Чон ненавидит действовать по ситуации, потому что Фортуна любит доставать тузы из рукава в самый неподходящий для этого момент.

***

Груз ответственности, приобретённый совсем недавно, тяжестью давит на плечи молодого альфы и требует от него слишком много усилий. Чонгук тогда не догадывался о том, насколько сложно быть капитаном корабля, вести за собой людей и знать ценность их жизней, которые непременно нужно сохранить. Он не осознавал этого, но с готовностью вызвался, а теперь, сидя в каюте с ещё не выветрившимся запахом старого капитана, труп которого уже скорее всего до костей обглодали рыбы, альфе не по себе.

Хольмринг с первых дней выхода в море стал для Чонгука вторым домом, а команда — близкими людьми.

Все члены экипажа имеют за своими спинами разные истории, в каждой из которых есть место трагедии, личной драме. Все они, собравшиеся на борту этого корабля, что-то потеряли. Все они, смотря на постепенно исчезающий берег суши за кормой, бегут от чего-то. Их истории покрыты тайной, находящейся за семью печатями, а причина ухода в море у каждого своя, и едва ли они хотят делится этим.

Чонгук трёт переносицу, слабо морщась от головной боли, и переводит взгляд на треуголку, лежащую на скомканном покрывале чужой кровати. В сознании тут же вспыхивает дикое желание избавиться от предмета мебели: сжечь или просто выбросить за борт. Молодой капитан не суеверен, но более чем уверен, что у живых не должно быть вещей от мёртвых. Ему просто необходимо как-то отделаться от вещей покойника, насквозь пропитанных его же запахом, потому что иначе альфа точно сойдёт с ума в этой каюте, ведь будет чувствовать, что не один, а вместе с мертвецом. Начнёт ощущать трупный смрад, слышать глухой стук капель крови о дощатый пол и медленно сходить с ума.

Мысли беспорядочно мечутся внутри черепной коробки, и Чонгук просто не в состоянии вычленить оттуда что-то одно и сконцентрироваться. Ему бы взять себя в руки и изучить маршруты, составленные ещё до него, упорядочить их, отметить новые точки и задать Хольмрингу курс, но альфа продолжает сверлить карту пустым взглядом, пытаясь сосредоточиться. Чонгук уже видел смерть не раз и должен был привыкнуть к ней, но почему-то продолжает снова и снова прокручивать свой недавний поединок с уже мёртвым прошлым капитаном и чувствует металлический запах свежей крови.

Тихий, чуть натужный скрип двери звучит слишком громко, тут же отвлекая альфу. Он поднимает голову, встречаясь взглядом с вошедшим, и вопросительно приподнимает бровь.

— Если ты сейчас скажешь, что я должен был сначала постучать, я буду, как минимум, оскорблён, — с показушной серьёзностью проговаривает Тэхён, закрывая за собой дверь и подходя ближе к письменному столу. — Тут всё ещё воняет, — он морщится, с отвращением оглядывая каюту, — и как ты только здесь находишься.

— Можешь и не стучаться, — пожимает плечами Чонгук, хмыкнув, — а насчёт запаха… Понятия не имею, когда он выветрится и случится ли это вообще.

— Не думаешь выбросить все его пожитки да мебель, — предлагает альфа, подняв с кровати какую-то вещь и понюхав её, откидывает в сторону. — Нет, это просто необходимо сделать.

— Я и так собирался, — со вздохом соглашается капитан, а затем красноречиво указывает на карту, — но, как видишь, у меня и без этого дел по горло.

Тэхён понимающе кивает в ответ и берёт со стола карту, расправляя её в руках, и хмурится. Очевидно, что навыков прокладывания грамотных маршрутов у Хэйма не было от слова совсем. Штурман недовольно фырчит, возвращая пергамент на место, и скрещивает руки на груди.

— Не взваливай на свои плечи слишком много, — он выразительно смотрит на друга, — потому что в этом нет смысла.

— Я знаю.

— Разве? Не ты ли безвылазно заперся в своей каюте, пытаясь во всём разобраться?

— Тэхён, теперь я капитан, а это значит, что я несу ответственность за команду.

— Это работает в обе стороны, — качает головой альфа и кладёт руку на эфес сабли, — поэтому не забывай о том, что у тебя всё ещё есть мы. Экипаж экипажем, но у нас четверых нет никого ближе друг друга.

Тэхёну не требуется подтверждение его слов от Чонгука, поскольку он и так знает, что тот с ним согласен. Связывающая их дружба уходит своими корнями ещё в ранее детство, где два мальчишки нашли друг друга случайно, а после уже не смогли расстаться.

— Так или иначе, сейчас курс на Сан-Мигель. Понятия не имею, что Хэйм хотел там найти или сплавить, но и выбора у нас особо нет — провиант и чистая вода заканчиваются, а этот остров ближе всего.

— О, звучит, как первое распоряжение, — поигрывая бровями, произносит штурман, — не хочешь ли объявить это всей команде, капитан?

Предложение Тэхёна заставляет Чонгука нахмуриться. Выйти на палубу и объявить о курсе? Альфа облизывает губы, тратя на размышления несколько секунд. Так или иначе, он должен это сделать, и, чем раньше он начнёт, тем лучше.

Молодой капитан кивает брату, поднимаясь с кресла, и берёт со стола ножны с саблей, цепляя на пояс. Флисса тихо звякает, и этот звук действует успокаивающе.

Тэхён одобрительно хмыкает и, привычным жестом похлопав Чонгука по плечу, указывает на дверь.

— По глазам вижу, что переживаешь, — подмечает он и цокает языком, — а зря. Всё будет хорошо, в конце концов, у тебя есть мы. Так что давай, делай суровое лицо морского волка и покажи, кто здесь главный.

— Говоришь так, словно ты мой отец. Жуть.

— Ты как со старшими разговариваешь, мальчишка?

— Напоминаю, что мы одногодки.

— Это не столь важная деталь, — фыркает штурман, — иди давай, иначе я тут действительно состарюсь.

Чонгук в ответ лишь закатывает глаза, после чего распрямляет плечи и идёт к двери. Как только он её открывает, в лицо сразу же ударяет свежий морской воздух, резко контрастирующий с затхлым запахом капитанской каюты. Альфа сканирует команду взглядом, останавливаясь лишь на Намджуне с Хосоком, и обменивается с ними быстрыми приветственными кивками. Тэхён, вышедший следом, без слов напоминает об их цели, и молодой капитан поднимается к штурвалу. Встаёт около него, кладя руки на шлифованное дерево, и уверенно произносит:

— Курс на Сан-Мигель. Чем больше вы ленитесь, тем дольше мы на воде и тем меньше у нас припасов.  

Чонгук не преследует цели заставить команду бояться себя. Это пустое. Ему не нужен их страх — ему нужно их уважение. На одном лишь страхе далеко не уедешь, и прошлый капитан Хольмринга наглядный тому пример. В какой-то момент боязнь превращается в ненависть, которая после выливается в месть. Именно эта участь постигла Хэйма — его просто заставили заплатить за всё, что он сделал.

После нескольких минут, которые молодой капитан следит за кипящей работой на палубе, к нему обращается Тэхён, всё это время стоявший рядом с ним.

— Неплохо для первого раза, — он деловито кивает своим словам, — ещё немного практики, и всё будет просто прекрасно.

— Я не пойду по стопам старика, — говорит альфа, повернувшись к нему, — потому что все мы прекрасно помним, к чему это привело.

— Вот и правильно, — неожиданно для всех вставляет своё слово появившийся из ниоткуда Хосок, — потому что мне не хочется вновь участвовать в этих революциях, которые лишают меня драгоценных часов сна.

— Он хотел сказать, — со слабым осуждением в голосе произносит подошедший следом Намджун и отвешивает боцману слабый подзатыльник, после которого, правда, кладёт руку тому на плечи, — что твой выбор другого подхода к управлению экипажем действительно хорош и что мы поддержим тебя.

— Именно так, — кивает Чон и в ответ на подзатыльник тычет локтём в бок квартмейстеру, — а ещё можно было бы обойтись и без покушения на мою светлую голову.

— Я любя.

— Так, вы, — торопливо перебивает их Тэхён, взмахнув рукой в прекращающем жесте, — прекратите свои игрища хотя бы на сегодня. А желательно вообще занимайтесь ими тогда, когда никто не видит.

— Как дети малые, — с тенью улыбки на губах заключает Чонгук и фыркает на три возмущённых взгляда в свою сторону.

***

Воды неспокойны. Это ощущается каждым членом экипажа и давит на всех. Ночная тьма медленно рассеивается неторопливо поднимающимся на линии горизонта солнцем, которое тут же слепит глаза стоящего у штурвала капитана. Альфа щурится, невольно напрягаясь, и вглядывается. Через несколько он различает очертания корабля вдалеке. Грязно ругается себе под нос и моментально снимает с пояса подзорную трубу. Рассматривает с её помощью судно и не удерживается от ещё одного крепкого слова.

— Готовьте пушки и сабли! — громко командует капитан, и матросы удивлённо переглядываются между собой с немым вопросом во взгляде.

— Зачем это? — непонимающе спрашивает Тэхён, откидывая верёвку, которую держал до этого, на стоящую рядом деревянную бочку.

— Французский военный галеон на востоке. Сейчас почти полный штиль, ветер не поймаем, соответственно не уйдём. Разворачиваться тоже не вариант, поэтому встретим их радушно и начиним туши порохом. Согласны?

Экипаж отвечает не сразу. Альфы смотрят друг на друга, молчаливо принимая совместное решение, а потом по палубе раскатом грома ударяет боевой клич. Согласны, ещё как согласны. 

Пока команда активно выполняет поручение своего капитана, к Чонгуку, стоящему у штурвала, поднимаются друзья. Пересекаются хмурыми взглядами и красноречиво молчат.

— Ты уверен, что это единственный выход? — разрывает полотно безмолвия между ними Хосок и выглядит при этом непривычно серьёзным.

— А у нас нет других, — невесело усмехается в ответ Чон, — мы либо встречаем их наготове, либо нет. Либо побеждаем, либо идём ко дну.

— Смысла спорить нет, верно, капитан? — интересуется Намджун, поглаживая подушечкой большого пальца навершие эфеса своей сабли.

— Верно, поэтому готовимся. Вместе мы справимся.

Уверенность, с которой альфа произносит эти слова, заразительна, и уже через долю секунды остальные многообещающе ухмыляются. Кивают друг другу и расходятся по кораблю, намереваясь встретить гостей надлежащим образом. Таким, чтобы от тех остались лишь хладные трупы.

Надвигающееся начало бойни витает в воздухе искорками напряжения, заставляет кончики пальцев покалывать в предвкушении. Экипаж любит кровавые бойни, ведь те подпитывают одно из самых ужасных человеческих качеств — жестокость. Она подобна яду, который отравляет саму сущность, извращает её, уродуя до неузнаваемости. Стоит лишь единожды пойти на поводу у желания причинить боль, и потом уже не выйдет остановиться. Каждая крупица чужого страдания необходима внутренним демонам подобно дорогому наркотику, вызывающему слишком быстрое привыкание. Парадокс в том, что каждый человек по-своему жесток.

От предстоящей резни у Чонгука внутри скребётся дурное предчувствие. Почему-то кажется, что что-то обязательно пойдёт не так, и это отклонение от первоначального плана повлечёт за собой непоправимые последствия. Альфа тяжело вздыхает, крепче фиксируя ножны с флиссой и кобуру с кремневым пистолетом на поясе. Задерживается взглядом на треуголке с осколками чужого запаха и резко отворачивается. Пустое. Нужно сосредоточиться — тяжёлая голова в бою приведёт к скорой кончине, а не победе.

Выйдя на палубу, капитан тут же останавливается, пристально наблюдая за тем, как галеон в десятках ярдов от них поворачивается боком. Надо атаковать раньше.

— Заряжайте пушки, нападём первыми.

Оживление вокруг увеличивается в несколько раз, но альфе совершенно не до него. Обсидиановый взгляд неотрывно следит за движениями чужого судна. Чонгук, честно говоря, впервые ощущает себя так, словно он хищник, затаившийся перед нападением на свою жертву. От новых ощущений берёт легкий мандраж.

Первый залп корабельных орудий гремит с оглушительной громкостью — уши невольно закладывает. Капитан морщится, не двигаясь с места, и машинально кивает подошедшему сбоку Тэхёну. Ядра мажут по вантам, незначительно повреждая такелаж.

— Плохо, — комментирует Ким и даёт команду на перезарядку. — Ты уверен, что мы не успеваем уйти?

— Да, — альфа поворачивает голову, — пусть и можно рассмотреть частный случай, где мы всё же ловим попутку. Они сядут на хвост. Доплывут до Сан-Мигеля, если не разгадают наш курс раньше, и повяжут уже там. Проще потопить сейчас, чем разбираться с проблемами после.

Штурману остаётся лишь признать правоту друга и кивнуть в ответ. Суждения Чонгука логичны и весьма дальновидны, поэтому Тэхён не видит смысла продолжать разговор. Куда практичнее будет проверить трюм и работу экипажа там.

Капитан, оставшись в одиночестве, сводит брови к переносице. Ему совершенно не по душе сомнения друзей, поскольку те вселяют неуверенность и ему тоже. Сейчас нужно отмести даже крупицы опасений в стороны и собраться с духом, потому что Чонгук ни черта не знает о численности экипажа противника. Что, если их намного больше? Баланс сил и без того явно нарушен. Альфа лихорадочно пытается просчитать все возможные варианты развития событий, прекрасно понимая, что это просто невозможно. Чон ненавидит действовать по ситуации, потому что Фортуна любит доставать тузы из рукава в самый неподходящий для этого момент.

***

Гул бойни вокруг напоминает Чонгуку самый настоящий хаос. Капитана затягивает в эпицентр, но он не может сказать, что это как-то его расстраивает. Лица французов мелькают размытыми картинками, а руки уже, как кажется брюнету, покрыты чужой кровью до локтей. Пиратов не учат фехтованию или тактике ведения боя, они учатся этому сами. Проходят через десятки сражений, которые оставляют на них шрамы, лишают чего-то. Никто не жалуется, потому что каждый понимает, что такова плата за сохранённую жизнь.

Чонгук брезгливо морщится, когда чья-то кровь попадает в приоткрытый рот, и тут же сплёвывает её, вытирая уголок губ потемневшей на несколько тонов рубашкой. Переводит сосредоточеный взгляд в сторону и цепенеет. На него полными презрения и отвращения глазами смотрит не кто иной, как собственный отец. Альфа теряется, совершенно не ожидав подобного развития событий, и отмирает лишь после того, как старший вскидывает свою шпагу, стремительно идя в его сторону.

Сын против отца? Или же отец против сына? Есть ли в этой схватке правые и виноватые?

Первый выпад. Лязг стали о сталь звенит оглушительно. Внимание капитана всецело концентрируется на противнике, а пальцы сводит судорогой.

— Ты просто омерзителен, Чонгук, — в перерывах между ударами ядовито выплёвывает офицер, — сбежал из дома, чтобы стать этим? Каким-то жалким пиратом? Ты променял будущее, которое я готовил для тебя, на это?

— Омерзителен здесь только ты, отец, — рычит в ответ Чон, отбивая саблей шпагу. — Какое, чёрт возьми, будущее? Да тебе плевать на меня, ты просто хотел, чтобы я был твоей копией, тупой марионеткой, которой можно манипулировать, как тебе вздумается. Разве я не прав?!

Самообладание даёт слабину под воздействием эмоций, бьющих через край. Медленно трещит по швам от хаотичных мыслей, мечущихся в черепной коробке.

— Заткнись, глупец. Ты ничего не понимаешь, и твоя глупость привела тебя к этому. Ты просто не достоин жизни, которая была дарована тебе.

Альфа обманным маневром отвлекает внимание оппонента, создав видимость использования пистолета. К своей неосторожности, Чонгук ведётся и лишь в последний момент понимает свою ошибку. Но уже поздно. Его отец замахивается, и лезвие шпаги молниеносно вспарывает судорожно вздымающуюся грудь молодого капитана. Брюнет давится воздухом, отступая назад, и тщетно пытается остановить кровотечение, давя ладонью на рану. Ему неизвестно, насколько глубок порез, единственное, что волнует сейчас альфу — одержать победу. Чон стискивает челюсти, до побелевших костяшек сжимая в руке эфес флиссы, и игнорирует частично поплывшую картинку перед глазами. Решительно ломится вперёд, рассекая саблей воздух рядом с чужой шеей.

— Даже не пытайся, это конец, — открыто насмехается над ним офицер, оттесняя к перилам. — Твоё место на дне морском, Чонгук. Пусть пучина поглотит тебя.

Старший выбивает саблю из его рук одним точным ударом. Та с глухим звоном падает на палубу, и Чонгук остаётся безоружен. В последний момент вспоминает о пистолете на поясе, но не успевает его достать — отец реагирует раньше. Перила за спиной капитана коротко хрустят под давлением и ломаются. Несколько секунд свиста в ушах, всплеск и темнота.

Умиротворение расползается по телу, расслабляет напряжённые мышцы и сулит такой необходимый отдых. Альфа близок к тому, чтобы отдаться этому ощущению полностью, потому что этот долгожданный комфорт слишком сладок.

Лихорадочный вздох и хаотичные попытки уцепиться руками за что-нибудь. Чонгук видит всё слишком размыто, глаза щиплет от солёной воды, а лёгкие и рану адски жжёт от воды. Альфа тонет, и это похоже на убогую шутку: тонущий пират? Капитан руководствуется чистыми инстинктами, стремится выжить с таким рвением, что впоследствии ему самому станет не по себе от воспоминаний об этом.

Брюнет всплывает, громко откашливаясь, и не может понять, как ему это удалось. Плещущееся в крови желание жить никуда не уходит, наоборот разжигается подобно пожарищу. В Чонгуке просыпается чудовищная злость и жажда отмщения. Он озирается по сторонам, находя взглядом канат. Усмехается и плывёт к нему. Пришло время вернуться в пекло.

Пропажу друга замечают все трое. Одна догадка хуже другой, но сомнений в том, что Чон трагически погиб почти нет. Альф топит безграничная ненависть к каждому, кто есть на этом корабле, но больше всего к самим себе. Они ведь не уследили и не успели помочь, а теперь остались без брата. Галеон и его экипаж будут уничтожены, просто стёрты с лица земли.

Чонгуку довольно сложно дышать, но этот дискомфорт быстро теряет свою значимость. Брюнет взбирается по канату всё выше и выше и наконец хватается за уцелевшие перила. Подтягивает своё тело и вновь оказывается на палубе. Замечает свою флиссу и тут же поднимает её. Пора платить по счетам.

С волос и одежды на доски капает вода, перемешанная с кровью, пока капитан неторопливо идёт в сторону отца. Сейчас вокруг уже не так оживлённо, ведь бойня подходит к концу, но ни один француз не поднимает шпаги в его сторону. Тэхён, очень скоро заметивший брата, уже хочет сорваться к нему, но останавливается Намджуном.

— Присмотрись к нему, — коротко произносит квартмейстер, сжав плечо Кима, — он другой.

Сначала штурман хочет спросить, что за чушь тот только что сказал, но потом всё же решает сделать так, как сказал старший. Неверяще вглядывается в лицо друга и не двигается с места. Чонгук выглядит чужим, его взгляд пугающе горит адским огнём желания убивать, а багровые разводы на рубашке и побледневшая кожа заставляют сомневаться в том, что перед ним живой человек.

Вот только капитан вполне себе живой и жаждет мести, которая вот-вот будет совершена. Подойдя достаточно близко, он поднимает руку с саблей, направляя её в сторону отца, и громко произносит, чеканя слова:

— Время расплаты, — старший оборачивается на звук голоса сразу же. Его глаза расширяются от удивления с примесью испуга, но он быстро берёт в себя руки, обнажая свою шпагу.

— Это невозможно! Ты должен был умереть, какого чёрта ты жив?!

— Надо было перерезать мне глотку сразу же, — выплёвывает в ответ Чонгук, и обсидиановый взгляд секундно блестит подобно острию клинка на солнце, — потому что, обрекая меня на смерть от моря, ты допустил серьёзную ошибку. Я вернулся из самой пучины, заключив с ней сделку, платой в которой являются человеческие души. Твоя будет первой.

От интонации капитана веет могильным холодом, и офицер непроизвольно передёргивает плечами в попытке избавиться от этого ощущения. Человек перед ним не должен быть живым. Альфа уверен, что такое состояние несовместимо с жизнью. Как это вообще возможно? Чонгук должен был утонуть, захлебнуться и сдохнуть. Тогда почему он сейчас стоит перед и смотрит так, что у старшего капли холодного пота бегут по спине? Ему, офицеру с десятком сражений за плечами, не по себе от собственного сына.

— Ты умрёшь от моей руки, Чонгук. Никакие хвалебные речи не помогут тебе избежать этого. Не зарекайся о душах подобно самому дьяволу, коим ты не являешься.

— Поверь мне, — вкрадчиво произносит Чон, делая несколько шагов навстречу, — именно им я и являюсь. Сейчас я наглядно покажу тебе, почему.

Старший не успевает ответить, отбивая чужое лезвие в сторону собственным. Вынужденно отступает, уклоняясь от очередного удара по диагонали, и не понимает, откуда в младшем столько энергии. Слишком много думает о том, как тот смог выжить, и отвлекается, пропуская удар. Клинок глубоко входит в бок и, кажется, проходит насквозь. Альфа шипит от боли и вскрикивает, когда Чонгук с силой давит на эфес и ведёт клинком поперёк живота. Офицерская униформа стремительно багровеет, а лицо капитана остаётся непроницаемым.

Альфа рывком выдёргивает флиссу из чужой плоти с характерным хлюпающим звуком и подходит к отцу.

— Дорога в ад не будет короткой, — сообщает он и, вынув пистолет из кобуры на чужом поясе, приставляет к груди, снимает с предохранителя и спускает курок.

Неверие в чужом взгляде, поразительно похожим на собственный, вызывает странную смесь эмоций. Чонгук отворачивается, откидывая бесполезное оружие в сторону. В голове туман и отголоски недавнего выстрела. Альфа не сожалеет — он чувствует лишь мрачное удовлетворение, растекающееся по венам ядом. Механизм запущен окончательно.

Порез на груди пульсирует и жжётся, а кровь из него впитывается в и без того мокрую одежду, и та неприятно липнет к телу. Чонгук оглядывает палубу, скользя рассеянным взглядом по лицам своих людей и горстке французом, по губам одного из которых каким-то образом прочитывает испуганное «Морской Дьявол» и усмехается. Сталкивается с обеспокоенным Тэхёном глазами и слабо кивает головой, чувствуя резко накатившую на всё тело смертельную усталость.

Последнее, что он помнит — испуг, отразившийся на лице Кима.

***

— Не перестаю удивляться тому, что он вообще пережил это, — словно сквозь толщу воды звучит чей-то голос.

— Мы тоже были удивлены, но Чонгук выжил. Он ведь поправляется?

— Да, но придётся полежать ещё пару недель. Задело существенно, повезло, что не повредились кости, а вместе с ними и органы.

— Везунчик.

— Не то слово.

Голоса стихают, и капитан вновь проваливается в беспамятство, отдающее запахом трав и морского бриза.

Из сонной неги вырывают прикосновения к груди, и Чонгук лениво шевелится, пытаясь поднять руку. Открывает глаза, тут же натыкаясь на вопросительный взгляд незнакомца.

— Добро пожаловать обратно, — хмыкает тот, — я Эмиль, местный лекарь.