Он нашёл принцессу в полном одиночестве – при иных обстоятельствах Курогане бы не в шутку возмутился, но непонаслышке знал умение Сомы появляться из ниоткуда, предчувствуя необходимость даже до того, как она возникнет.
— Как прошёл день?
Там, откуда мужчина вернулся в освещённый масляными лампами шатёр, опускались сумерки, и запахи разгорающихся костров с только-только водруженными на них казанами гуляли по лагерю. Для многих самое интересное на сегодня только начиналось.
— Сносно, – ответил тот без лишних подробностей.
До сих пор надёжно припрятанный, Курогане достал из-под плаща небольшой свёрток. Не тая вспыхнувшее любопытство, Томоё слегка заерзала на зашуршавших под ней подушках.
— Всё-таки ты что-то купил? Покажешь?
Не давая нетерпению принцессы нарушить ту методичную последовательность, в которой он планировал сделать то, что ему следовало сделать, Курогане неспешно развернул свёрток. Он протянул Томоё высвобожденный из него разноцветный платок.
— Он ваш.
Хлопая глазами в неподдельном изумлении, девушка неуверенно приняла подарок.
— Ты вернулся за ним... но зачем?
— Всё-таки он вам понравился, – напомнил Курогане.
— Честно говоря, тот, что выбрал ты, мне понравился больше, – улыбнулась принцесса слегка неловко. — Но... это очень мило с твоей стороны. Спасибо.
Курогане с трудом верилось, что теперь, после всего раздражения, что ему уже довелось испытать, пока принцесса то и дело искала лишнего повода выставить его из шатра или просто отправить восвояси «посмотреть город», он собирался просить её об этом сам.
— Могу я отлучиться вечером?
А главное: он даже не совсем понимал зачем.
— Да, конечно, – протянула Томоё ещё более озадаченно. Но очень быстро её лицо посветлело. — Снова идёшь куда-то с друзьями?
Курогане выругался про себя. Он не подумал раньше, что ему и правда придётся просить кого-нибудь из этих придурков по крайней мере показать ему дорогу. Ещё бы не нужно было объяснять куда.
— Вроде того, – буркнул он.
— Поужинай с ними да иди, – предложила принцесса. — Только, пока не ушёл, подай мне, пожалуйста, второй платок.
Она махнула рукой на дальний стол, где тот лежал сложенным среди других вещей. Курогане выполнил просьбу.
— Можешь помочь мне его повязать?
— А горничные куда подевались? – резонно спросил он.
— Я их тоже отпустила ненадолго, – ответила девушка, то ли не уловив его намёка, то ли искусно притворившись, что не уловила.
Томоё набросила ткань на голову. Курогане тихо вздохнул. Его руки ковались, как сталь, годами, чтобы в совершенстве управляться со сталью же – с подобным им приходилось туго. Аккуратно, стараясь не повредить тонкую материю, он завязал два конца в узел там, где указала принцесса. Подав ей лежащее рядом зеркало, он решил в этот раз оставить собственные мысли о том, как же всё-таки странно это выглядело, при себе.
— Спасибо. Ты можешь идти, – произнесла она с лёгкой улыбкой, рассматривая своё отражение.
После ужина он отправился вглубь лагеря. Здесь было не намного лучше, чем на альзахровском рынке днём – вдобавок темно и разило алкоголем. Нихонец не помнил, чтобы в ещё какой-нибудь экспедиции, в которой ему доводилось бывать, всех настолько разбалтывало. Пропитавшиеся солнцем и специями ветра как будто выдували из голов всё, что их тяготило; похоже, Курогане оставался единственным, на кого шарм юга совсем не действовал.
Поиски не заняли много времени: он примерно представлял, где те остановились, а вечер только начинался. Фума сидел у палатки в обществе двух девиц, в которых Курогане мгновенно узнал запропастившихся служанок. Он окинул их взглядом, но ничего не сказал; те же со слишком заметным усердием принялись делать вид, что его не видят. Нависнув над ними, мужчина хранил гордое, требовательное молчание, пока Фума не распрощался с девушками, отпустив о товарище пару шутливых комментариев, будто тот его, разумеется, никак не мог слышать.
Когда они остались вдвоём, Курогане наконец спросил без лишних предисловий:
— Ты занят сегодня?
— Уже нет, как видишь, – протянул Фума с кривой улыбкой и толикой раздражения.
— То место, где мы были тогда вечером... – начал Курогане, пытаясь выложить ему то, что собирался, чтобы это не звучало так, как... именно тем единственным возможным образом, как это и могло прозвучать. — Я думал пойти туда.
— Погоди, так это приглашение? – наигранно или нет, но Фума изумился громче, чем Курогане того хотелось. — Не ждал. Но ты же понимаешь, что платить я за тебя больше не буду? Вы двое плутов оставили меня тогда без ужина.
Курогане, начинавший потихоньку жалеть о каждом принятом за последние пару часов решении, недовольно хмыкнул.
— За кого ты меня принимаешь? Можешь засунуть себе свои деньги ближе к сердцу через задницу, если так за них печёшься. Я получаю больше тебя.
— Ну, если так, то идея даже... неплохая, – подумал Фума вслух. — Да, пожалуй, я бы и правда туда наведался.
Они перекинулись по дороге лишь парой слов. В отличие от Сораты, тот хотя бы не задавал лишних вопросов и не спешил давать на них вслух собственных ответов. В некоторой степени Курогане было почти плевать на обоих; Фуме как будто было плевать на него настолько же – и это пришлось как нельзя кстати.
На входе в залы Курогане незаметно сдал назад, пропуская его вперёд: Фума расплатился с охраной и скрылся внутри, даже не обернувшись.
На этот раз вместе с двумя вышибалами была женщина: с длинными, но аккуратно прибранными волосами, в полностью закрытом тёмном платье – в контраст тому, что происходило здесь же всего лишь через один проём. Она учтиво поприветствовала его на общем языке.
У Курогане было мало причин верить парню, который весь день с ним вёл себя, как местный дурачок, испытывая его терпение. Это могла оказаться очередная дурацкая шутка, которую он сам же зачем-то позволял над собой сыграть.
Курогане протянул вперёд руку с лежащей на ладони серёжкой. Он открыл было рот ради заготовленной для него Фаем лжи, но женщина его опередила.
— Пожалуйста, идите за мной, – пригласила она.
Они вошли в главный зал, но практически сразу направились куда-то в сторону: Курогане обнаружил, что его ведут вверх по лестнице. Немногим освещённее проходной, длинный коридор слабо мерцал огоньками свечей за изумрудным стеклом ламп, расставленных на маленьких полочках вдоль стен; и приглушённые, как из коробки, звуки музыки оставались всё дальше. Напрягшись всеми пятью чувствами до предела, Курогане держался чуть позади, готовый к любым неприятным сюрпризам. Он и предположить не мог, куда и зачем его вели, но даже без оружия при себе, был готов отбиться и голыми руками. Его сопровождающая, впрочем, на вид не представляла угрозы, и только поэтому Курогане продолжал терпеливо следовать за ней, ничего не спрашивая. Серёжка так и осталась при нём.
Наконец коридор свернул куда-то, и Курогане понял, что это был другой зал: намного меньше, чем тот, что внизу. Скромный помост бы и не бросился в глаза, если бы не падающий свет и танцующий на нём парень – не Фай, сразу отметил он про себя, – возвышавшийся над низенькими диванами и скромными, почти чайными столиками, восседало за которыми совсем немного людей.
Женщина подвела его к одному из свободных и пригласила присесть.
— Подождите, пожалуйста, здесь пару минут.
Курогане молча проводил её взглядом.
В тот раз он поразился, насколько мало постороннего шума улавливали его уши в большом зале, но здесь было ещё спокойнее: в уединённой, почти интимной атмосфере, он даже не ощущал ничьего присутствия, кроме самих халис, и его появления тоже, казалось, никто не заметил. Он позволил себе откинуться на спинку дивана и расслабить мышцы. Неторопливый ритм барабанов, мягко подхватываемый напевами флейты, прогонял из мыслей всё лишнее. Колени с трудом разгибались после целого дня на ногах, но лучше, чем сейчас, Курогане мог почувствовать себя разве что в горячей ванной. Он подумал о том, что это будет следующий и последний перед постелью его перевалочный пункт на сегодня.
Вскоре знакомая фигура возникла перед ним.
— Куро-сама всё-таки решил почтить нас своим присутствием! – негромко воскликнул Фай, озарив его широкой улыбкой и вернувшейся к Курогане мигренью. Парень тут же примостился на пуфике, стоявшем рядом. Снова в обтягивающем и кое-где просвечивающем наряде – у Курогане было достаточно времени днём, чтобы привыкнуть к самому Фаю, но не к этому, а теперь всё выглядело так, будто об их чрезмерной физической близости вдруг должен был теперь печься он, а не сам танцор. Курогане чуть отодвинулся и шикнул на него.
— Хватит меня называть черти как. И у тебя разве не будет проблем из-за разговоров со мной?
В ответ на беспокойство нихонца Фай секунду блуждал глазами вокруг, чтобы вернуть ему уверенный, немного хитроватый взгляд.
— Всё в порядке, на нас никто не смотрит.
Ни женщины, что привела его сюда, ни охраны поблизости и впрямь не было. Курогане охотно снял с себя эту ответственность. Он оттолкнул в сторону упёршуюся ему в поясницу подушку.
— Что это за место?
— Один из верхних залов, – ответил Фай, потянувшись к кисти винограда, лежащей в чаше у него на столе. — Сюда ходят знать да прочая элита. Простых людей обычно не пускают, и чужаков стараются, независимо от статуса, тоже.
Курогане покосился на него с недоверием.
— И за какие такие заслуги тогда сюда привели меня?
Парень выпрямился, вмиг разгоревшись странным оживлением: во всём его виде читалось, что они подобрались к самому интересному.
— Халис не могут владеть ничем ценным. Золото, некоторые особенно дорогие наряды – всё это формально принадлежит залам. Единственные ограничения на внешний вид, которые мы должны соблюдать снаружи: не прятать клеймо и не выходить в том, в чём танцуем здесь. Но на украшения это не распространяется. Некоторые их теряют. Хрупкий кулон или браслет легко обронить в толпе. А дорогую находку не всякому захочется вернуть. Поэтому воров, позарившихся на нас, карают особенно жестоко, а для остальных пошёл такой обычай: что если кто-то найдёт что-то ценное, принесёт в залы и окажется, что это действительно потерял кто-то из нас – то этого человека бесплатно проведут в верхний зал на один вечер. Гораздо выгоднее сделка получается.
— По-моему, ворам такое только подогревает интерес, – прокомментировал Курогане, выслушав его объяснение. — Стянуть незаметно, а потом притвориться, что нашёл.
— Я уже говорил, что мы умнее и проворнее, чем должны казаться, – произнёс Фай с немного лукавой весёлостью в глазах. — Мы воспитываемся строгими порядками залов и жестокой повседневностью большой разношёрстной общины вдобавок. У нас сложно что-то незаметно стянуть. Ну так что, где серёжка?
Курогане протянул её Фаю, но тот как-то вдруг не спешил её забирать.
— Левое ухо, если можно.
— Чего?
— Надень её мне сам, – спокойно предложил он, убрав волосы назад. — Это тоже часть обычая.
В отличие от принцессы, Фая с такой просьбой Курогане мог бы и послать куда подальше, если бы захотел. Повертев эту картинку у себя в голове, он согласился, что та была весьма странной, но... внезапно не слишком странной, чтобы он предпочёл дать Фаю лишнюю возможность для надоедливых подколов. Он осторожно расстегнул крошечную застёжку и со всей сосредоточенностью, пытаясь не выдавать напряжения, постарался приладить её к маленькому проколу. Вскоре полумесяц красовался там, где ему было положено быть. Нащупавший его кончиками пальцев, Фай выглядел удовлетворённым.
— Не хочешь выпить? Местное не предлагаю, у нас есть вино, которое, вроде как, пьют и чуть дальше на севере.
— А у вас что, подают алкоголь?
— В верхних залах – да. Здесь почти никогда не перебирают, – пояснил Фай. — А ещё, по секрету, его сильно разбавляют. Но пить можно.
Заключив про себя, что разбавленное вино – всё равно что вода, а чистая вода везде примерно одинаковая, Курогане согласился. Фай отлучился не слишком далеко: подхватив кувшин с одного из соседних пустующих столиков, он вернулся и пододвинул к нему стакан.
— Налей себе сам, если тебе нетрудно.
— Официантами подрабатывать вас тоже не поощряют?
Фай коротко кивнул, и Курогане не стал его донимать.
Наполняя стакан, он немного отстранённо думал о том, как сильно этот визит в залы отличался от его первого. Бог знает, как воспринял его отсутствие Фума – если вообще как-то воспринял. Но вряд ли ему пришлась бы по душе правда о том, где и с кем Курогане, попутно слегка им воспользовавшись, теперь прохлаждался: сам Фума был тем ещё гулякой, но справедливости ради, он всегда тонко чувствовал и предпочитал лишний раз не сокращать то расстояние от неприятностей, на котором его удерживала учтивость по отношению к чужим культурам. Если бы Фума считал это хоть самую малость приемлемым, то здесь с пареньком-халис был бы сейчас он.
Но в этой вселенной, в этой веренице обстоятельств, решений и случайностей, таким, каким он был, этот вечер принадлежал Курогане. И он был совсем не плох. Блондин всё ещё раздражал его примерно две трети того времени, что его рот был открыт, но что-то в рассказах Фая было такое, что вызывало в Курогане гораздо больше интереса и сопереживания этому городу на краю пустыни, чем шумные улицы, местная стряпня или заваленный бесполезным барахлом рынок. Хотя Курогане казалось странным, как легко, практически без его участия вообще завязалось это общение. У парня словно ветер гулял в голове вместо мозгов. Но глупым, как бы ни пытался таковым казаться, он не был – может, Курогане и не слишком легко находил с людьми общий язык, но он многое видел в их глазах.
В этих глаза было что-то ещё. Нечто, что поднимало в Курогане какую-то тревогу, если он всматривался в них слишком долго, пытаясь пробраться дальше. Даже когда они встретились с его, Курогане продолжал смотреть; а Фай несколько мгновений просто смотрел в ответ: на удивление, так ничего и не сказав.
Нихонец бы даже не обратил внимание на светловолосую девушку, проплывшую мимо них, если бы Фай вдруг не повернулся и не окликнул её. Больше заинтригованный содержимым своего стакана, Курогане наблюдал за ними, не понимая ни слова, уверенный, что его это и не касается. Ему пришлось обдумать это снова, когда халис вернулась к ним, держа в руках настоящий клинок – похожий на один из тех, что Курогане видел в оружейной лавке.
— Это ещё откуда и... зачем вам это здесь? – всерьёз изумился он.
— Это одно из искусств, которому нас здесь учат – танец с саблей, – спокойно объяснил Фай.
Как ни пытался Курогане представить нечто, что можно было так назвать, у него в голове возникал лишь с трудом собранный из осколков его воображения, неказистый образ неумело фехтующего в шелках танцора – который всё равно никак не вязался с тем, что мужчина видел в залах до сих пор.
— Звучит как минимум опасно, – подумал он вслух.
— Ты прав. Он считается одним из самых сложных, – протянул танцор, взвешивая саблю в руках. — Нам нельзя выходить к гостям с порезами или синяками, нельзя иметь шрамы на лице и на теле в заметных местах... то есть, на самом деле, почти везде, – Фай хмыкнул с не очень весёлой улыбкой. — Но...
Без какого-либо страха или даже малейшего опасения, он провёл ладонью прямо по лезвию – и пригласил Курогане сделать то же самое.
— Таким даже хлеб не разрезать, – изрёк нихонец.
— Раньше их никто не затуплял. И всё равно танцевали. И были травмы. Но нынешний сеиди решил, что это того не стоит.
— Сеиди?
— Управляющий залов и наш хозяин. По его распоряжению оружие теперь просто полируют и натирают специальными смесями для блеска. Так со стороны невольно кажется, что они и наточены идеально.
Курогане усмехнулся.
— Разбавленное вино, тупые мечи... Куда ни плюнь – сплошное надувательство.
— Ну, мы-то точно настоящие, – заверил его Фай. — А всё остальное тут неважно. Так что, хочешь посмотреть? Ты явно солдат. И часть твоего имени звучит, как «сталь», на вашем языке, – рассуждал он зачем-то, словно снова решил вывалить на Курогане всё, что шло на ум.
— А, то есть, ты всё-таки помнишь моё чёртово имя, – изрёк Курогане, окатив блондина волной мрачного сарказма. — Валяй, – распорядился он.
В конце концов, вспомнил Курогане, сейчас у них были вполне определённые – этим самым местом – роли. Танцор мог ёрничать сколько угодно, но прежде всего должен был делать свою работу. Вот здесь у Курогане и появлялась возможность наконец морально отыграться на нём за весь этот долгий день.
Точно подчиняясь общему ритму единого организма, который в залах составляло всё от тонущих в призрачном свете стен до самих танцоров, музыка заиграла ниже, тревожнее.
Конечно, то, что он увидел в итоге, одними силами своей фантазии нихонец не угадал бы ни за что. Выросший на простой философии, что мечи куются для стремительных движений в направлении чьей-либо шеи, он никогда не задумывался о том, как интригующе может выглядеть массивное острие, балансирующее на выгнувшемся назад теле, которое не собиралось разрубить. Пусть то была всего лишь тупая, наверняка никогда не пробовавшая крови сабля – но любое оружие, символ силы, создавалось по сути своей для того, чтобы нести смерть, и покорялось лишь тому, кто оказывался сильнее. Танцевал парень с клинком столь же искусно, как и с шёлковой тряпкой, но ощущалось это совсем иначе. Он был и близко не настолько силён, чтобы сталь подчинилась ему, стала продолжением его тела: нет, вместо этого он словно вкрадчиво обхаживал её, подстраивал собственные движения под её прихоть.
Тепло альзахровской «воды» заполнило Курогане, затянув голову лёгким, приятным туманом; он чуть наклонил её, когда Фай сделал то же самое, плавным движением рук закинув меч за спину так, что тот ласкал тыльной стороной лезвия его шею. Глаза были закрыты, ни следа той беспечной улыбки на лице; и дыхание не просто ничуть не сбилось, но за всё это время Курогане не видел его дыхания вообще. То, как танцевали эти люди, и где они танцевали – в обманчиво стылом, но прокуренном какими-то благовониями воздухе, в полумраке, – точно нарочно делалось так, чтобы всё, включая их, казалось миражом, чем-то нереальным и неживым, вдруг осенило Курогане.
С тем, что этот мираж был красив, поспорить у него однако не выходило.
Девушка, что принесла Фаю саблю, осталась поблизости; и когда тот отложил клинок, они танцевали перед Курогане уже вдвоём. Даже они не касались друг друга. Они вообще не выглядели так, будто танцевали вместе: несмотря на общую гармоничность, на слаженность действий, на самом деле присутствие друг друга словно ничего для них не значило.
Курогане было не до подобных экскурсий, но ему доводилось наслушаться про места в других городах, где точно такие же едва одетые мальчики и девочки, оставляя свои имена и достоинство, обхаживали гостей, потому что лишь за тем такие заведения и создавались. В сути залов лежала как будто прямо противоположная идея: как будто те, кто приходил сюда, были тут и не нужны вовсе. Но почему-то это работало – если кто-то и мог поспорить, то точно не Курогане.
Вторая халис была, вне всякого сомнения, недурна собой, но стоило ей оставить их – Курогане забыл её лицо моментально.
Музыка, кажется, играла теперь тише. Фай снова присел напротив него.
— Чудесная ночь, но она должна скоро кончиться. Главный зал закроют где-то, наверное, минут через двадцать. Этот закрывают чуть позже. Но пора потихоньку прощаться.
Напрочь лишавшемуся чувства времени каждый раз переступая здешний порог Курогане оставалось только поверить ему на слово.
— Мог бы хоть спасибо сказать за оказанную честь, – вдруг упрекнул Фай.
— А не много хочешь?! – возмутился Курогане, но немного смягчился и сбавил тон, когда парень спешно прижал палец к губам. — Ты просто сунул мне ту побрякушку и смылся. Да, кстати, это разве не жульничество?
— Не бери в голову, – отмахнулся тот.
Наверное, им и правда стоило попрощаться раньше, чем он омрачил бы этот в целом приятный вечер своим длинным языком. Курогане поднялся.
— На внешней территории есть одно место, – вдруг выпалил Фай. — Оно за зданием, если напротив входа повернуть налево и обойти его полностью: небольшой пятачок за каменной изгородью, на котором мы иногда тренируемся. Туда редко кто-то ещё суётся, хотя формально он ничейный и никем не охраняется. Я буду там завтра до обеда.
— А мне-то до этого какое дело? – буркнул Курогане.
— Просто мысли вслух. Ты, Куротан, что-то совсем неучтивый; наверняка, если ещё увидимся, сам ни за что не спросишь, как у меня дела. Только и остаётся, что самому за себя говорить, – весело прощебетал он.
Пустые слова ради слов: Курогане прочувствовал на зуб каждый оттенок их бессмысленности, продолжая всматриваться в те глаза, в которых одних стояло то, о чём парень на самом деле думал. Отвечая ими вновь, он, кажется всё ещё сидел там, повернув голову ему вслед, когда Курогане ушёл.