязательно заглянуть к этому «народному целителю» и поговорить «с пристрастием», мало ли, кого он уже залечил?

И снова Ветров углубился в прохладную сень лесных деревьев. Шел он строго по тропе, которую уже успел хорошо изучить, когда ходил сюда с самим Авдоткиным. Тут сыро, и узкий ручеек течет, журчит, а вода в нем чистая, совсем прозрачная. Осока торчит по илистым берегам неопрятными пучками, да кружат над искрящейся водой большие стрекозы.

У кустов ежевики тропа сделала крутой поворот — она должна была привести участкового к сторожке, Ветров ускорил шаг. Да, вон и постройка виднеется: забор и сруб — наконец-то, добрался. Приблизившись, Ветров начал бухать в калитку… В ржавую какую-то, странную — у Авдоткина новая калитка стояла, а тут какой-то хлам, проеденный ржавчиной до дыр. Ветров еще раз машинально стукнул, и эта непонятная калитка сама собой отворилась, петли повернулись с хриплым, низким скрежетом.

— Авдоткин? — негромко осведомился Ветров у зябкой и сырой пустоты. Двор совсем пустой перед ним лежал, покрытый мокрым черноземом. Ни грядок Авдоткинских, ни пса Рогдая… И не дом даже во дворе, а куча черных, гнилых бревен с зияющей темной дырой на месте двери. Что-то там, в дыре, шумно завозилось, зашуршало, заскребло чем-то твердым по дереву.

Ветров попятился и быстренько зашагал прочь отсюда — страх куснул под ложечкой, погнал обратно, к пасеке. Выбираться надо к «Хозтоварам», да в опорный пункт тащиться, Авдоткина и по телефону можно достать. Нечего бродить по лесу, где могут попадаться пустые зимовья, которые облюбовали дикие звери.

Тропинка петляла между вековых стволов — кусты зеленеют справа и слева, да течет ручеек, журчит. Птицы только умолкли, да холодом очень неприятно повеяло. Участковый завернул за куст, который казался ему знакомым, и наткнулся на тушу. Крупный олень был сурово растерзан — будто медвежьими когтями — и уже наполовину съеден. Однако, еще теплый — Ветров тронул его рукой и принялся обтирать перепачканный кровью палец о брюки. И воронье не успело налететь, а значит, зверь близко, только что убил его и ел. Может быть, даже таится в тех кустах, которые в шаге от Ветрова… А может, в этой избухе чертовой медведь и возился? Слопал пол-оленя и влез? Но Ветров шел здесь только что — не было никакого оленя, черт подери!

Ветров судорожно выцарапал табельный пистолет, нацелил на куст, на другой куст, на зеленое, рябое пространство между древесными стволами. Лихорадочно крутясь, держал он на курке дрожащие пальцы, а потом — кинулся отсюда сломя голову, пока медведь не задрал и его.

Медведя не было. Убегая, Ветров поминутно оглядывался, но никого не видел, не слышал ни топота, ни тяжелого дыхания зверя. Запыхавшийся и вспотевший, Ветров остановился на краю какой-то поляны. Оперевшись грязными руками о колени, переводил он дух, понимая, что здесь он точно раньше не бывал. В кулаке участкового оставался зажат пистолет — Ветров поставил его на предохранитель и забил в кобуру.

— Да черт, черт с тобой! — принялся он орать, пинать траву ногами, расшвыривая комья земли. Да какой же он непроходимый дурень! Зачем вообще потащился в сторожку, когда уже вышел к пасеке? Нет, чтобы к «Хозтоварам» идти и пихаться в свой чертов «запорожец»!

— Черт! — воплем огласил он тихие лесные окрестности, и ответили ему крикливые кукши, вылетая из густой кроны деревьев.

— Нет, нет, стоп… — пропыхтел Ветров сам себе, стремясь усмирить медленно наползающую панику. — Успокойся, Ветров, вспомни спортивное ориентирование…

Участковый старался глубоко и мерно дышать, глядеть вокруг себя спокойней, чтобы понять, как забурился он в эту дыру, и куда ему следует идти. Какая, все же, необычная поляна — покрыта плотным ковром неизвестной Ветрову темной травы и мелких синих колокольчиков, среди которых торчат грузные серые камни. Не просто торчат — их штук восемь, или десять, и стоят они так, словно кто-то специально установил их ровным кругом.

В середине круга нечто белело — небольшой предмет, вроде, округлый. Ветров с опаской подобрался поближе и замер, не в силах оторвать глаз. Не предмет это вовсе — в густо сплетенных стеблях травы он заметил маленький череп. Человеческий череп, череп младенца — и остатки костей. Неизвестная трава обвила каждую мелкую косточку, точно обнимала брошенное дитя, из пустых глазниц черепа синие колокольчики выглядывали особенно пушистыми гроздьями.

Черт, да чье же это «счастье» тут осталось? В Ветрове уснул глупый паникер, и наконец-то, включился мент. Он не встретил хищных зверей, зато посреди леса обнаружил труп. А значит, не обойтись без криминалиста и судмеда, нужно давать в Докучаевск заявку, чтобы они прислали группу, которая установит родителей… Хотя, в скелетированных останках вряд ли найдутся ткани, пригодные для экспертизы ДНК…

Участковый попытался распутать прочные, гибкие стебли и освободить кости, но укололся о длинный и острый шип.

— Черт! — он сунул в рот окровавленный палец и тут же сплюнул, чтобы заразу не подцепить.

— Так, — буркнул он сам себе и вытащил мобильник. Решил Петьке звонить, чтобы тот шевелил плавниками, гнал дружину да Авдоткина вызванивал скорей. Вот, напасть — кроме пропавших и всего остального, свалился еще и этот скелет, который, скорее всего, безнадежный глухарь.

«Только 112», — нагло сообщил экран телефона, и участковый злобно затолкал его обратно в карман. Такое впечатление, будто в чащобу зашел — раз покрытия нет. На пасеке — прекрасная связь, в сторожке Авдоткина — тоже. Он, ведь, недалеко от сторожки? Или далеко? Где же он тогда?

Паника вновь накатила, Ветров заметался по проклятой поляне, закричал, зовя на помощь.

— Авдооооткин!! — ревел он, распугивая вокруг все живое. Птицы вспархивали в небо, крутились над поляной и свистели да каркали на разные голоса.

— А-уууууу! — чем громче орешь — тем выше шанс. — Помогитееее!!!

В горло врезалась боль, и Ветров закашлялся, рухнув на колени. Из глаз потекли слезы, он размазал их кулаком.

Чуть отдышавшись, Ветров сел, привалившись потной спиной к одному из камней — холодному и сырому. Сырость сразу пробрала, однако участковый не сдвинулся с места. Он снова выковырял телефон, поднес к глазам трясущимися руками. «Только 112», — ничего не изменилось, здесь не ловят сеть мобильные телефоны. Но Ветров ткнул на вызов, чтобы хоть на «сто двенадцать» позвонить и сказать, что он заблудился в лесу, и его нужно спасать.

Тихо, глухо, как в старом глубоком колодце — Ветров не услышал даже гудков, сколько ни сидел он с трубкой у уха. Время вызова вышло, и телефон сбросил звонок.

— Да что за черт, а? — фыркнул Ветров. Заблудился в трех соснах, черт подери! Ну, на сколько он от пасеки отошел? Ну, на полкилометра, не больше, и… что? Хорошо хоть, репеллентами набрызгался досхочу — хоть, комары да мошкара не донимают, а то бы он сбрендил уже.

Кряхтя, опираясь на камень, поднялся Ветров с земли. Сырая земля — брюки почти насквозь промокли, хотя он совсем недолго сидел. «Так, вспоминаем спортивное ориентирование», — мысленно говорил он, обойдя камень кругом. Где мох должен расти? С севера? Да, с одной стороны камень весь зеленый, покрыт пушистыми мхами. Хорошо, север нашли… Только компаса у Ветрова нет, не знает Ветров, с какой стороны пришел, и что к северу отсюда — он тоже не знает. Может, там леса на километры тянутся, и он до старости будет тащиться? Вообще не собирался Ветров по лесу плутать — только к Куркину и назад — и компас не взял, дубовый пенек.

— Черт! — он злобно пнул камень ногой и решил действовать по правилу Тесея: оставлять следы, по которым сможет вернуться назад, если опять пойдет не туда.

Ветров оборвал полоску со своего и так вдрызг измочаленного кителя и повязал на низкую ветку, которую хорошо видно. Так, один след уже есть. Продираясь сквозь нижние ветви и кусты, участковый прошел еще немного и повязал вторую полоску. Еще прошел — еще повязал. Хорошо, все-таки, что он догадался «превратиться» в Тесея, только вот, поздновато дотумкал… Грибов тут полно — боровики так и просятся в… лукошко, которого у Ветрова нет. Огромные, сочные, и даже шляпки не рваные — целыми семействами торчат боровики из-под земли. Сразу видно, что в этом месте нет грибников, иначе бы давно порезали такой «клад». Стоп. Ветров замер и огляделся. Грибов полно, нет грибников — значит, определенно он идет не туда, не к людям, а забирается в лес.

— Черт, — ругнувшись, Ветров решил не медлить, а повернуть назад и вернуться к поляне по своим меткам, пока не забурился куда-нибудь в логово волчье.

Над головой скакала по высоким веткам белка, сбрасывала сухую, отслоившуюся кору, метнулась в куст ярко-рыжая лисица. Солнце сверкало в просветах крон, журчали лесные ручьи. Ветров тащился назад, сдирая с веток свои полоски, набивал ими карманы. Жажда мучила ужасно — сорвав очередную метку, Ветров бросился к одному из ручьев. Припал к нему, холодному, рот раскрыл… Но, жучки какие-то копошатся в прозрачной воде, козявки, улитки, да берег грязный такой. Не решился Ветров пить сырую воду — подхватит холеру и сгинет точно. Нельзя, надо терпеть. Зачерпнув пигоршню из ручья, участковый умыл поцарапанное лицо, обтер потную шею да руки помыл. Стало легче, хоть и не сильно — тянет его напиться ручей. Однако Ветров пересилил себя, встал и сейчас же нашел глазами метку — это последняя, он должен сейчас попасть на поляну.

Приблизившись, он сдернул эту полоску серой ткани, развязал узел… Взглянул перед собой и не поверил глазам: дерево то же, кусты те же, но поляна — другая маячит впереди. Трава на ней совсем не такая — какая-то желтая, да длинные болотные камыши, и нет заметных каменюк — только коряги кривые точат, а еще — хилые и скрюченные деревья. Да что за черт вообще творится? Как поглумился кто-то: специально метки перевесил.

— Эй! — Ветров рявкнул, стиснув в кулаке последнюю полоску. — А ну, выходи! Аггеич? Куркин? Эй?!

В траве за спиной Ветрова зашуршало, послышались частые шаги. Догадка пулей пробила голову: а вот и убийца, который заманивает в лес!

— Стоять! — Ветров обернулся в прыжке, с пистолетом наперевес… Никого.

Шаги и шуршание теперь слышались слева, Ветров снова прыгнул — никого.

— Вылазь, или буду стрелять! — зарычал участковый, приготовившись к схватке с преступником. А может, и с несколькими сразу.

— Ветров! — откуда-то слева раздался мелодичный насмешливый голос, и девичий смех колокольчиками зазвенел где-то над сплетенными ветвями деревьев.

— Кто здесь? — Ветров повернул ошалелую голову, и тут его взгляд зацепило яркое красное пятно.

Изящная девичья фигурка в коротком красном платье оказалась на желтой поляне. Повернулась вокруг себя среди тонких ветвей и корявых деревьев, прошлась она туда-сюда по травяному ковру. Опешил Ветров: как она сюда попала, да еще и на высоких каблуках?

— Ну, что же ты, Ветров? — капризно протянула девушка и словно приблизилась, сделалась отчетливее.

Ветров глядел на нее неотрывно — со страхом узнал он свою одногруппницу Макушину, Ленку-Пенку, в которую влюбился еще на первом курсе и с которой так ни разу и не поговорил… Но уже потерял: отец «продал» ее замуж за какого-то большого прокурора, как только Макушина получила диплом.

— Ленка? — выжал из спертого горла Ветров, спрятал пистолет и шагнул к ней, но Ленка вдруг сорвалась и бросилась наутек.

— Ветров! — ее удивительно громкий в лесной тиши голос манил, и участковый как обезумел. Кинулся за ней, очертя голову.

Ботинки вляпались в холодную вязкую жижу, и Ветров отскочил назад. Черт, да это и есть Русальная елань — здоровенное и страшно топкое болото, скрытое травою так, что кажется поляной. Нет там Макушиной, и не было никогда — почудилось — и звонкий смех обернулся ревущим воплем выпи.

— Черт… — плюнул Ветров, пытаясь отчистить комья вонючей, торфяной грязищи с подошвы веткой.

Пить хочется… Ветров понял, что куда-то исчезли ручьи — ни одного не течет, только пересохшие неровные русла, и земля под ногами сухая, потрескалась, как в пустыне Атакама. Изо всех сил Ветров старался не поддаться панике: только что здесь было сыро, под ногами грязища чавкала, а что же теперь? Воздух стал сухим и душным, жарким, как в полдень в центре города, среди стекла и асфальта. Еще какой-то гарью потянуло, дымом — говорят, тут есть торфяники, которые горят сотнями лет — наткнулся, видать, на один.

Ветров решил не мешкать — закрыл лицо воротником рубашки и зашагал пошире, чтобы поскорее убраться. Торфяной дым ядовитый, как дьявол — можно до смерти им надышаться. Да, недаром говорят, что здесь гиблое место, только не монстры губят людей, а сама природа. Надышался, наверное, Ветров, вот и увидел Ленку-Пенку в болоте.

Ветров шел за солнцем — видел его игривые отсветы среди широких листьев дубов и осин, да шагал побыстрее. Он уже не цеплял «метки Тесея» — возвращаться в горящий торфяник не станет все равно. Здесь полно деревень кругом — не только Красный Партизан: Сорочанка где-то тут, и Нижинцы, и еще какая-то… Бандерлог… Нет, Лог какой-то — только какой именно — забыл Ветров.

Шагая, вспоминал он карту местности, что висела в его кабинете — прикрывала дыру в стене, как любил шутить Петька. Лес обозначен зеленым, да самопальная бурая клякса с толстым красным контуром посередине зеленого — Петька рассказывал, что это капитан Порох сам Русальную елань обозначил. Ближайшее село к елани — Нижинцы, пятнадцать километров от Партизана. Пятнадцать километров? Да как он на пятнадцать чертовых километров забурился? Пешком-то? За пару часов?

Чертыхнувшись в стотысячный раз, Ветров глянул перед собой, и в хаосе листвы вдруг заметил некое сооружение. Он даже замер, чтобы присмотреться: за последнее время его подвели уже и глаза, и уши. Но, нет, не кажется ему — мелькают среди ветвей прямоугольные контуры чего-то рукотворного.

— Люди! — из горла сам собой вырвался этот сиплый крик, и Ветров бросился вперед.

Шорох леса ответил на его крик. Проскакав метров пятьдесят, вырвался участковый на большую прогалину. Людей не водилось здесь, и не было жилья — над короткой и чахлой травой сиротливо высился серый, растрескавшийся монумент. Когда-то давно установили на монолитном постаменте высокую стелу, под которой в скорби склонила голову скульптура солдата, обняв кладбищенский крест. На стеле раньше была советская звезда, но она от времени обвалилась и валялась под постаментом грудой камней. От местных Ветров уже слышал, что в лесу есть памятник погорелым Чижам — деревушке, от которой в сорок первом фашисты оставили одно пепелище.

Ну, молодец, Ветров — нашел деревню. Да, до сорок первого года тут была деревня. А сейчас — только эта аляповатая советская статуя, да из грязи на прогалине выглядывают замшелые остатки неких кирпичных стен да кривые, щербатые обломки плит — такие же замшелые.

Ветров вдохнул сырой воздух — землей пахнет, грибами. Торфяники остались позади, и это хорошо, он спасся от ядовитого дыма. Ветров еще раз проверил телефон. Да, «сто двенадцать» можно позвонить. Но заряда почему-то всего девять процентов осталось, и уже мигает красная лампочка, хотя из опорного пункта Ветров выходил с полной батареей и толком никому не звонил.

Равномерный, глухой гул Ветров услышал, когда снова набрал «сто двенадцать». Такие звуки и не издают телефонные трубки — либо гудки, либо робот говорит. Интересно, к памятнику Чижам туристы ходят? Хорошо бы тут был какой-то маршрут.

***

Ветров вновь превратился в Тесея — вязал полоски, да шел в одном направлении. Кажется, лес начинает редеть — и деревья уже не такие толстые, и травянистых прогалин больше. Всмотрелся Ветров в даль — и накатил на него дурацкий щенячий восторг: различил он в мареве деревенские хаты. Все равно, что за село: Нижинцы, Сорочанка, или этот «Бандерлог» — там люди, которые дадут ему воды и помогут попасть в Красный Партизан.

— Эге-ге-ге-геееей! — заорал что было мочи Ветров и помчался вперед, через прогалину, прямо к хатам.

Казалось, что они близко, однако Ветров уже запыхался, а не добежал. Отдышавшись, пошел он шагом, зорко всматриваясь в горизонт. Но чем ближе подходил — тем размытее казались хаты, неясные какие-то…

А пройдя еще метров двести, Ветров понял: нет тут села — шумят впереди незнакомые березы, клонятся, будто на сильном ветру. Хотя там, где застрял участковый — мертвый штиль и тишь. Нужно поворачиваеть назад, находить свои метки и опять идти в другую сторону. Но Ветров больше не захотел кружить.

— Ну, все, не обманешь! — Ветров разозлился на лес, крикнул в небо и попер напролом через гадкий березняк. Он старался шагать побыстрее, и холодный сильный ветер хлестал его, трепал одежду и волосы. Стволы очень часто торчали, местами непроходимо, Ветров огибал их широкими крюками.

На один ствол Ветров с размаху аж пузом налетел, и он под его напором переломился. Трухлявой оказалась береза — белая сверху, а внутри уже сточена жуками, да гнилью. Перепрыгнув через свалившийся кусок ствола, Ветров дальше попер — шумно сопя и размахивая кулаками, чтобы придать себе уверенность. Он нарочно сшибал сухие березы, чтобы не обходить их лишний раз, под ногами чавкала мокрая лесная подстилка.

Ветров сделал еще один злобный шаг, и его нога вдруг угодила в сухой и легкий пепел, чёрное облачко взлетело из-под подошвы. Ветер внезапно утих — снова эта мертвая тишь.

— Что за черт? — Ветров испугался не на шутку, разом встал, как вкопанный.

Березняк оборвался внезапно — ни одной березы участковый больше не видал. Вместо них торчали повсюду черные, как погорелые, стволы — голые, с кривыми и тонкими ветками. Оглянулся назад — и позади такие же головешки… Как же не заметил Ветров, что прошагал весь березняк и попал на это пожарище? Землю зловещим одеялом укрыл толстый слой черного пепла, из которого жутко глядели гротескные яркие мухоморы. Большущие такие, и растут не просто так, а широкими, почти ровными кольцами.

Это не торфяник — гарью здесь совсем не пахнет, хотя и стелится между стволами серый туман, похожий на дым. Густой — шагов на двадцать вперед уже почти не видать. Вот уж, чертово место — слышал от Федоры Ветров байку про Черный лес — наверное, это он и есть. Бежать бы Ветрову назад — страх уже хватает за горло липким спрутом. Но он и сейчас решил не сдаваться — пошел только вперед сквозь туман, топал по мухоморам, свирепо сминая их в лепешки. Некоторые, особо здоровые, Ветров сбивал ботинками и громко ругался, на чем свет стоит.

— Получай! — он занёс ногу повыше, нацелившись снести мухоморище, что нагло выступил из тумана. Но туман вдруг рассеялся, открыв то, что скрывал.

Мухоморище был частью одного из колец — особо широкого, в котором без движения лежал человек. Ветров медленно и осторожно поставил ногу, не задев мухомор, всмотрелся в лицо, подернутое мертвенной бледностью. И будто молния пронзила его — в кругу лежал пропавший пасечник Семен Варюхин, невредимый, ничуть не истлевший, словно бы спал.

— Варюхин! — Ветров легонько пнул пасечника в бок, но тот не шевелился и казался твердым, будто манекен. Участковый попытался нащупать пульс, но так и не сумел: мертв Варюхин, но… законсервирован.

Криминалист, судмед, оперативная группа! Ветров выдрал мобильный, но… «Только 112» — отсюда никуда нельзя позвонить, чертов, чертов лес!

Где-то дальше, в тумане что-то тихо шуршало, стрекотало, как стрекочут кузнечики — Ветров прислушался и понял, что этот звук докучает ему уже давно, однако он разобрал его только сейчас.

Ругаясь, поднялся участковый с корточек, шагнул на звук и чуть не наступил на второе тело — Аглая! Да они же все здесь: Варюхин, Аглая, Ядвига, Максаков, Порох и Яшкин — по порядку, как пропадали, так и лежат нетленными в мухоморовых кольцах. Вот они, Ветров нашел всех пропавших, Ветров раскрыл дело — пора-таки возвращаться назад и привести сюда оперативную группу, а потом и найти того, кто их убил.

Нечто стрекотало уже не вдали, а под самыми ногами, но Ветров наплевал — взяв хорошую спортивную скорость, направился он против солнца, откуда пришел. И вдруг наткнулся на невидимую преграду, будто тюкнулся в стеклянное полотно.

Ветров рефлекторно попятился, не в силах понять, что происходит, и его спина встретила такую же преграду — твердую, непроходимую.

В ужасе участковый развернулся и побежал в первую попавшуюся сторону — там среди черных деревьев замаячил просвет. Жуткий стрекот преследовал, нарастая, но еще пару шагов и… На полном скаку Ветров вбился в прозрачную стену — так сильно, что аж отлетел и с размаху уселся в грязь. Где-то в глубине души появился безотчетный страх смерти и придушил, заставляя судорожно глотать воздух. Лоб покрылся испариной, несмотря на холод. Едва-едва заставил себя Ветров сунуть руку в кобуру, с трудом удержал он табельный пистолет, вес которого увеличился в несколько раз.

Поднатужившись, Ветров нажал на курок и стрельнул вперед, туда, где встретила его стена. Выстрел прозвучал глухим, эфемерным хлопком, а пуля улетела вдаль, ни на что не наткнувшись.

— Что за черт? — Ветров поднялся, чувствуя во всем теле слабость и боль. Нет никакой стены — как она ему почудилась-то?

Сжав пистолет, он небыстро потянулся вперед, но и двух шагов не сделал, как его нос столкнулся с необъяснимой, невидимой массой. Преграда сдвинулась вперед, и Ветров почувствовал, как она продолжает двигаться, теснит его обратно, к мухоморовым кругам, но земли не трогает, не разрушает кочки, не ломает грибов. В панике Ветров выставил перед собой похолодевшие руки, уперся в стену, попытался остановить, однако чертовщина ехала с неумолимым напором, и ноги участкового прорыли в мягкой земле две колеи.

Ветров отступал — еще пару шагов назад, и вторая преграда подперла спину. Шагнул в сторону — еще стена, прянул в другую — тоже. Будто бы в стеклянный ящик Ветров угодил. Лихорадочно крутился он, тыкаясь в стенки, а потом вскинул пистолет и, будто безумный, начал оголтело стрелять куда придется, в попытках пробить и разрушить дьявольский ящик. Пули летели свободно, царапали горелые стволы деревьев, вышибая облачка золы, и улетали далеко, в наполненную солнечными лучами неизвестность. Ветров кричал, орал изо всех сил, но получался едва уловимый писк — как из телевизора, когда сбавляешь громкость.

Клац! Клац! — обойма опустела, и грозное оружие отказалось стрелять, только металлически лязгало. Наступившая тишина казалась нездоровой и ватной, в ушах Ветрова звенело, тошнота накатывала отвратительными волнами. Он выбился из сил — пальцы сами собой разжались, и небывало тяжёлый пистолет выпал на влажную, голую землю.

— Господи, да что же это? — промямлил участковый пустоте, едва держать на слабеющих ногах. Как же хочется пить… Он сделал шаткий шаг, и его разгоряченный лоб коснулся непреодолимой холодной прегарды.

— Боже… — разум отказывался это понимать. Ветров поднял руку, ткнул пальцем — будто в прочное стекло евроокна.

— Нет! — Ветров обеими руками схватился за голову. — Неет! — заорал он, крепко зажмурив глаза.

Все это — у него в голове, какой-то чертов дурман. Здесь нет никаких стен, нельзя в них верить, нельзя поддаваться. Пули пролетают, значит — нет стен!

— Нееет! — в который раз повторил Ветров невероятным для себя громовым голосом, и реальность вокруг него треснула. Пошло трещинами все вокруг и разлетелось миллионами острых осколков, которые рассыпались со стеклянным звоном и застыли в воздухе, сверкая на солнце.

Где-то в таинственной и жуткой глубине горелого леса вновь зародился непонятный звук, стрекот — и накрыл оглушительной волной. Все поплыло перед глазами Ветрова — он закрыл их и осел на землю безвольным мешком.

«Не ходи, Темушка, по избавь-траву — в Черный лес зайдешь, на Ведьмину поляну попадешь…» — прошептал над головой некто, а потом и его шепот растаял в тишине.

***

Очнулся Ветров — уже вечерело. Он лежал навзничь, лицом к небу, причудливо расцвеченному лиловым и розовым. Холодно. Он совсем озяб на земле, мокрые ноги просто ледышками стали, да в носу уже противно свербило. Голова раскалывалась, будто бы кто-то его ударил — особенно, затылок. Тяжело усевшись, Ветров с опаской потрогал свой затылок: авось, и правда, ударил его убийца, оглушил, затащил — и привиделся этот «Черный лес» ему в бреду? Шишки не было, ран и крови не было тоже. Волосы просто в земле и сырые — и это хорошо, ему повезло. Огляделся Ветров: осины растут, роется в перегнивших листьях еж, и еще — малина висит, прямо перед ним кусты. И никакой черной поляны, никаких мухоморов, ни одного из пропавших!

— Да, черт… — прокряхтел Ветров и подполз к ближнему кусту. Голод полностью выключил мозги — участковый начал грабастать ягоды в кулаки, раздавливая, и пихать в рот.

Плевать, что куст колючий, и кожа с ладоней сдирается до крови — главное, есть еда, а поляна проклятая со стеклами привиделась от голода. Да, Ветров обессилел, заснул и увидел кошмар. Ветров обрел разум, когда весь куст обобрал. По губам неприятно тек малиновый сок, он вытер его рукавом. Даром что запачкал — выкидывать уже пора эту форму.

Водянистые ягоды, конечно, не самая калорийная пища, однако у Ветрова, все же, прибавилось сил — он смог встать… И тут же вспомнил про пистолет. Во сне, или в бреду он высадил всю обойму. Рука метнулась к кобуре, рванула оружие к глазам. Табельный пистолет стоял на предохранителе, Ветров вынул обойму — полная. Полная, он не выпустил ни одной пули, все приснилось ему. Чертыхаясь, Ветров вернул пистолет в кобуру. Повертел головой — а место знакомое! Он здесь бывал уже с Авдоткиным, когда прочесывал лес в первый раз. Если направо свернет — он дойдет до «кабаньей» поляны. Там Авдоткин устроил себе вышку, прикармливает с нее диких кабанов и выискивает «бракованных» особей, гибридных с домашними свиньями. Может быть, Авдоткин там, на «кабаньей» и торчит — любит он это дело.

На Ветрова напала эйфория, он почти перешел на бег.

— Авдоткин! — крикнул он, но заткнулся: только что в голову стукнуло, что кабаны — не котята: на клыки подденут, затопчут — и поминай, как звали! Некоторые даже человечину едят — лесничий сам рассказывал.

Ветров притих и на всякий случай взял пистолет: а вдруг, кабан? Свинтусы любят дармовое зерно — стекаются целыми стадами, и «кабанья» поляна подчистую вытоптана копытами, одна пыль на ней.

Мобильный Ветрова разрядился вконец и выключился. Хотел участковый звякнуть Авдоткину — да не судьба. И чего звонить, когда вон она, «кабанья», за пологом ближних кустов, и звуки какие-то доносятся оттуда. Хорошо бы там еще сам Авдоткин был, а не одни кабаны.

Ветров отогнул широкую ветку тихонько, опасаясь привлечь кабанов на себя. И опешил: нет тут «кабаньей» поляны Авдоткина — он вернулся на ту, странную, поляну, где нашел детский скелет. На участкового навалилась безысходность. С одной стороны, он вышел из чащобы, но с другой — он не знает, как отсюда вернуться в Красный Партизан. Поляна была пустынна — лишь камни торчали. Ветров в унынии опустил взгляд себе под ноги.

И тут же до него донесся смех и громкий лай большого пса.

— А? — изумился Ветров.

На поляне, среди травы, кружился мальчишка — Ингин сын. Громко смеясь и вскрикивая, Николенька кидал фрисби своему Джульбарсу, а псина носилась, громовито гавкала и ловила тарелку зубами. Принесет, отдаст, виляя хвостом, а мальчишка снова кидает, и пес широко прыгает, ловит на лету. В другое время Ветров испугался бы, что они своими игрищами разнесут и испортят скелет, но только не теперь, когда он заблудился.

— Николай! — закричал пацану Ветров и потащился туда, на поляну, несмотря на здоровую псину. — Помогите… — выдавил он, хватая воздух ртом. — Я заблудился!

Мальчишка замер на миг, повернул румяное лицо, а потом — юркнул в кусты, а за ним и Джульбарс ускакал.

— Помогите мне! — изнывал участковый, насилу добравшись к тому месту, где видел пацана. — Помогите! Ингаааа!!!

Издав жуткий вопль, Ветров собрал свои силы и бросился в те же кусты, за которыми Николенька исчез. Внезапно его нога не нашла опоры, и участковый ухнул вниз, больно стукнулся о землю и покатился кубарем, царапаясь о колючие ветки, ударяясь о камни, о землю, о корни.

Резкий удар — и Ветров грохнулся в сырую грязь, ощущая кровь во рту и в носу. Тело пронзала боль — особенно, ноги — неужели, сломал? Боль жгла с каждым вздохом — неужели, и ребра — тоже?

— Помогите… — просипел Ветров, выплевывая кровь. Но сил подняться не было, боль даже шевелиться не давала. Ветров хотел уткнуться носом в землю и сдаться, как вдруг впереди мелькнул знакомый белый силуэт.

Она неспешно приблизилась, и в руках Инги торчало что-то длинное. Ветров стал видеть намного хуже, и не сразу понял, что Инга лопату несет.

— И-инга? — из последних сил прохрипел Ветров, подавшись к ней всем измученным телом.

Инга остановилась, взглянула на него бездушно и поухватистей лопату взяла.

— Я хотела красивой жизни, — злой змеей прошипела она, кивая Ветрову лопатой. — Хотела Анисимова привязать ребенком, но потом узнала, что этот козел бесплоден! А ребенок уже был — я переспала с охранником, чтобы у меня был этот ребенок! И Анисимов поверил, что он — от него! Знаешь, господь меня наказал… Нет, ты не знаешь, что такое саркома Капоши у пятимесячного сына! Когда совсем нет надежды! — Инга с шипения сорвалась на истерический визг, безумно колотила воздух лопатой. — А потом Анисимов узнал, что он ему не отец! И тогда я вынуждена была забрать сына и бежать! Бежать, куда глаза глядят, безо всего! Аггеич нас приютил, и рассказал, что тут святые места!

Ветров не успел и рта разинуть, как Инга метнулась к нему и навернула лопатой в висок.

Молнией сверкнула боль, и тело Ветрова будто исчезло. Перед глазами поплыла зловещая рябь, померкли все краски. Ветрову казалось, что его поднимают на руки и куда-то несут — неспешно, мерно ступая. Темные, будто горелые, деревья выступали из зябкого тумана, проплывали мимо и исчезали…

Некто резко остановился и грубо швырнул на мягкую, мокрую и грязную землю, противный запах сырости и червей ударил в нос. Голова участкового бессильно скатилась на бок — ему казалось, он может видеть здоровенные мухоморы перед собой… А может, это просто бред, или сон, или уже смерть?

— Ты — последний, Ветров! — прорычала Инга жутким голосом, как в плохих компьютерных играх — и все стихло. Вместе с болью в голове Ветрова пульсировала давящая тишина.

Ветров не знает, сколько лежал — стемнело уже вокруг, да холодный, мокрый туман все окутал, а может, это в глазах его встала смертельная пелена. Он не мог шевелиться, не чувствовал тела, и даже крикнуть не мог. Рот не открывался, и не было голоса. Ветров лишь тихо ныл и мычал, ощущая на щеках живые горячие слезы. Тишина звенела и сводила с ума, и в этой тишине зародился пугающий звук. Сиплый скрежет ветвей и грузный топот кого-то тяжелого раздался откуда-то из лесной глубины. Сдвинулся туман, будто серый занавес открылся, и сквозь него постепенно проступали кривые темные контуры. Нечто выступало прямо к Ветрову — переставляло толстенные ноги, похожие на древесные стволы, скрипело, шелестело, шуршало. Участковый сдался — обреченно глядел, как приближается к нему перепутанный, неряшливый ком ветвей, из которого палки да листья торчат. Все сильнее веяло гнилью — такой, как бывает в старых, замшелых избах, все громче становилось пыхтение.

Подойдя почти вплотную, чудо лесное наклонило башку, обдало смрадным болотным дыханием. Голый звериный череп у него вместо башки, и над ним вздымаются, ширятся разлапистые рога — не то лосиные, не то просто ветви такие — широкие, толстые. Красные точки в черных глазницах вспыхнули адским огнем, распахнуло чудо зубастую пасть, где, вместо языка, загорелся такой же огонь.

Чувствовал Ветров приближение смерти, но не волновала она его — умрет и умрет, ничего не держит его на земле.

Внезапно на фоне адского света мелькнула приземистая фигура в очертаниях шляпы, встала между Ветровым и лесным существом. Сверкнул желтым котячий глаз, да мелькнула метла — Аггеич! Вот, кого Ветров точно не ожидал.

— Чур-чура! Чур-чура! — сердито пропыхтел Аггеич и бухнул чудище метелкой в лоб. — В лес иди, в лесу скрипи! Обознался — не та душа!

Чудо с треском захлопнуло пасть, погас его огонь. Тихо рыкнуло оно, отступило в туман и будто уплыло в никуда, рассеялось между черных стволов.

Сверкнув разок котячьим глазом, Аггеич громко фыркнул, погрозил метлой чуду вслед и принялся деловито мести вокруг Ветрова, сшибая мухоморы. Он все бормотал, бормотал, а потом — присел возле горемыки-участкового, поднял его битую голову холодными и жесткими пальцами.

— Чу-чу-чу, залечу, от хвори избавлю, — зашептал химородник, обтирая ладонью лоб, нос, губы Ветрова.

Ветров осознавал, что странный дед его спас. Ему бы благодарить Аггеича, но язык во рту был каменным. Инга его, конечно, сурово приложила, но не смертельно: участковый полностью обрел сознание, и пошевелиться смог. Странно, но ничего не болит: даже ноги как будто невредимы.

Аггеич все бормотал, ворчал, шипел, мерно раскачиваясь вместе с Ветровым из стороны в сторону, а потом из его шипения вырвалось протяжное: «Спииии», — и участкового тут же сморило.