Расположившись в тесной комнатушке рядом с лестницей в подвал, Берт навёл ревизию карманов. На жесткую лежанку упала перевязь с тяжёлыми медными пряжками и короткий меховой плащ на простой фибуле. Он вполне мог продать это, если придётся совсем туго. На дне кошелька потерялась пара долей медью. Хватит на неделю-другую на хлебе и воде. Если те не подорожали до золота. Под подошвой была зашита серебряная пластинка, где-то на долю, но и на такие деньги ему не купить оружия, кроме топора, да коня, даже старого и больного.

Звон колокольчика возвестил об обеде, и Берт поднялся с холодных простыней своей новой постели. Хоть в хоромах наместника и гуляли сквозняки, он скинул подбитый мехом кафтан, оставшись в рубахе и шерстяной безрукавке. Скромная вышивка на одежде давала понять, что на роду ему написано быть охотником, то бишь скакать по лесам, добывая дичь и избавляя окрестные деревни от чудищ. Только вот незавидная судьба у охотников, пусть и княжеских: любит пряха-судьба позабавиться с ними. Так дед кончил в лапах медведя, отца приворожила болотная ведьма, а он потерялся в глуши.

И ведь не оставил кровиночки, не родил отпрыска, что продолжил бы дело. Даром, что уже перевалило за четвёртый десяток — полжизни прожил, а не женился. Берт поморщился, туго завязывая ремень. Всё было как-то не до девок, вечно в разъездах, только войну отыграли, а где там жену-то искать… На редких привалах одни шлюхи, на худой конец безусые рекруты. Вот сгинет он в этих Озёмках, и конец роду.

Общая зала похорошела, стоило зажечь больше огней. Девушки разносили брагу в кружках, вырезанных в форме боевых кораблей. Такие не бывают здесь, в мирном рукаве Геанны, где люди не боятся покатых бортов, украшенных круглыми щитами. Берт зачерпнул из неё разукрашенным рогом, поднял над собой, выливая в рот.

Наместник был здесь, но будто и не был — витал в облаках. Сидел в большом для него кресле под сенью рогов, глядел в пустоту, подперев рукой подбородок. Струйкой молока с каплей крови на воротнике выделялся из тёплого полумрака своей залы, как неродной.

— Ой, ваше здоровье, ваше здоровье, господарь Илланс, — охал пригревшийся Язок, поглощавший запасы за обе щёки и за шиворот. — Всегда бы такие приёмы устраивали, цены бы вам не было!

— Скажешь, тут не всегда так кормят? — усмехнулся Берт, уже предвидя ответ стража. А звали-то наместника по-простому, без прикрас: Илланс. Может, и вправду бастард.

— Так ведь дороги перекрыты, бабы на поле выйти боятся, — пожал плечами Язок. — Сидим тут как в осаде, скоро свои ремни жевать начнём. Вашество, господарь Илланс, соизволил погреба перевернуть, чтобы всё достойно было.

— Польщён, — склонил голову Берт, когда наместник поворотил нос в сторону говорливого сторожа.

— Не для тебя, охотник, а чести ради. Не падать же в грязь перед Кесгерленом, — фыркнул Илланс.

Берт едва не поперхнулся: только что он был готов воздавать благодарности заезжему охотнику, а сейчас ведёт себя так, будто мечтает выставить его за порог. От любви до немилости у эйлэ один шаг.

— Стало быть, вы верите, что я вернусь? — Берт оставил попытки перехватить взгляд, блуждающий по резьбе колонн.

— Не вернёшься, так хоть не расскажешь Зверю, что мы голодаем.

Берт нахмурился. Вот он, настоящий эйлэ, о нраве которых слагают баллады — с голоду загнётся, а не выдаст своей слабости. И о чём думал Тёмный, посылая такого в маленький город? Ему бы жалобы строчить, выписывать у князя людей да продовольствие, а он изложил в трёх строчках, дескать, страдаем от зверя, ждём умельцев по части чудовищ.

— А откуда вы взяли называть то чудо Зверем?

Илланс безразлично взглянул в его сторону, но жилка на шее дёрнулась, выдавая напряжение. Берт затаил дыхание, боясь, что разозлил наместника. Но тот едва оттянул уголок рта, насмехаясь.

— Что народу привиделось, то и записал. Не думаешь же ты, что я сам его видел? Нет, нам на глаза Зверь выставляет только свои творения, — его голос стал тише, всё ещё не поддаваясь акценту. Мало какие остроухие могут отчётливо произнести череду звонких согласных, а этот мог. Язык плотно танцевал по нёбу, как у лучших глашатаев, и охотник не ждал такой силы и уверенности от тонкого горлышка. — Развороченные тела, развешанные по деревьям потроха… Скажешь, тоже колдовство?

Берт кашлянул, склоняя голову:

— Я видел отметины когтей. Они могли принадлежать медведю или азуру.

— Снежные барсы не спускаются с гор, — отрезал тот, делая замысловатый жест рукой, будто отгонял назойливое насекомое. — Более того, я могу поклясться на крови, что внутренности нескольких жертв были уложены в правильную спираль. Это явно не барс и даже не медведь, а нечто куда более… опасное.

Язок, до этого молча поглощавший кушанья, воззрился на хозяина с изумлением.

— Тебя с нами не было накануне, — напомнил Илланс. — А с тех, что видели, я взял слово молчать. Не к чему поднимать панику.

— Это все приметы? — с недоверием прищурился Берт. Наместник хранил молчание, катая за щекой шарик из сырого теста, когда наконец покачал головой.

— Оставьте нас.

Слуги с сомнением покинули зал, переговариваясь и оглядываясь. Первый раз слышали такой приказ, подумал Берт. Чего же такого скрывает этот эйлэ, что негоже слышать посторонним ушам…

И тут холодок забрался под шиворот. Если сейчас прозвучит какая-то тайна, так просто его уже не отпустят за стены. Может статься, что после того, как он это услышит, не сможет никому ничего рассказать. Уездные правители славились безнаказанной жестокостью. Некому нести весть из такой глуши. А то, как эйлэ расправлялись с пленными, слышал весь юг. Потому и немного было тех, кто вышел против разношёрстной, но по большей части остроухой армии Тёмного.

— Хочу тебе кое-что показать, охотник. Подойди.

Берт послушно встал со скамьи, прошёл через залу вслед за ним. Тот обогнул кресла и поднёс сорванный со стены факел к гобелену. Держа огонь на расстоянии, чтобы не опалить вышивки, и одновременно близко, чтобы разглядеть рисунок, он отодвинул занавески от полотна.

— Бывший наместник ушёл в лес, — невесело усмехнулся Илланс. — Оно и немудрено. Каждый день сидеть в рогатом корыте, чувствуя за спиной это…

Берт ещё не поднялся по ступеням, но уже приостановился в изумлении, смешанном с противным липким страхом. На полотне изображались двое — мужчина и женщина в старинном богатом одеянии. А рядом с ними, со стороны мужчины, там, где на полотно ниспадала глухая тень, было вышито уродливое создание.

Напоминающее облезлого пса, небольшое и худощавое, оно скрючилось на краю картины и глядело на зрителя искоса, смышлёными человеческими глазами цвета старой крови. Берт поёжился: в зале гуляли сквозняки.

— Я скажу даже больше, охотник, — наместник затушил факел в медной чаше, нетерпеливо задёргивая занавески в тёмном углу. — Все до единого жители Озёмок утверждают, что на полотне ничего нет.

***

Вот уже третий день Берт просиживал в подвале поместья, связывая верёвками железные дуги. Капканы разной величины, сети и удавки заполнили помещение, освещаемое двумя факелами. Из памяти всё не шёл уродец на гобелене. Откуда видел его вышивальщик и, что более важно, достоверно ли передал. Ведь может статься, что это именно тот Зверь, который бродит в округе. Но было ещё что-то, не дававшее Берту покоя. За существом даже на полотне тянулся колдовской след, раз люди в упор не видели его. Но наместник увидел, и он, Берт, тоже. Чужакам изволил показываться. Что бы это значило…

Дверь в подвал скрипнула, приоткрылась. По лёгким шагам на лестнице Берт вмиг узнал гостя и встал, отряхиваясь от пыли и копоти.

— Чем могу служить, вашество? — склонил голову охотник, следя за тем, как на краю его зрения плывёт светлый край расшитого одеяния.

— Я просто хотел взглянуть, чем ты занимаешься, — тихо ответил Илланс, проходя вглубь подвала и ведя ладонью по дуге медвежьего капкана. — У тебя достаточно инструментов?

— Нет, всё подручными средствами, — Берт поспешил убрать от хрупких запястий готовую сомкнуть зубья конструкцию. — По старинке…

— Вот что, я тут размышлял о нашем Звере… Есть у тебя, куда присесть?

— Подождите, — охотник выдвинул свой табурет и снял кожаный фартук, постелил на сидение изнанкой, чтобы светлые одежды не замарались.

Илланс опустился перед ним и закинул ногу на ногу. Берт понял, что стоит перед правящей персоной и пожалел, что не принёс второй табурет. Поэтому скрестил ноги и плюхнулся на досчатый пол.

— На юге все такие… м-мм… самоотверженные? — оттянул тот уголок рта.

В тусклом свете его кожа показалась ещё белее, и Берт отметил, что среди людей мало таких правильных, будто бы выточенных из мрамора лиц. Отвёл глаза, чтобы его поведение не сочли оскорбительным. Илланс не носил оружия, но мало ли что взбредёт в светлую голову эйлэ… Разглядывать наместника было неуместным, даже если тот желает, чтобы им любовались. Вон как глаза подводит, остриё алой стрелки можно продеть в игольное ушко.

— Смотря как давно вы на юге, — пожал плечами охотник. — Здесь люди простые, но и в помощи никогда не откажут. Может, вы и принимаете нас за неотёсанных варваров, да не правы будете. Мы за своих стоим.

— А ты знаешь историю не по байкам, да? — Илланс поставил локти на колено, скрещивая руки, наклоняясь к нему как цапля за лягушкой. Косы выползли из-за плеч, коснулись пола, собирая пыль и стружку.

— Отец учил. А он был всё-таки при князе. Знаю, что ваши саэлы вечно в споре, каким господарям кланяться.

— Тёмный решил этот вопрос.

— Ну и слава ему. Ему и всей его шайке.

— В Пепельном Замке тебя бы уже тащили на плаху, — вздохнул Илланс. — Но я не собираюсь устанавливать здесь такие порядки. Все эти люди годом раньше бились за родину, им нужно время, чтобы забыть старые обиды.

— Один Зверь обиды не забыл, да? — Берт подтянул к себе неоконченную работу и принялся вязать из камышового каната петли для сетей. Наместник с интересом наблюдал за его руками.

— Ты тоже думаешь, что наместник покончил с собой из-за Зверя?

— А отчего ещё? Земли здесь плодородные, заморозки ударяют поздно, большой город под боком. Чем не жизнь…

Днём раньше он разговорил служанку, хоть та и запиналась, краснея и прячась за расписным платочком. Видимо, его небритая физиономия действовала на здешних девиц отталкивающе. Бриться, когда на улице день ото дня всё больше подмораживало, ему не хотелось. Девушка поведала о старом наместнике, скупом и склочном старике. Жена его как-то сходила к деревенской колдунье, желая выторговать вечную молодость, да так и сгорела молодой от лихорадки. Старик озлобился на весь свет, стал запирать в клетки, кто попадал под горячую руку.

— Чуть позже пропала женщина, собирая хворост, так от неё нашли одни туфли, с ногами вместе. — продолжал Берт рассказ служанки. — Как раз до войны это случилось. Только изловили тогда этого зверя. Медведем оказался.

Илланс слушал, не перебивая, и он на мгновение потерялся, ожидая отклика или гневного восклицания. Ведь он уже давно не выказывал почтения в своей речи.

— Как видите, вашество, — поправил себя охотник, — ваши владения посетила иная тварь. И, скорее всего, совсем недавно. От силы год тому, как война отгремела.

— Что-нибудь ещё мне стоит знать? — приподнял светлые брови тот, заставляя Берта смущённо кашлянуть в кулак. Пыльно стало в подвале от его работы, и душно — вон и рубашка уже к груди липнет.

Кроме служанки, он переговорил ещё и с конюхом, угрюмым детиной, пристрастившимся к курению мари. У такого лошади иногда скакали по потолку, но он исправно загонял их в стойла. Он поведал Берту душещипательную историю о любимом жеребчике бывшего наместника, белом степняке. С этого момента охотник слушал внимательно. Старик уже не мог залезть в седло, но часто наблюдал, как на коне учат ездить поместных мальчишек. После смерти жены, не принесшей наследников, старик так и не женился. Потому, наверное, и высматривал, кто из юношей лучше управится — сперва с конём, а там и с конницей. Вот только конюх утверждал, что видел, как наместник что-то приговаривает степняку на другом языке, поглаживая стройную шею: «Заколдовывает!».

— А потом этот конь унёс ребёнка в лес, — Берт закончил последний узел и повертел в руках самозатягивающуюся сеть. Удовлетворённо кивнул. Верёвки должны сдержать уродца с гобелена. — И оба исчезли без следа.

Илланс ударил себя по коленям, рывком поднялся, принялся мерять шагами комнату. В плавных движениях эйлэ чувствовалась нервозность, он принялся с хрустом заламывать длинные тонкие пальцы. Берт не выдержал и поднялся следом.

— Не терзайтесь, вашество, — начал он и запнулся, наткнувшись на пару серебряных глаз, обратившихся на него в немом отчаянии. Илланс в последний раз хрустнул суставами и потупился, заправляя прядь за ухо. Даже в тусклом свете подвала эти волосы блестели как шёлк, и Берт невольно залюбовался. Вот девки-то завидуют, должно быть.

— Спасибо тебе, — кивнул эйлэ, снова напуская надменную скучающую мину, глядя на него сверху вниз. — Только этих сведений недостаточно. Я бы хотел, чтобы ты узнал, на что способен Зверь. Тогда мы сможем что-то сделать.

— Сделать что-то мы можем уже сейчас, — хмыкнул Берт, оглядывая полный подвал ловушек. — Завтра всё это богатство перекочует в лес. Дичь оно не тронет, а Зверя стороной не обойдёт.

— Я поеду с тобой, — не спросил, а приказал наместник. — Одному тебе не собрать народ и не управиться до темноты.

— Спасибо за заботу, — покачал головой Берт, прикидывая, насколько задержит их опека правящей особы в чаще, наверняка кишащей волками, а то и кем похуже.

— Не для тебя, охотник, — скрестил руки на груди Илланс, едва улыбаясь. И где он видит шутку… — Но для всех нас.

***

Напрасно Берт переживал об опеке: наместник чувствовал себя в лесу даже лучше, чем за стенами. На его плечах покоилась тонкая соболиная шубка, волосы покрывал красный капюшон, расшитый серебром и голубым бисером. Пара крепких мужчин тащили ловушки, пока Илланс наворачивал круги перед ними, с лёгкостью управляясь со своенравным вороным коньком. Тот ловко перескакивал завалы и цепкий кустарник. Даже полы светлых одежд не цеплялись за ветки.

Лес притих, свернулся калачиком в утренней искрящейся изморози. В паутинке голых ветвей щебетали птицы, полёвки шуршали на сухих стебельках трав. Словно и не было здесь хищников крупнее лисицы. Первую ловушку установили, когда громада городской стены утонула в сиреневой дымке. С утренним морозцем дело спорилось.

Капканы положили под снег на заворотках троп, сети закрепили на гибких берёзовых ветвях, шипастые дуги завели за кустарник, обвязав тонкими надрезанными верёвками.

Берт возился с опорой для капкана, когда по свежему снегу заскрипели шаги. Он не оборачивался, сразу узнав поступь лёгких ног.

— Что ж вы спешились? — спросил он, в который раз продевая тугой канат в мерзлую петлю и разрабатывая узел. — Простудитесь, земля холодная.

Ответа не последовало, и он насторожился. Ветер переменился и в воздух проникла сладкая струйка гнили. Это заставило его рывком подняться на ноги и обернуться, держа наготове железную дугу с наточенными зубьями. Снежная пыль просыпалась с мохнатых веток, и только. Рядом не было никого, как не было и следов на снегу. Берт выругался.

За деревьями мелькнул стройный силуэт всадника на вороном коньке.

— Господарь Илланс! — окликнул его Берт, заставляя того вздрогнуть. — Вы ничего странного не заметили?

Наместник направил коня к нему, выходя из чащи, в которой неизвестно как очутился, на поляну с ловушкой. Он придерживал что-то под шубкой, при ближайшем рассмотрении оказавшееся стрелой, какими Берт начинил самострелы. Коснёшься нити, протянутой на земле, и полетит такая в головушку.

— Пора уж нам к городу поворачивать. Перебдели, от этих ловушек ступить уже некуда, срабатывают на всякую мелочь, — фыркнул Илланс, протягивая ему стрелу в древесной щепе. — А как они моих людей перестреляют, что тогда?

Охотник взял и хмуро оглядел наконечник. Выстрела он не слышал, как не слышал и характерного треска вонзающейся в трухлявый пень стрелы. Потому что щепа на остове была сухая и податливая. Стряхнув её, Берт проклял и поблагодарил богов за то, что купил наконечники с бороздками. Ведь в одной такой запеклась кровь.

— Вы сами посмотрите, — он вернул оружие, и теперь пришла очередь Иллансу нахмуриться. — Стрела нашла свою цель.

— Наверное, белку подстрелила. Никого больше неё в этом лесу мы не видели.

— Чтобы потревожить спусковой крючок, нужно приложить немало сил. Да и стрела метит на человеческий рост.

— Скажешь, мы не одни здесь? — скептически поднял бровь Илланс.

— Именно так, — кивнул Берт. — Где вы нашли стрелу?

— Там, — махнул рукой эйлэ, безошибочно попадая в направление его поставленной ловушки. — От этих механизмов уже ветки свободной не видно. И ты, охотник, ставишь ещё один капкан?

— Ставлю, и поставлю сколько требуется…

Он слушал Илланса вполуха, не понимая его раздражения. Вороной конёк прижимал уши, тоже встревоженный духом опасности, затаившейся под заснеженными кронами.

Вот только пней и сухих стволов Берт в округе не видел. Лес был молодым, лет пять тому дотла сгоревшим. Одни вековые ели, ещё с обожжённой корой, уцелели. Мурашки снова забежали за шиворот, он поудобнее перехватил железную дугу, чувствуя лопатками чей-то выжидающий взгляд.

Присутствие иного, неизвестного, дыхнуло тяжестью в морозном воздухе. Птица вспорхнула из чащи, просыпался снег и зашуршали ветви — высоко, ниже, ближе… и снова далеко. Но ничего не было вокруг — сколько ни озирайся, не заметишь. Звенящим холодком ощущение неладного ущипнуло и исчезло, как не было. Но дышать стало легче.

— Вы слышали?.. — прошептал Берт, не переставая прислушиваться к малейшему шороху.

— Что-то мне дурно, — вздохнул наместник, пригибаясь к конской шее. Берт оказался рядом, заткнув стрелу за пояс. — Темнеет уже?

— День на дворе, — обеспокоенно коснулся его охотник, нехотя сминая жёсткое одеяние, расшитое серебром, и снимая Илланса с седла. Он оказался легче, чем выглядел, напоминая дорогую и хрупкую фарфоровую куклу. — Милостивые боги, вашество… Вы сегодня обедали?

— Нет…

— А вчера?

Тот растянул губы в подобие улыбки, закрывая бескровное лицо рукой в белой перчатке. Берт выругался, несмотря на близость правящей особы. И о чём только думает этот эйлэ. Как он городом-то будет править, если помрёт от истощения?

— Прости меня, — выдал Илланс, отходя в голодный обморок. — Я не хотел становиться обузой.

Берт вздохнул: наместник начал бредить и просить прощения у простолюдинов. Наверное, видит на его месте кого-то из своих. Уже не церемонясь с обмякшим телом, охотник поднял его на руки, усадил к старой коряге. Сейчас кликнет мужиков и те помогут донести. Не через седло же, право слово, его перекидывать. Ещё очнётся, да прикажет всех тащить на плаху…

Уже собравшись звать на помощь, Берт почесал затылок под шапкой: пусть то странное ощущение ушло, оно оставило за собой шлейф тревоги. Оглянувшись на Илланса, он мгновенно оказался рядом.

— У вас кровь, — не веря своим глазам коснулся он тёмных пятен на снегу, подле древней коряги с крошащейся корой.

— Я не ранен, — тихо сообщил тот. — Просто устал.

Капли на свежем снегу были тёмные до черноты, будто их пролили ещё давно. Но и в бороздках стрелы кровь не была свежей. Берт непонимающе припнул снег, и под носком сапога мелькнула белая косточка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся фалангой пальца. Покрутив её так и сяк, он не нашёл отметин зубов или оружия. Словно сама отпала. Отпала… Уже предчувствуя зрелище, достойное ночного кошмара, он посмотрел вверх. Но лес будто смеялся, и на ветвях мохнатой ели не было ничего, кроме снежной присыпки и старых шишек.

И всё-таки рядом с ним на поляне был кто-то ещё, легконогий и быстрый. Весьма вероятно, что тот уродец с полотна мог быть где-то поблизости. В равной степени Берт мог и заблуждаться, не обыскав карманов эйлэ и не подозревая того, кто поймал стрелу. Но наместник был слаб, и предполагать, что это и вправду был он, Берт поостерёгся. Так не долго и с катушек слететь, тем более, что эйлэ оставлял следы, в отличие от Зверя.

По пути в город он много раз прокручивал в голове развитие событий. Илланс поранился от стрелы, вытер наконечник о корягу, и в мгновение ока оказался на коне в другой стороне от поляны… Такие финты и вправду вымотали бы любого до потемнения в глазах.

Берт обречённо вздохнул. Уже выезжая из последней рощи, предваряющей тракт, он оглянулся. Между деревьев стоял оседланный белый степняк, роя копытом снег.

Один из мужиков положил руку ему на плечо, указывая на коня. Берт кивнул — не привиделось. Он поманил степняка свистом и жестами, и тот осторожно подбежал, как и прежде, чуть покусывая его пальцы. Все пожитки были нетронуты, меч в ножнах тоже остался. Берт радостно потрепал коня по отросшей гриве, усмехаясь. Вот ведь умное животное… Несмотря на все странности этого дня, хоть что-то осталось прежним.