Дина глубоко вздохнула, пригладила волосы и бросила взгляд в сторону детской.

— Эбби, солнышко, иди ко мне.

Она крепко прижала к себе дочь и присела на кровать, посадив девочку на колени.

— Мне нужно спросить у тебя кое о чем.

Эбби серьезно взглянула на нее и кивнула.

— Помнишь, однажды ты прибежала домой одна, без Дэйви? Это было в самом начале школы.

Девочка замерла, брови страдальчески поползли вверх. Дина торопливо добавила:

— Не бойся, расскажи мне, что случилось в тот день. Мне нужно знать, Эбби, это очень-очень важно!

Эбби закрыла лицо руками.

— Доченька, скажи мне. Чего ты боишься? Я не стану ругать тебя, ты же знаешь… Что там случилось? Это связано с... Джерри Сайхемом?

Девочка вздрогнула, как от удара, обхватила шею матери и задрожала, как осиновый лист. Дина ласково гладила ее по спине.

— Мама, он… он убил кролика, совсем маленького! Я хотела его спасти, но он не дал!

Всхлипывая, Эбби сильнее прижалась к Дине.

— А потом… Я сказала кое-что очень-очень плохое… Джерри рассердился и… его собака такая страшная! Хотела меня съесть… и я не смогла удержать Это внутри, мама! Прости… Я так испугалась…

Девочка вздохнула и продолжила:

— По-моему все они тоже испугались… Я думала, что они погонятся за мной, ведь их было так много…

У Дины похолодели руки. Непослушными губами она выговорила:

— Много?.. Кого было много, малышка?

— Мальчишек… — пояснила Эбби, заглядывая в лицо матери, — они возвращались с охоты. Целая толпа, и еще я видела большого кабана, которого они несли…

— Целая толпа… — повторила Дина.

Она застонала и закрыла лицо руками.

— Что с тобой, мама? Мамочка?

Дина отняла ладони и посмотрела на дочь.

— Ты помнишь, кто там был? Мальчики из школы?

Эбби помотала головой.

— Некоторых я видела раньше, но не знаю, как их зовут. А почему ты спросила об этом только теперь? Они рассказали тебе? Ты очень расстроилась, мама?

Голубые глаза дочки светились искренней любовью и сочувствием. Она явно тревожилась не за себя, а за мать, которую впервые видела такой потерянной. Дина почувствовала себя пассажиром поезда, что долго балансировал на самом краю оборванных рельсов, а теперь, наконец, рухнул в пропасть.

— Твой дар, Эбби. Он передается другим.

Слова падали, как глыбы льда, с шорохом и треском они раскалывались на ледяные лезвия, и жалили, жалили...

— Когда мы поссорились с твоим отцом, ты... сильно расстроилась и потеряла над собой контроль. Дар передался нам. Я не знаю, как и почему...

Дина подняла ладонь, и вместе с ней с пола поднялась корзинка с цветными шариками. Рука дрогнула, шарики упали и раскатились по полу. Эбби замерла в ее объятиях.

— Думаю, то же самое произошло и в этот раз. Те парни, что пугали тебя, скорее всего, тоже заражены. По крайней мере, один...

Эбби дышала часто и прерывисто, лицо было очень бледным. Дина взяла ее тонкие запястья и согрела в своих ладонях.

— Папа… — прошептала девочка, — значит, он… тоже?

— Это не твоя вина, Эбби!

Она медленно качнула головой.

— Он не хотел… Я знаю, он не хотел! — голос Эбби был болезненно сухим и горячим, она рванулась, Дина выпустила ее и на миг закрыла глаза.

В острой тишине бились сотни раненых птиц.

— Малышка, но ты ведь тоже этого не хотела! Ты ни в чем не виновата.

Девочка села на колени в углу и прошептала что-то, глядя в пустоту полутемной комнаты.

— Что, родная? — Дина опустилась рядом с ней на пол.

Дина протянула руку, чтобы погладить дочь по щеке, та вскинула на нее глаза и вдруг закричала.

— Я не должна жить! Дина, я хочу умереть!

— Эбби, пожалуйста! Не говори так!

Дина попыталась обнять ее, но девочка с неожиданной яростью отбросила ее назад. Вещи падали с полок, дом застонал, по потолку, осыпаясь белой трухой, поползла трещина.

Дина судорожно искала какие-то слова, но стоило ей открыть рот, как фразы рассыпались одна за другой.

Грохнула входная дверь, раздались шаги, в комнату ворвался Тайлер, за спиной висела винтовка.

— Мне нельзя! — рыдала Эбби. — Я не могу, не хочу! Пожалуйста, пожалуйста, дайте мне умереть!

Она вдруг застыла, Дина бросилась к дочери, но Хупер опередил ее, подхватив девочку и прижав к груди.

Все затихло, только шуршали, ссыпаясь на пол, картонные пластинки развалившихся паззлов. Глаза Эбби оставались открытыми, но дыхания не было.

— Ну что ты, пичужка… — прошептал Тай, — зачем умирать, когда перед тобой лежит весь мир… ты сможешь подарить ему множество чудес...

Дина подошла и прижалась к спине дочери, закрыв глаза.

— Я так сильно люблю тебя, Эбби... останься со мной, прошу...

Прошло еще одно бесконечное мгновение тишины.

Эбби шевельнулась. Дина услышала стук маленького сердца, закрыла глаза, пошатнувшись, прислонилась затылком к прохладной стене и исчезла, разлилась ледяной водой по деревянному паркету, утекая в темные щели, все вниз и вниз, в землю, где вены корней неспешно пронизывают темные норы и обвивают рассыпающиеся кости.

***

Эбби отказалась выпускать Тайлера, пригревшись у него на груди. Он перенес девочку в гостиную и сел на диван, прислонив оружие к стене в пределах досягаемости. Дина устроилась рядом, накрыв ладонь дочери своей.

— Это не поможет, особенно теперь, когда мы знаем, что Сайхем не один, — заметила Дина, бросив взгляд на винтовку. — Они обладают огромной силой, Тайлер…

Хупер мрачно усмехнулся.

— Она не делает их бессмертными.

Эбби подняла голову и вопросительно посмотрела на мать.

— Мы боимся, что они используют свой дар во зло, — проговорила Дина, — и могут прийти сюда… Поэтому Тайлер остался с нами.

Девочка уткнулась в широкую грудь Хупера и обхватила его руками.

Дина погладила ее по плечу и продолжила:

— Это кажется страшным сном. Такие вещи обычно не говорят детям... я не знаю, что будет завтра, Эбби. Но что бы ни случилось, мы будем вместе, обещаю.

Тихо прозвонили настенные часы. Лампа бросала на стены рассыпчатые крошки созвездий.

— Что это? — тихонько спросила Эбби, показывая на выпуклую полосу, видневшуюся из-за края рубашки Тайлера.

Девочка сдвинула ткань. Тайлер заметно напрягся и аккуратно убрал пальцы Эбби подальше.

— Всего лишь шрам.

— Можно посмотреть?

Хупер плотно сжал губы и мотнул головой. Эбби приподнялась и умоляюще взглянула на него.

— Ну пожалуйста…

Тайлер глубоко вздохнул и протянул руку к пуговицам. Эбби восторженно ахнула, глядя на переплетение линий.

— Какой красивый рисунок! — она осторожно проследила пальцем узор, но взглянув на лицо Тайлера, испуганно отдернула руку.

— Тебе больно?!

— Нет. Это случилось давно, — пробормотал Хупер и отвел глаза.

Эбби вновь склонилась над ним.

— Смотри, мама… вот здесь, у сердца, похоже на комету с хвостом… тут на животе будто три луны… а это — совсем как солнце, и даже есть лучики…

Тайлер бросил быстрый взгляд на Дину. В ее глазах стояли слезы.

Эбби потерла глаза кулачками и зевнула. Дина встала и потянула ее за собой.

— Пора спать, малышка. Мы будем рядом, не беспокойся.

Переодевшись в пижаму, Эбби встала на колени у кровати и сложив руки в молитве, склонила головку.

— Дорогой Бог. Пожалуйста, храни маму, и Тая, и меня. Аминь.

Когда девочка уснула, Дина на цыпочках вышла из комнаты и прикрыла дверь. Тайлер с винтовкой в руках стоял у лестницы, ведущей на чердак.

— Там обзор с четырех сторон, — пояснил он, — если кто сунется, я увижу их раньше, чем они меня.

Дина вынула из ящика ключи и фонарь, затем поднялась по крутым ступенькам. На чердаке было сухо, резко пахло морозом и травами, сушившимися здесь все лето. Дина осторожно подняла створки ставен, на пол пролился лунный свет.

— Здесь холодно, я принесу тебе одеяло.

— Не нужно. Когда нужна бдительность, холод — хороший союзник.

— Может, хотя бы термос с кофе? — улыбнулась Дина.

— Не откажусь, — отозвался Хупер.

Дина бросила в зеркальную глубину термоса щепотку какао с корицей и щедро добавила сахара. Подумав, достала хлеб и холодную ветчину. Сложив в корзинку сэндвичи, она захватила плед и поднялась по ступенькам.

— Я слышал Эбби, — начал Тайлер, — ты водишь ее в воскресную школу?

— Нет, — качнула головой Дина, — я не хожу в церковь. Не люблю демонстративность.

Тайлер кивнул, не отрывая глаз от окна.

— Эбби задала мне вопрос, существует ли Бог, когда ей было четыре, — продолжила Дина.

Хупер бросил на нее быстрый взгляд.

— И что ты ответила?

Дина завернулась в одеяло и не спеша расправила складки.

— Как врач, я видела несколько случаев, которые иначе как чудом не назовешь. Но мы мастера врать себе и, даже столкнувшись со сверхъестественным, объясняем это чем угодно другим. Я много думала. Читала. Сравнивала факты. Нашла множество дыр как в теории Дарвина, так и в теории Сотворения… Поняла, что первую можно использовать как оправдание своих слабостей. А вторая заставляет нас стремиться к свету...

Она вздохнула и стала задумчиво перебирать бахрому пледа, завязывая на ней узелки.

— Это бывает... трудно. Но более легкий путь почти всегда ведет в тупик.

— Некоторые солдаты, побывав в бою, начинают верить в Бога, — негромко сказал Тайлер, — другие наоборот…

Он качнул головой.

— Я знал тех и других. Одни остаются живы, вторые постепенно сгорают и ходят… пустыми, — запнулся он, — не знаю, как лучше сказать…

— А ты? — шепнула Дина.

Через некоторое время он ответил:

— Наверное, я отнял слишком много жизней, и... я не знаю.

Молчание бывает тяжелым, как болотные испарения, душным, как яростный жар пустынного ветра, невыносимым, как готовый схлопнуться вакуум. Молчание бывает воздушным, как ускользающий бриз, теплым, как тополиный пух на щеке, драгоценным, как кислород в невесомости.

Термос пустел, на крышечке таяло смешанное кружево отпечатков губ. От бутербродов остались крошки, луна зашла за горный пик, подняв за собой шлейф мерцающего ночного ветра.

Перед самым рассветом Дина спустилась вниз, к дочери.

Хупер смотрел на залитые сизым светом поля. Тишина осенней ночи просачивалась в комнату колючим холодом. Доски пахли скошенной травой, на полу валялся сухой венчик фенхеля. Тайлер смял его в ладони, воздух наполнился ароматом солнца. Так же остро пахли ее волосы в тот день, когда с крыши сорвалась лебедка. Горечь трав и яркое тепло лета.

***

Начало ноября выдалось аномально жарким даже для Калифорнии. Рекламный щит в виде огромной пляжной вьетнамки давал островок тени, на котором ютились клочки зеленой травы. Листки промоакций на витрине автозаправки выцвели от времени и слезали клочьями, подобно сгоревшей на солнце коже.

Луис прислонился спиной к горячей металлической колонне и выдохнул дым. Курить в тридцатиградусное пекло — то еще удовольствие, тяжелый смрад в такую погоду десятикратно усиливался. Приходилось делать глубокие затяжки, чтобы скорее получить необходимую дозу никотина и мстительно растоптать дымящиеся остатки. Калифорнийская жара и влажный воздух у побережья живо напоминали весенний Кито. От этой мысли Фернандеса передернуло, будто внутри надорвался прогнивший мусорный мешок.

Из-за угла вышла Мара, небрежно поправляя легкий шарф. На фоне осыпающегося цветной перхотью здания магазинчика ее строгий белый костюм выглядел нелепо. Подойдя к машине, рыжая бросила внутрь початую бутылку воды и села за руль. Луис вскинул бровь.

— Теперь поведу я, — безаппеляционно заявила Мара.

— Это моя машина, — заметил Фернандес, отбрасывая крошащийся окурок.

— Купленная на мои деньги, — сладко улыбнулась рыжая, — я не собираюсь препираться с тобой, Фернандес, мы ведь не пара престарелых супругов на отдыхе. Просто засунь свою мужскую гордость в задницу и поехали.

Луис скривил губы и сел, демонстративно пристегнув ремень безопасности. Дорога в Лос-Анджелес обещала быть долгой.

Одного из Стюартов Луис обнаружил совсем недалеко, в крохотном городишке на побережье, в округе Санта-Барбара. У этого Томаса была семья — Мара почему-то настаивала на проверке кандидатов с детьми в первую очередь.

Они нашли скромный домик и полдня дожидались Стюарта. Когда он наконец, появился, Мара разочарованно зашипела и сделала Луису знак трогаться. Он усмехнулся, глядя на ее раздражение — наивно было бы полагать, что все получится с первого же раза. На обратном пути Мара фыркала, как рассерженная кошка. Фернандес не пожалел, что пристегнулся — рыжая закладывала на трассе такие виражи, словно мечтала вытрясти из своего пассажира душу вместе с остатками обеда.

Уже несколько дней Луиса преследовало неприятное ощущение, что за ними кто-то наблюдает. Фернандес применил весь имевшийся опыт, но не нашел ни малейшего подтверждения своей правоты. На провокации шпик, если он и правда существовал, не попался ни разу, и, очевидно, обладал редким умением буквально растворяться в воздухе. Кто мог следить за ним? Люди Николсона? Эквадорцы? Первое было весьма неприятно, о втором не хотелось даже думать.

Однажды Мара, увидев в подъезде китайца-поломойщика, до синяков вцепилась в руку Фернандеса. Впрочем, она сразу взяла себя в руки, но окончательно успокоилась лишь тогда, когда Луис заметил, что видит этого уборщика почти ежедневно, выходя на пробежку.

Этот случай доказывал, что следить могли не только за ним, но и за ней, это наводило на размышления. Луис удвоил бдительность, не сказав Маре ни слова: напуганная истеричная баба могла испортить любую игру.

С парковкой в городе было туго, Луис предпочитал оставлять машину в гараже дома, где Мара снимала квартиру. Гараж принадлежал одной Маре, жильцы попроще парковали машины на задней стороне дома, под открытым небом.

В бетонном подвале царила темная прохлада, нагревшийся двигатель потрескивал, остывая.

— Поднимешься? — спросила Мара, бросив на Луиса взгляд из-под ресниц.

Луис вышел из машины и потянулся.

— Не сегодня.

Мара дернула плечом, бросила ему ключи и направилась к двери. Цоканье каблуков эхом отдалось от стен, Фернандес невольно проводил рыжую глазами. Но экзотика тоже может приесться. Сегодня он найдет себе простую сговорчивую девушку с четвертым размером груди и выместит на ней все капризы своего взбалмошного босса. Фернандес подхватил сумку, захлопнул дверь машины и решительно направился к выходу.

— Луис!

Голос Мары дрогнул. Агент обернулся и поднял брови. Рыжая стояла у двери, держа в руках электронную карту-ключ. Дверь в подъезд была приоткрыта.

— Я точно помню, что закрывала ее!

Фернандес досадливо цокнул языком и подошел к ней.

В подъезде было тихо, в натертом мраморе ступеней отражались круглые светильники. Консьержа не было. Само по себе это еще ничего не означало, пожилой очкарик частенько отлучался с рабочего места.

Луис поднимался по лестнице, чутко прислушиваясь. Мара тронула его за плечо. Ее шагов не было слышно, туфли рыжая предусмотрительно сняла. Фернандес сделал ей знак держаться позади.

Высокая дверь квартиры с медным номерком казалась нетронутой, но когда Луис тихонько толкнул ее пальцем, створка легко отошла внутрь. Фернандес нахмурился. Бледная до зелени Мара протянула ему раскрытую сумочку, в которой тускло блестел пистолет. Агент скривился и мотнул головой. Еще не хватало устроить переполох на весь квартал. Им шум не нужен, как и тому, кто может поджидать их внутри.

В темной квартире царила мертвая тишина. В огромные окна били огни уличных вывесок. Мара ахнула и ринулась к двери в спальню. Рыжая вытащила из тумбочки ящик, ударила об угол кровати, выбив двойное дно, вытащила маленький серебристый кейс и облегченно вздохнув, прижала к груди.

В этот момент откуда-то сверху упала темная фигура и повалила Мару на постель. Луис выругался вполголоса и, сбросив сумку, ринулся к ним, схватил нападающего за ноги и попытался стащить с шипящей рыжей. Тот обернулся, на агента злобно глянули светлые узкие глаза со зрачками-точками. Азиат выпустил горло Мары и ударил Луиса локтем в лицо. Рыжая сцапала кейс и, лягнув мужчину ногами, ловко перекатилась и спряталась за кроватью. Фернандес перехватил противника за руку, но тот извернулся и ударил агента в грудь. Лезвие ткнулось во что-то твердое, соскользнуло и прошло по касательной, сняв кожу с ключицы. Под рубашкой Луиса зажглась огненная полоса. Воспользовавшись секундной задержкой, азиат отпрыгнул в сторону и, перехватив нож, вновь бросился на Луиса. Тот блокировал парный удар, отбросив противника на пол. Узкоглазый двигался необыкновенно быстро для человека, его крошечные зрачки в неоновой полутьме комнаты напомнили Луису слухи о запрещенных веществах, превращающих человека в берсерка, не боящегося смерти, нечувствительного к боли… Единственным слабым местом таких бойцов было короткое время действия препарата.

“Так вот почему он пришел один — подобным убийцам не требуется помощник”.

Азиат вскочил на ноги, бросил взгляд на Мару и рявкнул что-то. Отрывистое звучание языка было незнакомо Луису.

Узкоглазый прянул вперед, целя Фернандесу в грудь. Он тек, как ртуть, агент с большим трудом успел уклониться от ножа, перехватил противника за руку и с размаху шарахнул о стену, перебросив через себя. Раздался гром осыпающегося стекла: за спиной Фернандеса висело зеркало. Нож отлетел в угол комнаты, убийца рухнул ничком, но тут же начал вставать, скрипя битым стеклом. Луис прижал его к полу и заломил правую руку, но азиат зарычал и рванулся в невозможном для простого человека движении, ломая собственное тело. Под ладонью Фернандеса затрещали сухожилия, убийца развернулся и всадил в плечо агента длинный осколок зеркала, молниеносно вынул и воткнул еще раз, ближе к шее. Луис зарычал и перехватил вновь замахнувшуюся руку у своего горла. Что он отлично умел — это отвечать яростью на ярость. Убийца обладал силой натянутой пружины, но Фернандес был тяжелее, гравитация работала на него. На зеркальном лезвии смешалась кровь четырех разрезанных ладоней. Очень медленно осколок двинулся вниз, пока обратное острие не коснулось шеи убийцы. По лбу Луиса тек пот и капал на обращенное к нему светлоглазое лицо. Стеклянный нож коснулся ямки между ключиц, пробил кожу, и внезапно вошел в тело весь целиком.

Фернандес шумно выдохнул и встал. Шатаясь, добрался до стола и, нащупав початую бутылку виски, жадно глотнул из горлышка. Жгучие капли потекли по подбородку и добрались до пореза, заставив Луиса выдохнуть сквозь зубы. Он отбросил пустую посудину и содрал с себя куртку. Из нагрудного кармана выпал забытый позеленевший амулет из Кито. Нож узкоглазого оставил на оскаленной морде обезьяны светлый шрам. Фернандес усмехнулся и сунул талисман обратно в куртку.

“Старая магия еще работает…”

Агент снял рубашку, пока ткань еще не успела прилипнуть к коже. Все три раны сильно кровоточили, но жизни не угрожали. Луис рухнул на постель, раскинув руки, и закрыл глаза. Рядом зашевелилась Мара. Она подошла к распростертому телу азиата, негромко сказала несколько фраз на том же рваном наречии, на котором говорил убитый и мстительно пнула его в бок.

— Уходим. К утру они поймут, что попытка не удалась.

Луис фыркнул, не открывая глаз.

— Дай мне отдышаться, неугомонная ты стерва…

— Времени мало.

— Помолчи. Это ведь не тебя только что пытался нарезать на шашлык чокнутый китаец под допингом.

— Нужно избавиться от тела и ехать, Фернандес.

Луис приподнялся на локте, скривившись от боли.

— Я не пошевелю и пальцем, пока ты, дорогая, не расскажешь мне все от начала до конца.

Мара молча смотрела на него. Фернандес поднял бровь.

— Хорошо, — наконец кивнула она, — я расскажу тебе все.

Луис усмехнулся и встал.

— Говори, а я пока воспользуюсь аптечкой. Тебе будет чертовски трудно убедить меня не набрать номер моего отдела прямо сейчас…

Он подошел к столу и зажег лампу. Мара молча раскрыла кейс. Внутри поблескивали три маленьких шприца с голубоватой жидкостью.

— Здесь лежит ответ на твой вопрос, — негромко сказала Мара, доставая переливающуюся трубочку, — как я достала документы, не приближаясь к тебе.

Она закатала рукав и приложила шот к сгибу локтя. Мара бросила опустевший шприц на стол и подняла глаза на Луиса. Ее зрачки расширились, от радужек остались лишь тонкие зеленые круги. Рыжая протянула руку, выбитый у азиата нож поднялся, проплыл мимо лица Фернандеса и лег в руку Мары.

— Oh, madre de Dios*! — выдохнул Луис.

Взглянув на побелевшего агента, Мара ехидно усмехнулась и опустила руку. Нож остался висеть в воздухе.

— Фернандес, возьми себя в руки! Ты ведь не ударишься в религию, увидев чудо? Это было бы весьма неудобно для меня. Ведь я так долго тебя искала… И, надеюсь, не ошиблась с выбором.

Она направила оружие в сторону, нож лег на грудь азиата, как меч на рыцарском надгробии. Рыжая перевела взгляд на Луиса и, подняв из кейса второй шот, повертела в руках.

— Дело моей жизни… За этим охотился Хон Джин. К слову, он не китаец, и прибыл сюда прямиком из Пхеньяна… Уверена, никто, кроме его хозяев, не знает о том, что он здесь… был. Корейцы не любят сотрудничать с чужими спецслужбами. Ну что, я убедила тебя? — по губам Мары скользнула улыбка.

Все еще бледный агент медленно кивнул и открыл было рот, но рыжая остановила его властным жестом.

— Давай отложим объяснения на потом, для начала нужно выехать из города.

Глаза приобрели обычный вид, она потерла след укола на руке и, вынув из ящика аптечку, плеснула на ранку антисептик. Затем протянула сумку Фернандесу.

Луис откашлялся и наконец проговорил:

— Замотай этого камикадзе в одеяло. Берег здесь высокий, и глубина приличная. Вряд ли его быстро найдут… 

Он взял аптечку и направился в ванную. Задержавшись на пороге, оглянулся и добавил:

— Да, и смени простыни, а то постель выглядит так, будто на ней обесчестили сотню девственниц.

К тому времени, когда Луис затянул последний узел повязки и вышел из ванной, ни одна деталь не напоминала о том, что полчаса назад в квартире шел бой, лишь вместо зеркала на стене темнел пустой прямоугольник. Свою съемную машину Мара вернула, мило отказавшись от возврата оставшихся денег в пользу скучающего работника фирмы, совершенно обалдевшего от такой щедрости. Это избавило рыжую от вопросов куда делись резиновые коврики из багажника, упокоившиеся на дне океана вместе с лежавшим на них грузом.

***

Луис сжал руль и скрипнул зубами: забинтованные ладони горели огнем. Рядом Мара небрежно облокотилась на раскрытое окно. Ветер бил ей в лицо, рыжие волосы разметались, в пальцах подрагивала тонкая сигарета.

Проехав границу Невады, Фернандес свернул с трассы. Попетляв между пустынных холмов, он остановил машину и выжидательно взглянул на рыжую. Мара хмыкнула и, закутавшись в палантин, вышла из машины. Холодный ночной свет превратил лицо женщины в гипсовую маску. Она забралась на теплый капот и вытянула ноги в легких сапожках. Луис уселся рядом и закурил, приготовившись слушать.

— Одно из моих имён — Мэри Робески. Вряд ли теперь встретишь его на страницах научных журналов... Пятнадцать лет назад я наткнулась на одно исследование о влиянии радионуклидов определенного типа на психику. Работа была интересной, но, на мой взгляд, вела в тупик. Автор — Джон Алой, хотел использовать ее в разработке защитных костюмов для горняков… Я взяла и переработала информацию по-своему. Алой слег от нервного срыва, узнав, как я использовала его материалы. На этой основе было построены несколько моих собственных работ, касающихся использования радиации. Коллеги морщились, называя их плагиатом, построенным на костях, — Мара злобно ухмыльнулась, — но что значит мнение нескольких недалеких болванов? Я в своих экспериментах ушла гораздо дальше, чем они могли бы предположить…

Рыжая откинула голову на лобовое стекло машины и прикрыла глаза.

— Завистливые твари… Они выжили меня из университетских кругов. Несколько месяцев мне пришлось работать простой лаборанткой, — скривилась Мара, — а потом пришло предложение из Северной Кореи. Кан Яотинг возглавлял лабораторию в Кандонге, при научно-исследовательском секретном институте. Мы встречались как-то раз на конференции в России. Тогда я еще не знала, чем именно занимается Кан. Он хвалил мои публикации и был единственным, с кем можно было обсудить тонкости… несмотря на чудовищный корейский акцент.

Мара фыркнула и тряхнула волосами. В свете луны они казались темными, это прибавляло ей десяток лет.

— Я согласилась приехать к нему, подписав целую кучу документов о неразглашении, хотя это было лишним — о репутации тамошних зверей в человеческом обличье знают все… Стоит открыть рот, и долго не проживешь…

— Но ты сумела, — заметил Луис, выпуская клуб дыма.

Мара покачала головой.

— Я молчала до этой минуты, Фернандес, сохранение тайны отвечает и моим собственным интересам. Они послали за мной убийцу Хона не потому, что боялись разглашения, а… Впрочем, давай по порядку, — поморщилась она.

— В Кандонге проводилась разработка ядерного оружия. Я не поддерживаю идею войны, ведь война — это патриархат в чистом виде. Глупая трата времени и ресурсов, которые можно направить на иное… Я не пацифистка, — скривилась Мара в ответ на взгляд Луиса, — но пока мужчины, сравнивая длину своих пушек, превращают друг друга в фарш, женщины стоят у заводских станков и рожают новых участников бессмысленных побоищ… О каком развитии человечества может идти речь?!

— И однако же ты согласилась, — хмыкнул Фернандес.

Мара хищно улыбнулась, блеснув клыками.

— Наличие принципов мешает нам жить, Луис. Разве не так?

Она перевела глаза на серые волны холмов.

— Работа мечты… Зарплата была баснословной, не знаю, откуда в этой нищей стране брались подобные деньги. Их я переводила на закрытый счет, оставляя лишь несколько сотен долларов — нам не давали выходить за пределы институтских угодий, но зато привозили туда все, что мы заказывали. Кроме меня там работали двое русских специалистов, француз и десяток корейцев. Хон Джин отвечал за безопасность. Ты верно назвал его камикадзе, для Хона в жизни не существовало ничего, кроме приказов начальства.

Нас держали в позолоченной стальной клетке, но мне и не нужно было ничего другого… Вне рабочего времени они предоставляли полную свободу для собственных исследований. Новейшее оборудование, доступ к любым материалам…

Мара вздохнула.

— Надеюсь, после того, что ты видел, дальнейший рассказ не прозвучит для тебя слишком претенциозно…

Луис фыркнул.

— Мой отец эквадорец, любовь к пафосу у нас в крови.

— Я недовольна тем, что сделала из нас природа, Фернандес. Сплошная грязь и слабость, несовершенное мышление, дурацкое разделение на полы…

— Ну, как раз в этом есть свои плюсы, — усмехнулся Луис.

— Не вижу ни одного, — поморщилась Мара, — бессмысленные эмоции, животная немощь, маскирующаяся под страсть, со сладкой конфеткой гормонов удовольствия...

— А как же любовь? — насмешливо поднял бровь агент.

Мара возмущенно уставилась на него.

— Скажи мне честно, Фернандес, за свою жизнь ты хоть раз встречал то, что называется “настоящей любовью”? И мог бы поклясться, что это была именно она?

Луис отвел глаза и промолчал.

— Я хочу исправить эти ошибки. Дать человечеству новый толчок развития, разорвать цепь, приковывающую нас к планете, к пространству и времени... Тоталитарный режим Кореи позволил мне близко подобраться к цели. Я вывела сыворотку, превращающую человека в нечто большее. Кан поставлял мне людей для опытов...

Фернандес невольно вздрогнул, Мара понимающе усмехнулась и продолжила рассказ.

— Нет, они гибли не напрасно, многим удавалось почувствовать себя сверхлюдьми на несколько мгновений… Перед нами открывалась вселенная, Фернандес… Будущее… Океан, космос… Все как на ладони. Когда это наконец случится, я хочу, чтобы у истоков стояло мое имя. Мое, и больше ничье.

Луис заставил себя отвлечься от яркой картины, нарисованной воображением и задал первый попавшийся вопрос:

— Почему он охотился за кейсом? Ведь ты вела исследования у них на глазах.

Мара довольно улыбнулась.

— Я почти ничего не записываю, Луис. Все мои формулы и расчеты здесь — она постучала пальцем по виску. — Хон пришел сюда, значит, корейцы не смогли повторить опыт, им нужен готовый образец. Но они его не получат! Если я умру — умрет и мое открытие. Я не хочу делиться ни с кем. Кроме того, эти кретины используют мои разработки лишь для ведения очередной дурацкой войны...

— Но как раз это тебя не слишком волнует, — заметил Луис.

— Да, — поморщилась рыжая, — какая разница, что будет после меня? Я хочу славы при жизни и не вижу в этом ничего постыдного.

Агент проглотил готовое вырваться замечание и только кивнул в ожидании продолжения.

— Яотинга сместили вместе со всем руководством. Проклятые политические игрища… У меня отобрали все материалы, благо, их было немного, и потребовали остальное. Мне удалось сбежать из страны. Не спрашивай, как, это было действительно трудно… Я сменила имя и продолжила работу в Штатах...

Луис перебил ее:

— Марион Новак, сорок три года, сотрудник закрывшейся лаборатории при Эй Пи Иновэкс, урановое месторождение в Пенсильвании. Зарегистрирована в больнице Сент-Луис в июне две тысячи пятнадцатого. Что случилось, — поднял бровь агент, — попробовала сыворотку на себе?

Рыжая усмехнулась и погрозила ему пальцем.

— Этично ли копать под своего босса, Фернандес?

— Принципы мешают нам жить, — парировал Луис, — а я всегда был любопытен.

— Я использовала лабораторию для своих целей, директор был привязан ко мне, как пес, но… видимо, все же недостаточно крепко, — вздохнула она. — Хотя за это время мне удалось вывести окончательный вариант сыворотки. Она обладает временным эффектом, и те способности, которые она дает, довольно слабы… Но мои расчеты показали: если удастся ввести препарат в момент зачатия, то следующее поколение теоретически должно унаследовать постоянные способности, причем многократно усиленные...

Луис удивленно поднял брови.

— Ты же не хочешь сказать…

Мара кивнула и закурила. Луна зашла, лицо рыжей освещал лишь красный пепельный огонёк.

— Искусственный инкубатор несовершенен, так что… — она запнулась на мгновение, — мне пришлось сделать это самой. Я искала подходящего донора — молодого, здорового, желательно не слишком разговорчивого. Наконец мне попался Стюарт. Замкнутый, одинокий, несколько туповатый работяга — идеальный вариант.

Мара усмехнулась.

— Мне даже не пришлось пускать в ход тонкую психологию: Том не задал ни одного лишнего вопроса, сразу набросился на меня, как голодный на хлеб. Не знаю, что он видел… У меня было столько планов на него, — она сокрушенно покачала головой, — я не предполагала, что корейцы так скоро выйдут на мой след. Я дала больничной секретарше телефон Стюарта, когда она заполняла документы. Это оказалось весьма разумным шагом. После мне пришлось инсценировать смерть и бросить ребенка. Кажется, это была девочка… Весьма удачно, это открывает огромный простор для исследований — третье поколение я еще не обдумывала… интересно...

Марион задумчиво прищурилась, потом вздохнула и плотнее закуталась в шаль. Ночной холод спустился на землю, вдалеке раздался вой койота.

— Семь лет меня словно не существовало. Но вот я здесь, и собираюсь забрать то, что принадлежит мне!

— Ты так говоришь, словно это вещь, а не твоя родная дочь.

— У меня нет детей, Луис, — спокойно ответила Марион, — умножением стада пусть занимаются другие. Этот ребенок — лишь плод эксперимента. Венец моего творения, который нужно всесторонне изучить. Мне многое пришлось вытерпеть ради него… Ты не представляешь, что значит день за днем терпеть оккупацию твоего тела, которую люди называют беременностью…

Она скривилась и отбросила докуренную сигарету.

— Я не сомневаюсь, что Нобель у меня в кармане, как и весь мир науки. Теперь-то они поймут, кого пытались травить… — рыжая высокомерно прищурилась, будто перед ней стояли представители всех академий мира.

— Как и почему ты выбрала именно меня? — после долгого молчания спросил агент, глядя на проступающий во мгле горизонт.

Марион пожала плечами.

— После многих лет опыта работы с азиатской сдержанностью любой человек для меня — открытая книга. Я увидела тебя в баре. Ты методично надирался, пил стакан за стаканом, но на алкоголика не был похож, как и на обманутого мужа… После этого дрался с тремя громилами в переулке, хорошо поставленную технику боя сложно не заметить. Это означало, что ты, скорее всего, либо военный, либо агент госслужбы. Но военные не носят длинных волос… Мне стало любопытно, и, пока ты укладывал одного из амбалов лицом в асфальт, я вытащила твои документы. Спецагент ФБР — лакомый кусочек, если найти к нему подход. Агент на задании не будет напиваться и ломать руки простым грабителям. Очевидно, ты мстил всему свету за что-то личное… был не в ладах с начальством, возможно, даже отстранен за какие-то грехи… — Марион подняла руку, предупреждая его ответ. — Это не имеет значения, Фернандес. Не для меня. Ты оказался полезнее, чем я думала… — голос Марион зазвучал теплым бархатом. — Можно сказать, ты стал просто незаменим...

Она томно улыбнулась и накрыла его ладонь своей холодной рукой с холеными ноготками. Луис с трудом удержался, чтобы не отдернуть пальцы.

***

Оставшееся время до Лас-Вегаса прошло в молчании. Марион спала, откинув сиденье и завернувшись в палантин с головой, а Луис переваривал услышанное. В голове плескался вихрь повторяющихся мыслей, подобно белью в стеклянном глазу стиральной машины, но среди них преобладала одна: Фернандесу хотелось выпить, хотелось до дрожи в пальцах, до того, что сводило скулы.

С того дня, как он покинул родной дом, Фернандес ни разу не связывался с родителями. Он был зол на глупых жестоких братьев, простоватого сурового отца, на слабую суеверную мать… Полжизни Фернандес лелеял эту обиду, как драгоценный ядовитый цветок...

Осознание оказалось болезненным. Родители любили его, пусть не так, как ему бы хотелось, но все же любили. Они давали ему все, что могли дать. Мать ласкала его, когда выдавалась свободная минутка, отец рассказывал истории о своем детстве. Братья часто обижали Луиса, но разве они не принимали его в свои игры или хоть раз утаили от него стянутый у матери пирог?

Только теперь Луис увидел что значит истинная нелюбовь, и картина оказалась гораздо омерзительнее, чем он мог представить. Он бросил взгляд на спящую женщину. В слабом утреннем свете, падающем сквозь красную вязь шали, ее лицо казалось лепестком раффлезии*.