12 августа 2018
The Veils - iodine & iron
mimi wo sumaseba - country road
Чонгуку не особо нужна была помощь, но он всё равно позвал хёна. Отец поехал на работу за какими-то документами, за какими Чонгук не запомнил, важно было лишь то, что он задержится наверняка, потому что его точно не отпустят без прощальной вечеринки. И ещё им не нужно будет прятаться.
Тэхён был не впервые в доме Чонгука, или правильнее сказать, в месте, где они остановились с отцом. Хотя, если быть честным, то Чонгук уже успел привыкнуть к этому дому, да и к своей комнатушке: к облупившемуся по углам старому комоду у двери, нижний ящик которого заклинило, и какие бы усилия не прикладывал Чонгук, он не открывался; к плакатам со старыми японскими рок-группами на стенах; к календарю за прошлый год с ретро автомобилем на фоне цветущей сакуры, он был красивым – Митсубиси 1917 года (Чонгук прочитал название на самом календаре) и пейзаж за ним были нарисованы акварелью – и, наверное, поэтому его до сих пор не выкинули; к фарфоровым статуэткам, которые прятались за стеклянной дверцей шкафчика небольшой тумбы у окна и книжной полупустой полке там же. Как и полагалось, в его комнате был встроенный в стену шкаф с выдвижными дверцами, но вещи он там не хранил, хорошую службу ему служили его чемодан и тяжёлый широкий стул с округлыми подлокотниками. Стул был завален его футболками, джинсами и шортами, хотя, как только они въехали, он забирался на него с ногами и смотрел в окно, которое выходило как раз на зелёный склон холма. По большей части он не особо-то и вещи свои раскладывал по въезду в дом, но как-то так получилось, что там и тут находилось его, то, что он привёз с собой из Кореи. К вещам из дома добавилось и то, что он приобрёл здесь, в Йокосука. И, в общем и целом, нужно было решать, как всё вместить в его походный рюкзак и чемодан – сумок не прибавилось, а вот вещей – да.
Время с его дня рождения пролетело очень быстро, поначалу Чонгук очень напрягался, составил даже список того, что он обязан успеть здесь сделать, но каждый раз его планы нарушались, и он из-за этого очень расстраивался. Ему до последнего хотелось держать всё под контролем, отмечать удовлетворённо галочкой в блокноте смартфона строчки его плана и просто быть уверенным, что он ничего не упустил. Тэхён смотрел на Чонгука обеспокоено и, в конце концов, отобрал телефон у него и стёр этот дурацкий список. У Чонгука горело в груди от обиды, и не потому, что Тэхён-хён лишил его мнимой опоры под ногами, а потому, что время и вправду неслось как сумасшедшее. Он зациклился на этом: смотрел на хёна внимательно, выцепляя для себя новые и важные детали, и обнимал его, как в последний раз, словно один из них, стоит разорвать объятия, тут же исчезнет.
Чонгук стал запоминать почти каждую ночь свои сны – его измученное подсознание подбрасывало ему мешанину из переживаемых чувств, образов, которые его волновали больше всего, и страха упустить, не успеть. Часто он просыпался разбитым и с плохим настроением, а потом ходил молчаливый до обеда. И Чонгук, правда, пытался не сеять негатив вокруг себя, потому что знал, что Тэхёну тоже нелегко. Как бы тот не уверял его в обратном. Но, к сожалению, они были оба слабы перед простыми эмоциями.
Сегодняшний день был особо важен Чонгуку – завтра значился вылет. Он весь был на нервах, всё валилось из рук, даже умудрился порезаться, когда готовил себе завтрак. А ещё он не мог насмотреться на Тэхёна, который сейчас сидел, скрестив ноги, напротив него на полу. Он упирался позади себя руками, закрыв глаза. В комнате играла музыка. Песни были в большинстве своём на английском, потому что ни Чонгуку, ни Тэхёну, на самом деле, не хотелось вслушиваться в слова. Самым важным были звуки клавишных, ударных и струнных, а в одной из песен так вообще они выловили саксофон из ряда других инструментов, погружаясь в транс от той гармонии, что создал исполнитель. Чонгук придвинулся к нему ближе, пытаясь это сделать тише, хотя на самом деле это было бессмысленно, потому что они стукнулись коленями, когда Чонгук остановился. Он сглотнул образовавшийся ком в горле, шумно выдохнул, а Тэхён открыл глаза и улыбнулся: у Чонгука всё сжалось внутри, когда он разглядывал обнажившийся верхний ряд зубов, выделившиеся глубокие носогубные складки и поистине лисий прищур глаз. Он сжал кулаки и, зажмурившись на секунду, словно перед прыжком в пропасть, сказал:
— Тэхён.
Тэхён перестал улыбаться, нахмурил брови и с непониманием в глазах коснулся напряжённых до выступивших вен чонгуковых рук.
— Тэхён, — повторил Чонгук, вжимая голову в плечи. — Давай попробуем?
— Попробуем что? — голос хёна был холодный и даже грубый – он был незнаком Чонгуку.
Чонгук разжал кулаки, схватил порывисто руки Тэхёна, сжимая крепко пальцы, и посмотрел в его под неярким освещением угольные глаза.
— Ты знаешь. И я не говорю, чтобы до конца, ну… Просто я хочу чуть-чуть больше, понимаешь? Если нет. Я не знаю, как лучше сказать, извини. Я просто…, — Чонгук прервался, набирая в грудь воздуха, и выдыхая его с шумом, — Чёрт… Я хочу запомнить тебя лучше.
У Тэхёна было нечитаемое лицо. Он не двигался, ничего не говорил в ответ, дышал тихо. И с каждой секундой, что он молчал, дрожь, рождавшаяся где-то внизу живота, овладевала Чонгуком всё больше. Он вырвал руки из ладоней Тэхёна и закрыл ими своё лицо.
— Боже, хён, — промычал он,— забудь, что я сказал. Прости.
Чонгук подорвался с пола, спотыкаясь о собственные ноги. Ему срочно нужно было подышать свежим воздухом. Он вышел из комнаты, захлопывая громко дверь. Торопливыми шагами босиком направился к выходу из дома, открыл дверной замок, впуская вовнутрь уличный воздух. Чонгук сел на порожек, зачёсывая назад волосы. Он стал дёргать себя за пряди, испытывая лёгкую боль. Честно, он боялся, что всё испортил. Его затея с каждой секундой казалась ему всё глупее и глупее. Как жаль, что нельзя повернуть время вспять и исправить всё то, что он успел натворить.
Прошло наверняка меньше пяти минут, когда за спиной послышались осторожные шаги. Тэхён обошёл его и закрыл дверь. Чонгук пялился на его голые колени, не решаясь поднять взгляд, когда тот встал напротив него.
— Вставай, пойдём.
Чонгук стукнулся лбом о свои ноги, собрался духом и, не глядя на Тэхёна, поднялся. Он развернулся, собираясь пойти обратно в комнату, но его остановили, схватив за руку.
— Чонгук. Посмотри на меня.
Чонгук обернулся и несмело посмотрел в глаза Тэхёну. Тот был обычным, без тех непонятных эмоций, что заставили Чонгука разволноваться, и голос его тоже был обычным.
— Всё нормально, — сказал Тэхён.
Чонгук повторил:
— Нормально.
— Ты не передумал?
Он всю ночь об этом думал и решился, в конце концов, сказать, точнее, попытаться сказать. Больше всего его пугала возможная реакция Тэхёна. Чонгук ответил:
— Нет.
— Хорошо, — Тэхён сделал глубокий вдох, выдохнул и повторил, — хорошо.
Чонгук слабо улыбнулся и, когда Тэхён поравнялся с ним, переступив порожек, взял его поудобнее за руку и переплёл пальцы. Он шёл, словно в тумане – в животе было как-то пусто и сосало под ложечкой. Тэхён осторожно шагал за ним, пытаясь не спугнуть Чонгука резкими звуками.
— Волнуешься? — спросил он тихо.
Чонгук дёрнулся, сжал тэхёнову руку крепче, и дрогнувшим на первой гласной голосом ответил:
— На самом деле, да.
— Это нормально. Я тоже волновался, — произнёс Тэхён, — и сейчас волнуюсь тоже.
— Почему?
Тэхён мягко улыбнулся, обнажив во взгляде всю нежность и заботу, что он испытывал по отношению к Чонгуку.
— Потому что очень дорожу тобой, — сказал он, а затем, подумав секунду, продолжил, — я не сделаю ничего, чего ты был бы против. Если тебе что-то не понравится, в любой момент ты сможешь меня остановить.
— Хорошо, — на выдохе ответил Чонгук.
Тэхён сделал осторожный шаг к нему. Они стояли рядом с диванными плоскими подушками, которые, придвинув к стене, Чонгук использовал вместо стула или того же полноценного дивана. Чонгук по инерции дёрнулся назад, утыкаясь пяткой в одну из подушек. Он сел, утягивая за собой Тэхёна, который в свою очередь расположился между его разведённых коленей. Щёки Чонгука покрылись румянцем, а сердце билось, словно бешеное, отдавая силой кровотока в виски и затылок. Он сглотнул, когда хён приблизился к нему почти вплотную – его горячее дыхание знакомо ощущалось на губах. Чонгук несмело прикрыл глаза, вдыхая терпкий запах мяты и пряный ореховый. Он выделил их особо чётко из естественного запаха Тэхёна.
— От тебя сегодня по-другому пахнет, — прошептал Чонгук, — мятой и орехами.
— С утра экспериментировал с десертами.
— Вкусно получилось?
— Надеюсь, что да.
Чонгук открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, но Тэхён не дал, влажно коснувшись его губ. Внутри запорхали бабочки и защемило в груди. Чонгук ловил с закрытыми глазами чужое дыхание и полные чувственные губы. Тэхён всегда целовал его осторожно и нежно, едва касаясь и не позволяя себе большего. Но сейчас он положил свою большую ладонь на затылок Чонгука, цепляя пряди, чтобы наклонить его голову чуть назад и вбок. Он прижался губами сильнее и звонче, позволяя языку коснуться языка Чонгука. Тот вздрогнул от новых ощущений, приоткрывая рот шире. Тэхён стал шумно дышать через нос, целуя мокро и совсем, со стороны, не красиво. Но Чонгук этого не видел, он чувствовал жаркие и интимные прикосновения, заходясь внутренней дрожью.
Когда они разорвали поцелуй, губы Тэхёна, да и наверняка губы Чонгука, блестели от слюны, а рука, что поглаживала осторожно чонгуково бедро, переместилась на живот. Чонгук ощутил приятный жар, исходящий от ладони Тэхёна, и поджал живот, когда почувствовал, как приподнимают край его футболки. На обнажённой коже прикосновения были намного острее.
— Всё хорошо? — спросил Тэхён.
— Да, — Чонгук дышал часто и шумно.
— Снимем футболки?
Чонгук приподнял уголки губ в улыбке и кивнул. Тэхён привстал, стягивая футболку через голову. Он отложил её прямо на пол рядом. Чонгук повторил за ним. Они не в первый раз видели друг друга обнажёнными по пояс, только вот сейчас всё было по-другому. Чонгук оглаживал взглядом острые ключицы, размашистые плечи, жилистые руки и грудную клетку, которая мощно вздымалась от глубокого дыхания.
Тэхён снова приблизился к нему, целуя с нажимом так, что Чонгук завалился полностью на подушки. Они стукнулись зубами. И у Тэхёна вырвался тут же смешок, отчего Чонгук цепко ухватился за его предплечья, сжимая крепко пальцы. Тэхён прикусил его за подбородок в отместку и, пока Чонгук не опомнился, прижался мягко к его шее чуть выше кадыка – мурашками прошило до самых кончиков пальцев на ногах, которые Чонгук поджал. К горлу подкатывало, он дышал неравномерно, кажется, его руки прикипели к плечам Тэхёна, и он несмело переместил их на острые лопатки, медленно, с каждым новым поцелуем, опуская их ниже по спине. Чонгук нащупал пальцами ямочки на пояснице, огладил их, прижимая подушечки. У Тэхёна внезапно сбилось дыхание: он сделал два вдоха подряд, выдыхая после рвано. Чонгук, уловив изменения, снова повторил свои действия, прижимая пальцы и двигая ими чуть вниз и в стороны к бокам. У Тэхёна подогнулись руки, и он вжался бёдрами и пахом в Чонгука, который смотрел на него тем самым ошарашенным взглядом, каким он одарил его в их первую встречу под гравюрой с чёрным котом.
— Нэко-сан, — голос Тэхёна охрип, — будь осторожнее.
Чонгук облизал свои припухшие губы и, переместив руки, привстал слегка на локтях, уткнулся носом в тэхёнов подбородок. Он провёл им выше к скуле, ощущая шероховатость пробивающейся щетины и мягкость щеки после.
— Не хочу, — прошептал он.
Тэхён прижался лбом ко лбу Чонгука, закрывая глаза. Он сжал кулаки, втянул в себя шумно воздух и сказал:
— Ладно, нэко-сан.
На грудь Чонгука легла тэхёнова ладонь, заставляя того опять лечь на подушки. Тэхён смотрел ему в глаза ещё секунду, а затем двинул бёдрами чуть вверх, следя за тем, как Чонгук прикрывает веки и сжимает челюсть. Он чувствовал себя оголённым искрящимся проводом, каждое новое прикосновение Тэхёна вызывало резонанс в его сокращающихся мышцах, быстром ритме сердца и особо чувствительных участках кожи. Ему казалось, что вместо крови в его венах раскалённая магма – всё горело, обжигало. Он плавился, выпуская пар-дыхание, которое, вперемешку с редкими всхлипами, било по барабанным перепонкам, поражая весь контроль. Ладони Тэхёна мяли его, словно пластилин, а он в ответ продолжал исследовать его горячую спину и шею, вжимая пальцы так, чтобы полностью чувствовать напряжённость его мышц. На висках выступил пот, а лоб покрылся испариной, из-за чего мешающаяся чёлка стала влажной. Чонгук доверял Тэхёну во всех доступных смыслах, вслушиваясь в его шумное дыхание и горловой хриплый стон. Чонгук вдыхал носом его обострившийся запах, думал, что к концу и правда сгорит, потому что, начиная от его бёдер, которые уже слегка ломило, чувствительного паха от внутреннего давления горячей крови и заканчивая кончиками его ушей, распространялся пульсирующий жар. С каждой новой вспышкой он взбивал волосы на своём затылке рваными и порывистыми движениями головой по подушке и напротив силой движения Тэхёна, который всё время ходил по тонкой грани, пытаясь забрать себе всё, и в то же время не наглеть. Чонгук обнажал своё горло, выпуская наружу высокий стон, позволял трогать себя. Он поверил, что это одна из важных причин, почему возвращение в Корею не должно стать поездкой в один конец – Тэхён сжимал его в объятиях и говорил, проглатывая гласные, что любит.
-----
Чонгук справлялся, правда. Поначалу, конечно, он не мог найти себе место. Ходил по комнатам в доме, в котором вырос, словно чужой. А возвращение в школу было таким, будто он отсутствовал не каникулы и учебный месяц, а все два года. Его расспрашивали одноклассники о поездке в Японию, а он не мог нормально им ответить, потому что все значимые и яркие воспоминания об этой стране воплощал в себе Тэхён. Чонгук говорил сухо о климате, об архитектуре, о местной еде, думая при этом с трепетом о небольшом ресторанчике, который ютился на главной улице Йокосука. Одноклассники были разочарованы, когда Чонгук сказал, что жил не в Токио. Ему же было лучше от этого – меньше расспросов.
Он усердно готовился к экзаменам и выпуску, и так же усердно избегал Югёма, который, бывало, прожигал взглядом его удаляющуюся спину. Хотя на самом деле им нужно было поговорить – они не чужие друг другу люди. Чонгук чувствовал себя трусом в такие моменты. И нет, он не стеснялся Тэхёна или что-то вроде этого, он боялся того, что осуждением Югём попытается обесценить их отношения. Он всё так же продолжал говорить с мамой по скайпу, и теперь с Тэхёном, вид которого заставлял Чонгука чувствовать тоску. А их переписка, пожалуй, грозилась стать самой объёмной в жизни Чонгука. Но он не мог прекратить, и буквально засыпал в обнимку с телефоном и просыпался с ним.
Чонгук справлялся. По крайней мере, мысль о том, что его отец до сих пор не заподозрил ничего, а мама всё так же продолжала их шутливо ругать, заставляла его верить в это. С одной стороны было плохо, что он скрывал от родителей важную часть своей жизни, а с другой… Он был не готов открыть её. Не сейчас.
Главной головной болью Чонгука была идея, которая стукнула ему в голову во время полёта обратно в Корею. Он тогда суетливо обсуждал её с отцом, который был слегка удивлён шквалу чонгуковых эмоций – таким он видел его впервые. По приезде домой они ещё раз говорили об этом, подключая к их беседе и маму, которая задумчиво рассматривала нервничающего Чонгука. После нескольких таких бесед, идея Чонгука стала его главной целью – поступить в киотский университет на факультет филологии. Он подписался на обновления новостей нескольких программ для иностранных студентов – было бы очень неплохо выиграть грант, хотя его родители и сказали ему, что поддержат в любом случае.
Об этой цели Чонгук не сразу рассказал Тэхёну, а когда сообщил ему, они даже слегка поругались. Тэхён втемяшил себе в голову, что Чонгук совершает безумные подвиги, забывая про то, что будущее образование – важный шаг. Но Чонгук был упрям так же, как и Тэхён, и не желал уступать ему. В конце концов, пути назад уже не было, потому что Чонгук бросил все свои силы ради поступления в Киото.
Чонгук справлялся и не успевал ощутить на себе однообразность тянущихся дней, погрузившись в учёбу с головой. И только новогодние праздники стали для него одним из ярких пятен в этой веренице – он поговорил с Югёмом.
Разговор был тяжёлым для Чонгука. Они долго смотрели друг на друга, пытаясь прожечь взглядом. Отрицать очевидного не было смысла. Чонгук, в конце концов, признался, что, да, все догадки Югёма верны, хотя тому это признание уже и не нужно было – поведение Чонгука было красноречивее его слов.
— Я успел свыкнуться с этой мыслью, хотя вначале она казалась мне слегка безумной, пока я не понял, что ты никогда не был обычным парнем, который, ну, знаешь, мечтает и думает о тех же вещах, как и многие другие. Ты же всегда был где-то в своём мире. И я подумал, что в твоём случае это имеет место быть.
— В моём? — акцент, который сделал Югём, зацепил Чонгука.
— Извини, я пытаюсь быть тактичным до самого конца.
— Не надо быть тактичным, — Чонгук был зол, — просто скажи, что думаешь.
— Хорошо, — Югём сделал глубокий вдох. — Я не до конца понимаю тебя. Хотя это случалось и раньше, в смысле непонимание, но сейчас особый случай. Это для меня максимально странно. И я не осуждаю тебя, если ты подумал, но… Айщ, не знаю, как объяснить. Это слегка ломает мне мозг, окей?
Чонгук приложил ладонь ко лбу, тяжко вздыхая.
— Ты хотя бы шарахаться от меня не будешь?
— Шарахался от меня ты, а не я, — хмыкнул Югём.
Чонгук несерьёзно попытался пнуть его по ноге.
— А как бы ты себя повёл на моём месте?!
— Ай! — Югём увернулся в последний момент, отскакивая от друга как можно дальше. — Я вообще себя на твоём месте представить не могу!
— Проваливай.
— Нет, чувак, ты мне задолжал. Я уже чуть ли не как тюремный заключённый чёрточки не стал зачёркивать у себя в комнате, отсчитывая дни, сколько Чон Чонгук от меня бегает.
Чонгук закатил глаза. По крайней мере, Югём не смотрит на него, как на прокажённого и не пытается осуждать. Самые главные страхи, которые мучили его, оказались лишь его воображением.
— Я слышал, ты собираешься обратно в Японию.
— Ага.
Югём задумчиво почесал подбородок.
— Хотя бы не пропадай там, ладно?
Чонгук широко улыбнулся.
— Я буду приезжать на каникулах.
— С ним?
— С кем с ним?
— Не притворяйся дурачком, Чонгук. С этим твоим хёном.
Чонгук пожал плечами. У него было много планов, но он сильно не зацикливался на них. Единственное, что сейчас действительно имело значение – оказаться среди числа студентов киотского университета. Потому что тогда будут тысяча красных ворот в храме Инари, каменные лисы с карминовыми повязками на шее, небольшая киотская квартирка, бесконечное количество фотографий японского неба, смеющегося Тэхёна или задумчивого, когда тому опять приспичит поэкспериментировать с едой. Потому что, как он клялся отцу, ему нужно набраться опыта не под родительским крылом в их ресторане, где совершить ошибку не так страшно. И Киото, на самом деле, прекрасный город. А все эти их решения, что кажутся окружающим спонтанными, не что иное, как их окончательный и самый обдуманный выбор.
...А ещё Чонгук, наконец-то, в живую увидит этот его лисий прищур и трепетную улыбку. И пусть он сам будет безумным для всех остальных – это не важно, потому что его сердце умудрился обхитрить сам бьякко.