Жар нагретой полуденным зноем земли просачивался даже сквозь толстые подошвы дорожной обуви, покрывшейся плотным слоем белесой пыли лишь за какие-то пару часов сверх полного дня, что Курогане проходил в них по местным улицам.
И это при том, что полдень остался далеко позади – пусть солнце ещё и не клонилось к закату, хоть что-то в окружавшем его тяжёлом воздухе должно было звучать медленной поступью приближающегося вечера. Должно было, но, глядя вверх, Курогане не мог найти там самого солнца, чтобы проверить, как сильно оно светило. Пронзительно яркая синева била в глаза одним сплошным полотном света. Тот спускался вниз, впитываясь в багрянец старинных фасадов, словно наливая их цветом ещё сильнее; и отражался от белокаменных мостовых там, где денег на эти мостовые не пожалели местные градостроители. Смешиваясь с жаром тел, с дыханием множества людей, которые, казалось, даже дышали на чужом языке, беспрестанно снуя откуда-то и куда-то, это всё стекалось и превращалось в одну огромную баню, в которой постепенно начинала закипать голова. Выдерживая неторопливый темп идущих рядом товарищей, Курогане не проклинал их в мыслях лишь потому, что понимал: если не мерить расстояние милями, бежать ему было некуда.
— Эй, Курогане!
До сих пор успешно игнорируя их болтовню, Курогане предпочёл бы делать это и дальше; оклик Сораты был ровно что мошкой, настойчиво бьющейся в его висок с ей одной ведомой целью. Настоящую мошку он бы просто прихлопнул, но живой Сората доставлял ему меньше проблем, чем, скорее всего, доставил бы мёртвый.
— Ты же в первый раз в Арде?
— Да, и что?
— И какие первые впечатления?
— Жарко. Шумно. Грязно.
Сората звонко рассмеялся.
— Да-да, я Фуме примерно так же год назад жаловался. Ну, тут, конечно, что кому по вкусу, но могу сказать, что всё не так плохо! Это всё-таки Альзахра, столица. Тут ещё есть, на что посмотреть. Ты в здешней глуши не был.
— Год назад ты сюда единственный раз и приезжал, – заметил Фума, смерив его ехидным взглядом поверх очков.
— И что с того?
— Мало же тебе надо, чтобы звучать, как заправский путешественник.
— Я был тут не один раз, – добавил Фума, обращаясь уже к Курогане. — И могу сказать, что это и правда та ещё помойка.
— Мне всё равно, – ответил Курогане без всякого энтузиазма. — Я на работе. Уеду отсюда той же дорогой, что и приехал.
— Ты как всегда так серьёзно настроен, что я даже не знаю, пожалеть ли мне тебя или за себя устыдиться, – присвистнул Сората.
— Он телохранитель принцессы, – напомнил Фума. — Он действительно работает, а не слоняется просто так, только чтоб к вечеру накатить с сослуживцами.
— И то верно. Вообще дело твоё, но знаешь, я слышал, что мы тут надолго. На неделю, на две, а может и больше. Даже у тебя наверняка будет много свободного времени. Тут, на юге, так всё по-другому, что диву даёшься. Не землю же ногой скрести, можно и город посмотреть.
В понимании Курогане, он уже насмотрелся достаточно. Мужчина озирался по сторонам, тщательно фиксируя всё, что происходило вокруг; сосредоточенное напряжение, в котором он привык находиться за долгие годы своей службы, резко обострилось в тот момент, когда они прибыли сюда и ничего из того, что Курогане видел, больше не напоминало ему ту жизнь, которую он знал. Мысль о том, что над его головой простиралось всё то же самое небо, что и в Нихоне, какой бы подлинной она ни была, не переставала быть для Курогане дикой. Оно и выглядело иначе.
Курогане уже доводилось покидать свою страну, и не раз, но он бывал лишь дальше на востоке, куда ветер следовал за ним из родных земель, принося иногда тонкий, но узнаваемый аромат сакуры, и он дышал всё тем же миром, в каком родился двадцать с лишним вёсен назад. Альзахра лежала западнее, со своими ветрами, разносящими не цветы, но пыль и песок. Курогане морщился, когда тот вновь начинал скрипеть у него на зубах.
Они прибыли сюда позавчера поздней, непроглядной ночью, пробравшей его до костей даже сквозь тёплый плащ, в который Курогане пытался закутаться, точно летучая мышь. Неумолимо палящая днём, а после захода солнца баюкающая зверским холодом – пустыня как будто не теряла ни часа, пытаясь тебя убить. Обычно, сталкиваясь с кем-то или чем-то подобного нрава, Курогане просто делал это первым.
Но в этот раз у окруживших его сводов было неоспоримое преимущество. Трое мужчин возвращались обратно в лагерь, наблюдая, как причудливые, уходящие в небо резными, расписанными разноцветной бахромой башнями сооружения выцветают до каменных стен и неприметных, прижатых друг к дружке квадратных домиков. Резкие запахи, что сменялись один другим, стоило сделать пару шагов, источало, казалось, что-то съедобное, но что Курогане совсем не тянуло попробовать.
Они шли мимо жилищ; где-то их игнорировали, где-то – не скупились на открытое недоверие, с которым расступались в стороны. Двое юных девушек – почти девочек – с головами, повязанными цветными платками, не стесняясь глазели прямо им вслед. Фума обернулся и со свойственной ему фривольностью помахал в ответ. Прижавшись друг к другу, те что-то оживлённо заворковали на своём языке, весело улыбаясь и хихикая, посылая один пышущий любопытством взгляд за другим. Высокий, каркающий голос раздался из дома; девочки подскочили на месте и тотчас шмыгнули внутрь.
— И сколько ж местных девочек да мальчиков уже знают тебя в лицо? – поддел его Сората, наблюдавший эту сцену. — Или, лучше спросить, со скольких таких дворов тебя уже гонят палками, едва учуяв?
— Достаточно просто знать пару слов и уметь их связать друг с другом вместо того, чтобы бросаться на всех подряд, как хищник на жертву – и у тебя уже гораздо больше шансов избежать подобных недоразумений, – хмыкнул тот.
— Вот как? Всего-то пара слов – неплохо звучит! Не научишь?
— А на что тебе? – со слегка наигранной озадаченностью – тот предел, в который собеседник упирается, когда на самом деле по большому счёту ему всё равно – Фума поправил очки. — Что взять с меня, но ты ведь женатый человек.
— Нет, ну само собой, выбор между любой из здешних девиц и моей Араши был бы делом решённым.
— Но здесь перед тобой такого выбора не стоит?
— Именно.
Если бы Курогане дали запас в два слова – по одному на каждого – описать эту парочку, то ему хватило бы и одного: идиоты. Мало кто вообще из его знакомых удостоился бы чести не получить о себе такой отзыв, а они и вовсе заслуживали его ровно настолько же, насколько близко Курогане их знал. Сората был в нихонской армии эдаким середнячком: уже не рядовым, но и не слишком стремящимся к дальнейшему продвижению по службе лоботрясом, избегавшим лишней ответственности и чрезмерно рискованных предприятий («При всей моей преданности Аматерасу-о и химе-сан, жизнь я готов отдать лишь за одну женщину», – признался он однажды без всякого стыда). Фума и вовсе занимал должность переводчика. Курогане уже и не хранил в памяти, как судьба вообще свела вместе их разношёрстную компанию. Но кого-то ещё, кого он с меньшими сомнениями мог бы назвать словом «друзья», в его жизни попросту не было.
— Не зря ведь говорят во всяких исторических местах: можно смотреть, но не трогать, – глубокомысленно изрёк Сората. — Кстати, насчёт этого! Тот местный клуб стоит там, где стоял?
— А что, он, по-твоему, мог испариться? – усмехнулся Фума.
— Я слышал, что песок-то, который в пустыне, движется. Вот ты прилёг на него вздремнуть, а потом проснулся и бац – совсем в другом месте. А вдруг так однажды целый город куда-нибудь уползёт. Приедем и не найдём.
— Тем лучше, сразу развернусь домой, – буркнул Курогане.
— Если б всё было так, то карты бы приходилось перерисовывать каждый год, – пояснил Фума. — Да и прямо на барханах города никто не строит. Даже здесь.
— Да ладно вам, пошутить уже нельзя. Я ведь не настолько дурак. Я это к тому, что слышал одним ухом, как парни из моего взвода туда сегодня вечером собирались. Может, и нам наведаться?
— Туда – это куда? – спросил Курогане, впрочем, уже готовя своё хладнокровное «нет».
— Ну, клубом мы его называем. Такое местное заведение, но как бы в меру приличное. Тут в двух словах не описать, Фума говорил, что даже он нигде больше ничего похожего не видел, чтобы вот прямо... как оно здесь.
Сората был не мастером составлять завлекающие речи, но недостаток красноречия он компенсировал воодушевляюще-подавляющей (тут уже – для кого как) энергичностью. Лицо, направленное теперь на Курогане, прямо светилось неуёмным, возникшим вдруг из ниоткуда – прямиком на его нагретую южным солнцем голову – энтузиазмом. Из того объяснения Курогане мало что понял, но глядя на него, стремления понять испытывал почему-то всё меньше.
— Не знаю, буду ли свободен вечером, – сухо уклонился он.
— Да что может понадобиться от тебя принцессе в такое время? – воскликнул Сората. — У тебя что, правда так мало личного времени?
— Или он хочет, чтобы мы так думали, – лукавая улыбка Фумы выдавила из Курогане тихий раздражённый вздох.
— Даже если я прямо скажу, что не сдались мне эти ваши местные заведения – вы не отвяжетесь.
— Ага, и именно поэтому тебе проще пойти с нами, – весело заключил Сората, бесцеремонно закинув руку Курогане за спину и водрузив её ему на плечо. — Давай, если тебе и там не понравится – с меня бутылка чего захочешь.
— Отложите это до Нихона, а то будешь должен ему две бутылки. Вторую за то, что он обругает и местную выпивку.
— Да хоть десять! Мне завтра выплатят жалование за месяц.
— И каждый день тебе выплачивают жалование за месяц?
Темпераментом Курогане был упрям и своеволен, как строптивый конь, с которым следовало оставаться начеку даже тому, кого он сам выбрал своим ездоком. Но даже у него иногда не оставалось выбора.
На своём пути нихонским экспедициям приходилось во многом полагаться на удачу и приветливость очередной страны, где им надобно было задержаться. Едва ли хоть где-то их визита ждали настолько, чтобы принять во дворце целую армию, и мало где солдаты в таких количествах были желанными гостями местных отелей. Пусть с мирной миссией – но с галлоном нерастраченной энергии вдобавок, толпы вооружённых мужчин, с большей частью которых бесполезно было изъясняться даже на общем языке, не стоили денег в своих кошельках. Поэтому место и под солнцем, и под звёздами им приходилось обычно устраивать своими силами. В Альзахре они разбили лагерь на задворках города: на большом куске ничейной земли, уже вытоптанной, должно быть, тысячами таких же изнурённых дорогой ног.
Расставшись с товарищами, Курогане направился к шатру.
Не самый большой – отчасти для того, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, – он, тем не менее, выделялся, если знать, как правильно выделять. Немного выцветшее от времени полотно, но единственное здесь оно красовалось тёмным, глубоким цветом сливы. Удерживая тяжёлый полог над головой, мужчина вошёл.
Шатёр был разделён внутри на несколько зон: самая большая – основная, служившая и прихожей, и гостиной, и кухней, с их с Сомой постелями, приютившимися по углам за ширмами; и отделённые занавесом по бокам покои принцессы и служанок.
Всё, что происходило в окружении этих стен, по многостороннему уговору оставалось здесь же. Курогане коротко кивнул Томоё и направился прямиком к столу, где стояли небольшой кувшин с чистой водой и несколько стаканов. Пара отвратительно тёплых глотков – его горло не заметило перемен.
Пока одна из служанок неторопливо и бережно расчёсывала посеребрённым гребнем длинные волосы, другая орудовала рядом массивным веером. Бессмысленность всего этого действа, казалось, не волновала никого.
— Садись тоже, если хочешь, – подозвала его принцесса.
Курогане скинул обувь и опустился на расстеленный прямо на земле толстый ковёр, на расстоянии настолько почтительном, насколько позволяла сила, с которой веер раскачивал воздушные потоки, но всё ж лучше было старшей сестре Цукуёми никогда этого не увидеть.
— Ты посмотрел город? – с искренним интересом спросила Томоё.
— Лучше вам выйти да самой всё увидеть, я и без этого рассказчик хреновый, а этот рассказ вам и вовсе настроение испортит, – прямо ответил Курогане. Он уловил боковым зрением, как безмолвно переглянулись девочки-слуги, и лишь в присутствии Томоё не мог угрожающе зыркнуть на них в ответ: за столько лет они научились молчать, но продолжали осуждать его за его манеру общения, которая их никоим образом не касалась как минимум потому, что с ними никакого общения он иметь и не стремился.
— Тебе здесь совсем ничего не нравится? Почему?
— Разве не может где-то просто не нравиться? – резонно заметил он.
— Может, но бьюсь об заклад, ты снова упёрся, только и всего, – вздохнула Томоё, покачав головой. — Если уж ты решил, что ты не в духе, ты будешь не в духе, сколькими благами тебя ни осыпали бы боги. Почему же ты решил так в этот раз?
— Я не понимаю, зачем я здесь, – заключил Курогане. — Да, моё место рядом с вами. Но обычно я не таким занимаюсь.
Его роль подразумевала высокий пост в нихонской армии – но в то же время он держался особняком. Большинство формально его подчинённых даже не знали его имени, а часть могла услышать достаточно, чтобы мечтать никогда не узнать. Кроме Сораты и Фумы, близких друзей у него было, но и эта близость порой казалась ему излишеством. Роскошью, от которой он был готов отказаться по первому же приказу, если такой ему однажды отдадут.
Их было двое, он и Сома; но вся грязная работа всегда доставалась Курогане. По крайней мере, он привык так думать.
Обычно мягкий и светлый, взгляд принцессы, направленный на него, наполнился серьёзностью и слегка погрустнел.
— Ты человек, который слишком хорошо знает, что значит «выживать». Такие люди часто приходят к мысли, что выживет лишь тот, кто сильнее. А потом, когда выживать больше не нужно, они уже не могут свыкнуться с тем, что сила была просто инструментом. Сила не может быть целью; жить, делая её целью – это такая грустная дорога, Курогане. Сестра уважает только сильных людей. Уверена, она бы сделала тебя своим генералом не раздумывая, только я ей тебя не отдам, а её – тебе. У меня так болит душа за вас обоих.
— У меня есть цель – служить вам, – произнёс Курогане ровно.
— Хотя бы так. Хотя бы я спокойна, что ты в надёжных руках, – тихо усмехнулась принцесса. — И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы однажды ты понял, о чём я говорю.
— Как ни заговорю с вами – всё кончается какими-то нравоучениями, – пробурчал он себе под нос.
— Уж прости, – та слегка ехидная улыбка, которая Курогане так раздражала, заиграла на её лице. — Но я настаиваю на том, чтобы ты дал этому городу ещё один шанс, настоящий шанс. Сома побудет со мной. Сходи сегодня вечером куда-нибудь. Попробуй что-нибудь новое. Познакомься с новыми людьми, или хотя бы понаблюдай за ними. Считай, что это приказ.
Курогане не сдержал раздражённый, почти прорычавший в его груди вздох. Томоё никак не могла слышать его разговор с товарищами, и даже она не была настолько проницательна, чтобы прочитать его в прожилке на его лбу, но как иначе? С какой ноги он должен был встать утром, чтобы все созвездия не сложились во всеобщий заговор против привычного уклада его жизни?
— Хочешь попробовать? – она вдруг протянула ему чашку, что до сих пор держала в руках.
— Что это?
— Местный чай.
— Чай со льдом? – Курогане недоверчиво воззрился на прозрачные, слегка подтаявшие кубики, выглядывающие из бурой жидкости. — И где они, чёрт побери, взяли здесь лёд?
— Представь себе, их маги вынуждены заниматься подобными вещами, – подивилась Томоё. — Но это, конечно, дорогое удовольствие.
Разумеется, принцесса не отняла рук, пока Курогане не сдался и не взял из них стакан. Вид собравшейся на его стенках прохладной испарины самую малость, но всё-таки растопил его непреклонность.
Приятная свежесть разлилась во рту. Несколько мгновений Курогане был даже готов мириться со странным привкусом местных трав и специй, пока одна из них не впилась в его глотку так, что тот поперхнулся бы, если бы дьявольское варево уже не было на полпути к его желудку, пребывавшему пока что в счастливом неведении о том, что ждало его вскоре и, по всей видимости, на протяжении ещё целых двух чертовски долгих недель.
— Он острый! Они тут что, даже чай по-человечески заварить не могут?!
— А я бы такой и в Нихоне иногда пила, – беспечно улыбнулась Томоё.
— Изврат какой-то.
Курогане сунул чашку ей обратно.
— Предлагаешь допить за тобой?
— Можете вылить. Я бы вылил.
— Ты ведь спокойно ешь острое.
— Я ем острым только то, что должно быть острым, – отрезал Курогане.
Даже длинный рукав кимоно был не в силах спрятать её хихиканье.
Он уже дал этому городу больше шансов, чем тот заслуживал. Курогане не мог взять в толк, о каком таком «настоящем» шансе говорила принцесса, когда каждая секунда, проведённая в Альзахре, лишь усиливала в нём чувство глубочайшего отторжения. Он был не нужен этим улицам, а они – ему. Он лишь желал им обоим достаточно сил стоически вытерпеть отведённый им срок и разойтись так, словно этой встречи никогда не было.
Томоё сказала бы на это, что ни одна встреча не стирается из судьбы так просто. Но Курогане выслушал на сегодня уже достаточно.
──────── • ☽ • ────────
На глуповато вытянувшихся лицах Курогане прочитал: его в этой компании ждали ещё меньше, чем он сам хотел в ней оказаться.
Но ничего удивительного в том и не было. Совсем молодые – не по годам, но по этому громкому смеху и ребяческим ужимкам – мальчишки, из которых в не столь мирные времена осталась бы вскоре в лучшем случае половина, наверняка рассчитывали просто приятно провести вечер, а не заполучить редкий повод для пересудов, и тот – слишком высокой ценой. Разница в положении не позволяла им его игнорировать, как бы сильно они этого ни хотели. Но, к счастью, позволяла Курогане.
И к счастью, довольно расторопно Сората утянул его за собой.
— Ты продул! С тебя проход! – крикнул он Фуме.
Брови Курогане слегка приподнялись.
— Вы о чём-то поспорили?
— Я ставил на то, что ты не придёшь, – признался Фума.
Курогане и сам бы на это поставил.
Без палящего солнца над головой у него стало на одну причину ненавидеть эти улицы меньше. Но несмотря на поздний час, город словно и не планировал засыпать в ближайшее время. Люди всё ещё куда-то спешили, да и не спешили – тоже. Звуки флейты донеслись до него откуда-то издалека, и так же неуловимо потонули в толпе, не успев задержаться в ушах; теперь у Курогане уже не было лучшего плана, чем следовать за товарищами дальше, потому что обратной дороги через эту какофонию жизни он бы не нашёл.
Одна улица лежала напротив другой; чтобы увидеть небо, приходилось запрокидывать голову сильно назад, и ничего, кроме него, того, что оставалось там, где было всегда и везде, за этими стенами всё равно не разглядишь, как ни старайся. Курогане вся Альзахра уже казалась одной большой каменной стеной. Как найти что-то в ней: хотя бы об этом ему не нужно было сегодня думать. Он последовал за Фумой через какую-то дверь.
Даже не двигаясь с места и не слишком оглядываясь по сторонам, самой своей кожей Курогане ощутил, как мало тут было места. Яркий, но не дотягивающийся даже до его носа свет пары свечей прорезал мрак подозрительного закутка, только мешая его глазам привыкнуть к темноте. И всё же он различил три стоявших перед ними силуэта: двое были очень похожи на охрану; одному Фума заплатил на вид приличную сумму. Третий человек, в длинном тёмном одеянии, расшитом чем-то, в чём слабо переливаясь отражением играло пламя, поприветствовал их на общем языке. Фума ответил на местном; они перекинулись ещё парой слов прежде, чем Курогане понял, что они могут идти дальше.
Полная противоположность: большая, светлая – следующая комната возникла перед Курогане столь пронзительно, что тот слегка замешкался в проходе. Обитый алым бархатом, он мерцал изумрудным и голубым светом, что сочился сквозь резные, ажурные колонны, подпиравшие потолок, и свисавшие с потолка фонарики – точь-в-точь те, на которые Курогане успел насмотреться здесь уже везде, но почему-то только в этом месте они не мозолили ему глаза так сильно. Диваны со столиками, стулья, скамьи – всё было расставлено у стен или очень близко вдоль них, оставляя огромное свободное пространство в центре. Из-за это зал сначала казался полупустым.
Но когда Фума повёл их за собой мимо столиков, Курогане обнаружил, что свободных мест почти не было. Им повезло найти уголок, вместивший их всех, но «торопился» к нему Фума так же, как к своей очередной обречённой на бесплодные душевные страдания пассии.
— Здесь что, платный вход? – спросил наконец у него Курогане.
— Ясное дело. Но мы угощаем, – ответил за товарища Сората.
Та таинственная флейта осталась где-то снаружи, в больше недосягаемом прошлом, и с барабанами, не здороваясь, они простились, когда миновали площадь. Но музыка, которую Курогане слышал теперь, жила здесь и сейчас. Совсем близко – хоть он и не мог найти глазами ни инструментов, ни людей, на них играющих, – но звучавшая тише, стройнее. Её бы даже не пришлось перекрикивать, но те немногие голоса вокруг, что долетали до Курогане, были едва различимы.
Столько людей собралось вокруг – точно не меньше, чем было на одном из тех перекрёстков, где ему пришлось побывать днём. Но Курогане совсем не чувствовал их присутствия. Это странное место как будто находилось и не в Альзахре вовсе: настолько спокойная, сдержанно-изящная, почти гипнотизирующая атмосфера здесь пропитывала каждый сантиметр прохладного воздуха.
Центр зала, что причудился ему вначале странно пустым, оказался главной его частью. Небольшое возвышение, напоминавшее сцену, лежало в другом его конце чуть сбоку от них, но не могло вместить всё действо. Не было нужды всматриваться вдаль, Курогане видел девушек гораздо ближе: грациозно двигавшихся, дрейфующих между колонн прямо в танце. Часть – полуобнажённые, а у иных неприкрытой кожей виднелись лишь лицо да ступни с кистями рук, но все без исключения – с чётко очерченными формами, кружащими в ярких воздушных тканях.
— Мы всё спорили, будет ли тебе это интересно или нет, – поделился Сората за спиной Курогане, пока тот изучал обстановку. — В смысле, я никогда не слышал, чтоб ты девчонкам вслед хотя бы оборачивался, но не может же быть, что вообще не интересно. Ну так что думаешь? Колись, не мучай меня, я же переживаю. Такого ты больше нигде не увидишь!
Курогане и сам никак не мог понять, какие мысли и какой отлик вызывала в нём вся эта картина. Это место было как будто... самую малость приятнее, чем вся остальная Альзахра. И ни одна из этих девушек – что, по правде сказать, танцевали так искусно, но так безучастно, словно для себя и довольства собственной души, нежели для кого угодно здесь, а уж тем более него – не могла затмить собой те радость и облегчение, которые он заранее испытывал от возвращения в Нихон. Впервые за целый день нигде в нём, даже на самых задворках, не рдело раздражение, но Курогане было почти всё равно.
— Не возражал бы, если бы ты наконец заткнулся, – произнёс он спокойно.
Фума тихо хмыкнул. Сората же не просто ничуть не оскорбился, но даже исполнил просьбу Курогане. На какое-то время.
Танцовщицы сменяли друг друга в каком-то лишь им ведомом местном ритуале. Две девушки заняли противоположные края той самой сцены, остальные заполняли своим присутствием зал. Какие-то словно предпочитали держаться в центре, другие – выходили прямо к гостям. Кто-то, как Курогане, внимательно наблюдал за ними, но для многих те были лишь приятным фоном.
Все танцевали по-разному, умудряясь как-то при этом идеально попадать в ритм одной и той же мелодии. Курогане бросил затею уследить за каждой и начал лениво блуждать взором мимо всех.
Пока вдруг не поймал себя на том, что смотрит на одну слишком долго. Пурпурный шёлк, ярко переливавшийся всем светом, что ловил в своём полёте, кружился вместе с высоким силуэтом, чьи движения отличало что-то такое, что даже среди десятка разных танцев делало их иными. Курогане попытался понять, что именно завладело его вниманием – и раньше, чем он смог заставить себя поверить, что ему просто хотелось на это смотреть (а это было бы ещё одной правдой), фигура замерла на миг, давая Курогане ответ, который он меньше всего ожидал.
— ...это что, парень? – спросил он с недоверием.
— Да, их тут мало совсем, но они есть, – пояснил Сората ничуть не удивлённо. — Вот это я понимаю, клиентоориентированность.
Тому, что видел сам, Курогане доверял куда охотнее, чем Сорате – никого с хотя бы отдалённо мужским сложением в поле его зрения больше не было. Впрочем, стройное тело в тонком переливающемся шёлке и правда могло ненадолго ввести в заблуждение. Это было странно, как-то почти нелепо, это открытие пошатнуло то спокойствие, с которым Курогане был готов принимать происходящее. Но любопытство оказалось сильнее. Сильнее всего. Сильнее того Курогане, который держал под своим контролем любую ситуацию, в которой оказывался.
Парень развернулся, и проплыв мимо, сияющий перламутром платок обнажил небесно-голубые глаза.
Впервые с тех пор, как он оказался здесь, осознаннее некуда чьи-то глаза глядели прямо на него, но даже под их натиском, отвести свои Курогане не смог.
Несколько слабых, совсем глухо ударившихся об плотную пелену мыслей толчков в спину были за локтем Сораты.
— Эй, по-моему, он идёт сюда.
Впервые Курогане очутился так далеко от самого себя и собственного самоощущения. Иначе, отдавай он себе, как и всегда, строгий отчёт в том, что он думал и чувствовал, ему пришлось бы признать, что эта волна, нараставшая в нём с медленной поступью приближающегося танцора, была ужасом. Ни гордость, ни здравый смысл не позволили бы ему бояться тонкого, как щепка, парня с подведёнными синей тушью глазами. Но то было ещё хуже: не понимая, что именно его инстинкт счёл угрозой достойной страха, он не знал ни куда бить, ни от чего бежать.
Немного растрепавшиеся светлые волосы падали на лицо парня; они упали со лба вбок, когда тот легко качнул головой, словно каждая прядь подчинялась его воле в той же мере, в какой он владел своими руками и ногами. Он стоял теперь так близко, что Курогане мог разглядеть каждую прожилку на теле, обтянутом тонким чёрным комбинезоном без рукавов и глубоким вырезом с одной стороны; может – даже собственное отражение в позвякивающем на нём золоте. Белая гладкая кожа сияла в мареве точно фарфор. Тот двигался слишком утончённо для мужчины, но не только тело, что-то в самой манере выдавало его, и это необычное смешение пленило его.
Мужчина вздрогнул, когда ещё одно неожиданное прикосновение накрыло теперь его плечи: вместе с платком, что следом скользнул прочь так плавно и играючи, точно и его танцор ощущал так же, как и собственное тело.
Ни единого слова, даже слышного вздоха не срывалось с этих губ, растянутых в оглушительной улыбке, сквозь которую всё внутри Курогане пыталось докричаться до него, что на том пути, в котором он бросится за ней, он потеряется в этом хаосе навсегда. Но ни это, ни понимание на лице незнакомца – кто как будто в той же улыбке смеялся над ним – не имели никакого эффекта над ним, и не могли: слишком громко вокруг Курогане бушевала буря.
Он не слышал себя, не слышал никого и ничего, кроме музыки, в которой он тонул, как в тёмной бездонной реке. Каждое движение, доносившее до него лёгкие волны чужого тепла, словно дёргало одну из ниточек, которые привязали к душе Курогане, заставляя её тянуться за пламенем, принося каждый раз новую сладкую боль и новый приступ безумия.
Достигнув своего предела, Курогане, даже не отдавая себе отчёта, выкинул руки вперёд. Так близко, но те ухватили лишь воздух, когда парень ловко вывернулся и отстранился. Дурманящая пелена дала брешь.
— Э не, ты помнишь, что я говорил насчёт смотреть, но не трогать? – воскликнул Сората по-своему бойко, но слегка встревоженно. Весёлые смешки прокатились над их столиками.
— К тем, кто здесь танцует, нельзя прикасаться, – уже по-человечески объяснил Фума. — Даже случайно.
— Да, таковы местные порядки, вроде как. Хотя я слышал, – весело затрещав, как ни в чём не бывало, продолжил Сората, — что это они просто хотят, чтобы мы так думали. А для тех, кто побольше «в теме», здешние мастерицы настолько искусны, что вот танцуют, танцуют, а ты и не замечаешь, как с тебя уже спустили штаны.
Ничуть не дрогнув лицом, парень продолжал танцевать, отвечая на пристальный взгляд Курогане, но расстояние так и осталось между ними, пока тот медленно не удалился, скрывшись за колоннами.
— Глупости, – парировал Фума холодно. — Тут их называют «чистыми». Они рабы, принадлежащие хозяину этого заведения. Им нельзя вступать ни в какие связи, особенно физические. Их привозят сюда детьми, и здесь они остаются до конца жизни, если не нарушают никаких местных порядков. Это что-то вроде культа, очень почитаемого.
— Дикость какая-то, – протянул Курогане себе под нос.
— Согласен, но здесь рабовладение – норма. Приходится иметь дело и мириться с подобными вещами, когда оказываешься на чужих землях.
Мёртвой хваткой глаз впившись в силуэты вдалеке, Курогане тщетно пытался вновь выловить среди них тот самый.
— А парнишка-то тебя и вправду впечатлил, – заметив это, поддел его Сората. — Так и знал, что общество Фумы бесследно для тебя не проходит.
— А сам-то в прошлый раз таращился на него не меньше, – напомнил тот.
— Ну ладно, он тут и правда довольно запоминающийся кадр, даже для меня.
Время шло, и на место померкшей среди холодно, безразлично мерцающих огней надежды к Курогане начал возвращаться рассудок. Он поднял стоявший ближе всего к нему стакан: его не волновало, чем он был наполнен – только бы можно было смочить иссохшее горло. Сердце тяжело ухало в груди, мало-помалу выравнивая его дыхание.
Когда они снова оказались на улице, Курогане содрогнулся от обжёгшего его взмокшую спину холода. Совсем тихая музыка всё ещё эхом гудела где-то вдалеке, но людей почти не было. Уставшие той обычной приятной усталостью после насыщенного досуга, друзья наконец оставили его в покое и дали ему безучастно доплестись за ними до самого лагеря.
Одинокая свеча, оставленная в подсвечнике за стеклом, поприветствовала его в шатре. Курогане затушил её, прежде чем бросить своё слишком тяжёлое и такое бесполезное – перед лицом всего, что терзало его разум – тело на постель.
Он заснул, мечтая никогда не приезжать в этот город пуще прежнего.