Когда они были ещё только на пути в Альзахру, принцесса Томоё зачитала ему перевод известной поэмы какого-то из местных мыслителей: тот не скупился на самые изощрённые эпитеты, описывая всю многогранность и великолепие южных ветров. Расположившись на юге южного города, местный рынок должен был щеголять ветрами южнее некуда, но на поверку те, сухие и неповоротливые, лишь гоняли здесь вместе с духотой слабый привкус чего-то палёного.
По обыкновению чуть позади Цукуёми, Курогане терпеливо держал свой пост, пока принцесса с живым любопытством изучала лотки с фруктами. Хоть и такого внимания, на его взгляд, они не стоили: что-то, при этом гораздо больше внушающее доверие своим видом, можно было найти и в Нихоне; а всё, что выглядело не столь знакомо, Курогане, скажем, проходящему мимо какого-нибудь дерева или куста, ни за что не пришло бы в голову сорвать и попробовать. Сам он был не слишком брезглив, но когда Томоё взяла в руку пыльное яблоко – а яблоко ли? – какого-то очень странного цвета, слегка скривился.
Если чувство времени его не подводило, они должны были пробыть здесь уже часа два. Всё увиденное за это время: ткани, одежда, расписная посуда, еда, какие-то безделушки – у Курогане перед глазами начинало смешиваться в одну большую кучу. Они миновали один павильон за другим, и он не замечал ничего, чем разложенные здесь на прилавке украшения отличались от тех, что им предлагали в предыдущем.
— Я бы взяла эти, если у них есть что-нибудь, куда их можно сложить, – сообщила Томоё, с трудом удерживая в обеих руках несколько плодов. Курогане поднял из лотка и повертел перед глазами апельсин, но вернул на место. Оставив их вдвоём, Сома говорила с торговцем на местном наречии. Наблюдая за ней, принцесса протянула:
— А Сома – способная ученица. Не то что ты. Я ведь самым простым словам и фразам тебя научить пыталась, но ты и не старался.
— Я знаю общий язык, – буркнул Курогане. — Мне всегда этого хватало. Не моя вина, что в этой дыре даже на нём не говорят.
— С твоим нравом с тобой и на одном-то языке разговаривать подчас бесполезно. Постарайся не угодить в неприятности, пока мы тут.
Курогане тихо фыркнул. Принцесса часто упрекала его в нетерпеливости, но она и понятия не имела, какой огромной эмоциональной выдержкой он обладал на самом деле, продолжая верно служить ей вопреки испытаниям, что каждый день подвергалась его гордость нотациями человека, на которого он, даже стоя на коленях, всё равно мог смотреть только сверху вниз.
Торговец достал из-под прилавка холщовую сумку. Она и её содержимое болтались в руке Курогане, когда они двинулись дальше. Он едва представлял, сколько ещё магазинов принцесса планировала обойти, а спрашивать ему об этом не следовало, да и в целом ему было всё равно: так или иначе, он просто нёс свою службу.
— Вам стоило согласиться на паланкин, – сдержанно напомнила Сома.
— Но здесь слишком тесно и многолюдно для него, как я и предполагала, – возразила Томоё. — Даже с самым маленьким – не развернуться.
— Будь здесь паланкин, место под него возникло бы само, – заметил Курогане усмехнувшись.
— Но он бы всё равно всем очень мешал, – со всей серьёзностью настояла принцесса.
— Тогда просто держитесь ближе, – сдалась Сома.
Впрочем, и без паланкина многие расступались перед ними, освобождая дорогу. Тут можно было учесть многое: быстро разлетающиеся в подобных кипящих городах слухи, осторожное почтение перед аристократичного облика иностранкой или вид Курогане, выгодно подчёркнутый длинными и явно не пустыми ножнами за спиной.
Они остановились под очередным навесом. Буйство цветов, даже не всем из которых Курогане знал название, уже не оглушало; он безучастно воззрился на длинные ряды развешанных всюду отрезов.
Утром Томоё сообщила ему, что хочет сделать сестре подарок, отправив швеям ткань, купленную здесь, ей на одеяние. Они нашли подходящую в первом же месте, о чём Курогане слегка озадаченно напомнил ей.
— О, но это ведь не просто ткань, – объяснила принцесса. — Присмотрись, это всё платки, которые девушки здесь носят на головах... да и как только ещё не носят.
Их отвлёк продавец; Томоё что-то ответила ему, и тот скрылся в глубине павильона.
— Здесь-то носят, но вы тут всего на пару недель, зачем он вам?
— Действительно, незачем, – девушка беспечно улыбнулась. — Но сувениры обычно так и покупают.
Если подумать, то и хомонги*, сшитое из любой из здешних тканей – иной фактуры, с южными мотивами и узорами – будет выглядеть слишком диковинно и далеко не всегда уместно. У Курогане это всё вызывало лишь один большой вопрос: из тех, что не прояснились бы для него лично, как бы тщательно принцесса это ему ни разжевала.
— Я просто хочу купить что-нибудь красивое на память, – добавила она.
Улыбаясь во весь рот, торговец вернулся к ним, вынеся несколько разных платков.
Попробовав их наощупь, повертев полупрозрачные полотна перед глазами, Томоё остановилась на том, что смело играл всеми цветами радуги.
— Как тебе этот? – вдруг спросила она у Курогане.
Курогане не ожидал, да и не считал, что его мнение было здесь необходимо, но выразил его прямее некуда:
— Выглядит дёшево.
— Да? – изумилась принцесса, но что-то в её голосе показалось мужчине слегка наигранным. — Но этот человек специально для нас вынес самый дорогой товар, что у него есть.
— Неважно, сколько это стоит в золоте, если всё равно выглядит, как тряпка с провинциальной барахолки, которую обронила местная шлюха.
— Что за выражения, – осадила его Сома, но Томоё жестом заставила её умолкнуть.
— Я очень ценю его честность, – успокоила девушку принцесса, ничуть не смутившаяся.
Она вернула торговцу все три платка, с вежливой улыбкой сказав ему что-то, о смысле чего Курогане было сложно догадываться: тот спокойно взял их обратно, ничуть не изменившись в лице, и проводил их слишком радушно для клиентов, которые так и не обогатили его кармана.
— Вы ведь явно хотели купить этот, – заметил Курогане недоуменно.
— Я сказала ему, что мы зайдём на обратной дороге.
— Зачем заходить на обратной, если можно было просто купить сейчас и не морочить никому голову?
— Так говорят, когда, скорее всего, уже не зайдут, – объяснила Томоё. — Знаю, знаю, для тебя все эти условности – пустой фарс. Но они нужны, когда действительно живёшь среди людей и стараешься с ними ладить.
Курогане громко раздражённо выдохнул. Но по крайней мере, теперь сказать на этот счёт ему было нечего и он мог не тратить на это время.
— Если это из-за меня, то зря вы. Вы просто спросили – я ответил.
— Но ты ведь и правда так думал, – произнесла Томоё, уже уверенно направляясь в сторону следующего магазина. Смирившись с тем, что что бы ни было на уме у принцессы – переубедить её не получится, Курогане последовал за ней. — Поэтому я поразмыслила и решила, что хочу принять твой вызов и купить здесь что-нибудь, что одобришь даже ты.
— Вызов? – опешил тот. — Вам заняться больше нечем? И что вы будете делать, если мне ничего не понравится?
— Всё равно куплю то, что понравится мне, – ответила принцесса мгновенно. — Но попозже. А сначала я правда хочу попытаться.
Не то что местный, порой Курогане никак не мог понять тот язык, на котором она говорила с ним, используя, казалось бы, знакомые ему слова и конструкции. То, насколько естественно разными они двое были, не нуждалось даже в его осознании и принятии; он просто жил с этим день за днём в том единственно возможном мире, в котором ещё мальчиком покинул разорённую Суву, и не видел смысла жаловаться. В какой-то степени он привык к тому, что далеко не всегда понимал, почему и что вообще от него хотят. Но совсем никак не реагировать на провокации по своей натуре не мог.
Они обошли ещё несколько павильонов, где ему пришлось давать рецензию едва ли не на каждый второй кусок шёлка, что Томоё совала ему под нос. Мнение о том, насколько убийственно пустой затеей это было, в нём оттого только укоренилось. Но лгал Курогане плохо, а принцесса была слишком проницательна, чтобы у него имелась хоть какая-то возможность положить этому конец поскорее своими силами. Он мог лишь надеяться, что она вскоре сдастся, но, к сожалению, знал, какую поразительно огромную силу воли носили по земле эти узкие плечики.
Никакие условности уже были не в силах подсластить местным торгашам их нелёгкую долю, которая становилась нелёгкой ровно в тот момент, когда у их прилавка появлялся упрямый воин и его не менее упрямая госпожа. Одних они заставляли перетрясти весь магазин и всё равно уходили ни с чем, а кого-то и вовсе удостаивали лишь беглым взглядом, брошенным на пару платков, которые тут же с жестоким равнодушием отбраковывались. Конечно, любой бывалый торговец был и без них закалён трудными покупателями, но парочка и впрямь выглядели так, будто восприняли это как личное оскорбление.
Курогане тешил себя здравой мыслью, что солнце всё равно рано или поздно начнёт клониться к закату, вынуждая их вернуться в лагерь. Освоившись во всей этой нелепой ситуации, практически к тому моменту расслабившись, он просто молча покачал головой, когда Томоё протянула ему очередной платок, поблёскивающий серебром – или смотрящийся скорее так, будто на него наспех нашили железной стружки.
— Лучше бы она советовалась с тобой, – тихо вздохнул Курогане, когда принцесса вновь отвлеклась. Сома пожала плечами. По ней тоже не было похоже, что она находила «игру» Цукуёми увлекательной, но по сравнению с Курогане она слыла, как это можно было назвать по логике Томоё, «менее честной».
— Ты можешь попробовать сам что-нибудь поискать, – неуверенно предложила она. — Вряд ли найдёшь, но может, химе-сан сочтёт это достаточно впечатляющим усилием.
Идея сама по себе, конечно, Курогане не слишком прельщала, но звучала, как план, альтернатив которому у него всё-равно не было. Он обратился к висящему ближе всего к нему нагромождению цветных тряпок... но озарение о том, как начать видеть в них нечто большее, чем просто цветные бесполезные тряпки, отказывалось идти к нему так же просто.
Голос принцессы окликнул его по имени. Курогане повернулся, увидев силуэт девушки сквозь расправленную в её руках гладь фиолетового шёлка. Казалось, на несколько коротких, ничего не значащих для вселенной секунд, но время остановилось. Точно молния пронзила его раньше, чем он мог услышать гром. Всего лишь кусок ткани, который по сути своей ничем не отличался от остальных – но такие знакомые перламутровые переливы играли на нём.
Всё ещё держа платок, Томоё озадаченно выглянула из-за него.
— Всё в порядке?
— Этот... – выйдя из ступора, выпалил Курогане.
— Что этот?
— Если он вам нравится. Берите этот, – выдавил Курогане сумбурно, отводя глаза прочь.
Чуть позже он подумал, как сильно это было похоже со стороны на тот случайный, наобум сделанный выбор, но Сома уже расплачивалась с продавцом.
— По правде сказать, я удивилась, – протянула Томоё, когда они покинули лавку. — Не ожидала, что ты и правда вот так что-нибудь выберешь.
Теперь, словно позади была ожесточённая битва, принцесса выглядела откровенно уставшей, но как будто довольной.
Курогане нахмурился, не скрывая лёгкое раздражение, которое кольнуло его этими словами.
— Это то, чего вы же от меня и хотели, разве нет?
— Ну, далеко не всегда я делаю что-то, зная наперёд, что получу, – мягко улыбнулась Цукуёми, и Курогане оставил попытки найти в происходящем нечто большее, чем странный девчачий каприз, на которые та, хоть он и забывал об этом постоянно, тоже оказывалась иногда способна.
На ярко-синем небе не виднелось ни облачка.
— Я хотела бы вернуться и отдохнуть, – озвучила Томоё, заметно сбавив шаг. — Прости, я протаскала тебя с этим платком. Так что до вечера ты свободен, можешь походить тут один.
Она вынула из сумки небольшой мешочек.
— Это за сегодня.
Пусть самую малость это и напоминало то, как мать давала карманные деньги сыну-бездельнику, но от честно заработанного мужчина никогда не отказывался.
Будучи предоставленным самому себе, Курогане было вовсе необязательно оставаться на рынке. Но никакого другого места в Альзахре, куда он сейчас мог бы пойти – которое действительно стоило бы того, – он не знал.
Найдя спокойный, не преграждающий никому дороги угол, Курогане уселся немного перевести дух прямо на землю. А люди всё мельтешили перед глазами туда-сюда, словно сегодня было воскресенье (насколько Курогане следил за временем – не было). Кто-то спешил, кто-то всем своим видом выражал спокойную уверенность в том, насколько длинная жизнь была у него в запасе. Все те же цветастые платки, только уже на головах – и ни одна из тех, кому эти головы принадлежали, не выглядела, как девица того самого пошиба; наоборот, на всех местных девушках, не считая тех, что Курогане видел в ту ночь в клубе, было для местного климата, на его взгляд, гораздо больше одежды, чем достаточно, чтобы укрыть чувствительную кожу от палящего солнца.
В одиночку блуждая по рынку, он заглянул в ещё пару мест. Найдя небольшую, но хорошую оружейную лавку, Курогане, впервые за день оживившись, с неподдельным интересом поглядел на местные клинки – но опять же, делать с таким мечом ему потом просто было бы нечего.
Первым впечатлением об Альзахре для Курогане оказалось то, каким шумным был этот дурацкий город – таким оно, скорее всего, и осталось бы. А на здешнем рынке было шумно вдвойне. Курогане быстро привыкал ко всякому, как сильно бы ему ни не нравилось то, к чему приходилось привыкнуть. Он уже не обращал внимание на крики, на эту назойливую болтовню на языке, который всё равно не понимал.
Поэтому когда его уши прорезало звуками родной речи, Курогане навострился. Озираясь в поисках источника, он протолкнулся мимо пары зевак. Вскоре он нашёл их: несколько мужчин в амуниции нихонской армии громко и весьма настойчиво наседали на уши группке местных девушек. Пустоголовые, разболтанные лоботрясы – Курогане знал, что едва ли те представляли хоть какую-нибудь реальную угрозу. Но то, как они просто расхаживали по округе, стоило их прямому начальству отвести глаза, и делали, что вздумается, его выбесило.
— Какого чёрта вы тут устроили, – выплюнул он.
Мужчины мгновенно стихли. Более того, быстро оценив ситуацию, торопливо слиняли, надеясь, видимо, что Курогане не запомнил их лиц. Он был бы рад устроить им взбучку самолично, но был уверен, что рано или поздно такие ещё дадут кому-нибудь и повод, и возможность напомнить им, что такое военная дисциплина.
Он должен был убедиться, что смутьяны не успели им навредить – Курогане посмотрел на девушек, но из трёх человек ими случилось быть лишь двоим. Что-то негромко бросив своим спутницам, третий отпустил их прочь. Повернувшись к нему, незнакомец откинул накрывавший его голову капюшон.
«Небесно-голубые» оказалось всё же слишком неточным словом: потому что в небе над альзахровским рынком не было ничего такого, чтобы глядя на него, Курогане на несколько добрых секунд застыл, как вкопанный. При свете дневного солнца, вырисовавшего на его лице так шокирующе ясно и реально все черты, светлые локоны словно слабо сияли. Никогда и никакого другого человека ему не было так физически сложно видеть, но и отвести взор он не мог. Пока парень без всякого неудобства в упор глядел на него теми самыми голубыми глазами.
И даже когда эти тонкие губы разомкнулись, Курогане с трудом далось поверить, что стоявшее перед ним такое же живое существо, как он сам, имело голос; но ещё более глубоким противоречием было то, как со слабым, практически не режущим слух акцентом, этот голос заговорил на родном Курогане языке.
— Нам не впервой иметь дело с такими, мы и сами бы справились. Но спасибо. Так, конечно, получилось быстрее.
Курогане открыл было рот, но понял, что слова не идут.
— Да-да, я знаю, все удивляются, – усмехнулся парень. — Тут люди с языками не очень дружат. Но есть исключения. Кстати, а я тебя помню, – тут же добавил он.
— Да ну?.. – только и смог выдавить мужчина, пытаясь скрыть, насколько неуютно такой резкий поворот событий заставил его себя чувствовать.
— Ну, я не узнаю в лицо всех, кто смотрит на меня, будто хочет сожрать, но ты почему-то запомнился, – весело воскликнул он. Уши Курогане вспыхнули. — Тех, кто в залах в первый раз, сразу видно. Да и в городе ты впервые, я прав?
— В залах? – эхом пробубнил он.
— То место, откуда я. А вы как его называете?
— Клубом, кажется, – припомнил Курогане разговор с Соратой и Фумой.
— Тут сложно перевести совсем правильно, – протянул он задумчиво, — но на вашем языке «залы» всё-таки больше подходит.
«И зачем мне это знать?» – хотел уточнить Курогане, но незнакомец перебил его прежде, чем тот успел произнести хоть слово.
— Как твоё имя?
Ему следовало понимать, что каждое произнесённое им слово лишь поддерживало жизнь этого странного диалога, который, в его видении мира, не должен был продолжаться, не должен был начинаться вообще, и оттого что-то внутри теперь так неприятно и неуютно тянуло... но ответил просто по привычке:
— Курогане.
— Курогане, значит, – повторил он, будто пробуя на вкус. — Моё – Фай. Ты здесь один? Есть свободный часок?
И не дождавшись от Курогане возражений сию же секунду, тот сгрёб его руку и потянул за собой. От резкого, неожиданного прикосновения он едва не вздрогнул и не сразу сумел заставить свои послушно зашаркавшие за парнем ноги остановиться.
Фай озадаченно воззрился на мужчину.
— Что-то не так? Если ты куда-то спешишь, силой я тебя, конечно, не удержу.
— Я просто не... Разве это не запрещено? – наконец выдохнул он. — Разговаривать. И прикасаться. Всё это вообще.
Фай, похоже, впал в искреннее замешательство, но впечатление, будто его держат за идиота, причём нарочно, у Курогане никуда не делось. Наконец, словно смысл вопроса дошёл до него в полной мере, Фай качнул головой.
— До халис** никто не может дотрагиваться во время танца, это священный канон. Но только и всего. А то, что мы делаем в свободное время, не нарушая других табу – наше личное дело. Скажу по секрету, даже в залах разговаривать с посетителями не запрещено, просто... не поощряется, – ухмыльнулся Фай слегка заговорчески. Чудак оставил в покое его руку, и они пустились дальше между павильонами неторопливым шагом.
— Тебя учили, – заметил Курогане. — Ты не мог на слух так хорошо научиться говорить по-нихонски.
— Да, нас учат. С детства, вместе с тренировками, чтобы хотя бы в основе, но мы понимали большинство чужаков, что приходят в залы.
— Но зачем, раз вы с ними всё равно не разговариваете?
— Мера предосторожности, – объяснил Фай. — Чтобы оценивать и контролировать ситуацию. Вы все думаете, что мы ничего не понимаем, поэтому болтаете, ничуть не сдерживаясь. А мы знаем, от кого держаться подальше и когда незаметно подозвать охрану. Не все дебоширы громко кричат или пытаются облапать. Местные хорошо понимают, где находятся; все проблемы обычно от вас, приезжих.
Курогане тихо хмыкнул. Звучало логично – но пока что у него никак не выходило соотнести весь этот поток информации с действительностью. Хоть Фума и упоминал какой-то культ, и в атмосфере этих «залов» и впрямь чувствовалась какая-то организованность, ему оказалось тяжеловато принять, что кучке танцующих по вечерам в каком-то чересчур изысканном пабе девиц и парню в юбке требовалась для этого целая сложная, продуманная система.
— Ты давно в Альзахре? – переключился Фай на него.
— День четвёртый или пятый.
Поначалу Курогане и правда тщательно считал дни, но они текли так медленно и так неохотно приближалось долгожданное возвращение домой, что он решил не искать себе лишних поводов для уныния.
— Ты ведь с той толпой нихонцев приехал, да? Я слышал что-то про дипломатический приём.
— Угу, – ответил Курогане немногословно. О том, какую именно роль он занимал в армии и при дворе, распространяться ему было не положено.
— И как тебе город?
Это было не то же самое, что вылазки с товарищами: отделаться от нового знакомого для Курогане не составило бы никакого труда и не стоило бы ему ничего. Но несмотря на все противоречия, что одолевали его, Курогане было, кажется... любопытно?
Он выглядел почти обычным. В плаще, покрывающем плечи, в светлой рубашке и штанах практически таких же на глаз Курогане, какие носили добрая половина местных. Только шаровары, стоило присмотреться, были какие-то странные: нарочно сшитые так, что одна штанина кончалась много раньше другой, обнажая лодыжку с небольшой, но приметной татуировкой в форме завитков, ничего Курогане не напоминавших. И золотых украшений на нём, казалось, было несильно меньше, чем в залах. Слишком многое напоминало, что тогда и сейчас это правда был один и тот же человек.
Часть того, что Фай выболтал ему следом, Курогане уже слышал: что в залах танцевала особая каста местных рабов, что с удовлетворением плотских потребностей они были никак не связаны, а скорее даже наоборот. Многие из них родились не здесь: их хозяин специально искал и привозил миловидных на лицо здоровых детей, которым больше некуда было пойти – некоторых продавали собственные родители. Их с раннего детства не только тренировали по местным обычаям, но учили языкам, этикету, большинство умели читать и писать. Они жили прямо там, в залах, в жилых помещениях: в отдельных комнатах, под охраной, сытые и одетые, и всё, что им нужно было делать за это – каждый вечер танцевать перед людьми, которые не имели права к ним даже притронуться. По меркам других здешних невольников, халис рабами как будто и не были.
— Эй, камар, а сюда ты уже заходил? – Фай резко свернул с дороги к одной из лавочек. В отличие от многих других здесь, словно наспех сколоченных из того, что оказалось под рукой, – было бы только, где развесить да разложить товар – эта выглядела почти, как небольшое кафе.
— Я Курогане, – с лёгким раздражением фыркнул тот. Пропустив это мимо ушей, Фай снова потянул его за собой.
— Тут очень вкусный чай, заваривают прямо здесь и могут даже дать на вынос, если купишь у них же чашку.
— Только не чай, – тут же отрезал Курогане.
— Тогда купи сладостей. Вот эти как раз на пробу, бесплатные, – Фай взял с блюдца на прилавке кусочек какой-то пастилы и протянул ему.
— Я больше в рот не возьму ничего местного, – стоял нихонец на своём.
— Кошмар какой: приехать на юг и голодать. Куроганчик, тебе не говорили, что если будешь плохо есть – не вырастешь?
Открыв было рот, чтобы возмутиться очередному издевательству над его именем, Курогане едва не поперхнулся, когда в него с поразительной наглостью затолкали злосчастную пастилу. От сладости свело зубы.
— Впервые вижу, чтобы кого-то от неё так перекашивало, – прокомментировал Фай.
— Если ты ещё раз так сделаешь, я впервые убью кого-то, кто красит глаза.
Фай весело прыснул – ну да, наверняка, это было бы очень смешной шуткой, если бы Курогане шутил. Он и так изо всех сил старался не дать раздражению перерасти во что-то большее: что-то очень похожее на разочарование, которое было бы так глупо испытывать, потому что никаких завышенных надежд и ожиданий, что он мог бы себе позволить, Курогане и не питал. Таинственный танцор, за которого он, не ведая себя, продал бы душу – но никто, к счастью, не протянул ему вовремя контракт на подпись, – погладивший шелковым платком его шею одним обжигающим прикосновением, остался там, в том вечере, и так оно было лучше. Курогане становилось не по себе, когда он думал, что когда-нибудь может снова встретить нечто, что настолько же помутит его рассудок.
Но всё же, то была какая-то часть его. Завороженная зрелищем, манящим образом, который теперь стремительно рассыпался у Курогане на глазах, сменяясь это глуповатой улыбкой, что не сходила с лица Фая, что бы он ни говорил и ни делал. Нихонцу по-прежнему хотелось до него дотронуться, но теперь – скорее с размаху и кулаком.
Игнорируя угрозы, Фай продолжил затаскивать его туда, куда Курогане совсем не хотел заходить. В перерывах в игре на его нервах тот весьма увлекательно рассказывал о местных обычаях и порядках, но всё сложнее Курогане было проникнуться участием к городу, в котором ему раз за разом приходилось терпеть чьё-то выматывающее общество просто из-за того, что он не знал обратной дороги туда, откуда пришёл.
Но прежде, чем он исчерпал терпение полностью, их уже окружало, кажется, то самое место, где Курогане был с Сомой и принцессой этим утром.
— Солнце скоро сядет, – сообщил Фай, взглянув на и впрямь чуть порозовевшее небо. — Мне пора возвращаться. Приходи вечером в залы снова, я приглашаю.
— Пригласить – бесплатно, а с меня на входе всё равно спросят, – без энтузиазма буркнул Курогане. — Делать мне больше нечего, как оставлять в таких местах все деньги.
— А Куроганчик, оказывается, скряга, – с ноткой наигранного порицания протянул блондин. — Ладно, подожди.
Вслед за потянувшимися за ней руками взгляд Курогане упал на серёжку: свисающий вниз из одного уха, вырезанный из тёмного металла полумесяц. Фай аккуратно вытащил её и протянул ему.
— И зачем мне..?
— Покажешь на входе и скажешь, что нашёл сегодня на рынке. Без шуток, тебя пустят бесплатно. Обещаю.
Критично покосившись на него, но Курогане взял серёжку. Тонкими ниточками холода на его ладонь легли украшавшие её короткие цепочки с переливающимися разными цветами маленькими кристаллами на концах.
— До вечера.
И будто не желая знать, насколько близок Курогане был к тому, чтобы передумать, Фай тут же ускользнул прочь.