8 августа 2018

凛として時雨 - white silence

Jaymes Young - Moondust

Hurts - Illuminated

Они вернулись в Йокосука, и опасения Чонгука, что всё будет иначе, оправдались. Там, в лесу, они были одни, более свободны от всех людей и обстоятельств, что их окружают. По крайней мере, Чонгук полностью ощутил это на себе, когда с ним связалась дирекция школы, чтобы наладить его учёбу дистанционно. Вкупе ко всему добавился его отец, который с интересом расспрашивал об их поездке и намекал на то, что ему любопытно взглянуть на снимки, что сделал Чонгук за всё то время, что они с Тэхёном пробыли вместе в пределах Миуры. А там, на снимках, кроме пейзажей, был Тэхён, много Тэхёна глазами Чонгука. И ему самому было как-то волнительно вообще о них вспоминать, потому что всё это казалось ему жутко интимным. Такое родителям не показывают. Вообще никому не показывают. Это всё его, Чонгука.

И скрывать свои чувства, которые оказались взаимными, стало во много раз сложнее, чем тогда, когда Чонгук пытался с ними справиться. Хён не облегчал задачу. Это казалось Чонгуку сначала невозможным, но Тэхёна стало ещё больше. И нет, он не задыхался от этого, наоборот, стал жадным до всего, что касалось хёна. В голове карикатурно даже рождался образ его в облике Каонаси [1], который пожирал без остановки и просил ещё и ещё. И, как назло, в Чонгуке укрепилась мысль о мистическом происхождении самого Тэхёна. Когда он об этом сообщил ему, Тэхён долго смеялся. Это ли не уловка, чтобы Чонгук и дальше ничего не подозревал? Правда, он почувствовал себя глупым дурачком, когда хён, всё посмеиваясь над ним, предложил сыграть сценку в лесу из первых Сумерек.

— Скажи. Громко.

— Ой, хён, уйди!  

Но Тэхён не сдавался. Он драматично развернулся к нему спиной и снова заладил:

— Скажи.

Чонгук закатил глаза, вздохнул, прокашлялся.

— Ты – бьякко [2].

И, конечно же, в ответ послышался громкий смех. Тэхён смеялся так, что еле стоял на ногах, норовя опуститься на колени. Он обернулся к Чонгуку весь красный с влажными глазами.

— Чонгук-а, ты серьёзно? Почему бьякко?

О-о, Чонгук ожидал подобный вопрос.

— Потому что ты хитрый и юркий, за тобой тяжело угнаться. Я всё время перед глазами будто вижу кончик лисьего хвоста. И… Ты не злой.

— О.

— А ещё, — Чонгук неловко хмыкнул, — богиня Инари [3] спустилась с небес на белой лисе, сжимая в руках сноп колосьев.  

— И?

— И, ну, знаешь, белый лис и Инари – это достаток и плодородие, а ты будущий повар.

У них рождалась своя легенда. Более сложная и запутанная. Она незаметно вплеталась в их повседневную жизнь, делая каждый их шаг и решение особо важными, весомыми. И Чонгуку от этого становилось легче, потому что это всё означало, что ни он, ни Тэхён не совершили ошибку. Особенно он цеплялся за эту мысль, увидев на электронной почте письмо из школы – это напоминало ему, что вскоре Чонгуку придётся покинуть Японию, чтобы сдать экзамены и… Теперь он не хотел этого, не хотел возвращаться в Корею, в свой любимый город Пусан. Особенно остро этот вопрос встал в день его рождения – первый день осени.

В ночь на первое сентября он не мог уснуть. Вся постель была измята: одеяло утолкано в ногах, простынь куда-то съехала, из-за чего часть футона была не застелена, а подушка приняла такую неудобную форму, что на ней невозможно было лежать. И даже, если он наконец-то впадал в дрёму, пришедшие по новой мысли в голову выбивали всю сонливость из него, и он с раздражением открывал глаза. Так Чонгук промаялся до самого утра. Отец в его комнату зашёл рано, надеясь застать Чонгука врасплох и подложить небольшой подарок рядом с его футоном. Вот только он не спал, слышал каждый шаг, скрип половицы и стук, с которым отец приземлился рядом на колени. Чонгук упорно притворялся, лёжа с закрытыми глазами. Отец коснулся его лба своей шершавой ладонью, погладил по голове, шепча: «С совершеннолетием».

Чонгук поднялся с постели только тогда, когда услышал звук закрывающей двери в их доме. Ему было стыдно так врать отцу, но он бы по-другому не смог скрыть от него своего состояния. Рядом с футоном, на котором он пытался спать, лежал чёрный шёлковый сукадзян [4]. Он был неожиданно расшит золотыми, белыми и красными нитями, которые изображали цветущую сливу, японское солнце и гибкого кота. Чонгук провёл кончиками пальцев по спинке и рукавам, следуя рисунку. Он поднял бомбер на уровень глаз, из него что-то выпало. Чонгук ощупал складки простыни, находя там картонную карточку. Это оказалось приглашением на выставку одного фотографа, работы которого долгое время вдохновляли Чонгука. Выставка значилась в Корее в конце сентября. Означало ли это, что они вернутся с отцом домой намного раньше, чем тот предполагал?

Ему стало плохо. Так мало. Почему так мало? Почему всего месяц? На Чонгука накатило отчаяние – Йокосука и Тэхён-хён так крепко вросли в него, что ему казалось, кто-то совершенно безжалостный вырывает из него их, не понимая, что рвёт на части самого Чонгука.

Позже его поздравил Югём, обещая отдать подарок, когда тот вернётся. У Чонгука задрожали губы, и если с мамой он кое-как смог оправдаться тем, что очень скучает – а он и вправду скучал – и поэтому у него такое лицо, то с Югёмом не получилось.

— Эй, ты чего?

Чонгук зажмурился – самым худшим, по его мнению, изобретением человечества была веб-камера.

— Я кое с кем здесь встречаюсь.

— Это...это неожиданно.

Чонгук нахмурился.

— Я знаю. Прости, что раньше не говорил, всё было очень непонятно.

По ту сторону экрана раздался неловкий смех.

— Знаешь, я вот пытаюсь представить, и у меня просто не получается.

— Чего?

— Это вообще человек?

— Югём!

— Да, ну, а что?! Сколько тебя знаю, все вокруг для тебя были бесполыми существами, которые почему-то открывают рот и что-то говорят.

— Если бы было всё настолько плохо, то я бы не хотел их фотографировать, — возмущённо защищался Чонгук.

— А ты фотографировал людей?! — Югём в шоке прикрыл рот рукой. — Сколько невероятного я о тебе узнаю сегодня.

— Господи…, — Чонгук устало откинулся на спинку дивана.

— Так, кто это? — Югём снова сделал попытку.

Чонгук прищурился, взглянул в экран ноутбука, снова перевёл взгляд на потолок, пожевал нервно нижнюю губу.

— М-м, не думаю, что я могу тебе сказать.

Югём перестал веселиться и, постукивая задумчиво пальцем по столу, серьёзно протянул:

— А кому ты вообще можешь сказать?

— Никому.

У Чонгука было впечатление, что они с Югёмом поссорились, потому что дальше их разговор не клеился, и то шутливое поздравление, которое обрушил друг на его голову, забылось за переживаниями. Он совершенно не знал, что делать и как рассказать обо всём Тэхёну.

Он отключил свой смартфон, пытаясь хотя бы так спрятаться от окружающего мира. Его спасало только то, что у Тэхёна с самого утра были дела и освободиться он сможет только к вечеру, и, возможно, тот даже написал ему, улучив хотя бы минуту, поздравил, вот только Чонгук решил закрыться в себе по максимуму, переваривая, действительно, проблему.

Справлялся он с этим со всем внезапно за просмотром сериала, в котором часть главных героев оказались на маленькой космической «шлюпке», благодаря которой они спаслись с корабля. У них не было возможности включить двигатели, приборы жизнеобеспечения и подать сигнал бедствия, потому что те, кто напали на них недавно, всё ещё могли отслеживать выживших. На «шлюпке» кончался кислород, в образовавшейся команде возник конфликт, потому что они буквально были законсервированы в груде железа, и кто-то предпочитал быструю смерть от оружия, чем медленно умирать, до конца надеясь выжить. Ситуация была безнадёжна, намного безнадёжнее ситуации Чонгука.

Он наблюдал за разворачивающимися событиями напряжённо, выдыхая в конце облегчённо, когда у героев появился минимальный шанс на спасение. Чонгук подумал: «Если они выживут, то и я тоже».

За окном уже была темень, когда Чонгук услышал стук в дверь. Так делал только один человек – Тэхён, который почему-то предпочитал игнорировать дверной звонок. У Чонгука часто забилось сердце, и вспотели ладони. Он поднялся с дивана, закрывая ноутбук. Стук в дверь повторился. Чонгук на ватных ногах пошёл в прихожую, вытирая ладони о шорты. Он открыл замок дрожащей рукой и распахнул дверь. С улицы подул влажный ветер, принося с собой запах йода. Чонгук отступил назад, пропуская хёна внутрь дома.

Они молча стояли друг напротив друга, разглядывая в полутьме прихожей. Дверь Чонгук так и не закрыл, поэтому волосы Тэхёна шевелились из-за сквозняка, и из-за уличного фонаря создавался эффект ореола над головой. Тэхён протянул руку к чонгуковому запястью, поворачивая его так, чтобы внутренняя сторона ладони смотрела вверх. Он огладил большим пальцем его линии и достал из кармана брюк бусины, скреплённые крепкоскрученной нитью.

— Я прочитал. Инари была спасением для людей, когда в незапамятные времена случился великий голод. И изначально она спустилась со снопом колосьев злака, произрастающего на болотах, но это не было рисом. Только потом люди стали связывать эти «ине» с рисом. И я подумал, что это будет символично, — Тэхён надел на запястье Чонгука браслет. — Бусины сделаны из застывшей смолы, а внутри посевной рис и рыжий блисмус, который вполне мог быть тем самым злаком.

Всё время пока говорил Тэхён, Чонгук рассматривал его. Он не видел его выражение лица, но зато мог следить за движением губ. Глубокий тэхёнов голос, шелест листьев за дверью, далёкие сигналы машин, морское дыхание ветра и мягкий стук бусин друг о друга заколдовывали Чонгука. И если до того ему казалось, что время неумолимо давит на него своей скоростью свершения, то теперь всё застыло, подобно семенам риса и блисмуса в смоле. Чонгук сделал шаг вперёд, перехватывая ладонь Тэхёна, что всё ещё держала его за запястье, тяжело выдохнул и крепко обнял его.

— Спасибо, — Чонгук смял ладонями тэхёнову рубашку. — Это для меня многое значит.

Тэхён погладил его по спине, продвигаясь руками к плечам. Он отодвинулся, обхватывая ладонями лицо Чонгука.

— С днём рождения, — Тэхён улыбался своей фирменной улыбкой, которую Чонгук, на самом деле, считал самой красивой.

Он взял ладони Тэхёна в свои, переплетая пальцы, и, сократив снова расстояние, коснулся порывисто губ. В груди Тэхёна зародился звук, так и не обратившийся в слова. Он сжал руки Чонгука крепче и поцеловал его внезапно звонко в подбородок, а когда Чонгук дёрнул головой вверх, прижался к его шее прямо около родинки справа.

— С шеей у тебя отдельные отношения, да?

— М-м, то, что я так легко могу к ней прикоснуться в любой момент, означает, что ты доверяешь мне, — Тэхён прервался, заканчивая свой поцелуй на чонгуковых губах, — мне очень нравится это чувство.

У Чонгука защемило в груди, и он поражённо уткнулся лбом в тэхёново плечо. Он был не в силах объять в слова то, что испытывал. Этих чувств было так много, и они были такие разные и сильные, что у него дрожали колени. Разве можно теперь это оставить в простых воспоминаниях о Японии?

— Давай прогуляемся? — предложил внезапно Тэхён.

Чонгук в ответ согласно промычал. Он оставил Тэхёна в прихожей, чтобы переодеться. Единственное, что ещё ему нужно было сделать – включить наконец-то свой телефон. В конце концов, отцу он должен сообщить о внезапной прогулке, чтобы тот не волновался. Включённый смартфон показывал пропущенный звонок от Тэхёна, пару сообщений с рекламой и два от Югёма. Чонгук не хотел их читать и хотел одновременно. Он, зажмурившись, открыл конвертик. Сообщения были короткими, но Чонгук от них побледнел: «Я догадываюсь кто это. Тот твой хён, да?».

День рождения Чонгука становилось для него настоящим испытанием. Он повторил про себя: «Если они выжили, то и я тоже».

-----

Чонгук застыл, борясь с желанием подойти к парапету. Он искоса поглядывал на Тэхёна, припоминая его реакцию, когда он порывался подойти к обрыву, чтобы сфотографировать море.

— Хён?

— Ох, да, ты можешь подойти. Это безопасно до того момента, пока тебе вдруг не вздумается перелезть парапет.

— Мне не вздумается, — наиграно буркнул Чонгук.  — Пойдёшь со мной?

— Только чтобы тебе действительно не вздумалось, — хмыкнул Тэхён.

Чонгук дёрнул головой и, не дожидаясь Тэхёна, подошёл к краю крыши. К вечеру на город опустился густой туман. Далёкие фонари и цветастые вывески казались размытыми беспорядочными огнями, а луна – неясным замыленным пятном.

— Жаль, что в городе плохо видны звёзды. А сегодня ещё и туман, — уныло протянул Тэхён, который встал по правое плечо Чонгука, опираясь руками на парапет.

Чонгук задрал голову, вглядываясь в туманное марево, перевёл взгляд на город и сказал:

— Знаешь, город и туман сегодня справляются с этой задачей.

— В каждой ситуации плюсы, да?

— Просто не хочу расстраиваться по мелочам, — Чонгук опустил голову, замолкая.

Они смотрели вдаль. Тэхён сегодня был спокойным, очень спокойным. Все его движения были плавные и выверенные, Чонгук бы даже сказал, взрослые. Это был тот момент, когда разница в возрасте чувствовалась остро и играла не на пользу Чонгуку. Он чувствовал себя маленьким и глупым. Обманщиком. Как будто он пытался показаться с лучшей стороны, но не оправдал заявленных ожиданий. И этот взгляд с укором – он мерещился ему. Чонгук дотронулся до бусин браслета, перебирая их. Как оказалось, их держала шёлковая красная нить, скользкая и приятная на ощупь. Он поглаживал её каждый раз, когда отодвигал очередную бусину – это успокаивало его. И в очередной раз услышав ожидаемый мягкий стук застывших шариков смолы друг о друга, Чонгук произнёс то, что ему хотелось отчаянно сказать ещё на пороге дома:

— Хён, знаешь, мне нужно будет уехать.

— Знаю. Ты говорил об этом.

— Нет, хён. Похоже, что меньше чем, через месяц.

Тэхён тяжело вздохнул.

— Это когда-нибудь должно было произойти, верно?

— Хён.

— Всё будет хорошо, Чонгук-а.

Чонгук повернулся к Тэхёну, высматривая его эмоции. Но тот был спокоен. Чонгук опять не мог «поймать» его.

— Ты говоришь это, чтобы успокоить?

Тэхён бросил короткий взгляд на встревоженное чонгуково лицо, и потёр своё ладонями, а затем произнёс:

— Я говорю это потому, что так и будет.

— Но, хён?

Тэхён заключил Чонгука в объятия, сжимая так крепко, что тот даже двинуться не мог.

— Просто послушай меня, ладно? Я... Я совершал много ошибок. И был влюблён. Думал, что очень сильно. И скорее мне нравилось чувствовать это чувство, а не сам даже человек. Я цеплялся за него. И он, да, он плохо поступил. Но сейчас я понимаю, что мы мучали друг друга взаимно. И мои родители. Они... им пришлось через многое пройти, и мне тоже. Я ведь так боялся признаться им, особенно отцу. Ты даже представить себе не можешь, как сильно мы ругались. А я ведь упрямый, всё пёр и доказывал. И... и когда они поняли, что я снова. Чонгук, они поняли это раньше меня, понимаешь? Знаешь, что они сказали? Это важно. Они сказали, что ты хороший. — Тэхён прервался, переводя дыхание – все слова давались ему тяжело, и всё то спокойствие, что удивляло Чонгука весь вечер, рушилось о его дрожащий голос. — Я просто хочу сказать, что не буду на тебя давить. И в первую очередь буду учитывать твои желания, потому что это честно, понимаешь? Если... если я так же важен для тебя, как и ты для меня, то всё и вправду будет хорошо. Ты не один, просто помни это, ладно?

Чонгук молчал. В горле стоял ком, а глаза начало жечь слезами, которые он безостановочно смаргивал. Впервые, за долгое время, он позволил себе заплакать перед кем-то так беспомощно. Совершеннолетие – физическая и духовная зрелость. И так ли это? Как это понять? Как быть уверенным в том, что его решения имеют под собой достаточно веса, чтобы быть решениями взрослого человека. Хоть кто-нибудь когда-нибудь вообще в этом уверен?

— Хён?

— Что, Чонгук-а?

Чонгука успокаивала и давала какую-то опору под ногами возможность чувствовать уже привычный запах тэхёновых волос и кожи – густой и пряный, совершенно непохожий ни на чей. И жар его тела, который поначалу обжигал всегда прохладные руки Чонгука, тоже стал необходим.

— Я люблю тебя, — и эти три затёртых слова показались Чонгуку такими правильными и точными для того, чтобы сказать Тэхёну, что он тоже не один.