Второго дня после их приезда Илланс заперся у себя, не показывая носу из башни. Берт крутился среди лесорубов, проверял ловушки, но ни одна так и не сработала. То ли Зверь оказался хитрее, то ли вовсе ушёл из этих мест. Но пока Берт затевал вылазки, уж который обоз бесстрашно доставлял в город провизию. Видимо, присутствие охотника из Кесгерлена успокаивало горожан, внушая им веру в избавление. Того и гляди — сами пойдут с огнём и собаками в лес выкуривать нечисть…

Жизнь в городе потихоньку налаживалась. Уже сновали по маленькому рынку ребятишки-карманники, хозяйки с большими корзинами запасали зерно и шерсть, во дворах стучали молотки под ленивый собачий лай. У одного парня нашёлся топор, слишком тяжёлый для ослабевших за время голода рук, и он с радостью продал его Берту за два медяка.

Зимнее солнце перелезало через городские стены, знаменуя начало дня, а охотник уже был на рынке. Но ничего нового так и не узнал, сколько бы не трепался с торговками, старожилами и поместной охраной. Почти год уж как прислали им Илланса, а люди только в последние месяцы пропадать начали. Как приехал эйлэ с грамотой Тёмного, так старик пересел с кресла на скамью, сложил с плеч обязанности градоправителя и стал кем-то вроде советника. Так что повода устранять его у Илланса вроде и не было. Да только сгинул старик в чащобе три месяца назад. А в том, что его среди ночи поднял с постели Зверь, увлекая в лес, не сомневались. Хоть никто и не видел ни как старик вышел из башни, ни как преодолел путь от стен до леса. Берт крепко сомневался, что часовые на воротах разом провалились в сон.

Илланс на сей счёт молчал, отнекивался, мол, не видел, не слышал, ночевал в башне, пока дед по поместью расхаживал. Кривил надменную ухмылку: “Подозреваешь, охотник?”. Берт уже не опускал взгляда, тоже усмехался: “Подозреваю, вашество".

Люди пропадали раз в неделю-две, уходя за хворостом или дичью, по своей воле забредая в лес. Зверь до сей поры не умыкал никого из-за стен, и оттого случай со старым наместником казался всё страннее.

***

Берт снял и вытряхнул шапку, проходя под сень конюшни. В воздухе остался крепкий дух искрящегося дыма, кристаллами оседающий на обшарпанных досках. Поморщившись, охотник вспомнил тех, кто из-за пристрастия к мари в Кесгерлене оказался на улице. Много было среди них его бывших солдат, которых он уже с трудом узнавал, настолько изменились их лица. Надо было предупредить наместника об этой опасности юга, пускай запретит ввозить марь, хоть дышать станет легче.

Проходя мимо поместных лошадей, Берт жалел даже, что купил сена только для своего коня. Если придётся покидать город, исхудавшие понурые животные и саней не сдвинут. Только своих хозяев спасут, и то если Зверь в погоню не пустится.

Степняк в стойле уже бил копытом, встречал радостным фырканьем. Берт улыбнулся, отпирая калитку и бросая сено в досчатый грубый ящик. Конь обнюхал его, ткнулся мордой в волосы, Берт потрепал подстриженную гриву, колкую и шелковистую, словно иней, шёрстку. Дорого они стоили, на границе с Пустошью прирученные, лёгкие и быстрые, точно вихри самой Пурги. Поговаривали, что кобылицы несли от снежных моуров в тёмные зимние ночи. Степняк не спешил наклоняться к еде, Берт его потрепал за ушами с кисточками, отметив, что к зиме конь начал обрастать более густой шерстью.

Имени у него не было, не давали степнякам их, потому как верили, что, если они от моуров, те их могут когда-то обратно позвать. То ли во Тьму, то ли в Пустошь названный конь унесёт всадника. Берт сперва хотел дать имя, но как-то поостерёгся без князя такое решать. А ну ещё подставит Леонсия…

Степняк храпанул и боднул его в грудь, отчего Берт чуть не свалился в сено. Позади раздался смешок. Охотник вздохнул и обернулся, продолжая борьбу с наступающим на него конём.

— И что, у князя все такие кони? — скрестил руки на груди Илланс, облокотившись на деревянную колонну, не обращая внимания на щепки в рукавах.

Берт вышел из стойла, отряхиваясь от сена.

— Видать, мне достался самый несговорчивый.

— Ты даже не пробовал с ним разговаривать.

Он улыбнулся, проведя рукой по волосам, из-за шапки и морды коня растрёпанных до неприличия. Конюший никак забился подальше от полуденного света с трубкой мари, если не заметил в своих владениях наместника.

— Вам уже лучше? — кивнул Берт на пояс эйлэ, кажется, затянутый ещё туже обычного. Золотая цепочка поверх даже спустилась на бёдра, ну хоть на них задержалась.

— Прости, что подвёл тебя. Думал, уж до возвращения-то выдержу.

Берт кашлянул, отогнул воротник, вдыхая глубже. От мари совсем нечем было дышать.

— Не надо вам так со мной разговаривать, — мягко произнёс он. — Я ж охотник простой, нечета господарям, тем более эйлэ. Что люди подумают… Это мне извиняться положено, что не уследил, опасности вас подверг…

Илланс шагнул ближе, Берт спиной уперся в калитку, лихорадочно отыскивая ответы в чертах эйлэ, что всё это может значить, что тот задумал, отчего в серебряных глазах искрится веселье.

— Я привык обращаться на равных к тем, с кем я веду дела, — сделал ещё один шаг Илланс. — И если нам с тобой, охотник, нужно будет обговорить что-либо, то мнение людей о нашей речи друг к другу перестанет быть для меня значимым.

Он остановился в шаге от Берта, смотря с лисьим прищуром. Охотник вспомнил, как поднял его на руки. точно дорогую куклу — уронишь, и разобьётся, — и испугался того, как поднялись уголки губ.

— Ничего хорошего из этого не выйдет, — отвёл взгляд. — С людьми считаться надо. Своим для них быть, а не только приказы отдавать.

— Знаю, — вздохнул эйлэ. — Как знаю и то, что мне никогда таким не стать. По крайней мере в ближайшие годы. Юг полон мятежных душ, а слова мои, какими бы ни были, ещё долго будут словами Тёмного для них.

Серебряные глаза опустились, под белыми ресницами мелькнул сизый сумрак. Берт коснулся плеча, расшитого голубым бисером, ткань захрустела под пальцами.

— Не тревожьтесь насчёт этого, вашество. Вы лучше подумайте, что со Зверем делать.

— Не твоя ли то забота, охотник? — встретился с ним взглядом Илланс.

— Моя забота — бросить к вашим ногам его голову, ваша — распорядиться ею. Можете ведь обернуть всё в свою пользу.

— Кажется, я понимаю, — прищурился эйлэ. — Но то, что ты ставишь во главу угла славу и молву людскую, мне кажется странным. Мало ли что они могут сказать. Что мне теперь, бояться слов челяди? А и ты против них не пойдёшь?

— Вы сами уж решайте, какой будет о вас молва, — Берт похлопал его по плечу, откинув за спину одну из кос. — Если не за дело осудят, то пойду.

Илланс улыбнулся, накрыл его руку прохладной ладонью, не спеша снимать. Сжал, отводя взгляд, подёрнувшийся наледью воспоминаний.

— Знаешь, охотник, — вдруг расцвёл эйлэ тёплой улыбкой, не показавшей клыков, — таких, как ты, я бы хотел видеть на своей службе.

В голове зашумело, и Берт склонил голову в поклоне, его руку отпустили, и он позволил себе спуститься пальцами по рукаву. Восхищаясь вышивкой и словно чувствуя себя привязанным к нему. Хотел дотронуться до запястья, но и сам испугался этой мысли. И так позволил себе слишком многое. Собственное тело рядом с эйлэ казалось деревянным и неуклюжим.

— Благодарю, вашество.

— Как хочешь, — после короткого прищура тот пожал плечами и развернулся на носках.

В спину ему Берт смотрел с тревогой, прислушиваясь к себе. Не мог отпустить сперва рукав его, затем лёгкую эту походку, словно ворвавшийся в полумрак конюшен танцующий вихрь метели. Тонкая талия сверкала золотой цепочкой. Он мог бы обнять его одной рукой, прижав к себе. Берт кашлянул в кулак, нахлобучил шапку и решил, что с такой дурной головой самое время наведаться в таверну.

***

Возвращаясь под вечер в отведённую ему комнату, Берт прижимал к губам расшитый платок служанки. Та обронила его на место, которое уже почти отошло Берту в обеденном зале. Ни охотник, ни девушка не допускали случайности, оба знали, где находятся комнаты друг друга. Берт жалел только о том, что не взял с собой бритвы. Без отросшей кучерявой бороды он был куда привлекательнее, на его взгляд. Но если он услышит стук в дверь до полуночи, то с радостью отринет эти мысли.

Только вот в своей комнате он едва не упирался головой в потолок — хорош терем, любая девица мечтает заглянуть. Единственное окошко, служившее источником света, источало и холод. Через него, сквозь тонкие плиточки голубых самоцветов, виднелась конюшня и угол псарни, где летом ставили брёвна для объездчиков и тренировочных боёв.

Его силами лежанка украсилась парой шкур, пол теперь закрывал проеденный мышами половик, пыльный и обтрёпанный по краям. Хотя бы прикрыл полусгнившие доски, исцарапанные то ли когтями домовых, то ли гвоздями в подошвах прежних хозяев. Комната не стала уютнее и с его одеждой да начищенным топором, положенными вдоль неровной, мазанной глиной стены. Птичье гнездо, а не хоромы. Но в дверь всё-таки постучали. Он и забыл, что разделся до портков: валяться под шкурами было не холодно, а как вскочил, так пятки и подморозило.

Берт отворил, чуть наваливаясь на дверной косяк и напрягая мышцы. Те редкие девушки, которых ему доводилось к себе приглашать, пока армия ползла через окрестные сёла, заливались краской при виде его тела. Любили на юге работящих парней. Только вот на пороге была отнюдь не служанка.

— Господарь Илланс… — сквозь зубы выдохнул Берт. — Вы что тут забыли?

— Там на двери дырка пробита, ты в неё не смотрел? — постучал ногтем по указанной дырке тот, немного растягивая слова.

— Смотрел, — соврал Берт, чтобы его не посчитали идиотом. — Как видите…

— А штаны снять не успел, — кивнул Илланс, проходя в комнату и по-хозяйски осматриваясь. — Ладно, охотник. Не заставляй меня ждать.

— Чего? — Берт уже развязал пояс, когда тот нахмурился.

— Расскажи, что видел в лесу, — терпеливо пояснил Илланс. — И ради богов, оденься. Не знаю, что на тебя нашло, мои нервы не железные.

— А, — смутился тот, понимая, что чуть не снял штаны под пристальным взором наместника. Штаны, под которыми ничего, перед кем — эйлэ благородных кровей. Теперь впору уже ему, а не девицам, было заливаться краской. Вот же дурак! А всё солдатская дрессировка: сказали — делай, не смея оспорить приказа. — Ну… Ничего не видел.

Илланс кинул в него рубашкой, Берт засопел и натянул её задом наперёд, всем своим уверенным видом выражая, что так и задумал.

— Южные… люди, — вздохнул наместник. — И из чего же складывается твоё «ничего»?

— Да там… Никто не ходил, похоже. Ни Зверь, ни обычное зверьё. Лес как опустел. А вы ведь можете и сами посмотреть…

— Если ты так говоришь, то я верю, — усмехнулся Илланс, опускаясь на его лежанку и ведя рукой по ворсу барсучьей шкуры. Когда он похлопал по месту рядом с собой, Берт не поверил, но послушался.

Довольно странно было сидеть так близко к хрупкому эйлэ, будто бы сотканному из снежной дымки. А ну как рассыплется под своими долгополыми одеждами от неосторожного касания. Даже дышать рядом с ним охотник стал тише. А тот, казалось, вовсе не обращал внимания.

— Господарь Илланс, — Берт обеспокоенно взглянул за окошко. Время до полуночи истекало, и, раз в его комнату не пришли, ему самому полагалось сходить до комнаты девушки. — Вы меня простите, но я… Это… — он заглянул в серебряные глаза, глядящие со сдержанным интересом, и стиснул в кармане штанов платок, надеясь только на понимание. Ткань у паха непотребно оттопырилась, но он не знал, куда ещё можно спрятать подарок от глазастых слуг. Ему что, это девушке все косточки перемолят. — Отлучиться должен. По делу. Если у вас остались вопросы, то я быстро вернусь.

— А ты не отлучайся, — издевательски усмехнулся наместник, слегка отодвигаясь на лежанке.

— Да не могу, — помотал головой Берт, вставая и отходя в угол, чтобы нервничать на безопасном расстоянии. Платок в кармане был мягкий, с кисточками по краю. Стыдно упускать такую мастерицу, она же старалась, вышивала.

Он достал краешек, повертел в руках, но услышал лёгкие шаги за спиной.

— Господарь, вы чего это подглядываете?! — Берт даже подпрыгнул, когда почувствовал дыхание на своей коже.

— Интересно стало, — выпрямился в струнку Илланс, отворачиваясь. Вид платка, кажется, его расстроил. — Да видно попусту. После своей отлучки заглянешь в башню.

Берт только обречённо вздохнул. И на что ему такой наместник — сам не знает, зачем приходил. Служанку не отпустили к нему, её тётка была настороже, и девушка только склонила голову, принимая назад платок. Так что в башню подавленный Берт шёл долго, оглядываясь, не выйдет ли тётка. Но та его видела, сидела у дверей, как наседка на пороге курятника. Разве только ядом не плевалась вослед.

— Вы хотели меня видеть, — охотник вошёл в комнату на вершине белокаменной башни и претворил за собой дверь.

— Вот как? — казалось, наместник, лежавший под грудой одеял, был удивлён. Руки под тонкой синей рубашкой он раскинул в стороны, от запястий к двум свечам тянулись алые шнурки. Он и сейчас выглядел истощённым: заострились скулы, выпирали ключицы под широким воротом с красной тесьмой. — Раз так, не стой на пороге.

Берт с сомнением приблизился к краю огромной кровати, на которой были набросаны кусочки мела и воска и маленькие деревянные дощечки. Узнал кроваво-красный воротник, оказавшийся узким шарфиком. Он был неровный по краям, будто вязала его не мастерица, а неумелая девчонка.

— Вы меня пригласили, после того как пытались заглянуть ко мне в штаны, — напомнил он.

— Ты хочешь меня пристыдить? — снова издевательских улыбнулся тот. Берт махнул рукой, мол, Кшер разберёт вас, эйлэ.

— Объясняйтесь, если хотите. Не мне вам указывать.

— Садись, — разрешил наместник. — Объясню. Видишь ли, я тут колдую понемножку.

— Да вижу, — Берт отодвинул исцарапанные гвоздем дощечки и присел на край кровати, проваливаясь в пуховую перину. Спина взвыла от зависти, припоминая свою лежанку. — У нормальных людей такие вещи не водятся.

— Нормальных? — нахмурился тот. — Чем я для тебя ненормальный?

— Ну раз приказываете, вашество, мне перечислить?

Тот взял и рассмеялся, повергнув Берта сначала в оторопь, а затем заставив смеяться вместе с ним. Он и не понимал почему, но смех сильного звонкого горлышка, заточённого в узкой шее, был до того заразительным, что охотник смахнул слёзы. А потом вспомнил, что даже с самых колких солдатских шуток так не смеялся.

— Смотри, — мотнул головой Илланс на зеркало, украшавшее стену напротив кровати. — Свечи горят поровну, а в отражении нет ни одной. Это очень хитрое колдовство.

Берт пару раз сверил отражение с реальностью и в недоумении уставился на наместника.

— Это значит, — терпеливо пояснил тот, — что я могу быть здесь и одновременно в той комнате, где в отражении загорится моя свеча. Но услышать и увидеть то, что слышал и видел там, я смогу лишь когда завершу заклинание. Там, напротив зеркал, люди видят или не видят меня, как я того захочу. Но остальное они додумывают сами, — что я говорю, что делаю, исходя из их ожиданий. По-настоящему меня там нет. Вместо меня есть морок, наваждение.

— И я вас видел… отражённого? — нахмурился Берт. — И что, сам всё придумал? Потому как так быстро вы это наколдовать не могли.

— Хм-м, а ты умеешь сопоставить два и два. Редкая способность для ваших мест.

— Тревожно это, — тот передёрнул плечами, глядя на колеблющийся огонёк свечи. — Вы так отпускаете свои отражения, а они творят, что людям вздумается. Так недолго и репутацию себе испортить.

— Что ж такого сотворило с тобой моё отражение? — скривил тот жалостливую мину. — Никак опорочило, в штаны заглянуть посмело. Как же теперь охотнику по свету белому ходить…

— Вот ничего вы не стесняетесь! — Берт рывком поднялся с пуховой перины, ударяя себя по коленкам. — Разбросали тут колдовские штуки, которые и ведьмы-то не кажут, пока им крышу не подпалить, двойников распустили… Даром, что от Тёмного пришли. Он-то, поди, вас и научил таким вещам. И при том, что вы в башне заперлись, добрым людям ни слова не сказав, вы ещё и так шутить горазды.

Тот растерянно приподнял брови, когда одна из свеч взяла, да и загорелась в зеркале. А за ней поспела вторая, прыткое пламя заплясало, рванулось и поднялось тонкой струйкой ароматного дыма. Илланс откинулся на подушках, глаза закатились, оставив одни белки, тело вздрогнуло. Берт так и застыл, не зная, как оно должно быть в колдовстве. Но наместник почти сразу же пришёл в себя, освободил запястья от шнурков и сел на постели. Он выглядел озадаченным, пока серебряные глаза не метнулись двумя звёздными искрами на охотника, так, что тот отпрянул к стене.

— И ты смеешь упрекать меня в бесстыдстве, — со сдержанной улыбкой произнёс Илланс. — Ты мысли свои удержать не можешь, не то что штаны. Ну так уж и быть, — он собрал косы на затылке и заплёл их в одну толстую косу, судя по выражению лица, раздумывая над расправой. — Прощаю. В первый раз. А там посмотрим.

Прислонившись к холодной стене, Берт не желал больше приближаться к наместнику. Весь его вид выражал крайнюю степень недоверия. Надо же, думалось ему, и мысли читает, зараза…

— Что до колдовства, то, что б ты знал, живу я достаточно долго, чтобы и без помощи Тёмного научиться таким вещам. Да и если бы я хотел почерпнуть из Источника его силы, то не сделал бы этого. Может быть, потому, что и без меня есть много жадных до его могущества… А может, потому что устал. Забрался в глушь, подальше от войны, от кутерьмы с богами. Хочу пожить для себя, а не для Тёмного.

— Разве Тёмный не сам отправил вас сюда?

Илланс отстранённо взглянул на закрытые ставни, в которые бился ветер. Как будто умел смотреть за них, до самого хребта Сатхара.

— Ты удивишься, охотник, но я всего раз в своей жизни видел этого Тёмного, и то издалека. Говорил я с ним через Кречета, Шута, со мной связывались разные ушлые типы и даже один князь. Я не первое лицо в Пепельном Замке. И даже не второе. Но Тёмный знает о моём существовании, в этом нет сомнений. Не самая приятная часть службы, согласен, да что поделать.

Сейчас Берт пожалел, что не был в комнате наместника днём, когда из больших окон, должно быть, лился солнечный свет. Здесь стены были расписаны затейливыми хохлатыми птицами, за плетёными ширмами в полумраке возвышались громады старинных шкафов. Берт пригляделся к обстановке, находя её весьма уютной, не уступающей княжеским хоромам в Кесгерлене. Да вот только мигреесские птицы так и не сменились на какие-нибудь северные мотивы. Так уж год Илланс и просидел в башне, так уж и дал ему наместник здесь пожить… Не знай он, что с грамотой Тёмного старик сложил с себя обязанности, подумал бы, что Илланс в башенке от силы пару месяцев.

— Зато вы видели Кречета, — усмехнулся он. — Много про него разного говорят. Я тоже хотел посмотреть на это пугало, когда начиналась битва под Шпилями, а там пошла такая резня, что как-то позабылось. После доложили уж, что он пошёл в обход и громыхнул нашу северную бригаду. Все полегли мертвёхоньки. Тогда я поразмыслил, и решил, что хорошо, что я его не видел.

— Это уж точно, — хохотнул Илланс. — С ним в мирное-то время опасно видеться. Колдовство тому виной. Бывает такое с бедняками, что в одночасье богатеют. Несдержанный стал и на расправу скорый. Хотя при ближайшем знакомстве и Кречет покажется милым котёнком. Так ты был на войне?

— Я был десятником, — Берт пожал плечами. — Убивал ваших. Да всех, кто под руку попадался, по правде говоря. Выжил под Геанной и Шпилями, оба раза в самой каше, оба раза не понял, как.

— Так тебе около тридцати? — наместник даже прищурился, никак пытался разглядеть морщины.

— Меньше. Тридцать пять. Под Геанну попал в четырнадцать, — поморщился охотник. — Ну хватит, а то я ещё вспоминать начну, товарищей перечислять, не для того пришёл. Вы зачем меня видеть хотели?

— Ты сам хотел ко мне прийти, — напомнил тот. — Так послушай, что выяснил мой второй… отражённый. Которого я посылал в лес.

Берт насторожился, припоминая, что в лесу могло послужить зеркалом. Ну конечно, осенило его, дуги капканов же наставлены по всем опушкам, начищены до блеска, не запорошены снегом. И ведь это наместник говорил ему поставить тролльи капканы. Каков хитрец.

— Зверь вышел на восточную просеку, недалеко от тракта в Кесгерлен.

— А это значит… — Берт отстранился от стены, уверенным шагом направляясь к двери.

— …что обоз, который прибывает утром, он заметит первым, — кивнул тот, вскакивая с перин. — Ты куда собрался на ночь глядя?!

— Куда-куда, — шаги Берта уже бежали по ступеням винтовой лестницы, голос гулко взлетал к сводам башни. — На выручку!