На дворе было утро. Я сидела на стуле, тихо наблюдая за мамой, которая металась между кофемашиной и плитой, на которой стояла сковородка с уже готовой яичницей. Она, как обычно, была полна сил и энергии, в отличие от не выспавшейся, уснувшей в половине второго, меня.

Кофемашина стихла, и на кухне установилась тишина, которую мама тут же разбавила вопросами:

— Чего такая грустная? Уроки-то хоть выучила?

— Выучила, — промямлила я, притягивая к себе кружку с кофе. Говорить о том, что долго не могла заснуть, потому что переживала из-за домашнего задания по литературе, я не стала. В конце концов, стыдиться рассказывать стихотворение не то что перед одноклассниками, но и перед учителем — это уже диагноз, если признаюсь, меня быстренько отправят к психологу.

— Бедный ты мой ребёнок, учёба только началась, а на тебя уже больно смотреть, — мама погладила меня по голове и, посмотрев на часы, сказала: — мне сегодня на работу пораньше, так что быстрее ложкой шевели.

Я, согласившись с ней, стала жевать энергичней, но силы кончились быстро, поэтому яичница осталась нетронутой, а всё то время, пока мама ела, пролежала на столе, и даже кофе не исправил столь плачевное положение.

В школу, как обычно, повезла меня мама, которая всю дорогу возмущалась по поводу моей нелюдимости, в который раз говоря, что что-то нужно делать с моей стеснительностью. Я только пожимала плечами, не став говорить, что я над этим работаю и перепробовала много методик, которые нашла в интернете, но пока результатов нет.

Когда мы подъехали к школе, я быстро попрощалась с мамой, поцеловав в щёчку, и чуть ли не на ходу выскочила из машины, потому что до звонка оставались минуты, а опоздания стояли на втором месте самых ненавистных ситуаций после уроков литературы, на которых нужно выходить перед классом и что-то рассказывать.

Первым у нас стояла биология, на которую я всё же опоздала, но, так как учительницы в кабинете не было, на моё появление никто не обратил внимание. Воспользовавшись свободными минутами урока, я достала учебник, чтобы ещё раз повторить материал по литературе.

Пол-урока учительница пропустила, поэтому тему мы проходили быстро и некачественно, упуская важные определения, которые, уверена, встретятся на проверочной, которую нам обещали на следующий урок.

Одно слово «литература» вызывало у меня дрожь, которую не получалось унять. Перед уроком я хотела подойти к учительнице и попросить рассказать на перемене, но посмотрев на неё издалека, эту идею я откинула. Виктория Викторовна, которая выглядела намного хуже меня, вызывала жалость, а моя вдруг проснувшаяся совесть, которая изо всех сил кричала о моём эгоизме, не дала мне подойти к ней и попросить потратить время перемены на глупую и стеснительную меня.

Помявшись у последних парт, я села за ту, что была ближе к окну. Моя новая соседка по парте была немногословна, поэтому, когда я, приготовившись к уроку, всё же спросила, можно ли остаться сидеть с ней, она кивнула.

— Ты пойдёшь на физкультуру? — вдруг спросила Агата. Я вздрогнула, за две недели учёбы мы разговаривали только один раз, даже не здоровались, а тут такой прогресс. Не поворачиваясь к ней, кивнула, но потом посчитала нужным дополнить:

— Придётся, — на этом наша беседа прервалась.

Спустя несколько секунд, прозвенел звонок, спасая от неловкости вмиг оборвавшегося разговора. Когда за последним учеником закрылась дверь, учительница встала, приветствуя класс, и разрешила сесть на места, сразу же диктуя задания, которое мы будем делать, пока одноклассники рассказывают стихи. Ничего сложного в написании конспекта я не видела, но, когда думала о том, что выйду перед классом, в голове образовывалась пустота, а слова, написанные в учебнике, не запоминались.

Свою фамилию я услышала не сразу, Виктории Викторовне пришлось повторить несколько раз, прежде чем я встала и на негнущихся ногах проковыляла к её столу. Руки дрожали, ладони вспотели, а страницы учебника, который я прижимала к себе для спокойствия, прилипли к мокрым пальцам, но я всё же начала рассказывать. Тихо и очень быстро, запинаясь, когда слышала шушуканье в классе.

Прослушав мой убогий лепет, учительница улыбнулась, и тихонько сказав:

— Я знаю, ты можешь лучше, — поставила в журнал четвёрку. Я, чуть не расплакавшись от счастья, поблагодарила её за потраченное на меня время и радостная убежала на место. Соседка по парте улыбнулась мне и поздравила, что никогда не делала, снова удивляя меня своим поведением.

Последним в расписании стоял самый ненавистный мной предмет — физическая культура. Я надеялась, что её отменят, учитель заболеет, не придёт на урок, поедет копать картошку на дачу, случится что угодно, но урока не будет. Как обычно, мои надежды рассыпались в пепел, когда из спортзала вышел новый физрук и открыл раздевалки, чтобы мы переоделись.

Дмитрий Евгеньевич стал новой темой для обсуждения у всей старшей школы, и ещё одной причиной, по которой я не хотела идти на урок. Прежним физруком был мужчина преклонных лет, которому можно было таскать освобождения по причине критических дней хоть каждый день, но к этому с таким идти было стыдно. К тому же, он уже отчитал одноклассницу, которая носила такие справки каждую неделю, а значит, этот приём уже недействителен.

Несмотря на его излишнюю строгость, общий язык с парнями он нашёл и, как показала практика, оказался добрым и понимающим учителем, который уже два раза за недавно начавшийся учебный год отпустил с последних уроков. Но сегодня был явно не такой день… Я, поприветствовав его кивком, зашла в раздевалку.

Здесь было душно, воняло дезодорантом и потом после прошлого класса. Было тяжело дышать, поэтому усевшись поближе к двери, я начала переодеваться, ожидая звонка на каторгу. Дмитрий Евгеньевич снова послушает парней и сразу после разминки скажет играть в волейбол, в котором я ничегошеньки не смыслю. Опять внимание одноклассников будет приковано к моей криворукой персоне, потому что я, видите ли, глупая и постоянно ухожу от летящего на меня мяча. Снова одноклассники будут спорить, в чью команду я пойду, и как обычно начнётся перепалка на тему «кому же в команду достанется Романова?».

Когда прозвенел звонок, мы дружно вышли из раздевалки и потопали в спортзал, чтобы построиться и ждать прихода учителя, при взгляде на которого мне становилось стыдно за своё существование.

Как только я встала в конец ряда около Агаты, которая снова не возражала насчёт моего присутствия, пришёл Дмитрий Евгеньевич. Учитель с нами поздоровался и, погоняв по залу, сказал рассредоточиться по всей длине зала для выполнения разминки.

Он сел на скамейку, открыл журнал, и повисла тишина.

— Разминку пойдёт выполнять… — я мысленно прочитала молитву, но, видимо, сегодня боги отвернулись от меня, потому что в следующую секунду прозвучало: — Романова Олеся.

Я, вздохнув, поплелась к скамейке, на которой сидел преподаватель, развернулась к нему спиной и поняла, что начала краснеть, потому что мой выход сопровождался издевательскими смешками одноклассников.

Учитель прервал их одним грозным:

— Тишина! — они замолкли, но мне легче не стало, — начинай, Олеся.

Пока Дмитрий Евгеньевич сидел сзади и, возможно, смотрел на меня, я не переставала думать, как выгляжу со стороны, поэтому постоянно натягивала футболку пониже, теребила её края и даже приняла решение сменить мешковатые спортивные штаны на что-нибудь менее балахонистое.

Когда разминка была проведена, меня похвалили и отправили обратно в строй, чтобы разделиться на команды для игры в волейбол. Во время деления, как и ожидалось, началась словесная перепалка, которую снова разрешил учитель, сказав:

— Романова, к Соболеву! — одноклассник тихо ругнулся, а потом уже громче сообщил остальным парням из команды:

— Опять мы из-за неё проиграем, — я закатила глаза и хотела уже собраться с силами и послать Соболева куда подальше, но за меня вступился другой одноклассник.

— Да заткнись уже, как будто ты мячей не пропускаешь, — сказать «спасибо» не успела, прозвучал свисток, и на нашу сторону полетел мяч.

Выдержки Соболева хватило ненадолго. Когда я в очередной раз увернулась от мяча, он распсиховался и, повернувшись в сторону скамеек, закричал:

— Пусть лучше Кравченко играет, а не эта…

Кравченко же его мнения не разделял, он лениво потянулся и спокойно сказал ему:

— Я без кроссовок, придурок.

— Разувайся и пошли играть, — лицо Соболева приобрело ярко-красный цвет, казалось, ещё немного и из ушей пар пойдёт.

— Отвали! не пойду я, — сказал последнее слово Кравченко и закинул ногу на ногу.

Учитель, который вернулся так кстати, сжал плечо разбушевавшегося парня и велел ему успокоиться, что, к великому удивлению, подействовало. Я, тоже вся красная, разозлившись, изо всех сил пнула мяч на сторону противников и уже хотела бросить всё и выбежать из спортзала, но сзади раздалось спокойное:

— Не злись… — подошедший сбоку физрук улыбнулся, и, посмотрев на журнал, который держал в руке, добавил: — моя девушка не должна быть нервной.

Он застыл, уставившись на меня, а я наклонилась, оперевшись руками о колени, и выпрямилась, сосредоточенно смотря на другую сторону площадки, пытаясь сделать вид, что ничего не услышала. Спустя несколько подач, после того, как он исчез из поля зрения, всё же набравшись смелости, непринуждённо осмотрела помещение, не забыв окинуть взглядом то место у двери, где всё время стоял физрук. Но его там не оказалось, угол пустовал.

Когда прозвенел звонок, я, смешавшись с толпой, вышла из спортзала. Раздевалки уже были открыты, но учителя видно не было, поэтому быстро переодевшись, я выбежала из школы и пошла к маме на работу. Времени подумать над произошедшим было достаточно, и, в очередей раз прокрутив всё в голове, я пришла к выводу, что это ненормально, говорить так ученицам, хоть и ради шутки.

Мама встретила меня с улыбкой и, спросив, как дела в школе, завела в свой кабинет, в котором мне частенько приходится её ждать.

— Сейчас ухожу на собрание, посидишь немного.

— Ладно, тогда сделаю домашнее задание, — мама уже собиралась выходить, но вдруг развернулась и подошла к письменному столу, достала оттуда книгу и протянула мне.

— В перерыв забежала в книжный, и смотри, что тебе купила, — яркая обложка тут же привлекла моё внимание, а повертев её в руках, поняла, что это руководство на тему «как избавиться от застенчивости, — потом скажешь, как успехи.

— Интересно… — протянула я, заглядывая на первую страницу, на которой красовалась огромная на полстраницы надпись: «как общаться с людьми…». Начало показалось мне интригующим, поэтому покивала довольно улыбающейся маме и принялась читать, напрочь забыв о том, что хотела сделать домашнюю работу.

— Так глядишь, и на автобусе домой будешь добираться, — ещё раз улыбнувшись мне, мама выпорхнула из кабинета.

Мамино «немного» растянулось на полтора часа, за которые я поняла, что советы из книги иностранной писательницы в России не работают, хотя там и было несколько интересных, которые я обязательно испробую. Когда собрание закончилось, я сказала маме, что это не такое уж и полезное приобретение, но она весело фыркнув, закатила глаза.

Приехали домой мы в начале седьмого, я, быстренько поев, села делать уроки, а после — думать насчёт прогула физкультуры, пара которой стояла завтра последними уроками. Брать постоянные освобождения не вариант, а о прогулах без весомой причины классная узнает сразу. Решение нашлось в боковом кармане рюкзака. Старая помятая справка, которую мне дали в прошлом году после простуды, казалась идеальным вариантом, и дата тут неразборчивая, можно с лёгкостью исправить на другую, что я и сделала.

Месяц прошёл быстро и практически незаметно. Дмитрия Евгеньевича я видела редко и издалека, мы даже здоровались, я легонько кивала ему, а он отвечал тем же, и тут же исчезал из поля зрения. Претензий по поводу липовой справки мне не выдвигали, да и никто не заметил бы, не спроси классная перед своим уроком:

— Как у вас занятия прошли? На физкультуре все были?

Тема физкультуры волновала ей больше всего, так как именно этот урок прогуливала половина класса. Одноклассники подтвердили, что всё хорошо, кто-то поделился радостью о заработанной оценки, а кто-то, повысив голос, сказал:

— Романова уже месяц на физ-ру не ходит, — одноклассники тут же затихли, переводя взгляд с Людмилы Алексеевны на меня, предвкушая взбучку, которая затянется на пол урока.

Сомнений в том, что сдал меня Соболев, не осталось, едва я посмотрела на его довольную физиономию. Моя гениально выстроенная позиция была с треском уничтожена…

На меня красноречиво посмотрели, выпучивая глаза, а я снова начала краснеть, потому что пялиться начали все.

— Людмила Алексеевна, у Олеси справка, — вдруг подала голос Агата, я поддакнула, думая, что всё обойдётся.

— Ага, на месяц, — Соболев рисковал быть забитым ногами где-нибудь в подворотне.

— Все справки должны храниться у меня, мне потом за ваши пропуски перед директором отчитываться. Где?

Я молча смотрела на свой пенал, если сейчас всё всплывёт, будет грандиозный скандал. Агата полезла в рюкзак, наверное, за моей справкой, которую я отдала ей месяц назад с просьбой показать учителю вместо меня. Кашлянув, привлекла к себе внимание одноклассницы, и как только она повернулась ко мне, помотала головой.

Агата не поняла намёка и продолжила искать листочек, из-за которого мне точно влетит, но… не нашла. Она повесила рюкзак на крючок и сказала:

— Олеся отдавала её мне, чтобы я показала Дмитрию Евгеньевичу, а я её потеряла, — Людмила Алексеевна пристально смотрела мне в глаза, как будто могла увидеть там правду о сложившейся ситуации.

— Да липовая справка!

— Мне стоит звонить в больницу и поднимать данные о приёмах и записи в медицинской карте?

— Нет, — всем стало понятно, что Соболев, которому я ничего и никогда больше списать не дам, оказался прав.

— Я позвоню маме, мы с ней поговорим, а к Дмитрию Евгеньевичу ты подойдёшь и отработаешь за каждый пропуск, — прозвенел звонок, и злая учительница сразу же закричала развалившимся на стульях ученикам: — встали!

Весь класс Соболева возненавидел в мгновенье ока, потому что географичка устроила устный и письменный опросы, к которым никто, кроме Агаты и некоторых личностей, не готовился. Одноклассники сидели как на иголках, постоянно смотрели на часы в ожидании звонка.

Когда спасительный звонок всё же прозвенел, они ринулись из кабинета. А я, уже получив угрозу о звонке маме, поняла, что ничего изменить не смогу, поэтому собиралась не спеша. Как только вышла за дверь, ко мне подошла Агата, я поблагодарила её за помощь и рассказала о моей искренней ненависти к спорту, которую она, кстати, разделила.

На остальных уроках я думала о двух вещах: как отомстить Соболеву, и что я скажу маме. После пятого — на сегодня последнего, — староста попросила подняться в двадцатый кабинет, чтобы Людмила Алексеевна сделала объявление. Идти к ней не хотелось, но два прокола за день допустить было нельзя, поэтому спустя минуту я уже сидела за партой и смотрела на жизнерадостную улыбку классной.

— Итак, дети, — торжественно начала она, — перед географией я была, мягко говоря, ошарашена, — красноречивый взгляд на меня, — и забыла сделать объявление. Двадцатого октября в школе будет проходить праздник осени. — Людмила Алексеевна развернула лист, который держала в руке, и начала читать: — от класса требуется команда из пяти человек, девушка на номинацию «Мисс Осень», визитная карточка: сценка или танец, — лист опустился на первую парту, и его тут же передали старосте, — девочки, надеюсь, вы справитесь сами.

«Девочки» радостно защебетали, уже начиная обсуждать праздник.

— Можете идти, — классная обошла стол, села на стул и, как только открылась дверь, напомнила: — присутствие обязательно, все приходят, чтобы поддержать класс.

Мне этот праздник был, как говорится, до лампочки. Ни участвовать, ни поддерживать класс, ни вообще приходить я не буду, проведу вечер, читая книгу.

Сегодня мама освободилась раньше, чем меня несказанно обрадовала, но вся радость испарилась, когда ей пришло смс от Людмилы Алексеевны о том, что она хочет с ней поговорить о моём поведении. После пронзительного материнского взгляда я рассказала ей всё, о чём раньше молчала. О полном невезении и ненависти к спорту, естественно, умолчав о настоящей причине ярого нежелания идти на уроки Дмитрия Евгеньевича.

Как только мы поели, мамин телефон зазвонил. Классная не заставила себя ждать. Пока длился разговор, я сидела как на иголках, обхватив руками колени, слушала, как поддакивает в трубку мама, и надеялась, что Людмила Алексеевна забудет упомянуть о моих плохих оценках по химии.

К моему удивлению, разговор закончился быстро, потому что мама, сказав «до свиданья», тяжело вздохнула и вернулась на кухню.

— Тоже мне проблема! Прогуливала физкультуру, — начала бурчать она, — ваша классная слишком далеко заходит с этой опекой.

— Вот-вот, я о том же.

— Но раз всё так получилось, нужно ходить, — мама села напротив меня, пододвигая к себе тарелку с борщом.

— Я поняла. Что она сказала-то?

— Поругала тебя, сказала, что обманываешь учителя, который недавно пришёл работать и ничего не знает, — Людмила Алексеевна снова преувеличила. Ещё в первую неделю учёбы я подслушала разговор одноклассниц, которые говорили о том, что Дмитрий Евгеньевич два года работал в каком-то лицее, а уже потом перевёлся к нам.

— Как похвалить, так — нет, а как накосила — так сразу к родителям. Так нечестно!

— Бунтарь ты мой маленький, — улыбнулась мне мама, — доедай и иди учить уроки.

Поцеловав её в щёчку, я сообщила, что наелась, и, радуясь, что наказание миновало, поскакала к себе в комнату.

Как выяснилось позже, обрадовалась я зря, потому что на следующий день меня всё-таки позвала для разговора Людмила Алексеевна. На этот раз она была в лучшем расположении духа, поэтому говорила спокойно, без криков.

— Ты подошла к Дмитрию Евгеньевичу? — классная выловила меня в коридоре перед вторым уроком и приказала поговорить с физруком немедля, а я, пообещав, что обязательно зайду к нему… к нему не зашла. Боялась, что опять начну краснеть, как только его вблизи увижу.

— Я после этого подойду, — жалобно проскулила, понимая, что уйти от разговора с ним не получится.

— Давай. Или мне тебя за руку вести нужно?

— Да я сама, правда.

— Ну-ну, я потом с ним поговорю, спрошу, что вы решили.

Я покивала и пошла на следующий урок, информация которого пролетела мимо ушей. Когда прозвенел звонок, учительница сказала, что всё, что сегодня проходили, будет на контрольной работе, которую, уверена, напишу на двойку, если мне никто не поможет.

Шестым уроком у нас ОБЖ, поэтому я, семь минут постояв в коридоре, медленно пошла к физруку, надеясь, что звонок на урок пробудит у учителя совесть, и он меня отпустит.

Подойдя к спортзалу, я спросила у выходящих из него, где Дмитрий Евгеньевич и, получив неудовлетворительный ответ, пошла к нему в каморку, где единственным источником света была настольная лампа. Немного приоткрыв дверь, спросила:

— Можно?

— Заходи, — кивнул мне учитель, не отрываясь от журнала. Я сделала шаг, чуть не задев плечом лыжи, но лыжные палки всё же свалила. Зачем их вынесли, для меня оставалось загадкой.

— Людмила Алексеевна сказала, чтобы я подошла к вам и поговорила об отработках, — выпалила я, всё ещё стоя у двери, чтобы быстро ретироваться, когда прозвенит звонок.

— Да, я с ней разговаривал… скажешь мне, почему прогуливаешь? — я зависла, перебирая все возможные причины.

— У меня ничего не получается, одноклассники смеются и вообще по мне больше умственный труд, — сказала чистую правду, но самая веская причина осталась не озвученной.

— Умственный труд, говоришь, — учитель встал, подошёл к шкафу, который занимал всю стену коморки, открыл его и, пробежавшись взглядом по стеллажам, достал книгу, — держи. — Он, сев на стул, протянул её мне, а я, нехотя сделав ещё один шаг, забрала… учебник по физической культуре для десятых и одиннадцатых классов.

Я разглядывала книжку, уже забыв про учителя. Не думала, что такие учебники существуют.

— Расскажешь мне семь параграфов на выбор, я поставлю оценки пропущенные дни.

— Да, спасибо, — пробормотала, открывая дверь.

— Не кусай губы, — вдруг сказал физрук, поворачиваясь к журналу, — болеть будут, — угукнув, быстро попрощалась и рванула на урок ОБЖ, звонок на который не услышала из-за громкого биения сердца, которое отдавалось в ушах.

В кабинете ОБЖ меня ожидал ещё один сюрприз. Одноклассницы уже выбрали девочку, которая будет представлять класс, а теперь они решали, какую «визитку» лучше сделать. Те, кто посещал курсы актёрского мастерства, предлагали поставить сценку, а танцовщицы — флэш-моб.

Я тихо пробралась на последнюю парту к Агате, которая подпёрла кулаком щёку, наблюдала за разворачивающейся баталией.

— Ну, и как тут у вас дела? — спросила я её, когда она повернулась ко мне.

— Как видишь — никак. Одни не хотят то, другие — это. Сейчас запланируют море всего, и останется наш класс без номера.

— А на чём пока остановились-то?

— Пока на танце, но мальчики танцевать не хотят, а девочек не хватает, — Агата тяжело вздохнула, — сейчас и меня приплетут.

— Надеюсь, меня трогать не будут…

От надежд Агаты ничего не осталось, когда староста решила — готовим флэш-моб! Я отказалась учувствовать в этом сомнительном мероприятии, ссылаясь на отсутствие танцевальных навыков. Соседке по парте же не повезло больше, у неё совесть в отличие от меня была, поэтому она не смогла бросить класс в трудную минуту.

Учитель на ОБЖ опоздал, поэтому обсуждения затянулись. В ходе спора было решено выступать в одинаковых костюмах, кои не у каждого были, поэтому они усердно решали, во что наряжаться. Пока одноклассницы обсуждали варианты, Агата снова вздохнула и откинулась на спинку стула.

— Олеся, ты одна идёшь?

— Ну, конечно, мне не с кем, — сообщила я. Идти вообще не хотелось, но раз классная сказала, то придётся.

— Может, пойдём вместе? — спросила она робко. Я сразу согласилась, обрадовавшись, что нашла-таки сестру по несчастью.

К празднику готовились усердно и, что удивило, сплочённо. Хореографию подобрали быстро и так же быстро собрали людей для выступления. В этом составе была и Агата, которая уговорила меня тоже посещать репетиции, чтобы её поддержать.

Суббота, в которую назначили мероприятие, приближалась. Агата всё больше переживала по поводу своей неповоротливости и неловкости, а девочки всё чаще назначали репетиции.

Я за время подготовки к мероприятию выучила шесть тем и с горем пополам успела их рассказать. Учитель вёл себя отстранённо, за каждый параграф, даже неправильно рассказанный, ставил пятёрки. Сегодня я решила подойти к делу ответственней: выучила текст полностью и готовилась рассказать его после шестого урока.

Когда я прошла к учителю, он как обычно проставлял в журнал оценки и отмечал отсутствующих, которых записывал на тетрадном листе. Подойдя ближе, стала разглядывать носки балеток и ждать, когда он освободится, чтобы рассказать параграф и больше не оставаться с ним наедине.

— Подожди минутку, — пробормотал он, сильнее горбясь над журналом. Я же продолжала жаться, глядя в пол, боясь поднять на него глаза. Прекрасно понимала, что избегать учителя, который ведёт три урока в неделю — это слишком, нужно что-то делать, бороться. В памяти всплыл совет из книги по психологии, которым я пользовалась весь день.

«Мысленно произносите «Вы мне нравитесь» во время зрительного контакта»*.

Я собралась с мыслями, вздохнула. Сейчас он повернётся, я улыбнусь ему, посмотрю в глаза и… вопрос мне задали совершенно неожиданно.

— Какой параграф будешь рассказывать?

Я подняла голову, посмотрела на него, открыла рот, чтобы ответить, но вместо числа у меня неосознанно вырвалось:

— Вы мне нравитесь…

Я поняла, что сказала не то, что хотела, когда Дмитрий Евгеньевич резко повернулся ко мне, с полураскрытым ртом удивлённо глядя мне в глаза. Едва учитель переставил ногу, чтобы встать, я, прошептав осипшим голосом «извините», выскочила из коморки. Было до слёз стыдно, а в голове образовалась пустота.

Единственным утешением были завтрашние выходные, но и оно разбилось о субботний праздник осени, на который я пообещала прийти Агате.