Теплый утренний ветер трепал полы нежно-кремовой полупрозрачной шторы, прикрывающей кухонное окно. На плите стояла сковорода, в которой томилось нежное куриное мясо, разваристая картошка и кусочки помидоров черри, густо политые чесночным соусом. В духовке подходил пышный вишневый пирог, а в турке варился кофе для главы семьи. На небольшом круглом столе, рассчитанном не более, чем на четыре персоны, стояла ваза со свежими цветами. Сладко пахнущие лилии, папоротниковые листья и веточки львиного зева едва заметно колыхались от ветра. На электронных часах светилось время — семь двадцать пять. В воздухе пахло готовой едой, кофе, цветами и домашним теплом.

— Рыбы-прилипалы живут в теплых морях. Они — большие любители путешествовать за чужой счет. Своим названием рыбы обязаны овальной присоске на голове, с помощью которой стремятся прилипнуть к любому водному объекту, — доносился до кухни тихий голос ведущего со старого, местами рябящего телевизора. — Прилипалы относятся к классу лучеперых рыб и отряду окунеобразных, хотя на окуней или тунцов они совершенно непохожи. Семейство прилипаловых включает четыре рода и всего восемь видов…

Хену, омега тридцати лет, подвязал волосы резинкой в небрежный пучок, а на талии — белый фартук с вышитым на кармане сердечком. Купил он его чисто белым, но сын решил сымпровизировать и нашить на папин фартук что-нибудь эдакое, и получилось кривое красное сердце, на которое Хену всегда смотрел с невероятной нежностью. Тэхен исколол себе все пальцы, пока пытался его вышить по контуру, но результат того стоил — папа был рад до безумия. Омега достал из верхнего шкафчика пачку хлопьев с космонавтом на упаковке и отсыпал в глубокую миску звездочек и ракет из кукурузы. Холодильник тихо зажужжал, когда Хену открыл его и выудил домашнее молоко в трехлитровой банке, которое они всегда покупали у старого омеги в деревне неподалеку. Залив хлопья молоком, Хену тщательно все перемешал, чтобы хлопья дали молоку сладкий вкус, и пошел в гостиную.

— У прилипал нет плавательного пузыря, что затрудняет их передвижение, зато есть присоска, которой они пользуются при каждом удобном случае. Наметив «хозяина», прилипала прижимается головой к его телу, пластины внутри присоски становятся поперек, и в полостях между ними образуется вакуум. Эти рыбы способны выдерживать до тридцати килограмм, — на экране показали тигровую акулу, к которой прицепились сразу несколько рыб. Хену улыбнулся уголком губ и прислонился плечом к дверному косяку, смотря на сына, который абсолютно не обращал на него внимания, с открытым ртом слушая об обитателях морского мира. — Невероятной грузоподъемностью рыб пользуются рыбаки Мадагаскара при ловле морских черепах. Привязанные веревкой за хвосты и брошенные в воду прилипалы тут же присасываются к животному, и на такой «лебедке» рыбаки способны вытащить черепаху, весом в несколько сотен килограмм.

Тэхен громко охнул в изумлении. В его одиннадцать лет ему был интересен целый мир, который был таким огромным, а он — таким маленьким, что не везде поспевал. Тэхен сидел в школьной форме, в кепке набекрень, с болтающимся на шее галстуком, который тот так и не научился завязывать, и красных потрепанных кедах, которые таскал уже год. Сколько бы Хену с ним не ругался, что на диван залезать в обуви нельзя — сын все равно забывался, настолько он сроднился уже с этими кедами. И все потому, что они были куплены родителями в подарок на день рождения. Тэхен глазел в экран и грыз от волнения ногти, когда показали сюжет, как рыбаки вылавливают черепаху. Он всегда с трудом переносил такое и не понимал, почему животные должны страдать ради денег или удовольствия людей. Это было несправедливо и ужасно нечестно.

Хену оторвался от дверного косяка и аккуратно подошел к сыну, перегнувшись через спинку дивана и показывая прямо перед его носом миску с хлопьями. Тэхен от неожиданности дернулся и ойкнул, задрав голову и встретившись взглядом с улыбающимся папой, который тут же смачно чмокнул его в лоб.

— Ваш завтрак подан, мистер «я игнорирую правило не сидеть на диване в обуви», — укоризненно заметил Хену. — Что смотришь?

— Прости, пап, — виновато сказал мальчик и забрал у него миску. Зачерпнув ложку с большим количеством звездочек, он отправил ее в рот и принялся с громким хрустом пережевывать. Хену облокотился локтями о спинку дивана и тоже уставился в телевизор. — Представляешь, бедных черепах вылавливают с помощью этих рыб. Они такие страшные, им словно по голове ботинком врезали.

— А если, допустим, они запустят прилипалу с веревкой в океан, а она прицепится не к черепахе, а к акуле?

— Тогда у них будут крупные проблемы, — хихикнул Тэхен, и молоко едва не полилось у него изо рта. Он немедленно его проглотил и улыбнулся во весь рот. — Акулы могут им откусить попу, — Хену засмеялся, снял с головы сына кепку и взъерошил его волосы.

— Это уж точно, мой маленький кровожадный гений. Милый, не засиживайся, тебе в школу нужно, — сказал омега и вновь поцеловал сына в макушку.

— Да, да, папуль, спасибо, — с набитым ртом сказал Тэхен и отвернулся к телевизору.

Хену слегка оттолкнулся от спинки и посмотрел в сторону лестницы, по которой бодрым шагом, застегивая прямо на ходу рубашку, спускался его муж и отец Тэхена — Сохен. Может быть, внешность Тэхен взял от папы, но своим характером и повадками был копия отца — у того точно так же болтался галстук на шее.

— Доброе утро моим мальчикам, — сказал он с легкой хрипотцой в голосе. Тэхен громко промычал, приветствуя отца, но не отрываясь от просмотра. Сохен заключил мужа в объятия и украдкой оставил поцелуй на его губах, отдающих вкусом спелых персиков из-за бальзама. Альфа игриво улыбнулся, желая продолжения, но Хену стукнул его по груди и покосился на увлеченного просмотром программы Тэхена. — Ну что? Он уже взрослый, — шепотом возмутился альфа.

— А ты бессовестный, — ткнул его пальцем под ребра Хену.

— В рационе обыкновенного прилипалы преобладают сардины, ставриды, сельдь и другая мелкая рыба, реже креветки, кальмары и крабы. Важно отметить, что прилипаловые рыбы не просто балласт. Они приносят своим хозяевам неоценимую пользу, поедая паразитирующих на их телах веслоногих ракообразных, — продолжал ведущий, голос которого вновь стал приглушенным, когда родители Тэхена возвратились на кухню.

Хену перелил кофе из турки в белую кружку мужа и поставил перед сидящим за столом альфой тарелку с сэндвичами из тунца, которые тот так любил. Сохен находился в прекрасном расположении духа, по нему было видно, что у него сегодня важный день в участке, но Хену не хотелось спрашивать. Не потому, что ему было неинтересно, а потому, что он боялся. Сохен связался с людьми, с которыми связываться не нужно, но и оставаться в стороне вечно не мог. Он лейтенант полиции, а не детектив-любитель, и омега это понимал, но все равно боялся. Хену поправил на муже его форму и бережно завязал черный галстук. На груди блестел значок, который Сохен носил с гордостью за отслуженные года. Заметив задумчивый и несколько печальный взгляд мужа, альфа отпил глоток кофе и сказал с ободряющей улыбкой:

— Хену, перестань грустить. Скоро все это закончится, слышишь? Я как никогда близок к распутыванию этого дела, мне осталось найти, куда крепятся нити. После я уйду в отпуск, обещаю, возьмем Тэхена в охапку и рванем куда-нибудь в горы. На Фурано например, м? Как тебе? Посмотрим на вулканы, покатаемся на лыжах и все такое.

— Все такое, — перекривлял его Хену и посмотрел на мужа строго, как грозный начальник. Альфа вздохнул, помассировал виски и глянул через коридор на сидящего на диване сына.

— Я знаю, ты переживаешь, но я стараюсь максимально оградить вас от этого, я защищаю вас, слышишь? Этих ублюдков я упеку за решетку так быстро, как только смогу. Вам ничто не будет угрожать.

— Сохен, я не за себя переживаю, я переживаю за нашего ребенка и за тебя. Эти… люди, — омега поджал губы, — могут сделать многое. Черт, почему именно тебе дали это дело! Почему не кому-то другому? Чем ваш капитан занимается?

— У Льюиса много своих забот, а работать с такими делами — моя прямая обязанность, — нахмурился мужчина.

— Но не с картелями! — прошипел Хену и стукнул мужа по груди. Сохен бережно перехватил запястья мужа и оставил поцелуи на каждом пальце. Омега сделал вид, что вовсе не млеет и не хочет прижаться поближе. Не дождется. — Даже не пытайся меня задобрить, Ким Сохен. Я на это уже как лет пять не ведусь.

— Врешь, — с улыбкой сказал мужчина и глянул на него, как хищный зверь, явно намекая на продолжение вечером.

— Недоговариваю, — смягчился омега и игриво поправил выбившуюся прядь волос, разжигая в муже желание скорее дождаться вечера.

Они в браке были уже больше десяти лет, через всякое прошли — и через боль, и через горе потери, и через бытовые и рабочие проблемы, но остались вместе. Их связывал не только ребенок, они были друг для друга лучшими друзьями, поддерживали в трудные времена, а, самое главное, давали друг другу шанс реализовываться. Хену человеком был творческим и талантливым, лепил посуду из глины, которую продавал тем, кто хотел ее купить. В доме, который они купили пару лет назад, при прошлых хозяевах была прачечная — узкое и темное помещение со сваленными старыми вещами и проржавевшей стиральной машинкой. Сохен разгреб весь завал и сделал мастерскую для любимого омеги, с тех пор Хену работал только там, вел хозяйство и воспитывал маленького сына. Сохен же с самого детства мечтал стать полицейским, и потратил на это абсолютно все свои годы и силы, чтобы сейчас занимать должность лейтенанта. Ему повезло встретить такого омегу, как Хену — доброго, терпеливого и понимающего. Он ворчал лишь иногда, и то по делу. Они сошлись характерами, как два кусочка пазла. Сохен был благодарен судьбе за то, что она подарила ему этого омегу, а следом и чудесного сына, которого оба родителя любили и старались воспитывать хорошим человеком.

— Оте-е-ц, ну ты где там? — закричал Тэхен из коридора, держа наперевес рюкзак с книгами и поглядывая на часы, которые неумолимо двигались к урокам.

— Уже иду, — крикнул в ответ Сохен и вернул внимание к омеге. Он обхватил его крепкими руками за талию и чуть грубее, чем следовало, дернул к себе, промурчав на ухо: — Ты. Я. Бутылка красного полусладкого. Спящий Тэхен. Смекаешь?

— Может быть, — игриво пробежался Хену пальцами по его груди и слегка дернул за галстук, но так и не оставил на приоткрытых, горьковатых после кофе губах поцелуй, потому что из коридора снова раздался крик сына.

— Отец, если ты не выйдешь, я угоню твою машину, врублю мигалки и сам доеду до школы, — пригрозил маленький омега, притопывая носком кедов.

— А по дороге, пока будешь ехать, собьешь все столбы и распугаешь сонных людей с улиц, — бархатно рассмеялся Хену, который вышел вместе с мужем в коридор.

— Я предусмотрел этот случай, мой нарушитель, и теперь всегда ношу ключи с собой, — ухмыльнулся отец и продемонстрировал надетые на палец через металлическое колечко ключи. — Так что, поводить полицейскую машину ты можешь только в мечтах. Пока.

— Однажды… — завороженно прошептал Тэхен, во все глаза рассматривая висящие ключи с гербом полицейского участка. — Ну ладно! Меня точно выгонят с математики, если я опоздаю еще раз. До вечера, папочка, — с широкой улыбкой сказал Тэхен, встал на носочки и поцеловал с удовольствием подставившегося папу в щеку.

— Молодой человек, секундочку, — возразил Хену и поймал сына за болтающийся галстук, отчего Тэхен по инерции дернулся назад. — Я не позволю тебе ходить, как оболтус. Две минутки ничего не решат, стой, — строго сказал он. Сохен засмеялся со страдальческого лица сына.

— Ну, пап, это мой стиль. Я хочу выглядеть круто, — пробурчал омега, морщась от того, как папа затянул эту ужасную удавку на шее. Не любил он школьную форму, потому что она лишала индивидуальности, а других вещей носить не разрешалось — тогда Тэхен и придумал распускать галстук, носить кепку и красные кеды. Однако, папа его стильных предпочтений не жаловал.

— Милый, не одежда украшает нас, а мы одежду. «Крутость» исходит изнутри, — нежно улыбнулся Хену и коснулся кончиками пальцев подбородка сына. — Ты у меня самый крутецки крутой мальчик, даже не думай сомневаться в этом. Веришь мне? — папа оттопырил мизинец, чтобы скрепить клятву.

— Верю, — улыбнулся Тэхен и обхватил маленьким пухлым пальчиком длинный и красивый палец папы.

Тэхен пулей вылетел из дома и побежал к припаркованной на газоне полицейской машине отца. Он был рад каждый раз ездить в школу только потому, что Сохен подвозил его, и Тэхен мог покататься на его машине. Стать таким полицейским, как отец — это мечта Тэхена номер один, с тех самых пор, как он присутствовал на его награждении почетным званием лейтенанта. Его тогда охватила такая гордость, что он еще несколько дней выпячивал грудь и говорил, что Ким Сохен — его отец. Он хотел, как и отец, спасать людей, расследовать запутанные дела, добиваться справедливости, ну, а еще, конечно, кататься на такой же крутой машине. Вместо обычных кукол он выпрашивал у родителей игрушечные полицейские дубинки, рации, маленький костюм офицера, а в девять лет и вовсе рассекал на мини-машине по тротуару, распугивая соседских котов.

В конце концов, у Тэхена была самая невинная и детская мечта быть таким же, как и его отец. Он фантазировал, что будет защищать родителей от всего на свете, и они смогут им гордиться. Тэхен не мог даже представить родителей лучше, ведь его папа — такой талантливый человек, наделенный неимоверной добротой и чуткостью, а отец — спаситель чужих жизней и хранитель закона, смелый и доблестный мужчина. Как и любой мальчишка, он любил мультфильмы про супергероев, но он знал, что настоящие супергерои — это его родители. Сохен с улыбкой посмотрел на сына, приобняв Хену одной рукой, и сказал:

— Мне кажется, он за эту машину готов отдать все, что у него есть.

— Это точно, — улыбнулся Хену, положив ладонь на грудь мужа и прильнув головой к его плечу. — Такой счастливый, когда ты его катаешь на ней. Как думаешь, наш мальчик станет в будущем полицейским? — посмотрел на него омега.

— Нашему разбойнику и море по колено, — хрипло рассмеялся Сохен и поцеловал на прощание мужа. — До вечера, любимый. Приду, как и обещал, пораньше, с красным полусладким.

— Иди уже, — ухмыльнулся омега и шлепнул мужа по попе.

Он постоял еще немного на пороге, прислонившись виском к дверному косяку и наблюдая, как муж и сын залезли в машину. Тэхен сразу же принялся о чем-то тараторить, с какой-то нежностью поглаживая бардачок и пристегиваясь, как законопослушный гражданин. Машина тронулась и отъехала с газона, оставляя Хену одного. Омега глубоко вдохнул утренний теплый воздух, который медленно начал сильнее нагреваться, и окинул взглядом их небольшой зеленый район. По утрам он был особенно красив — солнце аккуратно раскрашивало в оранжевый черепицу домов, высокие деревья лениво раскачивались, кое-где гуляли люди со своими собаками, а некоторые делали зарядку прямо на траве. То было хорошее августовское утро, да только Хену не покидали мысли о работе мужа. Омега зашел в дом и прикрыл за собой дверь.

Их город был не слишком уж большим, но и не маленьким, чтобы все друг друга знали. Жизнь шла здесь своим чередом, не таким бурным, коим она была, например, в Сеуле. Их город, Каннын, с одной стороны был окружен густым лесом, а с другой — Японским морем. Сохену этот город понравился своим спокойствием, лесными и горными пейзажами и муссонным климатом. Частенько на выходных он возил семью резвиться на пляж. Хотя Каннын и был экономическим центром их региона, ничего интересного в нем для местных жителей не наблюдалось. В молодые годы Сохену приходилось служить в крупных городах, где кипела и бурлила жизнь, но с недавних пор ему стало это претить, и Каннын стал для него уголком рая. Редко можно было встретить высотки и стеклянные офисы, в основном преобладали приземистые дома, небольшие магазинчики и уютные кафе. Это был спокойный город, в котором лишь иногда происходило что-то странное, и картель, который перехватил Сохен — тому подтверждение. Но в Канныне ничего необычного нет.

Тэхен вжался в кресло и блаженно прикрыл глаза, полными легкими вдыхая запах кожаных сидений, домашних блинчиков, которые вчера ел отец и запах которых не выветрился из машины, совсем немного — пороха и самой заветной мечты. Сохен затормозил на светофоре и глянул на довольного сына. Он специально вставал каждый день пораньше, чтобы поехать с отцом, а не в душном автобусе. Сын положил маленькие ладошки рядом с худощавыми ногами и поглаживал обивку кресла, как нечто живое, к которому он относился с невероятным трепетом.

— Когда-нибудь ты станешь моя, машинка, — пробормотал он. Машина приветливо зашумела, когда светофор сменился на зеленый, и отец снова нажал на педаль газа. Она шелестела колесами по нагревающемуся асфальту, как тихая, убаюкивающая музыка.

— Сынок, ты уверен, что хочешь стать именно полицейским? — аккуратно спросил Сохен. Несмотря на то, что альфа свою работу любил, он осознавал огромные риски, и не хотел, чтобы сын пошел по его стопам. Что угодно, но только не полиция и не медицина. Тэхен пока еще мал, но когда он станет постарше, он обязательно с ним проведет беседу на тему эмоционального выгорания, депрессии и стресса.

— Ага, — кивнул Тэхен и уставился в окно, подперев щеку кулаком. Коротко и ясно, ни секунды сомнений. Сохен вздохнул.

— У папы совсем скоро день рождения. Что подарим ему? — сменил тему альфа, сворачивая на улицу, через два квартала ведущую прямо к школе сына.

— О, у меня была идея, — заерзал на сидении Тэхен. — Спровадим его к друзьям, он уже с ними сто лет не виделся, а сами приготовим ему праздничный ужин, индейку и огромный торт, вот такой, — омега соединил руки в кольцо, и отец засмеялся, покачав головой.

— Думаешь, он сможет задуть на нем все свечи?

— А мы ему поможем. Деда давал мне деньги, я их отложил папе на подарок. Можем сложиться, и купить вместе. Что думаешь? Я мог бы нарисовать ему открытку, купим ему что-то в мастерскую. М-м-м, глину? — задумчиво протянул ребенок.

— Или печь для обжига глины, у старой западает кнопка, — довольно хмыкнул Сохен. — А это идея. Тэхен, ты слишком умный для своего возраста. Не хочешь пойти ко мне секретарем?

— Серьезно говоришь? — просиял сын.

— Нет, — улыбнулся мужчина и потрепал его по волосам. — И сколько же денег у тебя осталось?

Тэхен потянулся на заднее кресло и с трудом перетащил тяжелый рюкзак к себе на колени. Расстегнув замок с лягушкой на язычке и принялся копаться в многочисленных вещах в поисках кошелька. Внутри лежало два банана, яблоко, одна раскраска с космонавтом, пенал с фломастерами и карандашами, помятые бумажки, вырванные из тетрадей, куча учебников и мелкий мусор в виде стружек карандашей. Наконец, он выудил оттуда маленький кошелек и принялся пересчитывать все имеющиеся деньги с видом миллиардера, у которого под ногами весь мир. Сохену было ужасно смешно, но он с серьезными выражением лица ждал вердикта сына.

— Восемь тысяч пятьсот вон!

— Ну, — со смешком сказал Сохен. — Считай, печь у нас уже в кармане, — если не считать того, что денег Тэхена едва ли хватило бы поесть в столовой на неделю. Но мужчину так грела мысль, что сын специально экономил и откладывал деньги, чтобы сделать папе подарок. — Тогда давай так. В воскресенье поедем в торговый центр и купим там все, что папе понадобится. Идет? — Сохен поднял ладонь, и Тэхен дал ему смачную «пять».

— Договорились, — довольно сказал Тэхен.

— А теперь лети в школу, иначе точно выговор получишь, — указал мужчина пальцем на светящий таблоид с временем.

Тэхен взвизгнул, поняв, что у него осталось каких-то пять минут, быстро чмокнул отца в колючую щеку, схватил раскрытый рюкзак и свою кепку и вылетел из машины, на всей скорости несясь в сторону школьных дверей. Сохен посмеялся с забавной реакции сына, вывернул руль и направился на работу, напоминая самому себе не забыть купить пару стаканчиков кофе для себя и Льюиса.

◾◾◾

Сухой, горячий ветер наклонял стебли кукурузы к земле, гулял между плотными, длинными листьями и бархатно шелестел ими. Солнце грело макушку, и послеобеденное время — самое то, чтобы понежиться в бассейне со стаканом прохладного апельсинового сока под гавайскую музыку и наслаждаться спокойствием. Но такой отдых точно не для них. Чонгук разбежался и ударил ногой по футбольному мячу, отдавая пас Крису, а тот, в свою очередь, передал его Хосоку. Они поделили стаю на две команды и сражались за ящик холодного пива, по стеклянным стенкам которого стекали капли воды, так остервенело, словно сражаются за свою жизнь.

— На меня, на меня! — завопил маленький альфа девяти лет, путаясь у взрослых под ногами. — Я открыт, открыт! — продолжал распинаться он, подбегая то к одному игроку за мячом, то к другому. Он скорее был как еще один живой мячик, который катался по полю из стороны в сторону.

— Эви, уйди с поля, они же тебя затопчут, — сложив ладони в рупор, прокричал стоящий на крыльце омега. Эв только отмахнулся и на всей скорости полетел к отцу, который принял мяч и уж точно должен был дать ему пас. Джину, папа мальчика, лишь раздосадованно покачал головой — что-то ему подсказывало, что сын вернется с поля с очередным фингалом под глазом.

Подняв с травы таз, из которого он развешивал постиранные вещи, омега упер его в бок и отнес в дом. Из его просторной и светлой кухни открывался отличный обзор на играющих. Хосок, Чонгук и Крис лупили по мячу так, что у Джину замирало сердце, потому что Эв легко мог попасться им под ногу. Эв был самым младшим в их стае, самым любознательным и непоседливым ребенком. Совсем скоро он должен был пойти в школу, но Джину переживал, потому что иногда сын обращался против своей воли, и хотя Ренсом убеждал его, что с малышом все будет хорошо и социализация пойдет ему на пользу, омега все равно волновался. Потому к нему был приставлен пестун — Сонбин, который не так давно сам был волчонком.

В волчьей стае закреплена определенная иерархия. Во главе стоит вожак, самый сильный волк, который должен принимать важные решения касательно судьбы всей стаи. Именно он дает звание каждому члену стаи, определяет территорию охоты, в его руках огромная власть, которой он мог пользоваться так, как посчитает нужным. В их стае вожаком был Хосок — молодой волк, который решил создать свою стаю с нуля. К нему присоединялись, игнорируя вторую стаю в городе, потому что он модернизировал систему стаи. Ему не были важны обычаи и какие-то внутренние правила, он не собирался заставлять кого-то выходить замуж, рожать волчат, потому что того требует волчий закон, «поддерживать чистоту крови» — он просто заботился о своих волках и стремился дать ту жизнь, который многие были лишены. Но, конечно, таких правил, как запрет на отношения с людьми он все-таки придерживался. Именно Хосок отдавал свой последний кусок мяса волчатам и понимал, как важно воспитывать их правильно, ведь они — будущее стаи.

Следующим за вожаком звеном был так называемый «друг» вожака, иными словами, главный омега в стае, который контролировал воспитание волчат, процессы образования пар и непосредственно всех омег стаи. Джину никогда бы не подумал, что Хосок даст это звание именно ему, ведь Джину — сбежавший из знатного рода волк. Любой другой вожак мог бы посчитать его дезертиром и предателем, но только не Хосок. Они с Ренсом познакомились, когда омеге было всего девятнадцать — родители пророчили прекрасное будущее с волком из богатого рода, выводок породистых волчат и прочий бред, который Джину даже слушать не захотел. Он встретил Ренсома, и понял, что такое свобода. Этот бесстрашный, местами наглый и упорный альфа показал ему другую жизнь и привел в эту стаю, где Джину обрел дом и семью. Джину был белым волком, и, может быть, это повлияло на его уважение среди других омег, но сам Джину надеялся, что это не так. Он не хотел быть уважаемым членом стаи лишь за свой цвет шерсти, он предпочитал добиваться уважения за свои заслуги и вклад в стаю.

Старший воин — третье звено цепи, то же самое, что и «правая рука» вожака. Он был одним из самых сильных альф, на его плечах лежала организация охоты и патрулирование территории, особенно в это неспокойное время. Старшим воином был Ренсом, и Джину невероятно гордился своим мужем. По старым обычаям, именно старший воин стал бы вожаком в случае смерти предыдущего, но никто об этом даже и не думал. Все они были семьей и друзьями, стоящими друг за друга горой. В более древние времена старшие воины всегда относились агрессивно к членам стаи, чтобы подчеркнуть свой статус, но все это — пережитки прошлого. Ренсом, несмотря на бурный нрав, был добрым волком, и, хотя он был старше Хосока, относился к вожаку с уважением и считался, в первую очередь, с его мнением. В более древние времена и интернета не было.

А затем стояли все остальные члены стаи, в первую очередь — воины. Воинов в их стае было самое значительное количество, и одними из них были Крис и Чонгук. Крис — кровный брат Ренсома, не уступающий ему по силе и мудрости, однако он уступил брату и позволил ему быть на звено выше. Воины были основой каждой стаи. В это звено входили взрослые альфы и омеги, не имеющие потомства. Они — боевой отряд вожака, обязанный охранять территорию и добывать пропитание. Конечно, сейчас никто не выходил на охоту с копьями и стрелами, а просто шли в продуктовый магазин и покупали все, что было нужно, но иногда они всей стаей выдвигались на охоту, чтобы поймать зайцев или рыбу. Они же волки, а не дикари какие-то.

Но прежде, чем стать воином, каждый альфа или омега проходил звено пестунов. Пестуны — особенно любимые Джину волки, потому что они уже не маленькие, но еще и не взрослые, это волки-подростки из предыдущего поколения. Они могли уже сами заботиться о себе, но все еще находились под опекой стаи и были обязаны подчиняться волкам-папам. Для многих сам Джину был папа, его мнение для молодняка играло большую роль и никуда не денешься — нужно выполнять то, что сказано. В основном, пестуны занимались обычными подростковыми делами: гуляли, ходили в школу, иногда тренировались, и, самое главное, помогали воспитывать своих младших братьев. Каждому пестуну могли приставить одного или двое волчат, за которыми они должны были ухаживать, воспитывать, направлять и наставлять. В семье Джину был только один пестун — Сонбин, которого омега сегодня обыскался, но нигде так и не нашел.

А самое маленькое звено в стае — это волчата. О них все должны заботиться, кормить и спускать с лап любую шалость, какую бы те не учинили. Хотя волчата и были самым маленьким звеном, по важности они стояли для вожака на первом месте. В их стае волчат было не очень много, поэтому Эву, самому младшему волчонку, всегда было скучно, но его скука вмиг испарялась, когда на горизонте маячил Сонбин — его личный пестун и раб. Эв был как маленькая рыбка-прилипала, прицепился к Сонбину так, что силой не отдерешь.

Джину мычал незамысловатую мелодию под нос, переворачивая шкворчащую на разогретом масле речную рыбу, и выложил уже готовые кусочки на тарелку, покрытую салфеткой для пропитки жира. Неожиданно из приоткрытого окна он услышал громкий смех и вытянул шею, рассматривая, что там случилось. Альфы перестали играть и столпились над чем-то. Омега вытер руки о бумажную салфетку и спешно вышел на улицу, приближаясь к скоплению волков.

— Чего вы тут смеетесь? — спросил Джину, протискиваясь между волками в центр.

— С твоего сына, — засмеялся сидящий на корточках перед обращенным в волчонка Эвом Крис. Он потрепал племянника за серое ухо и ухмыльнулся.

— Ну и куда его в школу отводить-то? — фыркнул от смеха Чонгук, вытерев пот со лба после жаркой игры в футбол. — Обратится прямо в классе, во смеху будет.

— Да ну вас, дураки, — буркнул Джину и присел перед сыном, который смотрел на него виноватым, побитым щенком. Омега тяжело вздохнул, поднял двумя пальцами разорванные шорты сына и страдальчески застонал: — Что ж, придется снова ему новую одежду покупать. А вы чего смеетесь? Сами волчатами были! — Джину шлепнул смеющегося над видом сына Ренсома по плечу.

— А вот если бы он чаще тренировался, а не за Сонбином таскался, такого бы не было, — с улыбкой сказал Ренсом, и Эв заскулил, ткнувшись прохладным носом в руку папы.

— Не слушай их, сынок, беги за мной. Сейчас переоденешься, будешь, как новенький. А вы только попробуйте мне над ребенком смеяться, — пригрозил кулаком омега каждому. — Хвосты поотрываю, — хмыкнув, Джину поднялся на ноги и пошел в дом, Эв, путаясь в лапах, понесся за ним, высунув язык, а Ренсом думал, что его сын рожден волком с повадками собаки.

— Так, ну ладно, чего встали статуями? Нас ящик пива ждет! — объявил Хосок, хлопнув в ладони, но когда все снова рассредоточились по полю и принялись играть, к нему неожиданно подбежали двое волков-воинов и отвели в сторону, сообщая о том, что на их территории снова были замечены волки Намджуна. — Уверены? — хмуро спросил вожак.

— Абсолютно. Своих знаем, как пять пальцев, а чужаки сюда редко забредают, — ответил младший из воинов, Дилан. Хосок недовольно хмыкнул и глянул на Ренсома, который сразу же понял его по взгляду, пнул мяч другому игроку и трусцой подбежал к ним. Воины и ему обрисовали ситуацию.

— Я смотрю, они активно игнорируют правила, установленные старейшинами, — облизнул соленые от пота губы альфа и упер руки в бока. На его сильных, поджарых бицепсах в солнечных лучах блестел пот. Альфа громко хрустнул пальцами, обдумывая следующие действия, и глянул на играющих Криса и Чонгука. — Ночью в дозор пойдем, соберем наших и рассредоточимся по границе.

— А если они снова появятся? — спросил Дилан, сложив руки на груди.

— Вступать в конфликт не будем, сообщим старейшинам. Наше положение не слишком крепкое, чтобы вступать в конфликт, — спокойно ответил Хосок. Ренсом согласно кивнул. — Сейчас лишние стычки могут дорого обойтись, Намджун здесь давно, а мы всего несколько лет, вышвырнут и не заметят. Риски велики.

— Но они провоцируют нас, — хмуро ответил второй воин, Донхэ. — Проигнорировали пять предупреждений.

— Это их проблемы, будут дело иметь со старейшинами они, не мы. Мы следуем согласно общему протоколу, так что, молодцы, что не вступили в открытый конфликт, — Ренсом хлопнул Дилана и Донхэ по плечам.

— Следующий патруль уже заступил на пост? — спросил вожак, и Донхэ утвердительно кивнул. — Прекрасно. Можете отдохнуть, поиграть с нами на пиво, а вечером выйдем на границы. Сейчас расслабляйтесь.

Воины присоединились к общему активному отдыху, разделившись каждый в разную команду. Хосок и Ренсом переглянулись, и вожак неопределенно поджал губы, возвращаясь на поле. Он знал, что вожак второй в городе стаи его на дух не переносил, но не думал, что он будет так открыто переступать границы. Охотиться на чужой территории, вступать и провоцировать в открытый конфликт, наносить вред чужой стае, настраивать волков друг против друга — строго запрещено. Но запрещено и иметь больше одной стаи в округе одного города, и Хосок, создав свою, нарушил протокол, он знал об этом. Намджун его терпеть не мог, потому что считал слабым, неоправданно амбициозным нарушителем общественного порядка. Но Хосок не мог поступить иначе, он никогда бы не присоединился к чужой стае. Вожак не мог подчиняться другому вожаку.

Он собрал свою стаю сам. Ренсом и Крис были его давними друзьями, которые, в свою очередь, были знакомы с другими волками, Чонгука он нашел когда-то давно на пляже, и пригласил к себе — тот охотно согласился. Многие волки в его стае — это бывшие волчата, от которых отказались папы-волки, не в силах их прокормить или воспитать. Они были сиротами и одиночками, которым было некуда идти, и они были вынуждены скитаться в поисках лучшей жизни. Стая Хосока стала вторым дыханием, однако, конечно, никого это не волновало — правила есть правила. У Хосока было много конфликтов со старейшинами, но, в конце концов, он отстоял место под солнцем для своей стаи с условием, что они ни при каких условиях провоцировать конфликт не станут. К сожалению, Намджуна это касалось лишь косвенно, и хотя территория была поделена, но все это было условно. Хосок сам защищал свою стаю от нападок. С тех самых пор между ним и Намджуном велась холодная война, которая касалась не только волчьей стороны жизни, но и «человеческой». Но сейчас можно было расслабиться, по крайней мере до вечера.

— Папа, почему они смеются надо мной? — надул пухлые губки мальчик и потер кулаком глаз. Он стоял, выпятив приличного размера живот, пока папа заправлял ему белую футболку в шорты. Джину облизнул палец и вытер перепачканную пылью щеку малыша, а после ободряюще улыбнулся сыну.

— Не обижайся на них, солнышко. Они любя, мы все тебя любим, — омега чмокнул сына в макушку, и тот улыбнулся ему во весь рот, показывая отсутствующий передний зуб.

— А ощущение, словно совсем не любят, — пробурчал Эв и вытащил заправленную футболку, а то над ним и так все смеются, что он папочкин сынок и любимчик.

— Это особая любовь, братская, — Джину потрепал сына по пухлой щечке. Сонбин аккуратно выглянул из-за угла и буквально на носочках принялся красться к черному входу, чтобы прошмыгнуть незамеченным, но пройти мимо Джину — задача невыполнимая, Сонбин сказал бы, заранее провальная. — Ну и куда это мы? — даже не оборачиваясь, спросил омега, расчесывая спутанные вихры Эва, который сразу же выглянул из-за его руки и увидел Сонбина. Тот с трудом сдержал разочарованный стон и как ни в чем не бывало расслабленно облокотился о стену, словно всегда там и стоял. Деваться некуда, прилипала обнаружил цель.

— Да я так… По делам иду, — попытал удачу Сонбин, мысленно молясь, чтобы мелкий не увязался за ним. — По очень важным делам, это вопрос жизни и смерти, я должен явиться у очень важного человека…

— Чудно, Эв почти готов, — улыбнулся Джину и слегка шлепнул сына по попке, заканчивая свою работу. Эв сразу же подскочил и полетел к Сонбину с горящими глазами. Прилипала вцепился присосками в акулу.

— Но хен, я же на работу иду! Там с детьми нельзя, а вдруг он под газонокосилку попадет? Вы же мне голову потом оторвете, — заныл Сонбин, пытаясь отцепить Эва от своей ноги. Он уперся ладонью в его лоб, не подпуская к себе ближе, а Джину поднялся с дивана и довольно хмыкнул, сложив руки на груди. — Прошу, пусть он останется с тобой, хотя бы на сегодня. Я весь дом потом тряпкой для пыли отмою, только забери его!

— Не попаду, Сонбин, возьми меня с собой, — повис на старшем брате маленький альфа, как обезьяна на ветке. Сонбин умолял его взглядом и готов был буквально стоять на коленях, чтобы папа забрал эту макаку от него, но Джину был непреклонен. Словно подписав пестуну приговор, он покачал головой.

— Удачной прогулки, мальчики.

Сонбин хотел упасть на колени и кричать в небеса протяжное «не-е-ет», но было уже поздно. Подросток раздраженно выдохнул, раздувая ноздри, и уставился на давящего лыбу до ушей волчонка. Хотелось спросить у бога, за что он послал ему это мелкое наказание, и чем он так нагрешил в прошлой жизни. Сонбин лишь устало потер переносицу, смирившись со своей тяжелой судьбой, поднял с пола рюкзак, который закинул на спину, и прошипел мелкой прилипале:

— Если будешь путаться под ногами и доставать меня, я тебя цыганам продам за конфету.

— А у нас живут цыгане? — выпучил глаза Эв и трусцой побежал за быстро шагающим Сонбином.

— Нет, но, чтобы продать тебя, я найду.

— Сонбин, мы же напарники! — волчонок обежал пестуна и пошел спиной вперед. — Я буду прикрывать твою спину в момент опасности, ты будешь учить меня драться и материться, а я еще далеко плевать, — собрав побольше слюны во рту, Эв плюнул на землю, но не рассчитал силу, и харчок упал ему прямо на носок кедов. Эв скривился, присел на колено и принялся оттирать листом папоротника слюну, а Сонбин заржал над ним.

— Ну ты и чмо, — подвел итог пестун и отвесил ему легкий щелбан. — Ладно уж, нормально плевать я тебя научу. Будешь приманивать всяких цыпочек, плюясь, как верблюд.

— Мелкие, куда идете? — спросил подошедший Крис. Он снял футболку и вытер потное лицо и крепкое, подкачанное тело.

— Я на работу, а он — отравлять мне жизнь, — скривился Сонбин.

— Мы напарники! — возразил Эв.

— А то. Я бы его продал за конфету, — Крис прыснул и подбадривающе хлопнул Сонбина по плечу.

— Все мы через это проходили. Не задерживайтесь, до девяти должны быть дома и следи, чтобы он случайно не обратился. Сегодня перенервничал и прям посреди поля обратился, ему в школу скоро, а он еще плохо себя контролирует.

— Мы взрослые, можем вернуться домой и позже, да, Сонбин? — вздернул нос волчонок. — Лето же, хочу дольше гулять!

— Пузо сначала подбери, — усмехнулся Крис и слегка ущипнул племянника за выпирающий живот, а после потрепал по волосам. — Удачи на работе, и нервов тебе, — альфа кинул взгляд на пыхтящего Эва, закинул на плечо футболку и пошел в дом остужаться, а Сонбин вымученно улыбнулся.

В автобусе мелкий доставал Сонбина разговорами о школе и о том, что он боится не найти друзей. Конечно, прилипалой он был той еще, но пацан он хороший — добрый, веселый, дружелюбный, так что Сонбин ни на секунду не сомневался в том, что он найдет друзей и ему будет не так скучно. Волчат его возраста в стае по пальцам пересчитать, поэтому он в основном таскался за Сонбином. Сонбин любил его по-своему, воспитывал и все такое, но ему было всего шестнадцать, хотелось гулять до утра с лучшим другом, курить припрятанные под шифером сигареты, чтобы папа по башке не надавал, слушать музыку в плеере и проводить время с одним… крутым альфой. Сонбин почувствовал, как живот изнутри щекочет приятное чувство и отвернулся к окну, надеясь, что жарко ему от солнца, а не от мыслей об Авеле. Повезло, что мелкий на уши приседал и хоть как-то отвлекал от этих мыслей. В общем, много времени приходилось проводить с Эвом, потому что одному ему было скучно, а значит, страдать должен был Сонбин. Альфа ждал, когда мелкий пойдет в школу сильнее, чем он сам.

Слегка дернувшись, автобус остановился на остановке, и двери с шипением разошлись в стороны. Эв спрыгнул прямо на землю, подняв ворох пыли, следом спокойно вышел Сонбин и увидел в теньке под деревом лучшего друга. Джей сидел на корточках, низко натянув на голову черную кепку, и держал между губ тлеющую сигарету. На его серой, кое-где рваной борцовке, под подмышками выступили темные круги пота от испепеляющей жары. Сонбин и сам чувствовал, как на лбу собрались капли пота. Эв вприпрыжку подбежал к Джею и крикнул:

— Привет, бро, — он выставил крепко сжатый кулачок и улыбнулся. Джей поднял голову, взял сигарету пальцами и стукнулся кулаками с волчонком.

— Привет, мелкий бро и большой бро, — волк поднялся с корточек и тряхнул ногами, разминая их. Сонбин поднял ладонь, кинул уставшее «хай» и забрал у Джея сигарету. — Че, хвост навязали? — усмехнулся он и кивнул на Эва, который слонялся под деревом, выискивая белок.

— Ага, сил моих больше нет, — ответил Сонбин и затянулся, выпустив дым в сторону. — Ли еще не звонил?

— Не, мы успеваем, — сказал Джей, и они вместе двинулись дальше по улице под палящим солнцем к дому старика, у которого иногда косили газон, чтобы заработать свои кровные деньжата. Так Сонбин смог самостоятельно накопить на подержанный телефон, который полюбил особой любовью — достался же потом и кровью.

— Эй, между прочим, если папа учует, что ты курил, ты получишь, — сказал побежавший следом за ними волчонок. — А мне дашь попробовать? — заинтересованно спросил он.

— Стручок вырастет, попробуешь, — усмехнулся Сонбин, кинул окурок на землю и растоптал носком старого кроссовка.

— Какой стручок? — не понял Эв, и Сонбин с Джеем заржали, принявшись толкаться, как два полудурка, услышавших отменную шутку. — Куда пошли, подождите меня! — завопил мальчишка и сорвался с места, догоняя старших волков.

Вечернее августовское солнце нещадно палило. Оранжевые лучи рассыпались ореолом по небу, окрашивая пушистые, медленно плывущие облака в красный. Редко под небосводом пролетали мелкие стаи птиц. Уставшие после изнурительной двухчасовой работы старыми газонокосилками, Джей и Сонбин сидели на корточках перед самостоятельно разведенным костром, который тихо трещал, когда догорали палки, и вспархивали вверх искорки. Жар костра обдавал их лица, но ни один, ни второй не собирались отодвигаться. Эв исследовал заброшенные машины, лазал по старому, горячему металлу и выискивал приключения на свою толстую попу.

Сонбин обнимал худощавыми руками острые колени и наблюдал, как жадно пламя поглощало тонкие ветки. Воздух пах теплой землей, летом и ржавчиной. На заброшенной машинной свалке такого добра пруд пруди — и старые иномарки, и еще рабочие аккумуляторы, и запчасти, которые можно было стащить на продажу. Но никто из них не притрагивался к этим сокровищам. Каждая заброшенная вещь здесь имела для них значение, они вместе нашли эту свалку, которая стала для них пристанищем спокойствия, и воровать что-то отсюда на продажу было бы верхом кощунства. Все равно что оторвать кусок души и выставить на аукцион.

— Хочу свою автомастерскую открыть, — сказал Джей, сделал глоток теплой пепси и передал банку другу.

Они честно заработали вдвоем на эту баночку пепси. Она была такой прохладной, на сине-черной банке выступили капли воды, а сладкая газировка так приятно шипела, что мальчишки едва не давились слюной, желая сделать глоток. Вторую купленную банку пришлось отдать Эву, потому что он тоже вложил свой вклад — бегал от колодца с тяжелой садовой лейкой и поливал клумбы, так что часть денег заслужил тоже. Такое удовольствие выпадало нечасто, они старались не тратить на такое деньги, а потому и тянули они его битый час. Газировка давно выпустила газы и потеплела, но они все равно с наслаждением смаковали каждый глоток. Сонбин задумчиво посмотрел на ржавые груды металла, а после перевел взгляд на Джея, который пнул пустую жестянку палкой, имитируя игру в гольф, а после протянул ее младшему и дополнил:

— Твоя очередь.

Альфа торопливо кивнул, сделал свой законный глоток и вскочил на худые ноги, прицеливаясь бить по пустой жестянке в самодельную вырытую лунку. Пока Эв исследовал битыми коленями старые машины, они играли на последний глоток — кто выиграл, тот и допьет сладость. Но в его голове была совсем другая мысль. Он думал о словах Джея, об их любимой свалке и автомастерской. Джей не хотел, чтобы дорогие его душе машины гнили вот так, на отшибе мира, позабытые хозяевами. Сонбин, прицелившись, сделал удар, и скомканная банка угодила прямиком в лунку.

— Есть! — победно выкрикнул он, а после развернулся к другу с широкой улыбкой, ведь победа была за ним, и сказал: — Автомастерская — это сложно, но я всегда помогу тебе, брат. А пепси вместе допьем, плевать на победу. Мы на нее вместе заработали.

Джей тепло ему улыбнулся. Договор скрепили рукопожатием, а костер медленно догорал, отбрасывая последние искорки. Эв уже порядком устал, частенько тер глаза липкими и грязными ладонями, и становился все менее активным. Он плюхнулся на землю рядом с ребятами и вытянул ноги, которые грел догорающий костер. Хорошо было так, тепло, по-летнему уютно. Сонбин посмотрел на свою малую прилипалу и улыбнулся, почесав его по затылку.

— Чего кислый такой? Устал?

— Скучно, — грустно вздохнул Эв. — Хочется гулять с друзьями, в походы ходить, на море купаться…

— Скоро пойдешь в школу, найдешь там друзей, будешь учить кучу уроков и все такое, немножко потерпеть осталось, — приободрил его Джей и слегка ткнул под ребра.

— А если я им не понравлюсь? — Эв подтянул коленки к груди и уставился на костер. Джей и Сонбин переглянулись. Пестун подсел к нему ближе и приобнял за плечи, с улыбкой заглянув ему в глаза.

— Ты боишься, и это нормально. Люди… не такие, как мы, с ними сложнее, но иногда и интереснее. Первый день всегда самый страшный, но потом тебе станет легче. Учиться в школе веселее, чем дома.

— Когда тебя не бьют, не унижают и не окунают головой в унитаз, — лаконично заметил Джей. Сонбин глянул на него убийственным взглядом, а Эв совсем стал грустным. — Ну, мелочь, не дрейфь. Школа — то еще дерьмо, но иногда там встречаются классные кадры, друзья, приятели, — Сонбин лишь кивнул. Джей знал, о чем он говорил. — Просто тебе нужно уметь постоять за себя. Но ты ж сильный волчара, сможешь защищать себя? — улыбнулся альфа и взлохматил слегка влажные и грязные волосы волчонка.

Эв притих, прижимаясь боком к Сонбину, и лениво ворошил небольшой тонкой палочкой костер. Старшие тихо переговаривались о чем-то до самого заката, волчонок уже особо их и не слушал — его сморила усталость и жаркий воздух, который только к вечеру стал охлаждаться. Над головой звучал приглушенный голос любимого пестуна, и Эв сам не заметил, как провалился в сон прямо так, прижавшись к Сонбину и сидя на земле. Джей это заметил и с легкой улыбкой указал на него пальцем, привлекая внимание Сонбина.

— Мелкий устал, надо двигать домой, — тихо сказал Джей. Младший альфа согласно кивнул, аккуратно поднялся и взял Эва на руки, а тот обхватил его, как маленькая панда — бамбук.

— Джей, давай пройдем по Генганг*? — аккуратно спросил Сонбин, пока лучший друг закидывал костер песком и затаптывал, чтобы затушить огонь. Джей вопросительно выгнул бровь и посмотрел на него как-то странно.

— Зачем делать такой крюк? — он помолчал несколько секунд, а потом понимающе ухмыльнулся, хотя эта ухмылка для Сонбина была похожа на издевку. Альфа сморщил чуть крупноватый нос. — А-а-а, я все понял. Что ж ты сразу не сказал? Ну да, ну да, там же Авель живет, все понятно, — прыснул Джей и увернулся от кулака друга.

— Не смейся.

— Не смеюсь я, просто ты смешной, — Джей пошел следом за Сонбином, который закатил глаза и покрепче перехватил спящего Эва. — Влюбленный волк уже не хищник, влюбленный волк теперь пушистик, — альфа откровенно заржал.

— Я посмотрю на тебя, когда ты влю… найдешь того, кто тебе понравится, — хмыкнул Сонбин и зло зыркнул на идущего рядом друга. — Сам станешь пушистиком, будешь скулить, пока тебе вычесывают шерстку и купают в ванной от блох.

— Ну уж нет, со мной такого точно не будет, — возразил Джей и сунул руки в карманы шорт. — Так вы договаривались встретиться или?

— Вообще-то нет, но… — вздохнул Сонбин и пробурчал: — Я говорил ему, что буду в его районе вечером, типа, мне так ближе уезжать.

— Ни хрена тебе не ближе, и он это знает, — ухмыльнулся Джей.

— Просто заткнись, Диас.

Джей рассмеялся и послушно замолчал, чтобы не смущать и без того красного не только от жары друга. Любовь-морковь, все дела, не для Джея это, но другу помочь — дело святое. Волк решил сменить тему на более непринужденную, чтобы не вгонять Сонбина в краску, а то скоро увидит своего принца, придет весь такой красный, вонючий и грязный, не комильфо как-то вообще, а Сонбин на принцессу и так не тянет. Друзья тихо переговаривались, чтобы не мешать уснувшему Эву, который так сладко спал на плече пестуна, и они сами не заметили, как дошли до необходимой улицы. У Сонбина внутри все скакало от волнения, даже ладони снова вспотели. Захотелось искупаться в душе, попшикаться лучшими духами во всех частях тела и раз десять почистить зубы, но ни одного, ни второго, ни третьего сделать ему не удалось.

— Привет, детки, — сказал Авель. Сонбин увидел его не сразу — лишь зажженный огонек сигареты в тени козырька какого-то магазинчика, и от неожиданности чуть не выронил малого. Авель, несомненно, заметил это, и подмигнул им, как какой-то альфа-самец. Джей сдержался, чтобы не закатить глаза.

— Здорова, — нарушил неловкое молчание Джей. — Сигареты не найдется? Мои кончились.

— Держи, — старший альфа открыл пачку и протянул ее Диасу, и тот, не стесняясь, взял сразу пять штук. Авель себе еще купит, а у Джея денег не так много. Сонбин стоял и смотрел на Авеля, вмиг растерявшись и не зная, что ему сказать. Авель окинул их взглядом, оценивая уставший и потрепанный вид, и улыбнулся со спящего прямо на Сонбине волчонке. — Вы есть хотите? Могу накормить, — Джей прыснул в кулак, подавив в себе пошлую, совсем не уместную шутку про минет и Сонбина, и отмахнулся.

— Не, я не голодный, Эв наелся нервами Сонбина, а сам Сонбин, походу, проглотил язык и уже не голодный.

— Ничего я не проглотил, — возмутился тихо Сонбин. Авель не мог не улыбнуться с него — таким он был смущенным и неловким мальчишкой. — Просто устал.

— Давай я его понесу? — предложил альфа, кивнув подбородком на спящего волчонка. — Ты наверняка устал, — он подошел ближе и протянул руки к ребенку. — Он похож на ангела, — Авель наклонился еще ниже и прошептал очень тихо, чтобы не разбудить волчонка: — Слышишь, Эв, ты ма-а-а-аленький ангел, маленький милый волчонок, ты гроза всех районов, — Сонбин тихо рассмеялся.

Лицо Авеля оказалось так близко к его собственному, что он мог почувствовать тепло его дыхания, отдающего сигаретами, и Авель сам смотрел ему в глаза. Его волчий слух сразу уловил учащенное сердцебиение его мелкого волка, и у самого на лицо лезла глупая улыбка, а во взгляде читалась неприкрытая нежность. Он чувствовал тепло и жар его тела, и, несмотря на грязь и пот, он чувствовал и свежий лесной запах, исходящий от его кожи. Сонбин для Авеля был как глоток свежего, лесного воздуха. Это пьянило. Джей кашлянул в кулак, чтобы прогнать их флюиды, от которых он скоро начал бы блевать радугой. Сонбин тряхнул головой, сгоняя наваждение, и отдал Эва Авелю, который сразу же обхватил его руками и ногами.

— Куда ты пойдешь? — спросил Сонбин у Джея и облизнул пересохшие губы. — Давай к нам, м? Джину давно тебя ждет.

— Не, — отмахнулся Джей. — Я у знакомого перекантуюсь, а вы идите, — конечно, ни к какому знакомому Джей не пойдет. Будет всю ночь сидеть на старой остановке и курить, чтобы хоть как-то скоротать время, а после снова на работу — копить на заветную мечту.

— Уверен? — нерешительно спросил Сонбин. Авелю захотелось рассмеяться.

— Да, большой бро, все нормально, — Джей и Сонбин обменялись фирменным рукопожатием и стукнулись кулаками.

— До завтра, Диас.

— До завтра, хищник, — не удержался от подколка Джей, рассмеялся и пошел в противоположную сторону, растворяясь в куче спешащих домой людей. Сонбин и Авель остались одни.

Они шли медленно, чтобы оттянуть момент расставания. Одной рукой Сонбин крепко сжимал лямку рюкзака и смотрел исключительно вперед, хотя чувствовал, как Авель рассматривает его профиль. И вдруг его нос казался ему слишком огромным, и скулы уродливо острыми, а губы толстыми, как две сосиски. Его черные волосы спадали на лоб так, что почти закрывали глаза, а мешковатая одежда болталась на нем. Волки в подростковом возрасте всегда такие худые из-за быстрого обмена веществ, но с восемнадцати лет кардинально меняются, вытягиваются, наращивают мышечную массу, но для Авеля Сонбин был прекрасен таким, каким он был.

Сонбин незаметно выдохнул, собираясь с силами, и опустил руку вниз, едва ощутимо касаясь тыльной стороной ладони руки Авеля. Он ждал реакции несколько секунд, а после обхватил его палец своим, указательным, и тогда Авель взял его за руку. Их ладони соприкоснулись медленно, чувственно и нежно, и было совсем не важно то, что ладони Сонбина были влажными. Сонбин упорно смотрел вперед, игнорируя взгляд Авеля, а тот аккуратно провел большим пальцем по его ладони. У младшего волка внутри раздался взрыв теплоты и неконтролируемой любви.

— Что ты делаешь завтра вечером? — хрипло спросил Сонбин. Его щеки горели от смущения. — Можем попить пиво. Я угощу, — сразу же добавил альфа.

— Хм-м-м, завтра вечером? — задумчиво протянул Авель, словно издеваясь над сердцем Сонбина. — Хм-м-м… — младший заметно нервничал, и обстановку разряжал только маленький Эв, причмокивающий губами во сне. Авель тихо засмеялся с реакции Сонбина. — Для тебя я всегда свободен, Сонбин, — у волка словно гора с плеч свалилась, и он расслабленно выдохнул. — Предлагаю сходить к морю. Ты и я, пиво и море, что скажешь? Но угощаю я, — твердо сказал он. Сонбин улыбнулся, как глупый влюбленный школьник. Секундочку, так ведь оно и было.

— Или море из пива, — попытался отшутиться Сонбин, чтобы скрыть свое смущение. Авель вдруг остановился, и Сонбин тоже застыл на месте, смотря на него вверх. Авель пока превосходил его в росте, и от этого у Сонбина бегали приятные мурашки по телу. Авель положил руку Сонбину на талию и серьезно посмотрел ему в глаза, а после слегка наклонился и прошептал:

— И ты в этом море. Со мной.

Горел фонарь, под которым они стояли, и к свету летели мотыльки, обжигая свои крылья. У Сонбина дрожали колени, потому что он был безбожно влюблен в этого волка-одиночку, так сильно, что в легких горело не от теплого воздуха, а от Авеля. Сонбин поддался какому-то внутреннему порыву, положил ладонь на затылок Авеля, встал на носочки и поцеловал его — резко, уверенно и столкнувшись зубами. Он совершенно забыл, что они здесь были не одни, что Эв спал на руках Авеля и мог в любую секунду проснуться, это не было важно. Авель и сам углубил поцелуй, целуя его так жадно, что Сонбину не хватало воздуха. Возбуждение вмиг пронеслось по его телу током, и он начал дышать тяжело и прерывисто. Авель положил ладонь на его щеку и принялся гладить большим пальцем, кусая и слегка засасывая его пухлые губы. Горьким делала этот поцелуй недосказанность Авеля. Он должен был сказать Сонбину кое-что, но… не смог. В нем проснулось желание — неприкрытое и дикое. Авель отстранился и ткнулся лбом в его лоб, опаляя губы своим раскаленным дыханием.

— Я… — шепнул Сонбин и рвано выдохнул. «Люблю тебя» так и осталось вертеться на языке. — Должен отвести Эва домой, нас только до девяти отпустили, — зажмурился альфа и прикусил губу. На них еще остался горьковатый вкус Авеля.

— Хорошо… Да, хорошо, — сказал Авель, отстранился, глянув на улыбающегося Сонбина, и передал ему крепко спящего мальчика. — Завтра вечером встретимся. Я буду ждать.

— Да, — улыбнулся Сонбин и прижал к себе волчонка. Он сделал несколько шагов спиной вперед от Авеля и шепнул одними губами: — Пока.

— Пока, — так же тихо сказал Авель и еще несколько минут стоял, смотря Сонбину в спину. Улыбка медленно сползла с лица, и он тяжело вздохнул. — Пока, Сонбини.

◾◾◾

Юнги наклонился над зеркалом, втирая в кожу увлажняющий крем, и сморщился, разглядывая свои километровые синяки под глазами, которые ни один патч свести уже не в силах. А что делать-то остается? Днем Юнги был занят школьными делами и помощью дедуле, и лишь ночью у него появлялось время на себя. Он упорно готовился к экзаменам уже заранее — читал тематические книги, особый упор делал на корейскую и английскую литературу, тренировался писать маленькие статьи в школьную и региональные газеты и набивал руку на коротких романах, которые публиковал в интернете. Словом, делал все, чтобы достичь своей мечты — оттуда и синяки под глазами, и десять кружек из-под кофе на рабочем столе, которые потом выносил и мыл дедушка, и вечный недосып, и далее по списку. Но ради своей мечты Юнги был готов жертвовать многим. Он поправил уродливый галстук на шее, к которому прицепил брошь голубой бабочки, причесал мятного цвета волосы, закинул на плечи рюкзак и понесся вниз, сбегая по ступеням.

Юнги жил со своим дедушкой Амином по папиной линии. С его родителями все было в порядке, Юнги регулярно с ними виделся и общался, просто у них были совсем другие приоритеты в жизни — заключение сделок, инвесторы, деловые поездки заграницу, ну, а ребенка завели, потому что надо. Возраст, время, все такое — Юнги не любил вдаваться в подробности своего рождения. С самого детства его воспитывал дедуля, который стал для него самым родным человеком, настолько, что в детстве Юнги часто называл его папой, чем раздражал родного папу. Просто для них любовь измерялась подаренными гаджетами или путевками заграницу, а для Юнги — вниманием и заботой, например, когда он болел в детстве, а дедуля сидел рядом с ним, трогал его лоб морщинистой, прохладной ладонью, давал горькие лекарства и успокаивал поцелуями сухими губами в щеку и сказкой на ночь. А всякие там телефоны, планшеты и прочая белиберда — это не любовь. Это попытка загладить свою вину.

Но Юнги родителей и не винил. Он хорошо живет и счастлив быть со своим дедулей. Хотя он вполне мог жить в роскошной родительской квартире, Мину-младшему она претила. Пустая, холодная, совершенно чужая, она никогда не сравнится с маленьким, но уютным домиком деды. На заднем дворе у него был небольшой сад, где они выращивали помидоры, огурцы, яблони и виноградную лозу, аркой оплетавшую козырек навеса. Летом они с дедушкой собирали смородину, поливали его цветы, вместе стригли газон и занимались йогой на траве, а по вечерам выходили посидеть под навесом на скамье-качелях и пили фруктовый чай. Времена, проведенные с дедулей, — лучшие в жизни Юнги.

На первом этаже у них была кухня, маленькая, совмещенная со столовой гостиная, в которой помимо обеденного стола со всегда свежими цветами стоял диван и телевизор, небольшая кладовка и санузел, а на втором этаже — две спальни для Юнги и Амина и старый кабинет деда. Он умер еще до рождения Юнги. Амин с тех пор жил один, а после родился Юнги, и грустить времени не было — он занимался внуком. Несмотря на имеющиеся деньги его родителей, они с дедушкой жили скромно. Иногда дедуля собирал овощи и ходил продавать на рынок — не потому, что нуждался в деньгах, а просто так. Не пропадать же овощам? Заодно он общался с людьми и заводил новых друзей. Юнги эти моменты обожал. Когда к дедуле приходили его друзья, они обязательно приносили чего-нибудь вкусного и с удовольствием выслушивали о достижениях Юнги, пока сам омега сидел и краснел, уплетая за обе щеки домашний торт, пирожки, булочки и прочую выпечку. Жизнь с дедушкой Юнги не променял бы ни на что на свете.

Спрыгнув с последней ступеньки на пол, Юнги, словно пес-ищейка, побрел на запах жареных блинчиков. Во рту скопилась вязкая слюна от царивших на кухне запахов. Дедушка стоял у плиты, ловко подбрасывая блинчик без лопатки, заставляя Юнги молча восхититься. Когда он пытался сделать так в прошлый раз, блин вылетел из сковородки и влетел в стену — на обоях до сих пор остался жирный след.

— Дедуля, доброе утро, — бодро сказал Юнги, обнял его со спины и чмокнул в морщинистую щеку. Амин расплылся в довольной улыбке. — А ты с самого утра трудишься, пчелка моя.

— Я подумал, что ты будешь рад блинчикам, варенье твое любимое открыл, — кивнул пожилой омега на открытую банку вкусно пахнущего вишневого варенья. Юнги почти заскулил от удовольствия и принялся энергично притопывать на месте.

— Но деда, я спешу, — захныкал Юнги, схватил с тарелки еще горячий блинчик с растекшимся, блестящим кусочком масла, свернул в трубочку и обильно окунул в варенье, сразу же отправив его в рот. Он готов был поклясться, что в тот момент хотел заплакать от нежного, неповторимого вкуса дедулиных блинов, над ним словно запели ангелы.

— Куда же ты, с грязными руками-то, — запричитал Амин, слегка шлепая внука сложенным полотенцем по рукам. — А потом снова подцепишь что-то, как пару лет назад, а я с тобой по врачам ходить не буду, помяни мое слово, не буду.

— Не ворчи, — с набитым ртом хихикнул Юнги и снова чмокнул дедушку липкими губами. — Тебе хмурые морщины ни к лицу. Ни один достопочтенный, прекрасный альфа, желающий завоевать твое недоступное сердце, не подойдет к тебе, если будешь постоянно хмуриться.

— Кому я нужен, старик такой, — с присущей пожилой хрипотцой рассмеялся Амин. Юнги сунул в рот очередной блинчик и, протестуя, замахал руками.

— М-м-м, дедушка! Ты у меня самый красивый, самый умный и самый молодой омега в этом районе, да к тебе женихи в очередь выстраиваются. Ты вообще видел, как на тебя смотрит мистер Ли, когда мы мимо его дома в магазин идем? — заиграл бровями Мин-младший. — Мне кажется, если бы ты хоть раз согласился пойти к нему в гости, он бы тебе каждую травинку на своем дорогом газоне показал, да о всей коллекции марок рассказал.

— Ну и к чему ты это клонишь? — возмутился Амин, наливая на раскаленную сковороду тесто. — В моем-то возрасте с альфами общаться!

— Дедушка, да в твоем возрасте весь мир покорять, а не сидеть постоянно дома в четырех стенах со своим занудой-внуком, — улыбнулся Юнги, забрал из холодильника приготовленный дедушкой ланч-бокс с кимпабом и сунул его в рюкзак, облизнув пальцы после варенья.

— Скажешь тоже, — отмахнулся дедушка, с улыбкой глянув на внука. А как ни крути, приятно, что для Юнги он самый лучший. — Ты же спешил куда-то?

— Точно! — хлопнул себя по лбу Юнги. — Меня же Джин ждет, айщ, он меня теперь точно убьет. Ну все, дедуля, я побежал, а ты веди себя хорошо и сходи, наконец, в гости к мистеру Ли.

Амин заворчал на внука, но Юнги даже слушать не стал — крепко обнял его на прощение и вылетел из дома, на всех парах мчась на автобусную остановку. Они с Джином всегда ездили в школу на одном автобусе. Старший омега садился на конечной, пока автобус еще пустой, и занимал для него место своим огромным рюкзаком, игнорируя злые взгляды сонных людей. Джин флегматик самый настоящий, а Юнги — холерик, может, потому они и сошлись, став лучшими друзьями. Они учились в параллельных классах, и у них часто проходили смежные уроки, так и познакомились в далеком детстве. Играли вместе, учили уроки вместе, обедали вместе, даже университет выбирали тоже вместе. Может, это было и не совсем правильно, но Юнги друга любил и всегда к нему прислушивался. Он и дедушка — единственные люди, которые всерьез воспринимали его мечту стать журналистом и всячески ему в этом помогали.

Юнги истоптался на месте, когда, наконец, подъехал его автобус под третьим номером. Омега приложил карточку к терминалу, та тихо пискнула, и он принялся протискиваться через недовольных людей в заднюю часть автобуса — туда, где обычно и сидел Джин. Юнги зацепил рюкзаком, набитым до верха, какого-то старого бету, и тот забубнил недовольства Мину вслед. И почему в автобусах по утрам все такие злые и недовольные? Протиснувшись между тучным альфой и поручнем, Юнги едва не распластался по полу, потому что автобус тронулся с места. Джин увидел свое ходячее несчастье и принялся размахивать руками:

— Юнги, я тут! Сюда!

— Молодой человек, можно потише? — раздраженно спросил сидящий впереди него мужчина и зло зыркнул на шумевшего школьника.

— Простите, простите, аджосси, — несколько раз поклонившись, сказал Юнги и плюхнулся на место рядом с Джином. — Фух, ну и злыдни же тут все, — прошептал он, прикрыв рот ладонью, — словно из глубин ада повылезали и едут на работу.

— Вот именно, не выспались они, — спокойно улыбнулся Джин. — Итак, сегодня папа положил мне рис со свининой и целую лужу подливки, все, как ты любишь, — хотя Юнги только что поел, желудок снова скрутило в предвкушении обеда, и он заерзал на месте.

— А у меня кимпаб. Обмен?

— Обмен, — школьники вытащили свои ланч-боксы и обменялись. Кимпаб Амина был произведением искусства, за которые Джин отдал бы любые деньги. — Кстати говоря, какой у вас первый урок?

— Химия, — скривился Юнги.

— Которую ты, конечно, не сделал.

— Обижаешь! — вздернул нос Юнги, выпятив вперед грудь, а потом стушевался и вздохнул. — Ну да, не сделал. Зачем ее делать, если она мне не нужна и даже ни капельки не интересна?

— Красный диплом, доска почета, — принялся загибать пальцы с несколькими тонкими кольцами Джин, — гордость за самого себя и прочая ерунда. А вообще, чтобы на тебя хотя бы снова не ругались при всем потоке, — хихикнул омега, вспоминая, как дулся и краснел Юнги на геометрии, когда его отчитывали.

— Ну ты же дашь мне списать? — смотря глазами, полными надежды на друга, спросил Юнги.

— Слушай, тебя на видео снять и в ютуб выложить, типа «Кот из Шрэка в реальной жизни», — засмеялся Джин, но в рюкзак все-таки полез за своими тетрадями по химии. Недовольные, сонные люди принялись коситься на нарушителей общественного покоя.

— Издеваешься, да? Ладно-ладно. Это ты экзамен по химии сдаешь, а не я. Я из всего курса запомнил только что такое карбонары.

— Карбонаты.

— Ну да, — Юнги забрал тетрадку, расположил на коленях свой рюкзак и принялся кривым из-за движущегося автобуса почерком переписывать домашнее задание. — Вот спросил бы меня о писателях золотого века, я бы тебе ответил, рассказал бы, какой вклад их произведения привнесли в литературу, за что они награды получили, а химия… Знаешь же, в химии и всяких этих алканах я глупый, как пень лесной.

— Да неправда, ленивый ты просто. В том году по химии набрал восемьдесят три балла, — возразил Джин, вытащил из пачки мятную жвачку и поделился с Юнги.

— Если б не ты, я бы на второй год остался, — застонал Юнги, вспоминая, как он почти половину лета ходил на дополнительные занятия в школу, чтобы пересдать контрольную работу по чертовой химии.

Он даже геометрию так сильно не ненавидел, как химию. Он любил уроки по родному языку, корейской и английской литературе, ну и еще немножко — обществознание, а не это вот все. Он был далеко не глупым парнем, просто в силу своего характера постоянно торопился и допускал глупые ошибки в задачах по невнимательности, потому и не любил математику и прочие точные науки. Юнги с самого детства решил, что станет журналистом, и делал упор лишь на тех предметах, которые были ему интересны и понадобятся в будущем. Но Джин прав — ему снова придется подтягивать химию, чтобы не получить трояк в аттестат, тогда стипендии ему точно не видать, а одобрения родителей и подавно. У них и так постоянно конфликты на этой почве, не хотелось вплетать еще и оценки. Родители помешаны на том, чтобы Юнги был «гордостью», «был лучше всех», а Юнги не надо «лучше всех». Ему хочется быть лучше себя самого, а не лучше кого-то.

— Наша остановка! — прервал его мысли Джин. Юнги схватил в охапку рюкзак и тетрадки и протиснулся следом за другом к дверям, которые захлопнулись за ними, и автобус двинулся дальше. — Ну что, встретимся на обеде, потом вместе пойдем на физкультуру? — у Юнги вытянулось лицо. — Только не говори, что ты снова забыл про форму.

— Че-ерт, меня точно исключат из-за этой физры, — застонал Юнги. Джин приподнял очки, которые носил из-за плохого зрения, и помассировал переносицу.

— Иногда я думаю, как тебе только удалось доучиться до старших классов? — задал самому себе риторический вопрос старший омега. — Ладно, придумаем что-нибудь. Дам тебе олимпийку, наденешь поверх рубашки и будешь в штанах бегать.

— И опять вонять потом?

— Ну, или неуд в журнал, — Юнги захныкал, как маленький ребенок.

— Будь ты проклята, физкультура!

Джин ободряюще хлопнул его по плечу, и вдвоем они двинулись к школе, к дверям которых уже стекались ученики, спеша на свои уроки. Мимо них пронесся пацан в кепке и красных кедах, залетая в школу на сверхзвуковой скорости. Юнги усмехнулся — когда-то же сам такой был, а сейчас неторопливо шел на самый ненавистный урок на планете Земля. Уж лучше бы случился апокалипсис, и он один выживал в лесу, чем вся эта химия дурацкая.

Без Джина время тянулось медленно, словно старая жвачка. На первом уроке Юнги прятался за спинами одноклассников, чтобы учитель его не вызвал к доске решать задачи, и писал в тетрадке заметки к новой статье в школьную работу о межгородском соревновании по плаванью — ему предстояло взять интервью, правильно его оформить и отнести в типографию. На втором уроке он умирал от жары палящего солнца и обмахивался тетрадкой, зато на третьем внимательно слушал о гражданском праве, даже специально сел на передние парты. Иногда он завидовал Джину — хорошо ему, школьному президенту, пропускать уроки можно сколько угодно, и ничегошеньки ему за это не будет, когда как Юнги уже три раза за год вызывали на ковер к директору. Но с другой стороны, Джин часто засиживался в школе до самого вечера, даже помогал разгребать бумаги в бухгалтерии и наводить порядок на полках библиотеки. Он не жаловался, ему, вроде как, нравилось помогать людям, да и даже если бы он не делал домашку, ничего бы ему за это не было. Юнги в шутку называл его нердом, и Джин не обижался, ему это в универе зачтется, когда как Юнги своим лбом предстояло пробивать стены. После третьего урока, прямо перед звонком на обед, омега решил заглянуть в журналистский кабинет, где иногда работал над статьями.

— Привет, — поздоровался с Юнги ученик, на класс младше самого омеги. Его звали Мину, и работал он корректором — хотя Юнги терпеть не мог, когда в его текст влезали, деваться было некуда. Слишком часто он писал «не как старшеклассник» и замахивался на высокую стилистику, короче говоря — не вписывался в концепт школы. Юнги неопределенно махнул ему рукой и скинул груду бумаг на его рабочий стол. — Вижу, с макулатурой ты разобрался, а статью новую принес? У нас выпуск на носу, скоро в печать отправлять, а я ее в глаза не видел, — меж его бровей залегла глубокая, недовольная складка.

— Мину, все под контролем, — хмыкнул Юнги и отмахнулся от него, как от мухи. Омега перегнулся через стол корректора, подцепил пальцами его кружку с принтом мультяшных лошадей и отхлебнул темную жидкость под возмущенное «эй». — Кофе ты так и не научился делать, сколько тебе говорить пропорции: одна ложка кофе к двум сахара и одной сливок, вот и весь секрет успеха. Над чем работаешь? — с интересом заглянул в монитор компьютера Юнги, чтобы хотя бы глазком зацепиться за название статьи конкурента.

— Во-первых, лучше бы ты так над статьей работал, — возмутился бета и выхватил из его рук свою кружку. — Во-вторых, не подсматривай, — он отвернул монитор в сторону, чтобы наглый омега не прочитал. — В новом выпуске и прочитаешь, который, кстати говоря, выпущу без твоей статьи. Будешь опять злиться.

— Я не умею подстраиваться под дедлайны! — всплеснул руками Юнги, привлекая внимание корпящими над работой остальных учеников, и закатил глаза. Стоял тихий шум от переговоров, шелеста бумаги задуваемого в окно ветра и стук пальцев по клавишам компьютера.

— Вот если бы ты работал в кабинете, работа шла бы намного быстрее, — укоризненно сказал Мину.

— Не могу я здесь работать. Тут плохое освещение, нет мягких кресел, дедулиных печенек, да и твои вечные «быстрее, быстрее» совсем с работы сбивают, — Юнги присел бедром на край его стола, и корректор зло зыркнул на него, но Мин в своей привычной манере недовольный взгляд проигнорировал. — Не смотри на меня так.

— Я тебя предупредил, — пожал плечами Мину и отвернулся к экрану, поставив точку в разговоре. — Или завтра статья будет у меня на столе, или…

— Да понял я, — хмыкнул Юнги, поправил лямку рюкзака и гордо вскинул подбородок. — Если хочешь знать, я уже на стадии завершения, — нет. Юнги едва написал середину, но признаться в этом гордость не позволила бы. Какой-то там павлин из параллельного не станет лучшим журналистом этого месяца, и Юнги в лепешку расшибется, но проклятую статью напишет за ночь.

— Охотно верю, — ответил Мину и придвинул монитор поближе, чтобы Юнги не совал свой заинтересованный нос в чужие статьи. Юнги разочарованно вздохнул, вскочил с его стола, пожелал всем занудам удачного дня и вышел из кабинета — все равно с минуты на минуту прозвенит звонок на обед.

В теплое время года школьники обедали на улице. Для этого была оборудована специальная зона, выставлены столики с зонтиками, защищающими от солнечных лучей, кое-где даже валялись мячи для игры — руководство школы заботилось о комфорте учеников. Некоторые игнорировали столы и разбивали мини-пикники прямо на траве, в тени высоких и раскидистых деревьев, но Юнги и Джин всегда занимали маленький столик почти в самом конце площади, подальше от заинтересованных глаз и ушей. Звонок прозвенел только что, но на обеденной зоне была уже куча учеников — они шумели, смеялись, кто-то даже начал играть в волейбол на спортивной площадке. Толпа едва не выплюнула Юнги Джину под ноги, который уже сидел за их столиком с планшетом в руках и с заинтересованным видом что-то листая. Юнги проворчал о невоспитанной молодежи, закинул рюкзак на стол и сам завалился рядом.

— Вот так умираешь три урока, написываешь ему смски, скучаешь, думаешь, что увидитесь на обеде, а он сидит в своем планшете, и ноль внимания на меня, — принялся страдальчески ныть Юнги. Джин глянул на него, улыбнулся уголком губ и заблокировал планшет, отложив его в сторону.

— Между прочим, я узнал кое-какую интересную информацию, но если ты хочешь пострадать дальше, то…

— Говори! — оживился Юнги и сразу же выпрямился, принявшись вытаскивать из рюкзака обед. Джин засмеялся над своим дурачком, достал ланч-бокс с кимпабом и две упаковки шоколадного молока, которое купил специально для себя и Юнги. Младший готов был заплакать от любви и благодарности, но сдержал свои порывы. Он открыл крышку ланч-бокса, и в нос ударил прекрасный запах тушеной свинины, от которой глаза закатывались в удовольствии, а пальцы ног поджимались. Он схватил металлические палочки, проткнул трубочкой отверстие в пачке молока и принялся активно работать челюстями. — Ну, рассказывай, что молчишь?

— В общем, — Джин взял палочками кружок кимпаба, обернул кимчи и отправил в рот, с хрустом пережевывая и принявшись рассказывать: — Меня на втором уроке попросили отнести кое-какие бумаги в архив, ну, я не знаю, зачем, но глянул, что там лежит такое. Всякие финансовые отчеты и прочая неинтересная ерунда, но нашлось там и кое-что интересное — два личных дела.

— М-м-м, у нас новенькие? — с набитым ртом спросил Юнги, украв из порции Джина кимчи.

— Ага. Одного зовут Чжоу Вин, а второго — Чжоу Джастин.

— Из Китая, что ли? — округлил глаза Юнги. — Крутяк! А почему они посреди года переводятся? Разве так можно?

— Не знаю, — пожал плечами Джин и стукнул друга палочками по ладони, когда тот собрался снова украсть его кимчи. — Руки!

— Но Джин! — возмутился омега. — Тс, ладно. Вот в следующий раз не отдам тебе свой обед, — проворчал Юнги и принялся набивать щеки рисом. — Так что, у нас будут новые одноклассники?

— Нет, — хихикнул старший омега, пережевывая хрустящий кимчи. — Джастину десять, а Вину пятнадцать. Просто интересно, почему они из столицы переезжают в нашу глухомань, — Джин отпил молоко из трубочки и задумчиво почесал подбородок. — Я бы все отдал, чтобы вырваться отсюда.

— Почему? — вскинул брови Юнги.

— Здесь нет будущего, нет перспектив, этот город… — Джин перевел взгляд на шумящих учеников, — такой статичный. С момента моего рождения тут ничего не изменилось, а прошло восемнадцать лет. Не знаю… Здесь как нигде чувствуется время, оно такое резиновое, что я уже покрылся пылью. Мне хочется чего-то другого, другой жизни, понимаешь?

— Угу, — вдруг погрустнел Юнги и принялся ковыряться палочками в еде. Аппетит пропал. — Я часто думаю об этом, но… Здесь мы встретили друг друга, здесь наша семья, наше детство, здесь все, что нам дорого. Конечно, тут порой скучно и нечего делать, кроме как ходить в наш старенький ТЦ, но я уверен, что этот город способен заиграть новыми красками, достаточно только заглянуть по ту сторону, — улыбнулся омега. Джин глянул на него и вздохнул.

Внезапно позади послышался шум, смех и чьи-то крики. Друзья переглянулись, отложили свою еду и пошли проверить, что происходит. Кучка детей стояла перед пацаном в красных кедах, которого Юнги видел утром. Его кепку держал какой-то толстый пацан, которого явно на пухлой шее душил галстук, и над чем-то смеялся, а после бросил его кепку на пыльную землю и принялся топтать. У мальчишки в красных кедах глаза налились злостью, и он кинулся к нему, с трудом завалил на землю и принялся мутузить. Юнги быстро подбежал к нему и оттащил брыкающегося пацана от школьного хулигана.

— Все, все, брейк! — прикрикнул Юнги.

— Он порвал мою кепку! — закричал мальчишка, пиля метающим молнии взглядом одноклассника.

— Что здесь произошло? — недовольно спросил Джин, строго оглядывая детей. — Как тебя зовут? — спросил он у толстого мальчика, которому помогли подняться с земли друзья.

— Сунан, — буркнул мальчик и одернул свой пиджак, испачканный в пыли. — Он первый это начал!

— Врешь! — выкрикнул мальчишка, которого все еще держал Юнги. — Он все врет! — Джин сморщился и устало потер виски.

— Я не собираюсь выяснять, кто прав, а кто виноват. Ты, — он строго посмотрел на Сунана, — два дня будешь помогать посудомойщикам на кухне за то, что порвал его кепку, а ты… — он повернулся ко второму мальчику.

— Тэхен, — недовольно поджал губы мальчишка. Юнги отпустил его, чтобы он мог поправить свою одежду.

— Тэхен, — повторил Джин, — два дня будешь разбирать книги в библиотеке за то, что толкнул его и повалил на землю.

— Ты не смеешь указывать нам, — выпятил подбородок Сунан.

— Я — нет, но директор — да, а он обязательно об этом узнает, — Сунан стушевался, зло глянул на Тэхена, буркнул что-то себе под нос и пошел в сторону входа в школу вместе со своими друзьями. Тэхен смотрел ему вслед, а после как-то обиженно посмотрел на старших.

— Почему вы меня остановили? Я бы его побил, так бы хоть наказание отбывал заслуженно, — сказал он, заламывая от обиды брови. — А теперь просто так разбирать книги, просто за то, что он задирает меня!

— Не все решается кулаками, — улыбнулся Юнги и вытер тыльной стороной ладони пыль с его лба. — Ты его и так завалил, молодец, отстоял свое. Но его дружки могли бы тебя тоже побить, тебе оно нужно? — Тэхен со вздохом покачал головой. — То-то, — Юнги наклонился, поднял его кепку, отряхнул от пыли и протянул младшему омеге. — Держи.

— Спасибо, — тихо сказал Тэхен и бережно погладил козырек кепки. Джин подошел к нему и положил ладонь на плечо, ободряюще улыбнувшись.

— Не переживай, там не так уж много книг, а вот ему придется попотеть. Думай об этом, бумеранг всегда возвращается, даже если с чьей-то помощью, — подмигнул улыбнувшемуся мальчишке Джин.

— Вы крутые, — вдруг сказал он, — как морской супермен и очкарик, — Тэхен хихикнул, схватил с земли свой рюкзак и побежал в школу, оставляя друзей вдвоем.

— Он сравнил нас с героями Спанч Боба? — спросил Джин со смешком.

— Ага, и с тобой он точно не прогадал, четырехглазый, — засмеялся Юнги и увернулся от летящего в его сторону подзатыльника.

Остальной день протекал нормально. После уроков, последним из которых была физкультура, Юнги снова зашел в журналистский кабинет, завалился за свой стол, сунул флешку в разъем клавиатуры и постарался написать хотя бы пару строчек статьи, но в голову ничего дельного не шло. Он несколько минут сидел на кресле, закинув ноги на стол, отправил пару смс Джину и дедуле, а после просто сидел, смотрел в потолок и размышлял — обо всем и ни о чем разом. Он думал о словах Джина. Неужели их город правда был такой дырой, что в нем ничегошеньки интересного нельзя было найти? Хотя родился Юнги не здесь, тут протекло его детство, рядом с самым любимым человеком на планете Земля, здесь он нашел Джина, здесь он стал тем, кто он есть сейчас. Это… грустно как-то.

Мучить себя этими мыслями больше не хотелось, потому Юнги собрался и пошел домой один. Джин после уроков пошел на школьное совещание, потому Мину было одиноко. По пути на остановку он зашел в магазин и купил прохладную баночку фанты для себя и связку апельсинов для дедушки, чтобы сделать для него свежевыжатый сок. В автобусе Юнги нацепил наушники и слушал Fall Out Boy, они пели о четвертом июля, шрамах и прошлых отношениях, а Мин прислонился лбом к стеклу и неспешно пил свою газировку.

Но как только он подошел к двору их с дедушкой дома, хорошее настроение мигом куда-то улетучилось. Возле газона стояла припаркованная матовая порше кайен — Юнги терпеть не мог эту машину, потому что родители любили ее сильнее, чем его самого. Захотелось тут же развернуться и убежать в противоположном направлении, но Юнги пересилил себя, выкинул пустую банку фанты в мусорку, снял наушники и зашел в дом. На коврике стояли две лишние пары обуви — лаковые туфли отца и оксфорды папы. Хотелось стонать от бессилия — ну зачем они приехали? Юнги положил пакет с апельсинами и ключами на тумбу, снял рюкзак и пиджак и услышал тихие голоса на кухне.

Родителей он застал за столом. Они сидели, как два английских лорда, пили кофе из прозрачных кружек и рассказывали дедушке о том, как протекает работа. К приготовленным блинам они и не притронулись — папу слишком заботила его фигура, а отец сидел на какой-то протеиновой диете. Они оба должны были выглядеть с иголочки, маникюр, педикюр, прически, все дела. Юнги рядом с ним смотрелся лишним и неправильным элементом декора. Дедуля сидел перед ними и с неприкрытым интересом слушал об их делах — он был не только прекрасным дедушкой, но и прекрасным папой, которого волновали дела взрослого сына и его мужа, вот только, кажется, работало это только в одну сторону. Юнги кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание. Папа посмотрел на него и сдержанно улыбнулся, но улыбка тут же сползла, когда он увидел цвет волос сына.

— Юнги, что на твоей голове? — недовольно спросил Енан, папа омеги.

— Волосы, — пожал плечами Юнги, взял из миски яблоко и с хрустом откусил. Он встал позади дедушки, который улыбался ему виновато, хотя Юнги понимал — он и сам не подозревал, что они наведаются в гости.

— Я вижу, что волосы, — поджал пухлые губы омега и хмыкнул: — Я спрашиваю, что ты с ними сделал?

— Милый, он ведь подросток, ему хочется экспериментировать со своей внешностью, — Амин положил ладонь на руку сына, успокаивая его.

— Он совсем не переживает о репутации своих родителей, — возразил его отец, Чонхан. Его строгий взгляд небольших, но красивых глаз впился в сына. У Юнги они были точно такими же, и как два так похожих человека могли быть так полярно разными? — Ты не подумал, что скажут в школе?

— Нет, — просто пожал плечами Юнги, игнорируя упреки в свою сторону.

— Видишь, до чего ты его распустил, папа? — с укором спросил Енан и устало потер переносицу. — Впрочем, делай, что хочешь, пока у тебя еще есть такая возможность. Когда ты перейдешь в нашу компанию, даже не думай, что ты сможешь делать вот это, — обвел он наманикюренным пальцем весь вид Юнги. Омега хмыкнул.

— Я не собираюсь работать в вашей компании, — отрезал Юнги и снова откусил яблоко.

— Юнги! — хлопнул по столу отец так, что задрожали кружки. — Хватит мотать нам с твоим папой нервы, пожалуйста. Мы уже много раз обсуждали это. Ты не можешь вот так взять и наплевать на годы нашей работы. Мы с твоим папой стараемся не для себя, а для тебя, для твоего будущего, как ты не понимаешь этого? Хватит быть упрямым ребенком.

— Чонхан, прошу тебя, — мягко попросил Амин. — Не давите на него…

— Папа, перестань его жалеть. Он уже взрослый человек, а не маленький мальчик, который ничего не понимает. Мне иногда кажется, что ты специально нас доводишь, — сказал Енан, смотря на сына.

— А мне иногда кажется, что вы в упор меня слышать не хотите, — фыркнул Юнги. Он крепко сжал губы, чтобы те предательски не дрожали от обиды. Почти каждую неделю у них происходят эти ссоры, и чем ближе экзамены, тем сильнее родители давят на него. — Я сказал, что поступлю на журфак, я не пойду на экономический. Мне это нахрен не нужно.

— Не выражайся, — недовольно сказал Чонхан.

— Перестаньте давить на меня, и я перестану выражаться!

— Ты поступишь на экономический и точка, — Енан поднялся из-за стола, и Амин устало вздохнул. Он прикоснулся к руке внука, показывая, что он рядом.

— Нет! — выкрикнул Юнги. Глаза уже больно щипали слезы.

— Хватит перечить своему папе, — процедил Чонхан и поднялся вслед за мужем. — Юнги, твое неповиновение порядком надоело. Я думал, что ты обдумал наши слова, но нет. Стать писакой в какой-то желтой газетенке, позоря свою семью — вот предел твоих мечтаний! Вместо того, чтобы стать дипломированным специалистом и помогать родителям вести финансовые дела, ездить заграницу и зарабатывать настоящие деньги, ты выбрал это?

— Это моя мечта, — игнорируя слезы обиды, сказал Юнги. — Я хочу стать журналистом, и я стану! — Енан рассмеялся и покачал головой.

— Юнги, ради бога, прекрати этот цирк. Мы уже договорились о том, что ты поступишь на экономический, тебе выделят бюджетное место, но ты страдаешь этим бредом. Хочешь учиться на журфаке? Отлично, я и копейки не внесу за твою учебу. Но если ты пойдешь на экономический, мы с отцом обеспечим твое будущее, и ты станешь человеком с большой буквы, а не захудалым, посредственным писакой.

— Енан, Чонхан, прекратите! — вмешался Амин, видя, как медленно краснеет лицо внука от слез. — Вы причиняете ему боль своими словами, неужели вам не стыдно? Это его мечта с самого мальства, вы только посмотрите, как он трудится для нее, — дедушка метнулся к стопке газет, которые бережно складывал в шкафу со стеклянными дверцами. Он выудил оттуда газету, для которой Юнги писал статью и протянул ее Енану. — Вы только посмотрите, какой он умница. Региональная газета его статью выпустила!

— Дедушка, не нужно, — Юнги резко утер слезы и полными ненависти глазами посмотрел на родителей. — Я не буду жить так, как вы скажете! Не хотите платить — не платите, без вас справлюсь, на семи работах работать буду, но на учебу накоплю и ни копейки у вас просить не буду.

— Думаешь, это так легко? — закричал Енан, в несколько шагов подойдя к сыну. — Думаешь, зарабатывать деньги — это сидеть в своей комнате и писать статейки? Нет, Юнги, ты ничего не знаешь о реальной жизни и живешь в своем выдуманном мирке! Хватит! Ты поступишь на экономический, и я больше ни слова протеста слышать не хочу. Немедленно иди в свою комнату, чтобы глаза мои тебя не видели.

Юнги несколько секунд смотрел в чужие глаза папы, а после развернулся и побежал на второй этаж, чтобы не видеть этих людей, которые вроде бы и должны быть родными, но такие далекие и холодные, как льды Антарктиды. Омега хлопнул дверью, упал в кровать и горько расплакался от обиды и боли. Все, чего он хотел от родителей — это веры в себя, но получал лишь смешки в лицо. Как это больно. Как обижало, как рвало все изнутри и терзало. Для них он был просто ребенком, который бунтовал против них и мечтал о глупостях, но для Юнги это был вопрос всей жизни. Он мечтал об этом, он всю жизнь свою шел к этой цели! Он не хотел жить там, где ему не место, не хотел быть человеком, которым не являлся. Он хотел быть просто счастливым и живым.

Дверь тихо приоткрылась, когда в комнату заглянул расстроенный Амин. Родители уехали — Юнги понял это по тишине в доме, а дедушка с тяжелым сердцем остался с горько плакавшим внуком. Он сел рядом и бережно погладил Юнги по волосам и по спине. Внук сразу же поднялся и, как маленький, забрался к дедушке на колени, обнимая его за шею и вздрагивая от слез. Амин принялся его укачивать и успокаивать, шепча на ухо:

— Тш-ш, тише, солнышко, — Амин поцеловал его в висок и заглянул в глаза, утирая морщинистыми руками слезы внука. — Не стоит плакать, голова разболится, будешь плохо себя чувствовать…

— Дедуля, ну почему они такие? — всхлипнул Юнги, смотря вниз. — Почему не понимают меня?

— Они и сами были такими, как ты, — вздохнул Амин, зачесав волосы Юнги за уши. — Мы с твоим папой жили впроголодь, а когда он познакомился с твоим отцом, он понял, что такое жизнь, когда ты ни в чем не нуждаешься. Это такое… пьянящее чувство, и он теперь не может от него отказаться. Твои родители не хотят, чтобы ты испытывал нужду, они думают, что делают как лучше…

— Но это не так, — покачал головой омега. — Я не хочу быть как они, не хочу…

— Ты не будешь, — улыбнулся уголком губ Амин и прижался губами к его лбу. — Мы обязательно что-нибудь придумаем, слышишь? Обязательно, — Юнги вытер нос и неуверенно кивнул. — А теперь переодевайся, умойся, и пойдем делать апельсиновый сок.

◾◾◾

Вин крутился возле зеркала во весь рост в ванной с открытыми ртом и рассматривал огромную щербинку между передними зубами. Для него это стало обычной процедурой. Он почти каждый день около получаса крутился в ванной, рассматривая эту злосчастную щербинку и делая замеры — заросла она хоть на нанометр или нет. За месяц результаты плачевные — казалось, она и на черточку не сдвинулась. Вин эту щербинку терпеть не мог. У него и так были пухлые щеки, крупный нос, торчащие уши и очень узкие глаза, а здесь еще и уродская щербинка, которая под корень убивала его уверенность в себе. Маленький омега горько вздохнул, но надежду на лучшее не потерял. Вин выглядел, как Шрэк в молодости, хотя тот посимпатичнее был, а его надо ставить в огороды, чтобы ворон отпугивал.

Через приоткрытую дверь заглянул мужчина с проседью в волосах, наблюдая за крутящимся около зеркала сыном. Он усмехнулся, прищурился и сложил руки на груди. Если Вина не отвлекать, он, наверное, всю жизнь бы так и стоял, рассматривая свою щербинку. Как и многих подростков, его волновал любой изъян в своем теле или лице. У него только-только началось половое созревание, его организм менялся, из маленького утенка он становился прекрасным лебедем, но собственные комплексы никак не давали ему увидеть собственную, неповторимую красоту.

— Ну и что ты делаешь? — спросил Минхао, отец мальчика. Вин вздрогнул и едва не выронил карточку с расчерченными полосками для измерения щербинки.

— Отец! Я чуть не умер, не пугай меня так. И давно ты тут наблюдаешь за мной? — нахмурился подросток.

— Примерно, — глянул мужчина на наручные часы, — минут десять.

— Ужас, это вторжение в личное пространство, — сморщился Вин, но тут же улыбнулся и вышел к отцу, сунув карточку в карман шорт. Минхао посмеялся и развел руками.

— Ну простите, мистер, вы за собой дверь не закрываете. Можно тебя спросить, что ты там рассматривал? — спросил он.

— А если я скажу «нет»? — выгнул бровь Вин, взялся за ручки отцовского инвалидного кресла и покатил его на кухню.

— Все равно спрошу.

— Я мерил эту щербинку проклятую, — скривился Вин так, словно взял в рот целый лимон. — Я из-за нее даже смеяться нормально не могу, приходится рот рукой закрывать. За что мне все это? Почему у Джастина ее нет?

— Ты даже не подозреваешь, как прекрасна твоя щербинка, — расплылся в нежной улыбке отец и слегка тронул его за подбородок. Вин сморщил нос, протестуя. — Все бы отдал, чтобы она у тебя на всю жизнь осталась. Когда ты станешь старше, начнешь смотреть на свою внешность по-другому, и то, что казалось тебе концом Вселенной: большой нос, веснушки, растяжки, щербинка, шрамы — все это станет частью тебя, без которых ты себя представить не сможешь, сынок. Так что, цени свою прелестную щербинку.

В ответ Вин сморщился и высунул язык, как недовольный ребенок — Минхао ничего другого от своего сына и не ожидал. Вин принялся нарезать лепешки ножницами на некрупные куски, а Минхао подкатил кресло к плите и снял с нее кастрюлю с медленно остывающими тефтелями в томатном соусе. Послышался топот маленьких ног по лестнице, и в комнату залетел младший брат Вина — Джастин. Он обежал стол и вырос прямо перед Вином, суя свой маленький нос на кухонную тумбу, чтобы разведать, что там делает брат.

— Будешь лезть под ножницы — я отрежу тебе нос, — усмехнулся Вин. Джастин ткнул толстым пальчиком ему в бедро.

— Отец, почему он мне угрожает? — надулся мальчишка и залез на стул, ожидая начала ужина. Он положил рядом с собой игрушку зайца — потрепанного, видавшего виды, но бережного заштопанного отцом.

— Потому что нельзя лезть под нож, можешь пораниться, — сказал мужчина, потрепал младшего сына по волосам и поставил перед ним тарелку с тефтелями. У Джастина вспыхнули глаза от голода. Он сдержался, чтобы не накинуться на еду, и покорно сидел, трепая зайца за ухо.

— А когда папа придет? — спросил мальчик.

— С минуты на минуту, — бросив взгляд на настенные механические часы, ответил Вин, сложил в плетеную корзинку порезанные лепешки и поставил ее на стол. Отец же расставил стаканы и налил в них яблочный сок. Их ужин был скромным — это единственное, что они могли себе позволить, но Минхао изощрялся, как мог. В тефтелях было много риса и овощей, нежели дорогого по сегодняшним ценам мяса, но и это было для них роскошью.

Из коридора послышался шум открывающейся двери и шорох — папа вернулся. Джастин вскочил с места и унесся встречать второго родителя, уставшего после смены на второй работе. В дверном проеме показалось уставшее, с пролегшими морщинами и синяками под глазами лицо папы. Сычен совсем не выглядел на свои относительно молодые года — он был поникшим, осунувшимся, таким худым, что у Минхао скреблось под сердцем. Именно его виной было то, что муж и дети оказались в таком положении, с отцом-инвалидом, которому нужна помощь, даже чтобы принять душ. Минхао каждый день себя за это корил, упрекал и ненавидел, но сделать ничего не мог. Абсолютно.

— Привет, любимый, — таща за собой макаку-Джастина на ноге, сказал Сычен, наклонился и чмокнул мужа в губы, ласково коснувшись холодными пальцами его щеки, а после поцеловал и старшего сына: — Как у вас дела, солнышко?

— Все отлично, пап, — весело улыбнулся Вин, отцепил макаку от папы и усадил его на стул, дав команду есть, помог папе снять ветровку и быстренько сбегал в коридор, чтобы повесить ее, помог отцу сесть за стол и поставить кресло на тормоз и сам сел на свое место.

— Мы с отцом сегодня подлатали Банни, — продемонстрировал Джастин зашитое ухо зайца Джастин одной рукой, а второй уплетая за обе щеки тефтели.

— Такие молодцы, — устало улыбнулся Сычен и коснулся руки мужа. Минхао дернул уголком губ в подобии улыбки. — Дети, мы с вами кое о чем хотели поговорить… — Джастин и Вин переглянулись, и старший кивнул.

— Что-то случилось?

— Нам с папой было трудно принимать такое решение, но, — вздохнул альфа. Сычен слегка сжал его ладонь, поддерживая. — Нам придется уехать.

— В поход? В путешествие? На море поедем? — начал улыбаться Джастин, набивая щеки овощами. — Я согласен!

— Нет, милый, не совсем, — мягко сказал Сычен. — Мы хотим переехать в другой город. Он меньше, чем наш, но там живут наши родственники, и… Нам будет несколько легче жить. Я звонил своему брату, и там мне могут выделить место на фирме его друга. Вы знаете, без образования сейчас нигде не пробиться практически. Эта возможность для нас — спасительная соломинка, мы… — Сычен посмотрел на Минхао и вздохнул. — Мы с отцом хотим сделать все, чтобы вы жили не как мы, чтобы пошли учиться в университет, стали хорошими людьми и чтобы вам никогда не было стыдно за своих родителей…

— Пап! — резко сказал Вин и слегка стукнул по столу ладонью. Его голос дрогнул от подступившего к горлу комка. — Папа, отец, вы что? Как вы можете такое говорить? — омега встал и подошел к родителям, обнимая каждого из них и прижимая к себе. — Нам с Джастином никогда не будет стыдно за вас. Я горжусь, что вы наши родители, мы знаем, что вы делаете для нас все.

— Да, — закивал Джастин. Он слез со стула и подошел к отцу, крепко обнимая его поперек талии. Минхао охнул от удивления — столько силы было в его сынишке, но потом ласково улыбнулся и сам его обнял, прижимаясь щекой к макушке. — Вы не просто родители, вы супер-родители.

— Мы любое ваше решение примем, — сказал Вин, погладив отца и папу по волосам. — Мы же одно целое, да? — омега выставил вперед руку, на его ладонь положил ладошку Джастин, затем — папа и отец.

— Одно целое, — улыбнулся со слезами на глазах Минхао и посмотрел на мужа. Они хорошо вырастили своих детей.

— Мы все равно решили посоветоваться с вами, ведь это трудно — переезжать в середине года, в совершенно чужой город, оставив тут прежнюю жизнь, своих друзей… Немногие бы хорошо восприняли эту новость, но нам так повезло с детьми, — мягко улыбнулся Сычен.

— Но там же у нас будут новые друзья? — спросил Джастин, во все глаза глядя на отца.

— Конечно, — Минхао поцеловал его в лоб и слегка поддел его носик пальцем. — Самые лучшие друзья во всей Вселенной.

— Класс, — заулыбался мальчик. — Я готов собирать вещи!

— Не спеши, ковбой, — тихо посмеялся Сычен и усадил детей по местам, чтобы они продолжили ужинать. — Мы с отцом уже отправили ваши документы, чтобы вам подготовили места в школе. Переезд займет много времени, мне нужно уладить дела с работой, выставить дом на продажу, нанять машину, чтобы перевезти все вещи, поэтому еще несколько месяцев точно мы будем жить здесь, — Вин серьезно кивал, разламывая палочками свою тефтельку и медленно, кусочек за кусочком отправляя ее в рот.

— Я недавно нашел подработку в местном баре, может, я… — аккуратно начал Вин, смотря на родителей побитым щенком. Сычен сразу же отрицательно покачал головой, и омега вздохнул — ну, попытаться стоило.

— Солнышко, ты за свою жизнь еще успеешь наработаться. Лучше проведи время с друзьями, погуляй, пока есть возможность, а родители сами обо всем позаботятся, — мягко улыбнулся Минхао.

— Люблю вас, — сказал Вин, и лица родителей буквально осветили счастливые улыбки.

— И я, и я вас люблю! — защебетал Джастин.

— А мы любим вас.

Минхао стал инвалидом из-за халатности его работодателей. Он работал на стройке — опасная, зато высокооплачиваемая работа, ведь ему нужно было содержать свою семью. Ни у Сычена, ни у Минахо не было высшего образования, потому что они рано познакомились, и так получилось, что Сычен забеременел их первым ребенком, Вином. Он окончил школу и сдал экзамены, но поступать куда-то уже не стал — не было ни возможности, ни денег. Родители Минхао к тому времени умерли, а родители Сычена не смогли смириться с такой судьбой сына. Он был совсем не таким, как его старший брат Сяцзынь, который на первое место поставил карьеру, а не связался с «безродным» альфой, от которого забеременел и родил. Им приходилось выпутываться из этого состояния самим, и тогда Минхао пошел на стройку. Несколько лет все было относительно хорошо, у них даже имелись лишние деньги, а тем временем Вину исполнилось четыре года, и Сычен забеременел вновь. Они ребенка не планировали, думали остановиться на одном, но сделать аборт омега так и не решился, и сейчас был счастлив, что у них была эта маленькая витаминка в лице Джастина.

Но произошло ужасное событие. То был дождливый день, опасный для стройки, но босса Минхао это не остановило. Он поскользнулся на металлической подставке и сорвался с большой высоты на железную перекладину. В результате удара у него был сломан позвоночник — нижняя часть тела оказалась парализованной. Работодатель даже не захотел разбираться с этим и выплачивать компенсацию. Эта компания была слишком крупной и влиятельной, Минхао проиграл бы дело — Сычен не раз консультировался с адвокатом, но тот лишь разводил руками. Потому дело замяли, а Минхао уволили «по собственному желанию». С тех пор у них началась черная полоса в жизни.

Но они не отчаивались. Минхао начал получать пособие по инвалидности, однако этого с трудом хватало на лекарства, на обслуживание, на еду и счета по коммунальным услугам, и тогда Сычен вышел на работу. Работа была, мягко говоря, ужасной — он работал поваром с четырех утра до семи вечера, брал на себя обязанности уборщика и иногда — официанта, но хотя бы какие-то деньги у них имелись, а после основной работы он шел на подработку промоутером. Так и начали кое-как сводить концы с концами. А Сяцзынь жил в Канныне, прекрасный, успешный, любимчик папы, который ни разу не поинтересовался у брата, как там его муж, как дети, есть ли у них вообще чем питаться завтра? Сычен не знал, на что он надеялся, переезжая в Каннын. Наверное, на то, что в нем осталось хоть что-то братское.

Минхао научился убирать по дому сам, стирать и готовить — словом, снял все домашние обязанности с мужа. Дети ему помогали после школы, они делали вместе домашнее задание и школьные проекты. Минхао всячески участвовал в жизни их детей. Он был добрым и отзывчивым человеком, которого постигла трагическая судьба. Альфа чувствовал себя обузой беспомощной, хотя и не был в этом виноват, он практически всегда чувствовал вину перед мужем и детьми. Но он старался прислушиваться к родным и убеждать себя в том, что он не бесполезный калека, он просто… не такой, как большинство родителей. Он обожал проводить время с любимыми детьми, и в частности с Вином — они были очень близки. Отец всегда был первым, с кем советовался старший ребенок, был первым, с кем он делился своими достижениями, и, конечно, он был первым, кто прививал Вину любовь к себе, особенно к его милой щербинке. Сычен, к сожалению, сильно уставал на работе, порой брал по несколько смен, чтобы получать дополнения к зарплате, и воспитывать детей никак не успевал. Он сам едва живой приползал домой на дрожащих ногах и работал на износ. Вот так, по халатности людей и даже родственников они оказались в трудном положении, но всеми силами держались за мысли о лучшем и поддерживали друг друга. Одно плохо — не успели поменять проводку в их стареньком доме.

Перед сном Вин спустился в подвал к бесперебойнику, от которого постоянно отходили провода, отчего свет очень часто тух. Сычен ушел укладывать Джастина спать, а Минхао остался на кухне убирать со стола после скромного, но сытного ужина. Вин тронул черный провод, от которого отлетела искра, и отскочил в сторону. Лампочка в подвале пугающе замигала, словно вот-вот выключится. Омега достал свой старенький, разбитый смартфон, и подсветил себе фонариком. Он поправил провод, молясь, чтобы его не убило током, и поднялся наверх, чтобы помочь отцу, а после и самому пойти в кровать. Этот день был долгим и утомительным.

— Давай я помогу, папуль, — тихо сказал Вин отцу, мягко перехватывая из его рук мыльную тарелку.

— Твой старик совсем скоро станет бесполезным, — грустно улыбнулся Минхао и откатил мыльными руками инвалидное кресло от раковины.

— Не говори такого никогда, — покачал головой Вин и строго глянул на отца. — Ты сегодня много дел переделал, ты заслужил отдых. Теперь иди и отдыхай, — омега наклонился и чмокнул отца в макушку. Его седина блестела серебром в тусклом свете торшера.

Минхао ничего не ответил, лишь грустно растянул уголки губ в подобии улыбки, и покатил коляску к лестнице, где его забрал Сычен и помог закатить коляску по пандусу вверх. Вин грустно вздохнул и продолжил в тишине мыть посуду. Закончив с ней, он дернул за ниточку торшера. Свет погас. Постель встретила его приятной прохладой, а яркая луна светила в приоткрытое окно с надеждой на лучшее будущее. Он думал о новом городе и о том, что их там ждало. «Все ведь будет хорошо, да?», спрашивал самого себя мальчик, но ответом ему послужила тишина.

◾◾◾

В сгнившем стволе дерева было душно и жарко. Маленький волчонок мелко дрожал от страха, а из его пасти то и дело вырывался скулеж, полный боли и отчаяния. Он хотел к родителям и брату, но ему наказали сидеть тут во что бы то ни стало. Волчонок лег на землю и прижал маленький хвост к своему телу, пытаясь успокоиться и создать иллюзию, что рядом с ним папа — окутывает его своей родительской любовью и лижет шершавым, теплым языком по голове. У волчонка в уголках глаз скапливались жгучие слезы. Несколько часов назад волчонок отчетливо слышал человеческие крики:

— Где-то был еще один, я точно четверых видел.

— Да брось ты его. Шкуры этих нам хватит с головой.

Волчонок не знал, о каких шкурах говорили люди. Стало тихо, а тем временем на землю опускалась ночь, но он так и не покинул своего убежища. В ушах стоял крик охотников и злобный рык отца, а перед глазами до сих пор был брат, который за шкирку его оттащил к дереву, спрятал и на прощание лизнул в нос — если бы только волчонок знал, что прощались они навсегда. Он не знал, что произошло снаружи, но маленькое сердце говорило: все кончено. Волчонок остался один. Сверху паук плел паутину и смотрел множественными глазами на чужое горе. Желудок жалобно завыл, а вместе с ним выл и волчонок. Он остался совсем один.

«Папа», бежало красной строкой в его голове. «Папочка, отец, братик…», а горькие слезы стекали на морду. Он выл и скулил, самому себе зажимая лапами пасть, чтобы не выдать своего положения. Где-то высоко ухнула сова и резко вспорхнула с ветки, пугая волчонка. Его маленькое сердце гулко билось в груди. Внезапно раздался хруст веток, а после в дупло заглянул мужчина. Он протянул ладонь к волчонку, и тот завыл раненным зверем, не узнав в темноте друга.

— Чимин, — альфа резко распахнул глаза, тяжело и глубоко дыша через рот. Он бегло оглянулся и заметил на краю кровати Намджуна. Чимин шумно выдохнул и откинулся на подушки, зачесывая назад влажные пряди волос и прикрывая глаза. — Снова этот сон?

Чимин ничего не ответил. На груди блестели капли пота, а в горле пересохло так, что тяжело было сглотнуть, но альфа так и лежал, смотря абсолютно пустым взглядом на трещины в потолке. Зачем он тут жил и добивал себя воспоминаниями о семье, он не знал, но и бросить этот дом не мог — слишком родной была каждая трещинка на стене. Чимин перевел взгляд на Намджуна, натачивающего охотничий нож, и хрипло спросил:

— Уже пора идти? — Намджун без лишних слов кивнул. — Хорошо.

После прошедшей ночи голова раскалывалась на части, альфа даже не помнил, с кем ее завершил — он помнил только большое количество алкоголя. Волку из-за быстрого метаболизма нужно выпить достаточно много, чтобы опьянеть, а Чимин совершенно не помнил, что было вчера и не помнил, сколько он выжрал. Намджун все равно ему все простит, он всегда прощает. Альфа стоял под прохладными струями воды и упирался ладонями в душевую стенку. Хорошо волком быть — похмелья с утра практически не бывает, но и плохо — чтобы напиться, надо выпить целый бар. Намджун на нем скоро разорится. В отражении на него взглянул волк с залегшими под кругами тенями, совершенно безэмоциональный, апатичный и ко всему безразличный. Его все устраивало.

Когда Пак вышел на улицу, Намджун ждал его, сидя на корточках, и курил. Альфа решил не утруждать себя в вещах и надел только шорты без белья, все равно большую часть времени в волчьей шкуре пробудет. Намджун поднялся, затоптал окурок и махнул ему рукой, поманив за собой в сторону леса. Чимин терпеть не мог тренировки, но ради Намджуна и утренних лесных пейзажей он молчал. Не все же ему отвисать в барах, пропивая свои способности.

Утром в лесу было прохладно, пахло холодом и зеленью. Чимин полными легкими вдыхал этот запах. Под ногами хрустели мелкие палки, а на грунте оставались следы его босых ног. Намджун был спокоен и, казалось, не злился на Чимина за вчерашние выходки, он уже привык, что иногда младшего перекрывает. Однако больше он не собирался спускать ему это с рук и позволять творить все, что заблагорассудится. Намджун вывел его на небольшую тропинку, окруженную деревьями, глянул на него, и Чимин по взгляду все понял. Альфа снял шорты, чтобы не порвать их, сложил и бросил на землю. В ту же секунду перед Намджуном стоял волк. Его шерсть была темно-рыжей, земельного оттенка, с кое-где черными вкраплениями. Мощные лапы оставили глубокие следы на грунте, Намджун подошел к ним и растер подошвой ботинка. Чимин недовольно зарычал.

— Ты знаешь правила, — спокойно, но твердо сказал Намджун и посмотрел на него. Чимин знал, но следовать не хотел. Он словно специально хотел вывести охотников на себя, совершенно не думая о том, под какой удар ставит всю стаю, а не только себя. — Если ты хочешь стать старшим воином, тебе придется угомонить свое эго, — хмыкнул вожак и повел его за собой на более богатые добычей просторы.

«С чего ты вообще взял, что мне это нужно?», зло подумал Чимин. Ему не это было нужно, к своей цели он только шел — медленно, но уверенно, день за днем приближался к заветной мечте. Однако Намджуну знать об этом не нужно. Чимин не хотел подставлять свою стаю. Намджун, словно прочитав его мысли, укоризненно покачал головой. Его родители не хотели бы, чтобы из Чимина вырос озлобленный на весь мир волк. А Чимин был мальчиком, ставшим монстром. Намджун остановился, и Чимин встал рядом с ним. Вожак положил широкую, загорелую ладонь на его холку и тихо сказал:

— Видишь того зайца? — Чимин перевел взгляд туда же, куда смотрел вожак, тихо рыкнул и дернул хвостом. Намджун усмехнулся. — Конечно, ты не видишь. Не мне тебе объяснять, что наш взгляд — взгляд охотника. Волки могут видеть в сотню раз больше обычных людей и замечать свою цель за сотню метров. Давай, Чимин, — Намджун присел на корточки, слегка сгреб пальцами рыхлую землю и поднес ее к носу, прикрыв глаза: — Понюхай землю. Чем она пахнет? Чьи запахи ты сможешь различить?

Чимин покорно склонил голову и вдохнул сырой запах земли. Сначала она не пахла ничем, кроме перегноя, но через несколько минут Чимин уже мог различить и другие запахи — папоротник, недавно прошедший олененок — детеныши совсем по-другому пахли, заяц, спрятавшийся в кустах, и… человек. Волк распахнул глаза и утробно зарычал. Намджун резко положил на его голову ладонь. Альфа не знал, как, но вожаки могли воздействовать на своих подопечных какой-то внутренней силой, могли успокаивать их и отвлекать. Наверное, потому они и были вожаками, потому что никто другой так больше не умел. Чимин фыркнул и скинул с себя его руку, скидывая и наваждение, но успокоился.

— Молодец, — спокойно сказал Намджун, высыпал землю из ладони и отряхнул ее. — Теперь поймай его, — кивнул на зайца вожак. — Не поймаешь — останешься без ужина.

Волк недобро глянул на него, но кивнул, потому что перечить вожаку не смел. Подчинение в стае — это важное звено иерархии, без него весь карточный домик мог бы с легкостью разрушиться. Чимин мелкой поступью начал приближаться к зайцу, не сводя с него горящего взгляда. Он должен был стать старшим воином, а иначе его родители погибли зря, иначе он был плохим сыном. Намджун стоял, прислонившись плечом к коре дерева, и наблюдал за ним. Чимин был похож не на волка, а на крадущегося тигра — его повадки, его медленный, но уверенный шаг, вытянутая вперед озлобленная морда. На Чимина многое свалилось, и он начал забывать, кто он есть и зачем он был здесь, но Намджун всегда оказывался рядом с ним и протягивал руку помощи, как когда-то отец Чимина протянул ее Намджуну.

Чимин сделал резкий выпад и ненадолго застыл в кустах. Намджун вытянул шею, чтобы рассмотреть, получилось ли у подопечного сделать то, что велено. Чимин повернулся к нему с тушкой зайца в пасти. Кровь вперемешку со слюной стекала на землю, волк шумно дышал через нос и смотрел на вожака. Намджун кратко улыбнулся и кивнул — Чимин делал успехи, но для него все только началось.