Ее ноги обернуты шалью времен, а листва шелестит в районе позвоночника, прогибаясь вместе с ней и будучи с ней вместе одним целым; в волосах запутаны леса, врезающиеся в голову могучими кронами и тянущиеся ввысь древесными рогами-корнями, рогами-стволами; по венам солеными морями течет синеглазый ветер. За спиной, кажется, — тысячи лет верной службы солнцу и благодатной природе, сплетающиеся в величавые крылья, осыпающиеся пыльцой и окрашенные в весеннее небо. Глаза звучат майской грозой, пронизанные молниями и расходящиеся звонким громом. И все-таки лесная Нимфа тоже под властью Мая, как и все остальное, — склоняется в поклон по его велению и снимает с головы корону в виде венка из смеющихся цветов по приказу настоящего короля.

Деревья разговаривают по-особенному, а понимать их могут только нимфы. Когда благородство перемежается с порывами зеленого ветра, когда робость разливается птичьими трелями, когда гордость и стать пробуждаются светлостью солнца — знай: так говорят деревья. Их лица расцветают орнаментами звезд, смотря глазами, точно выпуская острые стрелы, пастелью небес, которой окрашены губы, тенями света, играющими на всей поверхности, на всей нежности и молочности, показывая свежесть и оживленность. Да, их лица — цветы: полураспустившиеся, еще совсем бутоны, или — настоящий цветок со всей его пышностью, грациозностью, фигурностью; цветы-дети — с веселостью, резвостью, жизненной радостью и верой в утопическое, сказочное, волшебное, верой в то, что и сами являются чем-то вроде загадки. Вот такое наше Дерево, очаровывающее, манящее, тайное — скрывающееся лиственностью и цветучестью.

Нимфа всегда вглядывается в печально-светлое, горько-зеленое, из всех едва заметных деталей складывает образы — пусть в реальности это всего лишь призраки, в ее голове они оживают, а она буквально читает ночь: по глазам-лунам, смотрящим с особой надменностью, по бледным губам, по улыбке, растягивающейся по искаженному какой-то немостью и зловещей тишиной лицу с приходом первых лучей рассвета, сгорающих все молчащее существо ночи, оживляя и возвращая природе дар звучать. Но и ночь тоже говорит: совсем неслышно — она не умеет петь, как утро, однако Нимфе удается сплести немногозначные мотивы в песню. В этом ее талант — проникать в глубины вещей, вникать в потаенный смысл. Так, она изучает деревья, а, в особенности, Дерево то самое, притягивающее ее к себе, как бы зовущее: она пытается понять его суть, но Дерево это такое же неприступное, как и она сама.

На самом деле, ночь говорит языком Мая, а язык этот совсем запутанный и до конца никому не понятный. Когда во власть вступает Май, ночь становится главной — берет шефство над днем, возглавляет его, превышается над ним. На самом деле, луна — верная спутница Мая, а точнее, его колесница, на которой король-Май летает по небу в поисках добычи и смеется, раскинув руки, когда находит то, что искал. Когда Нимфа приближается к своему Дереву, Май чувствует это: как будто ветер проносится по коже, оставляя на ней мурашки.

Нимфа вглядывается в Дерево, пока на нем расцветают цветы-дети с сотней новых лиц, радостных и опечаленных, воодушевленных и отчаившихся, — но все они, сплетенные одной неповторимой яркостью, красноватостью, пунцовостью, блестят одной странной улыбкой, смешиваясь в целое, так что кажется, что и лицо это — едино, и нет на нем никаких неровных швов, никаких поспешностей, никаких деталей, выдающих то, что несколько частей скроены в одно быстро, неумело: швея даже ни сколько не постаралась скрыть своих недочетов, надеясь на непрозорливость зрителей. Что ж, так и вышло: Нимфа совсем потеряла бдительность, и, млеющая под томным взглядом того, с кем связана, в упор не видит неестественности в его чертах, растерянности в его формах, особой скрытности в его тенях, неряшливости во всей этой, казалось бы, красоте. Вот так действуют чары Дерева, и даже Нимфа, всегда существующая по своим принципам, теряет голову, а Дерево теряется само, заблуждается в собственных дебрях.

Нимфа и Дерево — теперь самые настоящие сказочные герои. Мы распрощались с их прежними оболочками, чтобы показать их истинную сущность: они преодолели некоторый этап и теперь могут показать то, кем на самом деле являются — а мы им помогли, высвободили их натуру, так что бывшая Бабочкой оказалась Нимфой, а Роза, потерявшая свою пунцовость, но засиявшая новыми красками, прежде невиданными, расцвела Деревом. Посмотрим, что же станет с ними в таком обличии.