Задёрнув балдахин, Стефард с закрытыми глазами безучастно лежал на огромной и мягкой кровати. Тёмно-зелёная завеса из толстого бархата плотно закрывала его от дневного света, но не от переживаний, которые неугомонно просачивались через ткань и крались к Стефарду. Его окутывала пелена желанного сейчас безделья. Он хотел только одного — остаться в одиночестве, без единой живой души, чтобы никто и ничто его не тревожило. С первым не возникало трудностей — Стефард запер свои покои изнутри, чтобы сюда не вошли ни отец, ни кто-то из слуг. 

Слуг, находящихся в рабстве. Слуг-хищников, для любого из которых этот день может стать последним.

А касательно «ничто» — здесь Стефард никак не мог уберечь себя от неприятных и тяжёлых мыслей. Они преследовали его постоянно днями и вечерами, снились ночами. Когда его взгляд падал на вооружение, которое он попросил — на всякий случай — втайне от отца принести, Стефард вспоминал те битвы, в которых он участвовал. Сражения, в которых он проливал чужую кровь по приказу отца. А когда смотрел с террасы башни на восток, — туда, где сливается небосвод с океаном, в расстилающуюся голубую невидь, манящую и одновременно отталкивающую, — вспоминался кошмар десятилетней давности. Даже сквозь такой покров времени этот ужас дотягивался до Стефарда липкими и мерзкими щупальцами, оплетая его.

Уже десять лет назад его жизнь изменилась. В юном возрасте Стефард познал страх, первую кровь, жестокость, влюблённость и последовавшую сразу за ней разлуку. Стефард покачал головой, наткнувшись на это слово в ворохе мыслей. Нет. Это не разлука. Это — потеря. Самая великая и тяжёлая потеря в его жизни. И всё произошло из-за отца, из-за его безумства и непреодолимого желания устроить кровавую месть. Но уже канули в прошлое те дни, что окрасились в цвет крови, уже стало частью истории нападение на остров Дроффар. И свет первой любви за это время мог угаснуть, но не угас. Это был единственный солнечный луч в жизни Стефарда.

За десять лет с ней могло случиться что угодно. А я ничего не сделал, чтобы спасти её. Не смог…

Ещё два года прошло с тех пор, как властный и жестокий отец разлучил Стефарда с той, которую он, будучи юношей, спас от тяжкой участи. И новые скитания, окрашенные усилившейся неприязнью к отцу, привели их в огромный город на берегу океана. Жители Востока, Островной Твердыни и Арвиэра, назвали его на свой манер Зверополисом, и многие жители уже веками именовали город так. Но для некоторых, как и для Стефарда, он оставался Владычицей Запада. И почти восемь лет его жизни протекли здесь день за днём, месяц за месяцем. Когда Стефарду исполнилось двадцать лет, он начал привыкать к жизни на одном месте. Будучи изгнанником, как его отец и часть пиратов, что уцелела после штормов, он не задерживался на одном месте надолго. А огромный город стал для них домом, после двух лет жизни в чужих землях. Двух и ещё восьми, в течение которых пришлось поддерживать придуманную Карлундом легенду…

Стефард думал о прошедшем недолго, слишком неприятные осадки оставались от него. Казалось, что в те годы отец после проявленной им жестокости успокоился, даже пытался сделать какие-то попытки сблизиться с сыном. Он пытался стать для Стефарда отцом, но тогдашний юноша и уже возмужавший молодой бегемот понимал, что это невозможно. Слишком много легло между отцом и сыном, слишком сильно разлучили их пройденные пути. Через всё проходили вместе, но у каждого был свой путь. Но то, что потом затеял Карлунд, заставляло Стефарда отдаляться от отца как можно дальше.

— Стефард, открывай! — раздался из-за двери знакомый голос.

Стефард только тяжело вздохнул и открыл глаза, ощутив глухое раздражение. Что опять понадобилось отцу?

— Ты меня слышишь, сын? Быстро! — проревел Карлунд из-за двери. Разъярившись — привычное его состояние, — он забарабанил в дверь кулаками.

Стефард, ставший ещё мощнее и крупнее за прошедшие годы, с неохотой поднялся и тяжело протопал к дубовой двери. За ней оказался отец, постаревший на десять лет и ещё более заматеревший. И ещё более опасный и жестокий, после всего того, что с хищниками сотворил.

— Где твоё оружие? — скороговоркой выпалил Карлунд. — Быстро вооружайся, хищники вырвались из подземелий!

Стефард с недоумением оглядел дебелую фигуру отца. Он был вооружён, низ огромного туловища охватывал пояс с оружием. Роскошные одежды, что ещё были на нём с утра, остались в Императорских покоях. Сейчас Карлунд сжимал огромный щит, он явно готовился к бою. За спиной Карлунда возвышались два массивных носорога — его извечные стражники, братья Валгил и Сафар.

— Зачем мне оружие? — лениво спросил Стефард низким и огрубевшим за десять лет голосом. — И тебе? Почему вооружился?

Карлунд, фыркнув, оттолкнул сына и ворвался в его покои. Он распахнул все шкафы и сундуки, ища вооружение сына — Стефард отнёс его на террасу — и попутно выкрикивая бессвязные фразы:

— Он не уйдёт… Он прибыл, а теперь не уйдёт. Конец ему… здесь… конец, всё! В темницах сгниёт, мерзость! А лучше — мечом его! Копьём, секирой!

— Кто сгниёт, отец? — глухо вырвалось у Стефарда.

— Призрак! — рявкнул Карлунд, поворачиваясь к сыну. — Оживший призрак прошлого прибыл сюда!

— Объясни внятно, — потребовал Стефард. Он не спешил вооружаться, пусть и знал, что это злит и без того взъярившегося отца. — Какой призрак?

Одного слова, выкрикнутого в приступе бешенства, хватило, чтобы понять, что опять задумал отец. Фамилия, казалось, канувшая навсегда в прошлое.

Пока Карлунд, суетливо рыскавший в поисках доспехов сына, выкрикивал бессвязные новости об Акарнане, щедро перемешанные с ругательствами и проклятиями, Стефард бездумно смотрел на отца. Он вновь на мгновение погрузился в свой старый кошмар, окрашенный в кровь.

— Слух потерял? — вторгся в его мысли гневный рёв отца. — Ищи доспехи, быстро надевай их! Вперёд за мной!

Стефард ещё не окончательно пришёл в себя после новости про выжившего невесть как Акарнана, поэтому на приказ отца почти не отреагировал. Взбешённый Карлунд встряхнул сына за плечи.

— Доспехи надевай! — рявкнул он. — Живо, иначе конец всем нам!

Всем нам… Или только тебе? Ты боишься, отец, видно сразу.

— На этот раз он живым не уйдёт! — злопыхал Карлунд. — Мой меч просто рыдает по Акарнану!

— Я не пойду, — решительно отчеканил Стефард.

Карлунд замер как поражённый. Потом спешно повернул голову к Стефарду, думая, что ослышался.

— Не пойду биться с тобой! — громче сказал Стефард.

Карлунд мгновенно озлился сильнее:

— Разума лишился совсем, мальчишка?! Снова вспомнил об этих предателях! Забыл, кто теперь сильнее?! Быстро ищи доспехи, пока я тебя не швырнул туда без них!

— Биться не буду! Акарнан мне не враг! — рявкнул Стефард, перекричав отца.

Эти слова были подобны удару по голове. Карлунд остолбенел. Он стоял почти вплотную к Стефарду, и сын видел, помимо горячего блеска в отцовских глазах, своё крошечное отражение. На эти мгновения он даже забыл дышать. Его приспешники подошли к нему со спины, положив копыта на мечи — видимо, как и их повелитель, почувствовали не взбушевавшую ненависть к Акарнану, а страх за свои шкуры. За свои и Карлундову. Стефард сразу понял, что движет отцом — он намерен окончательно уничтожить Акарнана больше не из ненависти, а из страха. Акарнан видел смерть сестёр, братьев, отца и матери. Выжил посреди океана. Добрался досюда — и Карлунда мгновенно охватил дикий испуг. Он понимал, что его ждёт, поэтому весь свой страх решил обратить в очередной повод для пролития крови.

Карлунд набрал полную грудь воздуха, но вместо того, чтобы обрушить на сына огромный камень очередного ругательства, оттолкнул его с силой. Стефард лишь отступил на пару шагов назад, а отец, обнажив огромный меч, нацелил его блестящее остриё на мощный живот сына.

— Что мне стоит пронзить тебя сейчас мечом, выродок? — звенящим голосом спросил безумец, и в его голосе Стефард услышал вернувшуюся сквозь годы ненависть и презрение. Будто бы и не было этих лет затишья. — Или вытолкнуть тебя с башни? Это — измена! То, что ты сейчас говоришь!

— Делай что хочешь, — рыкнул Стефард. — Каким ты был, таким и остался. И я не буду биться за тебя! Лучше сдохнуть в здравом уме здесь, чем жить, подчиняясь безумцу и становясь таким же!

В накипевшей злобе голос молодого бегемота трудно поднимался до верхних нот, готовясь задрожать и сорваться. Но не дрожали копыта Карлунда, сжимавшие тяжёлый и острый меч — он действительно готов был, если верить фанатичному блеску в его глазах, убить родного сына. Или отдать своим прихвостням этот приказ, чтобы в лишней крови копыта свои не пачкать.

Ты правда смог бы отдать такой приказ?

Стефард скосил взгляд за правое плечо отца — туда, где стоял Валгил, готовый по первому приказу обнажить меч. Только Карлунд не отдавал ужасного приказа.

— Ты стольких убил на своём пути, столько семей разрушил… но своего сына убить не можешь, вопреки всей силе этого желания, — тихо сказал Стефард, глядя не на поблёскивающее остриё меча, а прямо в болотно-серые глаза отца. — И не сможешь…

— Повелитель, у нас нет времени! — сказал Валгил, подойдя к Карлунду на шаг. — Отдайте приказ — и мы сами справимся с ним.

— Берриародиты уже здесь, повелитель! Горожане открыли им ворота! — торопил Сафар. — Время, время!

Вновь последовал протяжный вдох. Стефард видел, как в отце шла внутренняя борьба, видел, как завис в воздухе его меч. Он давно не боялся ни отца, ни оружия, поэтому тихо докончил:

— Ты просто боишься всего и всех. Акарнана, хищников, меня и законного Императора. Боишься возмездия за содеянное!

— Заприте этого бастарда здесь, — пророкотал Карлунд, словно и не услышал слов сына, опуская меч. С тихим звяканьем его острый конец коснулся каменного пола. — Вперёд!

Я говорил — не сможешь.

Валгил с братом вышли из покоев Стефарда. Карлунд круто повернулся широкой спиной к сыну и последовал за ними, но на пороге обернулся и бросил Стефарду в морду:

— Если победа будет за мной, я клянусь всеми создателями мира сего, Рамхоррой и Небесным Стражем, что убью тебя! Я поднимусь сюда и вонжу свой меч тебе в горло, буду смотреть, как ты истекаешь кровью! Предатель! Изменник!

Всё равно не сможешь.

Последнее слово Карлунд проревел в неукротимой своей злобе, а на протяжении этой гневной тирады Стефард не отводил от него взгляда. Уходя, Карлунд приказал запереть огромные двери, и после того как они закрылись, Стефард услышал звук надеваемого внушительного засова. И снова остался наедине со своими мрачными думами. Запертый в покоях и плену мыслей о безнадёжности сражения. Стефард был уверен, что силы Карлунда будут разгромлены — неуклонно стареющего бегемота терзали страх за свою власть и жизнь. Если Акарнан и Карлунд встретятся на бранном поле — быть между ними большой крови. Раньше Стефард втайне желал отцу зла, но не смерти. Но это было до того момента, когда тот пригрозил убить его, собственного сына. Со всем пережитым из-за отца Стефард теперь понимал — случись что с Карлундом, он сможет это пережить без труда. Даже если он падёт во время битвы.

Но, подумав об этом, Стефард потряс головой. Нет, нельзя так думать! Он сам не мог объяснить себе, почему ловит себя на мысли о том, что ему жаль отца. Не мог найти на это ответа, просто не мог!

«А ты вспомни, что он сделал, — говорил Стефард в моменты одиночества сам с собой. — Унижал большую часть жизни, прикрывался мнимой заботой о тебе, а сам трясся за свою шкуру и цеплялся за месть как за жизнь. Побои доставались? Доставались. Карлунд заставил тебя участвовать в истреблении целой семьи. Ты видел пронзённого мечом Алкмеона с задушенной супругой, повешенных на воротах? Их собственными копытами убил отец! Видел тела молодых медведиц с торчащими из груди стрелами? А тела братьев Акарнана, зарубленных секирами? Это всё случилось по приказу Карлунда! Кто хотел отправить меня в прислужники этому ублюдку Эфинарту? Снова отец! А Эфинарт получил своё — заслуженно! Видел ты зверей, которых гонят в рабство? Видел их затравленные выражения и погасшие обречённые взгляды? Всё это по вине отца!»

«Но Карлунд же твой отец!» — слабо пискнуло подсознание.

«А нужен ли тебе такой отец в дальнейшем? — мгновенно заглушил подсознание голос разума. — Он добился власти через жестокость, выросшую из ненависти, сверг законного Императора, собрав сторонников. Сколько хищников в бойцовых ямах — а отец называл это развлечением! — были убиты? Сколько было их замучено в подземельях? Сотни, тысячи! После таких ужасов что стоит Карлунду убить родного сына, как он уже пригрозил? Тебя! Карлунд убьёт тебя при первой же возможности, как устроил это с тем несчастным тигром, который победил на арене!»

Этой ночью Стефард долго не мог заснуть. Вороша в памяти воспоминания, он наткнулся на кровавую сцену — сцен с другими, более жизненными оттенками с участием отца просто не было.

Он сидел рядом с отцом, под его суровым присмотром — хоть не прикованный к нему, и на том спасибо, — и следил за ходом поединка. Песок арены топтали тигр по имени Гарлдон и его соперник — молодой буйвол. Стефард понял, что тигру с самого начала Небесный Страж благоволил. Стефард видел, как ловко двигался Гарлдон, как крепко держал он меч и какие сильные наносил удары. Но даже под доспехами угадывалось измождённое и сильно исхудавшее тело прежде могучего зверя, и он всеми силами стремился защищать себя и жить дальше. Частые сыпались удары на щит буйвола, тот тоже умело оборонялся и атаковал. А Гарлдона бросили на арену без щита, облачив в старые доспехи. Несмотря на это, он победил. Его противник был намного крупнее — здоровый и сытый, не знавший истязаний и мук и спокойно спавший по ночам. Но у мучимых хищников тяга к жизни была стократно сильнее. Потому Гарлдон и победил. Немногие хищники, следившие за смертельным поединком, дружно взревели от восторга, чествуя победителя. Особенно велика была радость тех, кого под стражей привели смотреть на картину уничтожения. За все недели перенесённых ужасов и мучений они привыкли видеть одну кровь — свою собственную. Хищники день за днём теряли кровь, но не дух и веру, они одновременно боялись за Гарлдона и верили в него. Потому Гарлдон и победил. Но их радость была преждевременной.

— Тишина! — проревел Карлунд, подняв оба копыта.

Рык хищников стих не мгновенно — он ещё долго продолжался, пока Карлунд трижды не велел замолчать.

Стефард без всякого выражения смотрел на стоящего с гордой прямотой победителя, но душой всецело был на его стороне. Сам Гарлдон тяжело дышал, худая костистая грудь, обтянутая потемневшим мехом в густом засеве проплешин, ходила ходуном — не так-то легко замученному тигру далась победа. Покрытый чужой и своей кровью — от шеи по груди прошлось остриё вражеского клинка, — он победоносно взирал на ряды зрителей и с потаённой злобой — на Карлунда. Стефард заметил, как взгляды обоих встретились на мгновение. В нескольких шагах от Гарлдона слабо ворочался в агонии побеждённый буйвол, из глубоко рассечённого живота которого выливалась на песок кровь.

— Давайте поприветствуем нашего нового победителя — Гарлдона Каплана! — не без яда провозгласил Карлунд.

Он грозно обвёл ряды собравшихся зрителей — почти никто из них даже не поднял лапу. Лишь наблюдавшие ход поединка несколько десятков пленённых хищников разразились торжествующим рёвом вновь — они одни только не убоялись гнева тирана. Сердце Стефарда тревожно сжалось — этот гнев сквозил в каждом слове отца. И он неминуемо вырвется наружу. Но именно такая реакция и была нужна Карлунду.

— Все знают, что наш победитель приходится братом лорду-генералу городской армии! — продолжал вещать Карлунд на всю арену, под рёв хищников. — Раддус много одержал побед на полях сражений, и братья обязаны гордиться друг другом! Вы все, хищники, гордитесь друг другом, я знаю, — готовы до конца стоять, стеной!

— Хватит мучить нас и наших детей!

— Тиран!

— Убийца!

— Отпусти нас!

Слаженный хор распался на отдельные выкрики и проклятия, и неслись они уже не только от мучимых зверей, но и от зрителей-горожан. Карлунд нахмурился, обратив в щёлки свои крохотные серо-болотные глаза. Он снова в своей любимой стихии, в урагане истязаний и мучений, в кровавом вихре. Жестом, незаметным для горожан, но не укрывшимся от внимания Стефарда, Карлунд приказал Валгилу с Сафаром выйти на арену.

Какой же ты мерзкий, отец. Ты показываешь это при всех. Правильно, невозможно спрятать то, что у тебя в сердце.

— Я слышал рассказы о том, что не только Гарлдон проявлял отвагу в битвах. Рядом с ним бились его сыновья — молодые и отважные воины! — рокотал Карлунд, когда Валгил оказался на песке. — Пусть молодое поколение покажет, на что оно способно, если твёрдо идёт по стопам отца!

— Нет, не смей! — взревел Гарлдон, моментально понявший коварные намерения Карлунда.

За это время Валгил подошёл к тигру и с силой ударил его огромным кулачищем в живот. Такого удара хватило, чтобы с лёгкостью отбросить отощавшего тигра на песок. Валгил прошёл мимо скрючившегося и хрипящего Гарлдона и ворвался за ограду, где были заперты хищники. Он знал, кого надо хватать. За Валгилом тенью следовал с каменной мордой Сафар.

— Выведите их! — приказал Карлунд под новые вопли и рёв хищников.

Замученные звери вместо торжественных криков дружно издавали проклятия. Кто-то молил оставить молодых тигров, кто-то проклинал Карлунда и ненавистных мучителей, кто-то цеплялся за ноги Валгила. Стефард увидел, как Валгил равнодушно пнул хватающего его за ноги избитого и худого льва, как Сафар хлестнул одного из тигров, словно плетью, массивной ржавой цепью. Гарлдон с трудом поднялся, чтобы увидеть, как его сыновей, совсем молодых тигров, силком тащат на арену.

— Отец, прекрати! — вскочил Стефард с криком, хватая отца за одежду. Но Карлунд тогда лишь отшатнулся… а Небесный Страж после того, как даровал победу Гарлдону, отвернулся от него — обрёк на гибель его сыновей…

Возраст жертв для отца не имеет значения — он хотел видеть их кровь и страдания.

Ох, не скоро было суждено Стефарду забыть тот день… Когда солнце радостно лило золото своего света и тепло на улицы Зверополиса, хищники лили свою кровь на песок арены. И долго не стирались из памяти Стефарда звон мечей, свист и блеск огромной булавы Валгила и очередная кровавая драма. В ушах Стефарда долго стояли отчаянные крики и рыдания несчастного отца, сыновьям которого хладнокровно переламывали кости на его глазах. Стефард видел, с каким равнодушием на тёмных мордах, словно высеченных из массива камня, прислужники Карлунда сначала убивали молодых тигров, а потом уносили с арены их изувеченные мёртвые тела. Валгил же без всяких эмоций смывал кровь со своей булавы, и всё тише и тише становились захлёбывающиеся рыдания и рёв Гарлдона, которого утаскивали с арены обратно в подземелья. Не обращая внимания на протестующий и злобный окрик отца, Стефард тогда встал и ушёл. Тогда по пути к замку он шёл, словно слепой, натыкаясь на редких жителей, а перед глазами была одна и та же картина.

…Тебе удаётся убивать чужих сыновей при всём скоплении зверей, но родного сына жизни лишить не можешь, даже когда мы наедине с тобой.

Отец ушёл, а эта мысль осталась со Стефардом. Она билась в его голове, а сам Стефард остался метаться по своим покоям. Замученный однообразно тянущимся ходом времени и событий, искренне обрадованный известием о том, что Акарнан остался в живых и добрался до убийцы своей семьи, терзаемый волнениями за судьбу хищников и начавший верить в то, что тирании отца с прибытием Акарнана придёт конец, — движимый вихрем всех этих разнородных чувств, Стефард выбежал на террасу. Отсюда, с огромной высоты, была видна половина расстилающегося внизу города, вторую было не обозреть из-за могучей громады Императорского замка. Стефард видел, как к нему мчатся десятки и сотни зверей — как хищников, так и травоядных. Потоки бегущих с криками протекали мимо замка подобно воде, обтекающей камень — все события разворачивались с другой стороны. А грохот оружия, удары стали о сталь, щитов о щиты и мечей о мечи — все эти звуки Стефард услышал, едва ступив на порог террасы. Здесь же, за углом, лежали внушительных размеров доспехи, овальный щит с резным орнаментом, широкий меч. Всем этим Стефард вооружился бы для битвы, в которой он неминуемо сражался бы против отца.

А есть другие варианты?

Но он был заперт. Отец будто почувствовал настроение Стефарда и лишил его возможности вмешаться. И теперь ему оставалось ждать свою судьбу. И растянулось время надолго, будто громадной рекой текло, но всё же оно приближало момент очередного поворота в судьбе Стефарда. Вскоре он услышал чьи-то неразборчивые крики и пронзительный звук оружия. Несколько ударов — и последовал сдавленный крик, перешедший в стон. Тяжёлый топот и множество голосов приближались к покоям Стефарда.

— Снимай засов! — приказал кто-то.

Стефард вскочил с кровати. Со скрежетом засов покинул своё место, а двери распахнулись под сильными ударами. Покои наполнились тяжело дышащими, окровавленными и вооружёнными зверями. Режущий запах стали, крови и разгорячённых мохнатых тел стремительно донёсся до Стефарда.

— Ты кто? — спросил один из зверей, хрипло дышащий медведь.

— Это его сын! — с жарким блеском в глазах выкрикнул буйвол, державший увесистый щит с багровыми потёками крови и суковатую дубинку.

— Я вам не враг! — заявил Стефард.

В этот миг внутрь вошёл молодой, судя по блеску глаз, носорог. Уверенным голосом он приказал отвести Стефарда в темницы. Приказ быстро сорвался с пасти зверя, но ещё быстрее взмыла в воздух дубина и обрушилась на голову Стефарда. Пол метнулся ему навстречу, каменные стены куда-то пропали, и перед глазами распростёрлась бездонная тьма.

***

Голова немилосердно болела от сильного удара. Слух резали неумолчные крики и грязная ругань Карлунда, который поносил всех направо и налево. Он упрекал своих сторонников за то, что они бились недостаточно отважно для того, чтобы победить восставших хищников и прибывшее к ним из-за океана и с Севера подкрепление, кричал, что они махали мечами, словно уставшие шлюхи после взятия. Но никто из тех, кто помогал Карлунду истреблять хищников, теперь не говорил ни слова — ясно осознали своё положение. Стефард, склонив голову, мрачно думал и, радуясь, что его окружал мрак темниц, усмехался.

Теперь ты не так силён, отец? Теперь ты можешь угрожать мне смертью?

Он рад был тому, что его клетку отделяла от отцовской стена, но это было лишь малой радостью — как и отец, Стефард был закован в кандалы на цепях, что сильно ограничивало его свободу передвижения. Длины цепей хватало, чтобы дойти до решётки, что Стефард и сделал — он не мог выносить дикой вони, которая разбудила его. Неизвестно кто и по какой причине облил Стефарда содержимым отхожих ям, от невыносимого запаха его чуть не стошнило. По полу гулял сквозняк, который совсем немного, но всё же отводил вонь. Совсем небольшое облегчение давала близость более свежего воздуха. Но, несмотря на всё это, теперь Стефард недоступен был для отца, окрашенный ненавистью взгляд которого словно бил молотом или пронзал мечом. Даже на расстоянии Стефард ощущал бушующие в Карлунде презрение и злобу. Карлунд вопил и сотрясал темницы своим громовым рёвом и грязными потоками ругани, пока не охрип. Чуть не оборвав голос, он начал бить кулаками по решётке, пинать её ногами, видимо, надеясь нравственную боль раздавить физической. Стефард вспомнил, что отец был заключён в ту же клетку, в которой недавно томился Император Хильнард.

Ты занимал место на троне Императора, теперь коротаешь время в его же темнице. Совпадение, отец?

— Ты замолчишь или нет? — раздался сбоку от Стефарда голос. Голос огромного и мощного, но уставшего зверя, душу которого терзали злоба и боль.

Стефард чуть выпрямился — кандалы на нём звякнули, цепи дёрнулись — и удивился. Он узнал того, кому принадлежит этот глуховатый голос. Сафар. Он. Почему он? Он, как и его брат Валгил, следовал за Карлундом тенью, охраняя его. Стефарду редко случалось видеть, чтобы Сафар что-либо говорил — при расспросах он всегда отвечал односложно, словно нехотя. На эмоции, как и на проявления сочувствия, он был скуп, будто держал их в себе; в плане действий, выполнения приказов и вообще жизни он был флегматичен, несмотря на то что сам проводил казни хищников. В какой-то раз Стефарду показалось, что Сафар мучает пленных с неохотой, а сегодня — Стефард вспомнил несколько мгновений из сегодняшнего дня — с неприкрытой ненавистью покосился на Карлунда, когда тот угрожал пронзить сына мечом. Значило ли это, что ещё один зверь из окружения тирана решил пересмотреть свои взгляды? Стефард пока не мог сказать — мог лишь надеяться на это, услышав истинное презрение в голосе Сафара. И подсознательно хотел взращивать эту слабую пока надежду, пусть отец видит масштабы своих действий и последствия давних заблуждений и ошибок.

— Мы все здесь из-за тебя, Карлунд, — продолжал монотонно вещать Сафар.

— Кто это сказал? — сбавил тон Карлунд и откашлялся — после долгих воплей и неистовств он почти сорвал голос.

— Тот, чьего брата сегодня растерзали пленники, — рыкнул Сафар. — Те, которых ты приказывал уничтожать, разорвали Валгила на куски!

— Это голос моего стражника, — вкрадчиво произнёс Карлунд. — Но верного ли?

— Бывшего стражника. Я больше не подчиняюсь тебе, Карлунд, — отрезал Сафар. — И не буду, не надейся.

— Тебя смерть брата не остановит? — взвился Карлунд. — Так просто забудешь его? Разве носороги из Ксаргосской долины не мстят за убитых членов семей?

— Я потерял брата из-за тебя, — раздельно сказал Сафар. Стефард из своей темницы ощущал нарастающую в душе носорога ярость, но тот не стремился обрушивать её на узурпатора. — Все потери из-за тебя, из-за твоего безумия и жажды власти. Ты — вот кому я должен мстить.

— Ты думаешь, что говоришь? — зловеще начал Карлунд. — Мы до сих пор сильны, у нас остались сторонники. Слышишь, Сафар? Вы слышите меня?!

Крик Карлунда, приближённый к истерическому, взметнул трубное эхо по подземелью. Стефард, который мог встать и подойти к стальной решётке, лишь покачал головой.

Ты движешься всегда прямо, отец. Даже заключённым в темнице, закованным в кандалы, лишённый власти.

Стефард тяжело вздохнул и стиснул зубы от боли, которая тяжело стучала в голове, словно молот. Тем же молотом били по слуху слова отца. Сын много что мог и хотел сказать отцу, но на хороший исход его судьбы уже давно не надеялся. Всё сказанное как раньше было бесполезным, так и будет таким. Ему оставалось только слушать возмущённый бас отца, который пытался расшевелить заключённых с ним по соседству его сторонников. Среди них были его стражники, но они не проявляли рвения. Они просто молчали, лишь Сафар осмелился высказать правду в глаза бывшему повелителю.

— Что вы молчите? — повысил голос Карлунд. — Опустили лапы? Или боитесь, презренные трусы? Мой сын стал первым из них, ещё годы назад! Нет, он всегда был таким, и вы решили его примеру последовать?

Это заявление было очередной попыткой вызвать какую-либо реакцию у сына, Стефард это знал. Но упорно молчал. Он напрочь отказывался говорить с отцом, он помнил наставленный на него острый меч, которым Карлунд готов был убить сына.

— Я понял… — прохрипел Карлунд, словно обращаясь к самому себе. — Вместо того чтобы сразу меня казнить, решили меня подвергнуть пыткам. О да! — громче рыкнул Карлунд. — Да, Акарнан с Хильнардом… это они, да… Сговорились между собой!

— Каким ты был, таким и остался, Карлунд, — горько пробормотал Сафар. — Везде видишь худшие варианты только для себя.

— Акарнан! — дико взревел Карлунд и ударил кандалами по решётке. — Хильнард! Я знаю, что вы задумали!

Вдруг послышался скрежет и грохот отодвигающегося засова — так запирались снаружи многочисленные двери, ведущие в подземелья. Стефард услышал, как натужно скрипнули массивные петли, и поток сквозняка прошёлся по телу, испятнённому нечистотами. Внутрь вихрем ворвалась огромная фигура с развевающимся позади белым плащом гвардейца.

— Заткни свою пасть, убийца! — рявкнул гвардеец и с силой ударил древком копья по решётке, за которой маялся в безумстве Карлунд.

Стефард зажмурился — такой звон причинил резкую боль его гудящей голове. Он узнал голос Теомарфа, двоюродного племянника Императора. Много кто здесь ненавидел Карлунда, но мало его кто ненавидел вот так, как Теомарф! Стефард был уверен — будь его воля, Теомарф мгновенно отдал бы приказ открыть темницу и взмахом меча или копья оборвал жизнь ненавистного убийцы.

Отец так и поступал. Несмотря на это, пострадавшие от его копыт и оружия не стали безумцами.

— Приведи сюда Императора, — сипло потребовал Карлунд у Теомарфа, за спиной которого — копья наизготове — стояли два яка.

— Я бы привёл сюда палача для тебя, выродок! — с неописуемой злобой выдавил из себя молодой носорог. — Тебя спасает то, что я — не ты!

— Да, Теомарф, ты — не я, — невесело хохотнул Карлунд. — Мой отец умер от естественных причин, в отличие от твоего. Фродмар гордился бы тобой, а мне… мне повода гордиться своим сыном нет. Ты свободен, в отличие от меня. На тебе кандалов нет… продолжить?

— Замолчи, слышишь? Замолчи! — шипящим свистом вырывались из Теомарфа слова, насквозь прожжённые ядом ненависти. — Или ты до суда не доживёшь, я клянусь!

— О да, я неверные слова выбрал, прости, дитя, — с фальшивым сочувствием обронил Карлунд. — Не доживу до суда — не поговорю с Акарнаном и твоим дядюшкой. Ты прав, Теомарф. Приведи их.

Стефард выжидающе приподнялся на полу. Он видел массивную фигуру Теомарфа, на расстоянии ощущал его ненависть и желание жестоко расправиться с убийцей отца. Но тот смотрел лишь на Карлунда, ни на ком его взор не задерживался. Это взор был настолько наполнен злобой, что Стефарду он представился великим множеством мечей, раз за разом пронзающих отца.

— Прости, на коленях молить не буду — я и так в унизительном положении, — с той же интонацией сказал Карлунд. — Просто скажи, что я хочу видеть их обоих.

— Вы двое, — обернулся Теомарф к якам. — Передайте Его Величеству и Акарнану, чтобы спустились вниз, к этому убийце.

Стражники мгновенно унеслись исполнять приказ. Теомарф вновь повернулся к Карлунду.

— Сколько ты ещё проживёшь, когда сюда явится тот, чью семью ты убил десять лет назад? — издевательски усмехнулся он. — Я бы мог с остальной гвардией Императора на это поспорить!

Развернувшись могучей спиной к заключённому, Теомарф вышел из темниц прочь. Грохот закрывшейся двери не смог заглушить слова бешенства, что выкинул Карлунд:

— Смотри, чтобы у тебя время на это осталось, Теомарф!

Дверь вновь открылась, на пороге стоял Теомарф, ещё более разъярённый — он услышал презрительную фразу, содержащую явную угрозу. Казалось, вся его выдержка уходила на то, чтобы не завершить жизнь Карлунда до суда, он даже схватился копытом за меч. Но когда он заговорил — а с места он так и не сдвинулся, — его голос был ровен:

— У меня-то время есть — меня не казнят через неделю!

Стефард был уверен в том, что казнь отца — вопрос времени. Другого исхода быть не могло. Он медленно приподнялся, и тут вновь раздался голос отца. Издевательский, грубый голос.

— Отойди к стене, сын! Ты смердишь и мешаешь мне нормально дышать, — ядовито произнёс Карлунд.

Если тебя залить кровью всех, кого ты погубил, будешь не только смердеть. Ты утонешь в ней.

Стефард ничего не ответил. Он молча отодвинулся от решётки на полтора-два шага. За ним волочились цепи, соприкасаясь с каменным полом, они издавали глухой равнодушный звон. Пустые звуки. Это были звуки, преисполненные безысходности, которую испытывали заключённые отцом. Где теперь они и где он?

Карлунд спустя короткое время снова попытался поднять дух своих бывших сторонников, но было очевидно, что все, кто находились с ним здесь, отвернулись от него. Склонить сейчас бывших сторонников на свою сторону — всё равно что тыкать соломинкой в толстенную городскую стену. И тогда в них летели премерзкие слова. Неприкрытые оскорбления неслись и в Стефарда, который сидел, смотря в угол. Мысли его вновь вернулись к предстоящей казни отца, этого дня он ждал не столько с нетерпением, сколько с возрастающим волнением. Столько пролитой крови никогда не смоется, время никогда не залечит раны, разрушенные семьи никогда не станут счастливыми, как прежде… Был ли счастлив Акарнан после того дня, как почти вся его семья была вырезана? Не пожалели даже его маленькую сестру, продали в рабство. Стефарда неумолимо потянуло в прошлое, в его ушах вновь зазвучали крики и плач маленькой медведицы. Он вспомнил её имя в тот же миг, как его рядом с ним выкрикнул Акарнан.

— Мейрэт было всего одиннадцать лет! — бушевал медведь. — Откуда мне знать, что ты не убил её! Вы выбросили меня за борт, а она осталась на твоём корабле!

Боль в этих словах просто переполняла Акарнана, она же передалась и Стефарду. Он тоже потерял ту, что ему была несказанно дорога, тоже по вине… его. Карлунда уже больно было даже в мыслях называть отцом. Слабое сходство его и Акарнана было лишь в том, что оба были верны своим семьям, только Карлунд превратил свой жизненный путь в скользкую от крови тропу. Акарнаном движет любовь к семье, к погибшим родителям и братьям, пропавшей сестре — ко всем. Все его мысли о них, но о Карлунде это уже не сказать. Чужая боль превращалась в собственное сочувствие, и Стефарду хотелось как-то поддержать Акарнана. Пусть Стефард не знал ничего о судьбах тех, что были проданы в рабство. А Карлунд… Если он причинил столько боли другим, как и сыну, если везде обильно сеял семена безнадёжности, почему не сделать то же самое с отцом? И Стефард не удержался от этого порыва, он не укорял себя за это, когда произносил:

— Твоя сестра жива.

Надеюсь, это правда. Она не заслужила такой жестокой участи.

— Когда тебя выкидывали за борт, Мейрэт была в трюме. Никто из нас её не тронул. Отец посчитал, что за неё можно получить много золота, продав её им.

— Кому — им? — последовал вопрос от нахмурившегося Акарнана. — И ты кто такой?

Стефард медленно поднялся и повернулся к решётке. Перед ним стоял Акарнан — медведь, постаревший на десять лет после тех событий и ставший ещё более грузным. После всех событий, что выпали на его долю, он выглядел старше своего возраста. Тёмные блестящие глаза внимательно смотрели на Стефарда, их прищур был наполнен отголосками давней боли. Увидев Стефарда вблизи, когда тот остановился совсем рядом с решёткой, Акарнан чуть вздрогнул и отступил назад — настолько Стефард напомнил ему Карлунда.

— Карнассийцам. В рабство, на рудники, — ответил Стефард. — Медвежья сила на рудниках на вес золота.

— Ты, последыш порочного семени! — так яростно заревел Карлунд, что Стефард вздрогнул. Звон цепей возвестил о том, что закованный в них огромный бегемот рванулся к решётке, а затем треснул кулаками по стальным прутьям. — Выродок, предатель, ублюдочное дерьмо!

Вот твоя настоящая личина, отец. Вот твоё настоящее отношение ко мне.

— Ты помнишь меня, Акарнан? — скорее утвердительно, чем вопросительно вырвалось у Стефарда, и он с выжиданием взглянул на Акарнана. Карлунд же не стихал, из его пасти рвались слова одно другого страшнее и бесстыднее. Акарнан молча смотрел на Стефарда.

— Я этого не хотел, — печально произнёс Стефард и взглянул Акарнану в глаза.

Они несколько мгновений не отходили взгляды друг от друга, пока в соседней темнице бесновался Карлунд. Стефарду показалось, что Акарнан кивнёт, соглашаясь с его словами, но вышло не так. Медведь тяжело вздохнул и, отворачиваясь от решётки, буркнул:

— Это неважно. Твоему отцу после всех событий не жить.

— Я в этом не участвовал! — закричал Стефард, опасаясь, что Акарнан не принял его слова всерьёз. — Не участвовал, ты сам знаешь! Ты всё видел!

Наперебой с сыном кричал и Карлунд, но в его голосе не было мольбы и отчаяния. Только вражда и неописуемая неприязнь.

— Бесполезная мразь! Семейный позор, ты не состоялся ни в жизни, ни в семье! Жалко смотреть на тебя, слюнявое убожество!

— Заткните его! — рявкнул Акарнан, ступив на порог.

Стефард тяжело дышал, будто пробежал большое расстояние. Голова, до этого болевшая, кружилась, мощное тело охватывала усталость. Ноги подкосились, и Стефард тяжело опустился на колени и свесил голову, уставившись в пол. Он не смотрел на то, что происходило рядом с ним. Теомарф, на этот раз не сдерживая себя, открыл темницу, и крики Карлунда сменились тупыми звуками ударов по телу. Он сам не показывал своей боли. Яки, явившиеся с Теомарфом, не вмешивались. Впрочем, ему хватило сил остановиться. Удары прекратились и сменились тяжёлым хриплым дыханием. Теомарф вышел из темницы и, оттолкнув яков в стороны, знаком приказал им следовать за ним. Сердце у Стефарда замерло, когда он услышал басовитый хохот избитого отца.

— Тебе повезло, что ты не со мной в одной темнице, — пророкотал он. — Надо было убить тебя перед этой битвой!

— Какой же ты подонок! — не выдержал Стефард. — Почему, почему ты ещё жив?!

Он сейчас ожидал от отца каких угодно слов, каждое из них пронзало сильнее меча. И не слышал никаких криков со стороны бывших стражников отца, но видел, как некоторые из них прильнули к решёткам и просто смотрели, а Сафар усмехался.

Вскоре вернулся Теомарф — не только с яками, но и парой носорогов. Стефард удивился, когда они подошли к его темнице и открыли дверь.

— Отмойте его — и в общие темницы, — последовало распоряжение от Теомарфа. Потом он повернулся к решёткам и замахнулся тупым концом копья с рыком: — Прочь от решёток!

Стефард всего лишь несколько мгновений наслаждался бегущими по телу струями холодной воды. Она дарила ему чувство облегчения, смывала нечистоты и — как Стефарду казалось — грязь оскорблений, будто она была осязаема. На него надели чистое исподнее и повели в другое подземелье.

— Почему в общие темницы? — спросил Стефард у Теомарфа. — Зачем?

***

После перевода в общие темницы Стефард вздохнул с облегчением. Всё это время ему казалось, что вместо сердца в груди ворочается огромный ребристый валун, а на плечи давит какая-то тяжесть. И эти ощущения уменьшались с каждым шагом, когда Стефарда уводили из темниц для особенно опасных заключённых. Он чувствовал, что не заслуживал там находиться, главным образом — из-за отца. Теперь рядом его рядом не было, выносить присутствие Карлунда для Стефарда было свыше сил. Никто сейчас не унижал Стефарда при всех, ему здесь даже дышалось легче. В общих темницах пленников не заковывали в кандалы, и в небольшой мере Стефард обрёл свободу. Но его не оставлял вопрос о причинах перевода.

— Почему сюда? — вновь обратился Стефард к Теомарфу.

— Завтра узнаешь, — хмуро ответил Теомарф.

Не глядя на Стефарда, он молча запер дверь темницы и удалился. Стефард вцепился в грязные и покрытые ржавчиной прутья и опустил голову. Так он стоял долго — думал и думал… Заключённые видели, как Стефарда вели по слабо освещённому редкими факелами коридору, но он не смотрел ни на кого. Лишь слышал глухой шёпот из-за решёток — тихо переговаривались друг с другом проснувшиеся узники. Когда закрылась дверь, шёпот стих — время было глубоко за полночь, и запертые вновь забылись сном.

Но не все.

— Ты мало изменился с того дня, — раздался тихий скрипучий голос.

Стефард медленно поднял голову. Голос был ему незнаком, но откуда он шёл?

— Я прямо перед тобой.

Стефард всмотрелся в темницу, что была напротив него. Слева от решётки дразнился языком пламени факел, его дрожащее тусклое сияние осветило сначала лёгшие на прутья копыта. Затем Стефард увидел высунувшийся сквозь решётку поцарапанный широкий нос с засохшей кровью. Наполовину показалась широкая морда бизона — ближе к факелу, чтобы Стефард мог её увидеть. В пламени факела заискрились глаза.

— Ну, вспоминай, Стефард, — пробормотал бизон.

Я мало изменился с того дня. Он знает моё имя. Значит, он из моего далёкого — мрачного — прошлого.

Стефард углубился в память, пытаясь вспомнить, где же он раньше видел он эту суровую широкую морду, с левым глазом, шире открытым, чем правым. Она была ему знакома, в отличие от голоса. Бизон вздохнул и произнёс:

— Я — Альрек.

Его голос за эти годы изменился, как голоса многих из тех дней. Альрек почти всегда молчал — даже тогда, когда прижимал кинжал к шее отчаянно плачущей маленькой медведицы. Стефард узнавал неприятных спутников в своём прошлом не по внешности, а по поступкам.

Это словно проклятие.

— Ты… — прошептал Стефард. Он крепче сжал заржавленные прутья решётки, при одном воспоминании о девочке впав в ярость. — Почему ты здесь, а не рядом с Карлундом? Скольких детей ты грозился убить, падаль?

Наплыв ярости было сложно сдержать, голос Стефарда дрожал и повышался с каждым словом.

— Замолчи и не вопи! — злым шипением оборвал его Альрек. — Я вообще не должен здесь находиться!

— А где? — Стефард всё же сбавил тон. — На свободе?

— Угомонись, Стефард! — Голос Альрека был невнятен — он сам злился, потому и выдавливал из себя слова сквозь зубы. — Мы с тобой в одной беде.

— Беде? — Фраза Альрека заставила Стефарда усмехнуться. — Когда справедливое заключение стало для тебя бедой?

— Оно — беда и для тебя, — покачал головой бизон. — Ты ничего не совершал.

— Но не ты! — Стефард в сердцах пнул решётку.

— Замолчите! — злобно рыкнул кто-то издали.

Но Стефард не унимался.

— Я не угрожал убить маленькую девочку, семью которой вырезали! — продолжал он рычать. — Где твой Райнальд? Он сбежал в день битвы! Почему ты не с ним тогда?

— Я ожидал это от него, — фыркнул Альрек. — Он свою шкуру спасал от Акарнана.

Понятно, почему.

— Надеюсь, ты выглядишь лучше, чем твой отец-безумец, — сказал Альрек и скрылся в своей темнице. — Ты не убивал никого здесь.

— Я убивал мерзавцев, вроде тебя, — отрезал Стефард и тоже отошёл от решётки. И ещё тише добавил: — Всё равно что убил…

В ответ он ничего не услышал, — видимо, Альрек не нашёл доводов переубедить Стефарда, который говорил правду. Ему встречались мерзавцы, но более жестоких, бездушных и злобных, чем отец, не будет.

***

— Вставай, выродок!

Стефард вскочил — его разбудила ледяная вода, вылившаяся ему на голову. Он потряс головой — вода попала в уши и в ноздри. Отфыркиваясь, он шагнул назад и упёрся спиной в стену. Новая порция воды угодила ему в морду.

— Не спать! На допрос пойдёшь! — рявкнул тот, кто разбудил его.

Стефард протёр глаза от воды. Перед ним стоял вооружённый и облачённый в доспехи Императорской гвардии бизон. Спросонья Стефард принял его за Альрека, но наваждение быстро пропало — гвардеец был более плотным и высоким. Ширину плеч его дополняла стальная броня с изображённым на груди солнцем, которое удерживали по бокам медведь и носорог. Она надёжно закрывала его крупное округлое туловище, а позади почти до пола спускался великолепный белый плащ гвардейца. Так выглядело вооружение императорских гвардейцев, стражники Императора носили тёмно-малиновые плащи, а стража темниц — чёрные. Сейчас два буйвола в чёрных плащах стояли позади бизона.

— Кажется, до него не доходит, — злорадно выпалил кто-то из них из-за мощной спины бизона. Второй стражник добавил:

— Он уже проснулся. Прекрати, мы его не в пыточную ведём!

Бизон не послушался — он зачерпнул плошкой воду из ведра и вновь выплеснул её в Стефарда.

— Это — чтобы вонь отбить! Он смердит, как его отец! А насчёт пыток, — бизон зловеще сверкнул глазами, — это вопрос времени!

— Хватит, я проснулся уже, — ядовито буркнул мокрый Стефард.

— Ты что-то сказал? — взъярился бизон и замахнулся кулаком.

Стефард лишь пошатнулся от удара, который был способен сбить с ног медведя.

— Ещё слово — и допрос будет здесь, я это устрою! — пригрозил бизон. — Давай, пошёл!

Пришедшие с ним стражники грубо завели копыта Стефарда за спину и сковали цепью с кандалами. Стефарда повели по коридору мимо темниц, заключённые внутри которых льнули к решёткам и любопытными взглядами сопровождали идущих. Кто-то кричал в спину Стефарду оскорбления и угрозы, а злобно настроенный по отношению к нему бизон часто и больно колол его древком копья в спину. Стефард хмурился — злость гвардейца передавалась и ему.

Идущие долго петляли по подземелью, потом двинулись по узкой лестнице наверх. Когда распахнулись двери, Стефард с упоением вдохнул приятно освеживший его воздух. После затхлых запахов темниц он показался неимоверно сладким. Гвардеец-бизон, видимо, понял, что Стефард наслаждается другой обстановкой, и вновь ткнул его древком в спину. Стефард стиснул зубы — бизон стал его злить. Весь путь звери проделали в молчании, пока не остановились перед дверью с массивным кольцом посередине. Бизон несколько раз стукнул им в дверь.

— Привели, — коротко оповестил он.

Стражники втолкнули Стефарда внутрь тесной комнаты с узким окном, закрытым решёткой. Помещение занимали только длинный узкий стол и две скамьи по бокам от него. Ещё меньше пространство казалось из-за мощной фигуры зверя, стоявшего у окна. Он обернулся, и Стефард встретился с внимательным взглядом Теомарфа. Молодой носорог осмотрел Стефарда и прищурился.

— Я велел просто разбудить его, а не обливать водой, Ньяти, — холодно произнёс он.

— Не умрёт, — каменным тоном буркнул бизон.

— Снимите с него кандалы, — последовал от Теомарфа приказ.

— Зачем? — оторопел Ньяти. — Теомарф, друг, ты в своём уме?

Стефард увидел, насколько красноречивым может быть только взгляд Теомарфа, не его слова. Ньяти только отошёл в сторону, а буйволы повиновались и освободили Стефарда.

— Зачем это нужно? — вопрошал Ньяти. — Ты знаешь, что от него ждать!

— Выйдите вон, — приказал Теомарф, не обращая внимания на увещевания.

Ньяти круто повернулся, так что его плащ взметнулся, обдав Стефарда потоком воздуха и запахом плотной ткани. Угольно-чёрные плащи неторопливо поплыли за белым, и в комнате остались только Теомарф и Стефард.

— Садись, — велел Теомарф.

Стефард пошевелил свободными лапами и медленно опустился на скамью, которая скрипнула под его тучным телом. Он с некоторой опаской смотрел на Теомарфа. От злобно настроенных стражников и гвардейцев Стефард не ждал ничего хорошего.

— Так почему меня перевели в общие темницы? — повторил Стефард вчерашний вопрос.

— Подальше от твоего отца, — ответил Теомарф, садясь напротив. — Не похоже, что этот убийца смирился со своей участью, он может позвать кого-то в помощники или навредить тебе. Я не хочу давать Карлунду такого шанса.

— Если подозреваешь меня в помощи отцу, зачем освободил сейчас? — хмуро спросил Стефард.

— Я ведь вчера при тебе избивал его, — сказал Теомарф. — Я не сдержался, ведь он приказал убить моего отца.

— Я знаю и понимаю тебя, — еле слышно бормотнул Стефард. — У меня нет к Карлунду никакого сочувствия.

— Ты ведь можешь знать его действия, — продолжал вещать Теомарф. Он непрерывно буравил Стефарда суровым взглядом. — У него наверняка имелись далекоидущие планы или намерения?

— Он меня в них не посвящает, — вскинув голову, отрезал Стефард. — Он меня ненавидит и презирает, как и я его. Если думаешь, что я у него в сторонниках, то ошибаешься. Последнее, что он хотел сделать перед тем сражением — убить меня. Я ожидал, что он вонзит мне в живот свой меч, который навёл на меня. Я помнил отцовский взгляд, фанатичный огонь в его глазах… и его страх перед Акарнаном! Он запер меня наверху башни и поклялся в случае победы убить. И ты слышал, какими словами он меня вчера бесчестил. Вот всё его отношение ко мне! Лгать тебе причин у меня нет.

— Но ты всегда был с ним, — нахмурился Теомарф.

— Скорее — при нём, — поправил Стефард. — Он требовал, чтобы я был рядом с ним. Я многому был свидетелем, я понимал, что отец не только запугивает город, но и угрожает поступить со мной так же, если я пойду против него. Я видел, как на арену сгоняли хищников и убивали на виду у зрителей, я видел, что сделали с теми молодыми тиграми, отец которых одолел соперника. А ведь они были моложе меня!

Воспоминания, одно за другим всплывавшие со дна памяти, заставляли Стефарда рассказывать о подлой и жестокой натуре Карлунда всё. Стефарда словно прорвало, это было похоже на огромный поток, который долгое время сдерживала плотина, или на сорвавшийся с горы снежный нанос, породивший лавину. Долгое время Стефард рассказывал о себе, о том, что отец сделал с семьёй Акарнана, о том, как он собственными копытами убил пожилую чету Медведковски и повесил их тела на ворота. Не утаил он и то, что вначале Карлунд заставлял его, Стефарда, убить уничтоженного горем старого Алкмеона, и то, как старый медведь со слезами на глазах умолял Стефарда прекратить его мучения — жизнь без любимой семьи… Стефард рассказал всё.

— Об убийстве семьи лорда-Десницы рассказал ещё один узник, — тихо сказал Теомарф, когда Стефард прервался. — Назвался Альреком.

— Он был там. Он угрожал убить маленькую сестру Акарнана, если я не убью их отца, — зло вырвалось у Стефарда. — Но…

— Но он этого не сделал, как и ты, — подвёл итог Теомарф. — А Карлунд…

— Он разбил мне не только жизнь, но и сердце, — невольно вырвалось у Стефарда. — Я тоже потерял отца, но при его жизни…

Глаза Теомарфа расширились в любопытстве, и в них мелькнуло что-то похожее на сочувствие. Тут распахнулась дверь. На пороге стоял Ньяти.

— Теомарф, тебя требует Император.

Теомарф с готовностью встал и приказал увести Стефарда обратно. Стефард обратил внимание, что Теомарф не велел заковать его в кандалы. Однако Ньяти по-прежнему был враждебно настроен к Стефарду, поэтому ослушался приказа — Стефарда повели в темницу вновь со скованным лапами, пусть и не за спиной. Стражники, видимо, опасались Стефарда, того, что он может на них наброситься. Обратный путь казался ему короче, чем к Теомарфу. И шагалось Стефарду легче — он словно снял камень с души, рассказав Теомарфу о самых жестоких поступках отца. Они оба пострадали от безумца, и Стефард — с его доброй душой — чувствовал, что несчастному Теомарфу намного тяжелее. Он испытывал большое сострадание и сочувствие к этому носорогу, который был ненамного старше его самого.

Вот и вновь подземелье, вот и его темница. Загрохотал замок, звонко скрипнула открываемая решётка. Стефард нутром почуял, что недобрый Ньяти вновь ткнёт его в спину, что он и делал с удвоенным усердием по пути обратно. Но вместо тычка на затылок Стефарда обрушился мощный кулак бизона.

Пол метнулся навстречу Стефарду, бегемот сильно ударился о него мордой. Не давая Стефарду подняться, Ньяти с силой лягнул его, опрокинув обратно на пол, к стене, а затем пребольно пнул его в живот. Но на этом он не остановился — ногой он впечатал Стефардову морду щекой в пол.

— Я с удовольствием расскажу твоему отцу, как бил тебя! — злобно рычал Ньяти. — Ни на миг не верю тебе, ты по-прежнему на стороне этого убийцы!

— Ты ошибаешься… — наполненным болью голосом простонал Стефард.

— Ни слова, ублюдок! — рявкнул Ньяти и вновь несколько ударил Стефарда ногой. — Я заставлю тебя заговорить! Ты лжёшь, лжёшь! Только Теомарф этого не видит! Он пожалел одного из палачей Карлунда, второго не будет! А вы чего стоите?!

От одного из ударов Стефард сильно прикусил себе язык, и пасть наполнилась неприятным кровяным привкусом. Пытаясь защититься, он предотвратил один из ударов Ньяти, перехватив скованными лапами его крупный кулак и рывком повалив на себя. Но он лишь перекатился через Стефарда и, изловчившись, огрел его по уху кулаком. Шум потасовки сразу стал тише, в ухе зазвенело от удара. Ньяти вскочил — и удары посыпались с огромной скоростью, когда после зова Ньяти к нему присоединились и буйволы. Стефард не мог подняться — каждый удар отправлял его на пол, причиняя ещё более невыносимую боль. Однако кулаки и ноги обоих буйволов били Стефарда реже свирепого Ньяти. Казалось, он хотел если не избить Стефарда до изнеможения, то выжать из него жалобный стон. А Стефард крепко стискивал зубы — и едва не вскрикнул, когда копыто одного из буйволов заехало ему в правый глаз.

— Не бейте его по морде! — приказал Ньяти. — Так, чтобы было незаметно!

И сам, когда Стефард перекатился на другой бок, пнул его по спине…

Долгое время мир Стефарда рядом с отцом был безнадёжностью и тревогой, а теперь он превратился в сплошную боль, сыпался на куски от неё. Холод пола не облегчал его мучительных страданий, и, когда Ньяти со своими подчинёнными стражниками остановились, он не мог даже слабо пошевелиться. Болело всё — грудь, живот, шея, плечи… всё, куда приходились удары злых стражников. Стефард лежал спиной к Ньяти, и тот, не насладившись болью несчастного узника, грубо перевернул его на другой бок. Стефард чувствовал на языке глубокий прокус, из которого в пасть, а затем и на пол, вытекала, смешиваясь со слюной, кровь. Он сжимался в огромный ком, ожидая других ударов, но они прекратились.

С таким сумасшедшим они только прервались ненадолго…

— На сегодня хватит! — с неприкрытым злорадством хохотнул Ньяти. — Я передам от тебя привет и предостережения твоему отцу!

Стефард приоткрыл слезящиеся глаза. Сквозь слёзную муть и боль в правом глазу он увидел склонившегося над ним Ньяти, чьи широкая грудь и плотный живот ходили ходуном в бешеном дыхании, — и почувствовал, как в нём самом пробуждается ярость. Так уже было с одним врагом.

— Завтра проверим ещё раз, насколько ты сильный! — пригрозил Ньяти и негодующе пробормотал: — Плащ мне испачкал!

С рычанием Стефард быстро приподнялся и попытался ухватить Ньяти за полу плаща. Бизон быстро шагнул назад, а Стефард вновь скрючился на полу из-за сильной боли, заполняющей туловище подобно пламени.

— Не надо, глупец! — многообещающе и с жаром угрозы прорычал Ньяти. — Большая ошибка, — завтра тебе будет хуже!

Стефард не мог потом вспомнить, сколько он лежал на холодном полу. Даже не помнил, сразу Ньяти ушёл или напоследок полюбовался на избитого пленника. Он не хотел подниматься — против каждого движения протестовало избитое тело, и холод пола приятно холодил ушибленные места. Такой же прохлады жаждал и другой бок, и Стефард медленно перекатился сначала на живот. Он боялся, что у него могли быть переломы рёбер, судя по тому, что его грудь пронзила боль. Она выжала из глаз невольные слёзы, которые всё это время Стефард упорно пытался сдержать. Он медленно вздохнул и принял нужное положение. Вновь стало ненадолго приятно. Стефард услышал собственное имя — его звал Альрек. Он явно был встревожен.

— Стефард, ты как? — спросил он. — Очень медленно, но попробуй подняться.

— Отвяжись! — злобно выплюнул Стефард и поморщился от сильной боли в голове, куда пришёлся первый удар.

Альрек только вздохнул и промолчал. Странно, но только он один — с виду — обеспокоился судьбой друга по несчастью. Больше никто из узников не выказал сочувствия Стефарду. Стефард медленно, дюйм за дюймом, подполз к решётке и прижался к ней закрытым правым глазом. Он почти закрылся, почти ничего не видел. Но остальному телу было хуже — при каждом движении огромное туловище резала боль, Стефард не мог даже выпрямиться на полу. Чуть переведя дыхание, он попытался подняться. Голова закружилась, и несчастного тут же затошнило.

Совсем как в море. Но море не бьёт так, как оружие или кулаки врага.

Стефард прижался к решётке, скрючившись на полу. Он старался больше не двигаться, старался дышать неглубоко — и в таком состоянии забылся. Но вскоре снова проснулся — невольно шевелился в беспокойном сне, а вместе с ним просыпалась и боль…

***

Опухлости и ссадины под исподним бельём были мало заметны — они изредка проглядывали через разорванную ткань, но их было предостаточно. Жестокий и самодовольный Ньяти пришёл на следующее утро и швырнул уже проснувшемуся Стефарду в морду другую одежду — целую и чистую, не запятнанную кровью.

— Надевай, — коротко велел ему Ньяти, не обращая внимания на злобный взгляд, которым загорелись глаза Стефарда.

— Следы пытаешься скрыть, Ньяти? — фыркнул Стефард, криво ухмыльнувшись.

Правый глаз Стефарда после удара был наполовину прикрыт и слезился, прокушенный язык до сих пор слабо кровоточил. Жалкие два глотка воды приобрели кровяной привкус — этих глотков было бы больше, если бы Ньяти не толкнул плошку с водой ногой. Еды в желудке Стефарда не было уже больше суток, и желудок мучительно урчал, взывая к хозяину. Но не от хозяина это сейчас зависело.

— Твой отец выглядит чуть хуже, — не обратив внимания на колкость, сообщил Ньяти. — Впрочем, к суду будете оба выглядеть лучше.

Полуарка больших желтоватых зубов бизона обнажилась в усмешке.

— Да, у тебя время есть, — тяжело приподнялся Стефард.

Боль как эхо побоев — она до сих пор сопровождала Стефарда. Он с трудом встал на ноги и, кряхтя от боли, медленно снял с себя замаранное бельё. Под внимательным призором Ньяти облачился в чистое.

Распорядок последующих мгновений повторился — на Стефарда вновь надели кандалы, вновь повели тем же коридором на очередной допрос. Он не спрашивал, кто на этот раз будет принимать в нём участие, однако мерзкая и самодовольная ухмылка Ньяти говорила о том, что это будет не Теомарф. «У него хотя бы разум есть, а не кулаки», — думал Стефард, но не с отчаянием, а со злостью. Что он решил — так это то, что при Теомарфе или при ком бы ни было не будет показывать своего состояния. Стефард чувствовал, что это будто личное состязание его и Ньяти — последний пытается ввергнуть Стефарда в отчаяние и увидеть его боль и мучения, а первый не намеревается доставлять удовольствия мучителю.

Стефарда подвели к той же комнате, и Ньяти вновь постучал увесистым кольцом в дверь. Он не стал ждать разрешения войти и распахнул дверь. Стефард ощутил сильный толчок в спину и оказался внутри. В комнате находился кто-то ещё, и это был не Теомарф. У Стефарда больно подпрыгнуло в груди сердце — Теомарф был выше и массивнее. Внушительных размеров зверь стоял широченной спиной к Стефарду, и сам он вдруг ощутил, как кандалы за спиной стали в разы тяжелее и чуть не потянули его на пол. Спина Стефарда изогнулась назад — тяжёлая сталь вытягивала плечи, причиняя боль. А зверь повернулся, сжимая в копытах огромный топор в тёмных пятнах, и Стефард онемел. Он уставился в отцовские глаза.

Но точно ли это был отец? Он стоял у маленького окошка, а Стефард едва моргнул — и он оказался прямо перед ним. Глаза Карлунда пылали огнём, причём настоящим, а по воздуху разливался нестерпимый кровавый смрад. Стефард не мог пошевелиться, лишь ощущал тянущую боль в плечах. Он не мог даже отступить в сторону, только стоял и заходился бешеным дыханием в страхе, будто превратившись в статую. Он мог только бешено ворочать глазами. Карлунд вскинул топор, капли свежей, но уже остывшей крови — чем же ещё мог быть заляпан топор убийцы? — усеяли морду Стефарда, а топор обрушился на его голову.

Стефард, вздрогнув, проснулся. Картина перед глазами мгновенно сменилась. Она как была облачённой в вуаль полумрака, так и осталась, но вместо фигуры отца-убийцы над Стефардом замаячила грязно-коричневая стена темницы. Он лежал на боку, вцепившись копытами в решётку, и тяжело дышал. На языке ощущался тупой и неприятный привкус камня и пыли, а всем телом вновь ощущалась боль. Она уже не была такой сильной, как после ухода Ньяти, но её отголоски неуёмно растекались по телу. Стефард долгое время пытался успокоиться, осторожно делая глубокие вдохи и выдохи. По полу вольно гулял сквозняк, и на миг перед глазами Стефарда — словно мираж в пустыне — возникла его тёплая кровать в его покоях. Но окажется ли он вновь там?

Стефард медленно поднялся на четвереньки и, тихо постанывая от боли, отодвинулся в угол темницы. Непонятно зачем он бросил взгляд на другую темницу, в которой томился Альрек. Оттуда доносился лишь лёгкий храп. Стефард осторожно сел, припав спиной на стену. И до очередного прихода Ньяти он не решался закрывать глаза — пережитый кошмар до сих пор казался реальным, и Стефард боялся даже задремать. А в появлении Ньяти у своей темницы он был уверен. Ещё один омерзительный тип в его жизни — при одном воспоминании о нём в душе Стефарда поднималась мутная волна злобы.

Время, когда медленно летит, может залечить душевные раны, но в ожидании плохого его ход стремительно ускоряется. Краткий промежуток времени пролетел, казалось, быстрее мысли, когда Стефард услышал знакомые голоса и равнодушный стук шагов по каменному полу. Узники подскакивали и мгновенно просыпались от оглушительных ударов тяжёлой бронзовой колотушки по решёткам — Ньяти каждый раз пускал её в ход.

«Вот же сволочь!» — подумал Стефард, когда колотушка врезалась в решётку темницы Альрека. Тот подскочил, невнятно ругаясь, от неожиданности и чуть не ударился рогатой головой о стену. Из угла Стефард увидел, как один из буйволов, по кивку Ньяти, окатил Альрека водой из ведра. Сам Ньяти повернулся к решётке, за которой ожидал своих очередных издевательств Стефард.

— О! — глаза Ньяти в удивлении расширились, и он обнажил зубы в самодовольном оскале. — Проснулся, Стефард? А жаль, вода ещё осталась.

— Да, я люблю разочаровывать, — буркнул Стефард.

— Вставай, — приказал Ньяти, открывая темницу. — Если больно, я помогу.

Да, знаю, как ты поможешь.

Стефард ожидал от Ньяти новых побоев — если не сейчас, то в течение нового дня они непременно обрушатся на него. Но пока Ньяти только кинул под ноги Стефарду чистую одежду.

— Надевай, — последовал приказ.

Стефард понимал, что будет очередной допрос. Чтобы избивать ненавистных узников, свежая одежда им не нужна.

— Следы пытаешься скрыть, Ньяти? — прорычал Стефард.

— Твой отец выглядит чуть хуже, — невпопад ответил Ньяти. — Впрочем, к суду будете оба выглядеть лучше.

— Да, у тебя время есть, — пробубнил с сарказмом Стефард.

Ньяти не заметил, как он напрягся — сцена из его ночного кошмара повторялась в точности. Стефард быстро вырвал из души зачатки страха и стал медленно, насколько позволяла боль от нанесённых побоев, снимать грязное и покрытое кровью исподнее. Когда чистая одежда соприкоснулась с телом, Стефард на миг почувствовал облегчение — прежнее бельё будто давило на него.

— Давай, пошёл! — прикрикнул на него Ньяти, когда Стефард вышел в коридор.

На этот раз Стефарда повели в другую сторону, и путь оказался короче. Но вели Стефарда вниз, где было ещё холоднее. Если в подземелье никогда не проникает солнце и всегда холодно даже здесь, недалеко от выхода в замок, каково будет внизу? Стефард старался не думать о плохом — оно всё равно нагрянет, особенно пока рядом с ним Ньяти. Стефарду хотелось вырвать из его копыт копьё и пронзить ненавистного врага, но сейчас он вновь был лишён свободы действий кандалами.

Стефард осмотрел открывшийся перед ним короткий коридор с двумя факелами по обе его стены. Столько же дверей выходило в этот проход.

— Шагай, — велел Ньяти.

Сделав глубокий вдох, Стефард повиновался. Группа зверей остановилась у ближней правой двери. Оттолкнув Стефарда в сторону, Ньяти поднял огромный стальной засов и открыл массивную дверь из дуба. Стефард с любопытством заглянул внутрь, ожидая того, что его будут там ждать. Но комната была пуста.

— Это одиночные темницы, — сказал Ньяти, в голосе которого Стефард явственно слышал издёвку. — Безопаснее оставить тебя вдали от твоих помощников, которые затаились! Теомарф распорядился.

— Я не отец, у меня нет помощников! — рыкнул Стефард, за что получил тычок в затылок.

Толчок в шею — и Стефард оказался за порогом. Ньяти тут же закрыл дверь. Грохот опускаемого на место засова — и Стефард остался в кромешной тьме. В одиночной темнице не было ни окон, ни факелов.

— Это не тебе виднее, а страже, — донёсся из-за толстой двери глухой голос Ньяти. — Она всё слышит!

Пытаться в чём-то убедить Ньяти — бесполезно. Это камень. А камень может и убить.

Медленно отвернувшись от двери, Стефард на ощупь пошёл внутрь темницы. Через десяток шагов он уткнулся в холодную шероховатую стену. Из коридора Стефард не смог рассмотреть, что внутри этой темницы, поэтому в темноте, с непривычки натыкаясь на стены, он обошёл её всю. Здесь не было ничего, как и в прежних местах его заключения — ничего, кроме стен. Поэтому вновь предстояло спать на голом полу — другая роскошь заключённым непозволительна. Стефард медленно опустился на пол, зажался в угол, подтянул ноги к туловищу и положил морду на колени. Что ему делать, он не знал, сейчас он походил на маленькую щепку, которую несёт бурный поток — у него не было возможности выбраться. Постепенно глаза Стефарда свыклись с окружающим мраком. Он не мог сказать, сколько прошло времени, когда увидел слабо мельтешащий где-то наверху, на высоте ярдов пяти, тусклый огонёк. Стефард слегка поднял голову. Несколько мгновений ему потребовалось, чтобы сообразить — это отблески пламени факелов, которое будто забавлялось с заключёнными. Эти отблески проникали через небольшое отверстие под потолком, оно обеспечивало приток воздуха. Сколько здесь предстоит провести времени, Стефард не знал. Ему оставалось лишь ждать своей участи. Потом Стефард уцепился за слова Ньяти. Приказ о переводе его в отдельные темницы отдал Теомарф. Зачем? Чтобы уберечь Стефарда от Ньяти, поскольку что-то подозревает? Хотя вряд ли, избитого Стефарда Теомарф не видел. Какая причина побудила его на это? Неужели Теомарф только притворялся спокойным и понимающим и решил обречь Стефарда на дополнительные страдания?

Эта мысль словно обожгла Стефарда, и он резко встал. Вновь аукнулась эхом боль, но он не обратил на неё внимания. Ему хотелось кричать во всё горло, потребовать сюда Теомарфа для разъяснений. Ведь он выказал ему сочувствие в его трагедии. И Стефард двинулся к двери. Но потом в голове мелькнула картина — разъярённый, почти неуправляемый в буйстве носорог избивает убийцу своего отца. Может ли он так колотить Стефарда, как это делал Ньяти? Ньяти на это причина не нужна, а Теомарфу… Всё равно он не похож был на гвардейца с двойным дном. Стефард остановился, упёршись копытами в дверь.

Кому здесь верить?

Душевный крик отчаяния. На то и нужны темницы, чтобы бросать узников в вязкое болото этого чувства.

Внезапно Стефард ощутил головокружение, а желудок будто подпрыгнул к горлу. Стефард отступил от дверей в сторону и осторожно сел на пол. Он ослабел за это время побоев и заключения, он получил очень мало еды и воды, а впереди маячила неизвестность.

— Видела бы меня сейчас Энейрин… — неожиданно вслух вырвалось у него.

Левая нога непроизвольно дёрнулась и ударилась о что-то железное. Стефард вздрогнул. Предмет покатился по полу. Двинувшись влево, Стефард через несколько мгновений нашёл откатившееся к стене пустое ведро. Тяжёлый и мерзкий запах говорил о его назначении.

Кому нужны такие издевательства?

Снедаемый неизвестностью, скованный её тяжёлыми кольцами и не ожидающий от неё ничего хорошего, Стефард вернулся к дальней стене, медленно опустился на пол и неожиданно забылся коротким сном. Когда проснулся — с восторгом вспоминал каждый его сладостный миг. Это был прекрасный сон — первый за многие месяцы. Прекрасный — и в то же время грустный. Стефард был дома, свой дом он помнил с малого возраста. Как и многие годы назад, когда был малышом, он быстро сбегал с высокого холма, на вершине которого стоял дом, с разбегу врезался в широкое море золотистого быстророста, вплотную подступавшее к холмистой зелёной гряде. Как прекрасно было упасть в эту высокую траву прохладным днём и лежать, наслаждаясь, в ней! Ещё прекраснее было купаться и нежиться в жару в озере у леса и там же играть с местными ребятишками. Всё это было так давно, всё это в мрачной пелене последних недель забывалось, словно растворялось в тумане, а во снах — оживало с почти осязательной ясностью.

Сейчас Стефард стоял на берегу озера, смотря с замирающим от восторга сердцем на противоположный берег, на поваленные несколько деревьев. Оттуда постоянно маленькие звери, включая некогда и самого Стефарда, прыгали в воду. Тогда у него были друзья, с которыми он весело проводил время — тогда всё было прекрасно. Тогда рядом с ним была мать — именно её шаги Стефард услышал, когда стоял на берегу озера. Он узнал бы эти шаги из сотен других…

— Мама… — прошептал он.

Да, это была она. С широкой радостной улыбкой молодая бегемотиха приближалась к сыну, под её ногами тихо шуршал приозёрный рыже-серый песок. Она остановилась прямо перед сыном, в глазах её стояли слёзы. А Стефард с перевернувшимся сердцем смотрел на ту, что подарила ему жизнь. Она была той же прекрасной, крепкой и здоровой — такой её помнил Стефард за несколько дней до её ухода из жизни.

— Мой милый… — прошептала бегемотиха, бережно погладила сына по щеке. — Каким же большим и сильным ты вырос!

Чувствуя жжение в глазах, Стефард заключил маму в объятия. Своим большим телом он ощущал, как радостно и трепетно колотится её сердце, а его тёплые слезы бегут с его щёк на её плечо.

— Мне так тебя не хватает, мама!.. — всхлипнул Стефард — совсем как в детстве, когда ему снились кошмары. — У меня теперь совсем никого нет… даже отца…

Мать легко высвободилась из объятий сына. Глядя ей в глаза, Стефард всегда ощущал, как от его сердца по телу вместе с кровью разносится тепло. Таким нежным и тёплым был взгляд этих сияющих карих глаз…

— Это не так, Стефард, — покачала головой бегемотиха. — Ты никогда не будешь один, пока самые любимые живут в твоём сердце. И она ждёт тебя. Она всегда тебя ждала. Посмотри…

Стефард взглянул туда, куда указывала мама — и сердце его вновь гулко сдвоило. Он вспоминал её и во сне, и наяву, но спокойно и медленно сейчас пойти к ней не смог. С её именем он бросился к ней, как к маме в далёком детстве, быстрее топота его ног был только безумный пляс его сердца, истосковавшегося по любви. Без любви.

Стефард был всего лишь в трёх шагах от протянувшей к нему лапы Энейрин, только её имя было на его губах. Он уже представлял, с какой нежностью и с каким теплом обнимет её… но её столь желанный и ослепительный образ вдруг резко потускнел и пропал. Миновал всего удар сердца, а Стефард уже будто падал во тьму, а лапы были протянуты вперёд…

Он открыл глаза. Перед ним — та же тьма. Сердце бешено колотится, будто готовиться выпрыгнуть из груди, а лапы, с которых свисала цепь с кандалами, пронзали пространство, захваченное тьмой. Стефард бессильно уронил их, потом провел ими по длинной морде. Она была мокрой от его слёз. Стефард судорожно вздохнул, пытаясь успокоиться, но не вышло — отголоски увиденного сна, его краски, были настолько яркими, что в груди вновь туго сплёлся давний узел. Слёзы печали вновь потекли из глаз, и Стефард не стыдился их. Не перед кем. Это был не плач самого бегемота, это был прежний крик его души. И с дикой яростью доисторического хищника несчастного Стефарда захлестнули боль и тоска по Энейрин. Но что он мог сделать, если он был буквально замурован?

«Ты никогда не будешь один, пока самые любимые живут в твоём сердце…»

Когда всё кончится, когда я буду свободен — для меня не будет никаких стен. 

Но когда свобода вновь облечёт его своей вуалью?

Этот вопрос не давал Стефарду покоя два дня. Всё это время он провёл в плотной темноте, практически полностью отрезанный от остального подземелья, от света, от свежего воздуха — от всего необъятного мира. Мрак на эти дни стал его спутником, но не другом. Он только навевал тяжёлые мысли, низвергал Стефарда в прежние переживания и тоску по всем, кого он любил. В окружении мраком он потерял счёт времени, не мог понять, что за период суток сейчас тянется. Стефард то бодрствовал, то спал, то просто лежал, пребывая в апатичной отрешённости. Когда он злился, его захватывала неспособность усидеть на одном месте, и Стефард в темноте ходил от одной стены к другой. Он пробовал кричать, но его вряд ли кто-то слышал — дверь не открылась, на пороге никто не возникал. Он бил кандалами о стену, в надежде, что выпадет хотя бы одна железная заклёпка. Всё было тщетно — оковы были прочны. Безумно хотелось есть, но ещё больше одолевала жажда. В мгновения самого тяжёлого отчаяния Стефард опасался, что просто умрёт здесь от голода. Его сознание жаждало покоя, который был недоступной роскошью. Здесь даже за самое малое плата одна — боль и кровь. Устав от метаний по темнице, Стефард со стоном опускался на холодный пол. Тогда беспрестанно о себе напоминали побои от Ньяти, кулаки которого были лёгкими на расправу, но тяжёлыми для жертв. Ещё Стефард ощущал новую боль, после того как несколько раз в ярости ударил кулаками и ногами по стене. Он сам тратил силы, а они ему были нужны. И Стефард, переводя дух, садился на пол, прижимался к стене и молил Небесного Стража сжалиться над ним. Расслабляясь, он чувствовал, как уходит из него желание вновь вскочить и мотаться взад-вперёд по темнице, порой не хотелось шевелиться вообще. Тогда он впадал в состояние между явью и сном, когда казалось, что до него из далёкого прошлого дотягиваются сквозь пелену забвения старые голоса и видения. Стефард пытался заснуть, выбросить плохое из головы, но это удавалось ему крайне редко. В коротких снах ему вновь виделись мама и Энейрин, которые мгновенно пропадали, когда Стефард слышал крик отца и видел его самого, вооружённого, размахивающего топором.

Сил у молодого и крепкого бегемота было ещё немало, но они понемногу иссякали…

Мучительные в своём протяжении, прошли два дня. Стефард лежал мордой к стене, когда услышал через отверстие наверху знакомый голос, заглушаемый толстой дверью и мощной стеной. Разум Стефарда был ослаблен, как его тело, и пуст, как и желудок. Тихо кряхтя — от долгого нахождения в одной позе затекли конечности, — Стефард медленно повернулся на звук. Спустя несколько мгновений загрохотал засов, и дверь отворилась. Невыразительный свет факелов, которым освещался коридор снаружи, показался глазам Стефарда целым потоком яркого сияния, так что Стефард зажмурился от непривычки. Он неуклюже протирал грязными кулаками слезящиеся глаза, а на пороге стоял тот, кого Стефард совершенно не рад был видеть, хоть и ожидал его прихода. Он узнал пришедшего по его клокочущему голосу.

— Вставай! — злобно выкрикнул Ньяти и замахнулся.

Брошенный им камень попал Стефарду в колено. Стефард оскалился и зашипел от боли.

— Что, больно? — фыркнул Ньяти и вихрем влетел внутрь. Он сжимал в одном копыте копьё, в другом — факел. За его спиной шуршал, развеваясь, белый плащ.

— Привык уже, — в тон буркнул Стефард. — От тебя ничего другого не ждать!

Стефард, гремя ржавой цепью и морщась — кандалы до крови натёрли ему предплечья, — медленно встал на колени. И тут же оказался на полу — свирепо рыкнув, Ньяти с силой ударил Стефарда ногой.

— Я трачу уйму времени, ты, мразь! — рявкнул бизон, склонившись над откинувшимся к стене бегемотом. — Тебя двое суток без еды и воды ни на что не натолкнули?

— Катись к Подземному демону, сволочь! — не выдержал Стефард. — Что ты от меня хочешь услышать, Ньяти?!

— Правду! — бушевал Ньяти, готовый вновь обрушить на Стефарда тяжёлый удар или, ещё страшнее, ударить копьём — в его состоянии он был от этого недалёк. — Я всё равно узнаю её! Ты всё равно с кем-то тайно общаешься!

Стефард, стиснув зубы, покачал головой.

— Похоже, разум тебя покинул полностью, — тяжело вырвалось у него. — Какую правду ты хочешь услышать?

— О том, что затевает твой отец! — стукнул древком копья по полу Ньяти.

— Вот у него и спроси, — буркнул Стефард, которого Ньяти злил всё больше и больше. Однако тот остроумным его ответ не нашёл.

— Я спросил тебя, — прорычал Ньяти, шагнув к Стефарду ещё ближе, — что затевает твой отец? Отвечай! Если не хочешь выдавать этого убийцу, то через три дня разделишь с ним его участь на площади!

— Я устал тебе повторять, — дрожащим от сдерживаемой злобы голосом выдавил Стефард. Совсем немного — и он не выдержит. — Ни я с отцом не общаюсь, ни мне никто не помогает! Так что найди себе другую жертву, пока я не выдержал!

Стефард увидел, как в пляшущем пламени факела сузились злые глаза Ньяти, как он крепче сжал копьё. Пришедшие с ним буйволы шагнули внутрь темницы, на случай если Стефард накинется на Ньяти. Однако — невероятно! — Ньяти глубоко вздохнул и не ударил Стефарда после его слов. В прошлый раз ему даже не нужен был повод. Правда, через несколько мгновений он наставил факел прямо на его глаза. Расстояние между его мордой и пламенем неумолимо сокращалось, Стефард отполз в угол. Перед его глазами не было ничего — только слепящий пламенный круг. Переносица уже ощущала жар от огня, становилось всё больнее.

— Мне ничего не стоит выжечь тебе глаза, выродок! — рявкнул Ньяти и резко убрал факел. — За твою ложь. Кто принёс тебе воду?

Вода… Стефард сглотнул — та вода кончилась в первые же мгновения. День назад он отодвинул ведро в самый дальний от себя угол — оно уже не было пустым и пахло соответственно. Потом пошёл в сторону двери, не зная зачем, и почувствовал, как его массивная нога обо что-то ударилась. Следом раздался плеск и стук дерева по камню. Сердце Стефарда пропустило удар — вода! Тогда как будто вся его жизнь свелась в это слово, и Стефард, тело которого действовало быстрее разума, упал на колени. Дальше он двигался медленно, боялся опрокинуть плошку, которая была совсем рядом. И нашёл. Трясясь всем телом от предвкушения, Стефард одним глотком опустошил плошку. Жажда настолько измучила его, что он даже припал к полу и вылизал с пола воду. Язык ощущал терпкий привкус пыли, грязи, песка и малых клочков чьей-то шерсти, но что это было сейчас по сравнению с глотком жизни!

— Я не знаю.

Ньяти с рычанием выдохнул, затем выпалил в чёрную пустоту, ни к кому не обращаясь:

— Он мне надоел!

— Лучше скажи правду, иначе он не отстанет, — вполголоса сказал один из буйволов. Но в его голосе слышалась не угроза, а сочувствие.

— Я тебе разрешал голос подавать? — ощерился Ньяти, обернувшись за спину.

Стефард посмотрел на потупившегося буйвола. Мрак скрывал его крепкую фигуру и выражение морды, а перед глазами Стефарда маячили чёрные дрожащие круги, мешавшие видеть. Признаться? Чтобы потешить самолюбие Ньяти, чтобы дать повод для превосходства?

— Мне признаваться не в чем, так что уходи.

Слова эхом отдались в темнице, они были подобны слабому писку в этих толстенных стенах темницах. Но это был голос надежды и гордости для Стефарда, который не смогли заглушить очередные обрушившиеся на него побои. Ньяти в этом был мастер — он мог искусно нанести сбивающий с толку первый удар, а потом обрушить всю свою ярость, не давая жертве опомниться. Все попытки Стефарда перехватить преимущество были нещадно раздавлены и разбиты, ибо мешали кандалы.

На этот раз бездушный Ньяти бил Стефарда не так долго, как в предыдущий раз. Но он настолько был поглощён своей страстью и горел жаждой насилия, что не заметил, как его товарищ — буйвол, который пытался уговорить Стефарда покаяться — молча ушёл. Били Стефарда вдвоём, но после этого старые, ещё не зажившие ушибы саднили в разы сильнее, сочетаясь с новыми, они жгли большое тело словно огнём. Ньяти ушёл, яростно грохнув дверью и не забыв запереть его. Стефард остался во тьме, хрипло дыша и сглатывая сбегавшие по морде слёзы боли. Один из молодецких ударов повредил ему изнутри щеку, и слёзы перемешивались с его кровью. Дикая ненависть жгла его полымем изнутри, неумолимо разваливающийся на куски мир был очернён ею. Казалось, что она вот-вот разорвёт его изнутри. Грузно свалившись на бок и вытянув лапы за голову, Стефард разразился диким звериным рёвом. От него звенело в ушах, сводило глотку, но Стефард всё ревел и ревел, пока окончательно не обессилел. Грудь беспощадно ныла, заставляя Стефарда задыхаться от недостатка воздуха. Чувствуя, как дрожат ноги, он выдавил в темноту лишь одно слово:

— Убью!..

Так ли чисты души гвардейцев, как их роскошные плащи?

***

На этот раз боль не давала Стефарду сомкнуть глаз. Невидимое пламя терзало его избитое тело, а в голове крутились разрозненные образы. Не раз ему представлялось, как он без видимых усилий разрывает на себе цепь, выхватывает у Ньяти копьё и пронзает ненавистного мучителя. В эти мгновения Стефард отдал бы всё то немногое, что у него было, ради мести. Он вновь надолго расстался со счётом времени, когда вновь услышал характерный звук отодвигаемого засова. Стефард невольно сжал кулаки, ожидая появления на пороге Ньяти. Но он не открывал дверь мощным ударом ноги — сейчас она медленно отворилась. По полу нерешительно пополз продолговатый луч слабого света из коридора. Слезящиеся глаза Стефарда в первые мгновения не смогли отчётливо рассмотреть выросшую на пороге фигуру, но она, расплывавшаяся в наволочи слёз, была огромной. И только неторопливый и спокойный голос оповестил Стефарда о том, что к нему пришёл Теомарф.

— Я только сейчас смог прийти к тебе, Стефард.

Неловко утерев выступившие на глазах слёзы, Стефард чуть приподнялся и тут же поморщился от разлившейся по телу боли. Один голос Теомарфа вверг его в ярость.

— Это у тебя надо спросить, лживый подонок, почему я здесь! — рыкнул он.

— Что ты имеешь в виду? — невозмутимо спросил Теомарф, войдя внутрь.

— У вас, гвардейцев, плащи белые, не то что души! — Голос Стефарда повышался с каждым словом. Взвившаяся в нём злоба была настолько сильна, что заглушила боль, когда он медленно поднялся.

— Прекрати меня оскорблять и иди за мной, — чуть повысил голос Теомарф, которого явно задела грубость Стефарда.

— Никуда не пойду, — отрезал Стефард. — У меня к тебе больше нет доверия, после того как ты приказал перевести меня сюда и заставлять признаваться в том, к чему я не причастен!

Теомарф не стал тратить время на ответ. Он, взметнув за могучей спиной плащ, подошёл к Стефарду и стальной хваткой сжал его предплечье. Стефард вначале упирался и шипел от боли, когда Теомарф тащил его к выходу. Но долгое время без еды и почти без воды своё дело сделали — силы Стефарда заметно упали, так что здоровому и бодрому носорогу не составляло труда тащить Стефарда за собой. Теомарф буквально выволок Стефарда из коридора с одиночными темницами, а затем они оказались в одном из закоулков основного подземелья. Здесь было светлее, и Стефард беспрестанно щурился. Спёртый и тяжёлый дух темницы остался позади, и у Стефарда закружилась голова, когда его грудь с благодарностью втягивала в себя воздух, казавшийся после заточения упоительно свежим. Но подозрения его только крепли.

Теомарф повёл Стефарда наверх. За это время Стефард успел забыть путь, по которому его вели в заточение, но потом перед носом оказалась знакомая дверь. За этой дверью и состоялся его первый разговор с Теомарфом. А теперь близился очередной допрос, но теперь вопросы будет задавать Стефард.

— Почему вновь сюда? — спросил он, едва Теомарф притворил дверь.

— Здесь никто нам не помешает, я распорядился, — сообщил носорог и потребовал: — Теперь говори правду!

— Дери тебя Демон! — взвыл Стефард. — Я ничего не совер…

— Говори, что с тобой делали стражники! — легко перекричал его Теомарф.

— Не прикидывайся дурным, Теомарф, — отчеканил Стефард. — Ты знаешь.

— Я знаю достаточно, потому что вижу, — шумно выдохнул Теомарф и расправил могучие плечи. — Я видел следы крови на твоей морде и шее, а также на исподнем. Ты не мог намеренно удариться щекой о стену и причинять себе ещё большие мучения. Я видел, как тебе было тяжело подниматься — ты хватался за бок. Когда ты шёл, ты морщился от боли. Одежда на тебе порвана, в разрывах я заметил ссадины. Тебя нещадно били ногами, поскольку на теле осталась характерная грязь с пола этой темницы. И твой правый глаз тоже неспроста распух, разве нет? Не отпирайся.

— Это ты не отпирайся, — покачал головой Стефард и ядовито продолжил: — Изображаешь из себя такого умного и понимающего, а ведь ты сам приказал перевести меня в эти темницы! Что, было боязно самому прибегать к таким способам допроса?

Настал черёд Теомарфа удивляться.

— Я никому ничего не приказывал, Стефард, — сказал он. — Можешь подозревать меня в чём угодно, но я не люблю бить узников. Твой отец — исключение.

— Не говори мне о нём, — напрягся Стефард.

— Ты не виноват в том, что Карлунд творил, — не услышав Стефарда, продолжал Теомарф. — Среди стражников есть те, кто срывает свою злобу и ненависть на невиновных. Это — их лап дело.

Теомарф не спрашивал, а утверждал. Замолчав, он внимательно посмотрел на Стефарда, потом что-то взял со скамьи, на которой сидел. У Стефарда подвело желудок — Теомарф держал небольшую чашу, внутри которой угадывалась вода. От жажды у Стефарда давно в желудке ворочалось что-то колючее и горячее, а в голове шумело. Теомарф молча протянул чашу Стефарду, и он буквально вырвал её из копыт Теомарфа. В порыве жажды он одним глотком выпил всё и закашлялся. Струйки воды потекли по подбородку. Утираясь и борясь с неистовым желанием попросить ещё, Стефард встретился с сочувственным взглядом молодого гвардейца и вспомнил ещё кое-что.

— Ту воду принёс мне ты?

Теомарф кивнул.

— Я.

Стефард сначала чуть приподнялся на скамье в недоумении. Но Теомарф не шутил и не обманывал. Стефард за то время, что был знаком с ним, понял, что ему это не удаётся — тот всегда был серьёзен и рассудителен. Теомарф люто ненавидел убийцу своего отца, настолько ненавидел, что не сдержался и сам избил его. Но в Стефарде он, по всей видимости, врага не видел, в отличие от некоторых. И Стефард почувствовал, как недоверие к Теомарфу постепенно покидает его, уступая место нарастающей в душе благодарности. Теомарф оказался единственным, что облегчил его мучения. Он глубоко вздохнул, а затем его голос дрогнул в негодовании.

— Я знаю, чей это промысел — так над тобой издеваться. В те темницы ты больше не вернёшься. Я прослежу и за тобой, и за Ньяти. Думаешь, я не догадался, что это он избивал тебя? И никакого приказа я не отдавал.

Взгляд Теомарфа задержался на стёртых до крови запястьях Стефарда. Кандалы сделали своё дело — лишили его свободы действий, они не поддавались всем усилиям Стефарда снять их. Кандалы были выполнены из добротной стали, а Стефард из наблюдений и истории знал, что создание их отнимает немало времени и затрат. Но меньше времени потребовалось на то, чтобы снять их при помощи призванного Теомарфом одного из стражников. Под суровым и непреклонным взглядом Теомарфа он освободил Стефарда, и тот с великим наслаждением поднял и опустил лапы. Но кратковременная радость приглушилась болью. Теомарф с сожалением сказал:

— До суда нельзя освобождать заключённых из-под стражи. Пока вернёшься в общие темницы. — И добавил: — Извини, так полагается.

— Когда суд? — с живостью спросил Стефард.

— Завтра, — ответил Теомарф. — Тебя тоже будут допрашивать.

— Мне утаивать, Теомарф, нечего, — монотонно произнёс Стефард. — Я расскажу обо всём, чему был свидетелем при отце!

Теомарф вновь взглянул на изуродованные запястья Стефарда и сказал:

— Я приведу лекаря. Твои раны нужно осмотреть, пока они не воспалились.

С языка Стефарда сорвался сам собой вопрос:

— Почему ты мне помогаешь?

— Сын не ответчик за преступления отца, — ожесточённо заявил Теомарф. — Мой отец был верен Императору и погиб, спасая его. За праведные дела надо стоять всегда горой. Со свержением Карлунда жестокость должна закончиться, но она процветает в темницах. Я ненавижу, когда срывают зло на невинных, — Теомарф выделил это слово. — Твой отец силой удерживал тебя рядом.

— Я увидел с ним почти половину мира — и всё это было в крови его жителей, — словно сам себе, сказал Стефард.

Теомарф сочувственно кивнул, когда Стефард поднял на него взгляд.

— Я сам отведу тебя в темницы, — глухо пробормотал Теомарф. — Моя бы воля — я бы тебя выпустил. Но это не от меня зависит, пусть стража подчиняется любому гвардейцу. На это воля Десницы или Императора.

Стефард мгновенно сник — на сочувствие от Хильнарда или Акарнана он не рассчитывал. Их отношение к нему было слишком предвзятым.

Большая власть — большое недоверие.

***

Он снова был заперт, но, несмотря на это, ему даже дышалось легче. Цепи больше не напевали свои заунывные мелодии, болтаясь с кандалами на его запястьях при малейшем движении. Раны были промыты и перевязаны, но под повязками ещё саднили. Но всё равно Стефард чувствовал себя в общих темницах лучше, чем в одиночных. Его не окружала плотным саваном тьма, не резал ноздри тяжёлый запах нечистот и не сдавливало отчаяние. Даже появилась, пусть и крохотная, вера в будущее. Он не будет всю жизнь заточён в этих мрачных стенах. Тело от нанесённых Ньяти побоев до сих пор ныло, но уже не так сильно. Боль понемногу проходила, и пришедший по приказу Теомарфа лекарь не только обработал его стёртые запястья, но и осмотрел полностью. Обрадовали его слова о том, что переломов не было. Сейчас Стефард сидел на полу в углу прежней темницы, прямо напротив Альрека. Тому, видимо, тоже доставалось от Ньяти — правый глаз бизона опух и закрылся, а нос был рассечён ещё в двух местах.

— Ты как? — тихо спросил Альрек у Стефарда вскоре после его привода.

Стефард не ответил — у него не было желания вступать в разговор с тем, кто угрожал ребёнку. Альрек, похоже, удовлетворился этим молчаливым ответом и не стал допытываться. Он только вздохнул и, брякнув цепью, отошёл в темноту. Стефард, на котором цепей не было, слабо усмехнулся и закрыл глаза. Но через несколько мгновений открыл — издали раздался знакомый голос. Голос, каждый раз заставлявший Стефарда хмуриться и сжимать кулаки. Нескольких встреч в этих подземельях было достаточно, чтобы Стефардом каждый раз завладевала колоссальная ненависть к этому зверю. Ньяти на этот раз шёл быстро, до Стефарда доносилось шуршание развевающегося за его спиной плаща. Как и следовало ожидать, остановился он возле темницы Стефарда. Тот сначала напрягся, а потом безмерно удивился, увидев в копытах бизона большую глиняную тарелку. И сглотнул — он ждал еды уже давно.

— Что-то новое, — надменно процедил Стефард, смотря на возвышавшуюся перед решёткой плотную фигуру Ньяти. — Ты разом стал другим.

Ньяти без всякого выражения смотрел на Стефарда. Он стоял к нему полубоком, из-за чего Стефард не мог видеть, что таят его глаза, какое выражение и какой блеск кроется в них. Затем он медленно сказал:

— Вот. Мне приказали принести тебе еду. А я должен принести свои извинения.

Хмыкнув, Стефард только подтянул ноги к животу, в то время как раздались недовольные крики зверей, услышавших слова Ньяти.

— С какой стати еду только ему одному?

— Он не заслужил!

— Такой же, как и мы, пленник!

— Молчать! — взревел Ньяти, обернувшись за спину.

— Очень интересно, — сказал Стефард, склонив голову на бок.

— Вот, — сказал Ньяти, затем поднял тарелку с едой и перевернул её. Горячая травяная похлёбка с размокшим хлебом со звонким плеском оказалась на грязном полу. — Извини. Поешь с пола, тварь!

Возмущённый гомон зверей на этот раз был слабее — одобрили действия Ньяти лишь несколько узников, которые наиболее ненавидели Стефарда вместе с отцом. Голодные же предпочли довольствоваться картиной происходящего молча, насколько понял Стефард.

— Хах, — фыркнул Стефард и скорчил презрительную мину. — Я-то думал…

— Вот и подумай! — с прежней угрозой рыкнул Ньяти. — Подумай, что тебе важнее — оставаться молчаливым, но целым и невредимым, или болтливым, но изрядно помятым!

— Может, зайдёшь тогда? — издевательски сверкнув глазами, буркнул Стефард и поднялся. — Я без цепей, посмотрим, кто сильнее? У тебя хватает умений бить скованных цепями.

Ньяти грязно выругался и схватил ключ, запиравший темницу. Его постоянные спутники буйволы, словно почувствовав тревогу, прибежали к нему. Стефард был уверен, что Ньяти не откажет себе в очередном удовольствии, но не боялся его, хоть и вооружённого. Ненависть и желание поквитаться с врагом наполняли его жгучим ощущением приливающей силы. Дрожащими от лютого негодования копытами бизон открыл замок и пинком распахнул тяжёлую решётчатую дверь. Он был настолько разозлён, что Стефард будто кожей ощутил его ярость.

— На суд тебя завтра понесут!

Тон, которым произносились эти слова, не оставлял сомнений в выполнении угрозы. Стефард чувствовал себя так же, но свою ярость он пока мог сдерживать, в отличие от надвигающегося на него Ньяти.

Конечно, иначе никак. У тебя сталь вместо разума.

Но он лишь на треть обнажил меч.

— Ньяти, не смей!

Громоподобный голос Теомарфа прокатился по подземелью, заставив стражников-буйволов подскочить, а Ньяти — отпустить меч, чтобы тот вернулся в ножны. Ньяти обернулся к другу. С его морды ещё не схлынуло выражение дикой ярости, но он не был и наполовину так разъярён, как Теомарф.

— Быстро на свой пост, оба! — проревел носорог и за отвороты плащей выволок буйволов в коридор. Те, не говоря ни слова, поспешно скрылись.

— Я велел оставить ему еду рядом с решёткой, — резко заглушив голос, прошипел Теомарф. Но этот голос сейчас Стефарду казался страшнее, чем его яростный рёв.

— Послушай меня!.. — звенящим голосом начал Ньяти. Но продолжить не успел.

Едва он приблизился к Теомарфу, как тот резким и тяжёлым ударом под рог отправил Ньяти на пол. Стефард с ликующим сердцем смотрел, как Теомарф хватает друга за правый рог и прижимает мордой к решётке. Невыразительный звук наполнил душу Стефарда злорадством, и он не смог подавить довольной улыбки. Белый плащ Ньяти сбился набок, болтаясь над полом.

— Это ты меня послушай, Ньяти! — прорычал Теомарф, хватая Ньяти за копыто и выворачивая ему за спину.

— Отпусти меня! — заверещал Ньяти и взвыл от боли — Теомарф вытянул ему лапу сильнее.

— Сейчас отпущу, — зловеще пообещал Теомарф и грубо ударил бизона мордой о решётку. Затем с силой оттолкнул к стене. Ньяти не удержался на ногах и упал.

— Встань, когда к тебе обращается командующий гвардией! — приказал Теомарф.

Ньяти неловко поднялся на дрожащие ноги, прижимая копыта к голове и морде. Пол украсил маленький неуклюжий узор из капель крови.

— Друг, ты что…

В полутьме блеснул выхваченный Теомарфом меч.

— Я тебе не друг сейчас, Ньяти, я — твоё будущее наказание, если ты не остановишься! — гремел Теомарф. Конец его меча отделяли пол-ярда от носа Ньяти. — Чем заслужил этот узник такое обращение?

— Ты сам знаешь, — рыкнул Ньяти, утирая с морды кровь. — Убери меч, не наставляй оружие на друга!

— Ещё раз тронешь Стефарда или кого-либо из узников, желая потешить своё желание издеваться над слабыми, — окажешься в темнице сам, я не посмотрю на то, что ты мой друг! — отчеканил Теомарф. — Ты меня понял. Заметил, что я не спрашиваю?

— Ты веришь в то, что он не помогает отцу?! — взвился Ньяти. — Ты помнишь, понимаешь, что…

— Я вижу больше, чем ты, — отрезал Теомарф, возвращая меч на место. — А теперь — пошёл вон отсюда! Сюда больше ни ногой. Увижу тебя здесь — сразу же сорву с тебя этот плащ!

Ньяти чуть ли не в струну вытянулся при этих словах.

— Нет, Теомарф, ты этого не…

— Убирайся! — вновь грозно вскричал Теомарф.

Тон его не оставлял сомнений в том, что он выполнит свою угрозу, если Ньяти ослушается. Ньяти тяжело расправил плечи и скосил глаза на Стефарда. По бушующей в них ненависти было понятно, что он готов был пойти на многое, лишь бы вновь причинить боль, даже Теомарф бы его не остановил. Несколько мгновений ушли у Ньяти на раздумья, которые подстёгивались жёстким взглядом Теомарфа. Ньяти — это было предельно ясно — не хотелось расставаться со своим плащом, поэтому он грузно повернулся и вышел за решётку. Теомарф даже не обернулся другу вслед. А друг развязал гневу лапы, выходя из подземелья — так ударил дверью, что долго гуляло по закоулкам темниц эхо.

— Он даже мне перестал подчиняться, — покачал головой Теомарф, обращаясь словно к себе. — Ну ничего, я с ним справлюсь. Он не трогал тебя?

Стефард спокойно покачал головой и лишь указал на остатки аппетитной похлёбки, разлитой по полу. Потеря еды была лишь малым ущербом для Стефарда, в отличие от побоев Ньяти.

— Больше он сюда не войдёт, — пообещал Теомарф, после чего вслед за Ньяти покинул темницу Стефарда и запер дверь за собой.

Когда дверь затворилась, Стефард поднялся и подошёл к решётке, не без печали глядя на поблёскивающие в огне факелов лужицы и кусочки овощей и хлеба. Похлёбка была разлита далеко от решётки, будто Ньяти рассчитывал на попытки Стефарда дотянуться до её остывающих остатков. А они дразнились приятным запахом, вызывая гулкое бурчание в пустом желудке.

— Ну и мразь же, — раздался голос Альрека.

Стефард внимательно посмотрел на подошедшего к решётке бизона. Одним глазом он смотрел на Стефарда, и искажённая усталостью морда выражала сочувствие.

«Ты не лучше», — хотел сказать Стефард, но слова остановились где-то на полпути к горлу. Словно напоровшись на преграду, они остались там, и их разогнала другая мысль.

Был.

Это слово мгновенно вспыхнуло в голове Стефарда, когда мохнатая лапа бизона просунулась сквозь прутья решётки и метнула соседу бесформенный кусок. Он остановился возле ноги Стефарда. Это оказался кусок зачерствевший кусок хлеба, слабо источавший запах былой свежести и тепла. Голод был намного сильнее потрясения от необычного поступка Альрека — Стефард мигом поднял с пола хлеб и проглотил, почти не жуя. Он даже закрыл от наслаждения глаза и припал головой к решётке.

— Тебе всё равно хуже, чем остальным, — хрипло произнёс Альрек.

— Тебя же не били, — хмуро буркнул Стефард. Частью души он испытывал благодарность и расположение к Альреку, но эти чувства возрастали в разы, когда Стефард думал о вступившемся за него Теомарфе.

— Били, ещё как! — чуть оживился Альрек. — Райнальду доставалось сильнее. Ты сам его видел.

Стефард вспомнил ту ночь, когда он решил втайне от отца, подговорив знакомых стражников, отнести узникам воды. Тогда он, одетый в плотный тёмно-коричневый плащ с капюшоном, шёл мимо решёток, сопровождаемый взглядами, наполненными ненавистью, презрением и отчасти — любопытством. Стефард смотрел на этих заключённых, страдающих из-за его отца, и спрашивал себя — что в жизни такого они сделали, чтобы так мучиться? Отчасти он ощущал вину перед этими несчастными зверями, особенно перед такими же как он — нехищниками. Те составляли немалую часть стражи Хильнарда и Императорской гвардии, а среди них были чужеземцы…

Стефард пошёл прямиком к двум стражникам, которых он знал. Один из них сжимал увесистую дубину, которая недавно опускалась на чьё-то измождённое тело. Они удивились, увидев Стефарда, снявшего капюшон.

— Что ты здесь делаешь, Стефард? — спросил один из них, довольно пожилой гну.

Стефард осторожно поставил тяжёлую бочку, внутри которой плескалась вода. Глухие звуки, приглушённые плотным деревом, возбудили узников, и они так и льнули к прутьям.

— Вы меня знаете, я знаю вас, — стальным голосом сказал Стефард. — Вы не поступите ниже, чем отец. Эти несчастные не заслуживают мучений по вине старого жестокого тирана. Так что сейчас вы сделаете так, как я скажу. Вы сейчас напоите узников водой, а я прослежу.

Гну и второй стражник, беломордый бонтбок, переглянулись. Их смутили не слова Стефарда — они явно опасались того, что Карлунд узнает о тайном облегчении страданий узников. Стефард, уловив их мысли, сказал:

— Здесь ещё остались разумные звери. Ими и будьте!

Отдав приказ, Стефард развернулся и двинулся прочь. Он прошёл мимо нескольких темниц, пока не услышал глухо произнесённое своё имя. Стефард замер, толстый плащ на мгновение обвился вокруг его мощных ног, подняв маленькие клубы пыли с пола. В поисках источника голоса он всмотрелся в одну из темниц. Факел был рядом с ней, и Стефард с лёгкостью различил спящего у стены тигра и лежащего у него под боком тигрёнка.

— Справа, — услышал он тот же унылый голос.

Стефард присмотрелся во тьму, в соседнюю с тиграми темницу. Оттуда возникали очертания зверя — сначала обозначились широкая морда и характерная львиная грива, потом на прутья легли поцарапанные лапы. Слабый свет упал на морду льва, и Стефард невольно отшатнулся.

— Ты! — яростно вырвалось у него, когда он встретился с этими бледно-серыми глазами.

Он с ненавистью смотрел на сильно изменившегося за прошедшие десять лет льва. Только цвет его глаз оживил в сознании Стефарда презираемый образ того зверя, который без пощады убивал за золото, заплаченное Карлундом. Стефард не дал памяти утащить себя в прошлое, он лишь с брезгливостью вспоминал того чужеземца. В этом исхудавшем, израненном и измученном льве ничего не осталось от того крупного, довольного жизнью и самодовольного зверя. Плечи сузились чуть ли не вдвойне, исчез большой округлый живот, похожий на бочонок эля, а сама шкура висела на льве настолько, что могла бы вместить в себя ещё одного. Лишь цвет глубоко ввалившихся глаз Райнальда не изменился. Но изменились ли его жестокость и жажда золота?

— Твой голос я сразу узнал. — В голосе Райнальда не было и вялого отзвука той презрительной насмешки, к которой он, бывало, обращался к Стефарду. Лишь отчаянная мольба. — Ты сильно изменился.

— Ему воду — в последнюю очередь! — Словно удар молота по наковальне, прозвучали ярко окрашенные ненавистью слова Стефарда.

***

Вот и наступил день суда.

Этого дня Стефард ждал со смесью возрастающих страха и нетерпения, а ввечеру все его мысли неизменно крутились вокруг предстоящего. Он практически не думал о том, скольких именно сторонников Карлунда будут судить, включая его самого, — Стефард думал именно о самом суде и об отце. Он с юного возраста знал его подлую натуру и был уверен — на суде он не удержится от злобных упрёков в сторону Императора и его окружения. С громадной неохотой вспоминая об отце, Стефард неизменно тряс головой, прогонял будто прилипшие мысли, но они сами лезли в голову. Суд близился так же неуклонно, как и встреча с отцом, ведь там Стефард будет давать показания против него. Поднимало голову любопытство — найдутся ли смельчаки, что будут выступать в пользу тирана? Теперь нужно ожидать всякого.

Ещё Стефард думал о прибывшем из-за океана Акарнане. Во время суда он и Карлунд встретятся неминуемо, их взаимная ненависть достигнет своего предела, достигнет своего пика их великое противостояние. Стефард вспомнил об Императоре — ведь Карлунд мучил и его, пытался сломить. Вспомнил их встречу при нём. Тогда Акарнан сказал, что Хильнард остановил его, отговорил от того, чтобы убить Карлунда на месте. Потерявший брата, друзей, преданных ему стражников, чуть не лишившийся жены с ребёнком, Хильнард всё равно настаивал на справедливом суде, — он сохранил после всех страданий рассудок.

Вечер перед судом не принёс Стефарду никаких страданий — впервые после того, как его увели от отца подальше. Ньяти больше не появлялся — гнев Теомарфа был слишком велик, чтобы ослушаться. Видимо, Ньяти опасался за свой роскошный плащ гвардейца, потому и не появлялся. Только гордое звание гвардейца сдерживало этого жестокого бизона, больше ничего. Побои, которыми Ньяти щедро угостил Стефарда, причиняли с каждым днём всё меньше боли. Стефард довольно вздохнул. На эти короткие часы ему показалось, что жизнь может измениться к лучшему. Эту часть подземелий охраняла стража под командой Ньяти, но он больше не вызывал у Стефарда своим присутствием ненависть. Те два буйвола, что постоянно составляли ему компанию, держались со Стефардом холодно, но не проявляли к нему открытой злобы. Им Теомарф приказал принести еду не только Стефарду, но и всем заключённым здесь. Ньяти себя не утруждал заботами по этому поводу, небрежно бросая страдающим от жажды и голода пленникам лишь кусок хлеба и малую плошку с водой на весь день.

Оголодавший Стефард набросился на принесённую еду, которая после всего перенесённого казалась ему особенно вкусной. Он растворялся в этом наслаждении без остатка, будто отдаваясь пище, а до его слуха доносилось чавканье торопливо едящих зверей — тоже натерпевшихся голода при Ньяти. Опустошив глубокую тарелку, Стефард отставил её в сторону и увидел, как напротив него Альрек вылизывает свою посуду дочиста. Они обменялись короткими взглядами, но не сказали друг другу ни слова. Сейчас даже не связанных дружбой зверей одолевали одни и те же мысли о предстоящем суде. Но когда все остальные обитатели подземелья заснули, Стефард тихо спросил у Альрека:

— Ты сам-то что здесь делаешь? Ты же не на стороне отца.

— Я был на его стороне. Когда он платил, — насупившись, буркнул Альрек. — А когда он отдал приказ истреблять нас и заточил нас сюда…

Альрек не договорил и махнул копытом.

— Я знаю, что ты думаешь, — сказал Альрек. — Что ланкардийцы только ради золота на что-то готовы. Особенно на плохое.

— Мне одного Райнальда хватило, чтобы это понять, — отрезал Стефард.

— Он трус, — зло рыкнул Альрек. — Ланкардийцы не бросают своих, а Райнальд не помог безвинным бежать, он сам свою шкуру спасал.

Да кто не знает?

Ночь пролетела стремительно, будто птица над Зверополитским маяком. Казалось, Стефард только закрыл глаза, а теперь он уже стоит с вновь надетыми кандалами. Через одного пленного от него стоит Альрек, тоже с цепями. Подсудимых заковывали стражники с пришедшими Ньяти и Теомарфом. Стефард поймал брошенный на него исподлобья накалённый ненавистью взор, но глаз не отвёл. Ньяти грубо надевал кандалы на узников и сильными ударами вбивал заклёпки, в то время как Теомарф, гремя цепями, заковывал Стефарда с видимой неохотой… Вышли из подземелья — и сердце Стефарда забилось от волнения. С каждым шагом к выходу из подземелья его гулкие удары становились всё сильнее, будто оно хотелось, словно птица вольная, вырваться и улететь, оставив хозяина. А время летело и летело, действия стремительно развивались, обрывочно оставаясь в памяти Стефарда. Вот он прерывисто дышит, глубоко вдыхая свежий воздух, чувствует навернувшиеся на глаза слёзы. А теперь он, несмотря на усиливающуюся внутреннюю тревогу, испытывает священный трепет при взгляде на великолепный и громадный Императорский зал, несмотря на то что бывал здесь не единожды. До Стефарда будто издалека доносятся гомон собравшихся зверей, отдалённые выкрики. И сердце его рывком подпрыгивает к горлу — впереди идёт отец. Карлунд не оборачивается назад, он знает о сыне, но не стремится удостоить его взглядом. Незачем — он считает сына предателем. А Стефард испытывает мрачное удовлетворение — теперь он расскажет об отце и обо всей его жестокости.

Сейчас он стоит бок о бок с теми, кто делил с ним подземелье. Многие смотрят только на Императора и чужеземца — дебелого медведя в великолепном плаще. Из-за плотной одежды Акарнан выглядит ещё более толстым и грузным. Прямо напротив обвиняемых сидит на своём месте Теомарф, смотря в точку куда-то над головами собравшихся. Стефард неотрывно смотрит на него, будто рассчитывает на какую-то новую поддержку.

По мере рассказа по телу разливается приятное ощущение пустоты. Лишь в самом конце он рассказал о Райнальде — на протяжении долгого времени Стефард в красках живописал то, что происходило после переворота. Он рассказал о том, как пытался облегчить страдания безвинных пленников, не утаил от высшего суда и события, предшествующие битве, но когда дошёл до того момента, в котором отец навёл на него меч, запнулся. Собравшись с силами и поймав еле заметный кивок Теомарфа, довершил мрачный рассказ.

Всеобъемлющее ощущение лёгкости затопило Стефарда, когда с его языка сорвалось последнее слово. Ему не в чем было корить себя — в своих действиях он считал себя правым. Не только рухнувшие отношения с отцом натолкнули Стефарда на показания, но и стучавший в его жилах голос невиновности. Справедливость и жизни пострадавших для Стефарда давно стали превыше, чем родной отец.

***

— Приговор вынесут завтра, — сообщил Теомарф, закрывая за приведённым Стефардом дверь. — Ты в порядке?

— Теперь да, — кивнул Стефард.

До его носа долетел запах стоящей на столе еды. Стефард с благодарностью посмотрел на Теомарфа и моментально накинулся на принесённое.

— Я благодарен тебе за всё, Теомарф, — сказал он, когда последние куски исчезли с тарелки, а кубок с водой опустел. — Только не выделяй меня из остальных заключённых, они тоже голодны, им тоже несладко.

— Тебя завтра оправдают, Стефард, — уверенно заявил Теомарф. — И тебе не придётся жить в страхе. Я по тебе вижу — ты сильнее, чем кажешься, и не боишься, но всё же…

— Ну, — Стефард невесело усмехнулся, — есть те, кто меня ненавидит.

— Но ведь твой голос правды выше, чем их ничтожные обвинения и глупые помыслы, — возразил Теомарф. — Если ты про Ньяти, то он к тебе не приблизится.

— Он больше боится за свой плащ, — против воли вырвалось у Стефарда. — Если он так со всеми узниками обращается, как он может быть твоим другом?

— Да, он мой друг, — невозмутимо кивнул Теомарф. — Хоть он и мерзкий по своей природе, гордится больше своим плащом гвардейца и моим расположением. И — что самое важное — он верен Императору и мне. Именно он помогал мне спасать гвардейцев в течение последних недель, часто рисковал, встречаясь с осведомителями. А идея укрыться у Арнезара пришла в голову именно Ньяти. После свержения Карлунда он сам порывался убить его и срывал ненависть на тебе — но беспричинно.

— Почему на мне? — Плечи Стефарда будто поникли. — Только за то, что я — сын убийцы?

— Помнишь ночь, когда ты принёс воду пленникам? — спросил Теомарф. Стефард напрягся, но взгляд носорога не был обвиняющим. — Тогда Ньяти — Карлунд лишил его плаща гвардейца и сослал в темничные стражники — ненадолго отошёл, оставив Тафари и Нгози, которым ты велел напоить заключённых. Но теми узниками были ланкардийцы — враги как Ньяти, так и Карлунда, который их предал. На следующее утро Нгози выдал тебя. А потом всё дошло и до Карлунда. Он сразу заподозрил измену и решил наказать Ньяти. За то, что не наблюдал за исполнением приказа. Он повесил его приёмных родителей на площади.

— Приёмных? — удивился Стефард.

— Ньяти воспитала семейная пара медведей, — пояснил Теомарф. — Даже я не знаю его родного отца. Его мать, совсем молодая, даже юная сирота-бизониха, тридцать лет назад забеременела от какого-то пропойцы. К концу лета, когда собирали урожай, она работала в полях, когда почувствовала приближение родов, ушла. На её уход не обратили внимания — её считали блудницей. Там, в поле, она и родила. Роды оказались тяжёлыми, а обнаружили её слишком поздно — она умирала от потери крови. В таком состоянии её и нашёл один молодой медведь с женой. Над младенцем они сжалились и воспитали как своего сына — у них не получалось зачать ребёнка. Ньяти прекрасно знал, что они не его настоящие родители, это доказывала разница в видах, но он полюбил их как родных. И их он и потерял. Но мы уже тогда понимали, что надо действовать. Сложно было изображать верность безумцу, важно просчитывать каждый шаг. Я не раз с трудом останавливал Ньяти, чтобы он не совершил ошибок… Но сегодня он перешёл все границы.

Стефард тяжело вздохнул в знак понимания.

— Никак не мог подумать, — произнёс он через несколько мгновений, — что мне придётся посочувствовать Ньяти.

— Вот он и вбил себе в голову, что его приёмные родители казнены из-за твоей помощи узникам, — сказал Теомарф. — И он уверен, что ты хочешь помочь отцу.

— Я пытался ему сказать, что он ошибается, но… — Стефард усмехнулся. — Сам видишь. Похоже, на мести Карлунду он помешался… пусть и есть причина.

Теомарф промолчал. Стефард взглянул на него — он стоял боком и смотрел куда-то в точку над дверью. Потом повернулся к Стефарду и произнёс с нескрываемым злорадством:

— Уже не терпится увидеть, как завтра покатится его голова.

Стефард сразу понял, о ком Теомарф говорит.

— Он заслужил. За всё, — хмуро и сухо произнёс он, глядя в пустую тарелку. — За все смерти, за…

— За разбитое сердце, — довершил Теомарф. — Я помню.

Теомарф подошёл к Стефарду и сделал то, что не делал раньше — похлопал его по плечу.

— Уже завтра всё начнёт меняться, Стефард, — тепло произнёс носорог. — Верю, что ты найдёшь её. Тебе помогут в этом. И не волнуйся из-за приговора — тебя оправдают. Я поговорю с Императором и Десницей. И не возражай, — поднял копыто Теомарф, увидев, что Стефард хочет что-то сказать.

Стефард послушно промолчал. Он рад был тому, что лишь немногие на его стороне. И он поверил словам Теомарфа — из всех, с кем Стефард свёл здесь знакомство за эти годы, Теомарф относился к нему с добротой и не сторонился его.

***

Время неумолимо шло к ночи, приближая завтрашнее оглашение приговора. Стефард чувствовал себя лучше, чем тогда, когда Теомарф приказал вернуть его из одиночных темниц. Сейчас он был сыт — не так, как хотел бы, но чувство сытости дополнялось предвкушением завтрашней свободы. Альрек тоже был настроен на положительный исход.

— Тебя оправдают, Стефард, — уверенно заявил бизон, когда Стефарда уже клонило в сон.

Сон уже давно властно захватил Стефарда, когда по подземелью разнёсся топот. Стефард потряс головой, когда к его решётке быстро подошли и постучали по прутьям Джуба и Бома. Он удивился, увидев тех буйволов, что постоянно сновали за Ньяти. Оба были вооружены и со щитами.

— Если вас послал Ньяти, передайте ему — пусть не забывает о своём плаще гвардейца, — чуть заплетающимся со сна голосом сказал Стефард. — Если я нужен Теомарфу, он скорее сам придёт.

— Ньяти отстранён от темниц, — сказал Джуба. Тот буйвол, который, когда Ньяти избивал Стефарда, просил сказать «правду». — Мы подчиняемся любому гвардейцу. Прежде всего — Его Величеству.

— Император приказал усилить стражу, велел нам освободить тебя и препроводить к нему, — хмуря тёмные навыкате глаза, произнёс Бома. — Он, Теомарф и Лорд-Десница хотят тебя видеть.

Стефард удивился.

— С чего это такое распоряжение последовало ночью?

— Это Император, Стефард! — с нажимом произнёс Джуба.

— Ты лжёшь, — прищурившись, заглянул в глаза Джубы Стефард. Тот нахмурился и посуровел, Бома схватился за меч.

— У нас приказ применить силу, если будешь упираться! — прорычал он. — Ты знаешь, как к тебе относится Его Величество?

— Да, Его Величество велел привести тебя в цепях, — кивнул Джуба.

Стефард подчинился с неохотой, но его не покидало ощущение тревоги. Кандалы были почти как прежние, но с более короткой цепью, лишь в три-четыре звена. Когда Стефарда в них заковывали, он видел, как несколько раз переглядывались между собой Бома и Джуба. Стефард повернул голову вправо и на взгляд Альрека покачал головой, давая понять, что ничего не понимает.

«Не доверяй», — глазами говорил ему Альрек.

Стефард уже потерял счёт тем моментам, когда его вели стражники — то на допрос, то обратно, то в одиночные темницы. Но тогда им не овладевало ничего, кроме отрешённости, а сейчас ему казалось, будто взгляд Альрека даже на удалении продолжает жечь спину. Стефард помнил путь, по которому он тогда шёл наверх. Но перед последней лестницей Бома толкнул Стефарда в бок, указывая на один из боковых проходов.

— Нам не туда, — возразил Стефард.

— Иди вперёд! — рыкнул Бома и снова толкнул его.

Тревога достигла своего предела. Но Стефард не дал ей перейти в панику, — впрочем, на это времени у него уже не осталось. Распахнулась одна из дверей позади и оттуда вырвался смутно знакомый гну. Все обернулись к нему.

— Стефард, это обман! — закричал он, бросаясь с мечом к стражникам. — Они…

«Не доверяй!»

Джуба прислонил к стене копьё и, обнажив меч, наставил его на Стефарда. Поднятый щит буйвола не смог заслонить продолжения внезапных действий — Бома быстрым и могучим броском отправил копьё в грудь гну. Стефард, сбитый с толку неожиданным появлением, замер — он был скован, защищаться ему нечем. Он не сводил глаз с длинного кривого меча Джубы, он слышал слабый вскрик гну и падение тела на пол. Бома равнодушно вырвал копьё из груди хрипящего зверя. Вдруг Джуба бросил меч со щитом Стефарду под ноги и схватил своё копьё. Бома развернулся и тут же скрючился с натужным хрипением — копьё с неприятным звуком погрузилось ему в живот. Хлынувшие потоки крови мгновенно залили пол, Джуба с силой надавил на древко. Сталь разрывала плоть, пока буйвол теснил своего сородича к стене. Ещё несколько мгновений — и Бома оказался на полу рядом с телом гну, на своём же щите.

Разобравшись с Бомой, Джуба повернулся — и его собственный меч уткнулся ему почти в нос. Стефард наступал на Джубу, оттесняя его к телам убитых. Странно, но он не оборонялся, а просто стоял с копьём в копытах, и кровь капала с его острия.

— Что происходит?! — прорычал Стефард.

— Стефард, я на твоей стороне, — задыхаясь, выпалил Джуба и кинул окровавленное копьё к стене, к своему же щиту. Теперь он был безоружен и беззащитен.

— Как это понимать? — голос Стефарда сделался ещё громче.

— Твой отец приказал убить тебя!

Слова пронзили Стефарда почти так же, как копьё Бому. С трудом отогнав сгущающееся чувство потрясения, он выкрикнул:

— Сними кандалы!

С кивком Джуба бросился к телу Бомы и вытащил из-за пояса молоток, которым он забивал заклёпки в кандалы, и небольшой железный штырь. Под глухие удары буйвол говорил:

— Карлунд нам велел… Он узнал, что ты рассказал о нём на суде всё. Надо спешить, стражники его сейчас освободят!

— Что?! — чуть не подпрыгнул Стефард.

— Среди стражников есть предатели, одни выпустят Карлунда и того присяжного! — торопливо пыхтел Джуба. — Вторые намерены убить Десницу и Императора, когда те лягут спать. Они уже были в оружейной, взяли оружие. Теомарф приказал сменить стражу, он подозревает, что сегодня стоят изменники. Надо спешить, Стефард!

Кандалы упали. Стефард мгновенно отвесил Джубе полновесный удар в подбородок, сбив его с ног. Не давая ему подняться, он крепко стиснул его мускулистую шею обоими копытами.

— Я не собирался убивать тебя, Стефард, клянусь жизнью, поэтому я и убил Бому! — прохрипел Джуба, пытаясь ослабить мощную хватку. — Отпусти меня!

Стефард всё сильнее стискивал шею Джубы, душа его, но тут до него полностью дошли слова.

— Не убивай меня, прошу! — уже задыхаясь, выпалил Джуба, в голосе его звучала страстная мольба. — Я могу тебе помочь!

Хватка копыт Стефарда уже ослабла. Джуба закашлялся, жадно вдыхая воздух. Несколько рваных вдохов понадобилось ему, чтобы прийти в себя и подняться.

— Тогда решай, с кем ты, — сощурился Стефард, глядя на потирающего шею буйвола. — У нас нет времени! Быстро в темницы! Надо их остановить!

Джуба схватил со стены факел и протянул его Стефарду.

Стефард знал, куда бежать. Он бежал так быстро, как мог, стискивал меч Джубы так, будто это было его спасением. Позади спешил Джуба, забравший свой щит с копьём и меч убитого им же Бомы.

— Что мы сделаем с ними вдвоём? — хрипло дыша от спешки, спросил Джуба. — Нас только двое, а их больше десятка!

Стефард ничего не ответил. Он сам не знал, что именно сделает. Самым главным для него было не допустить нового кровопролития и остановить отца. Не дать ему сбежать до приговора суда, особенно после его приказа.

Это должно случиться.

— Стража! — кричал Джуба. — Сюда!

Словно из ниоткуда возникли несколько крупных мохнатых фигур с оружием. Стефард, завидев их, слышал, как Джуба кричал:

— В темницы, быстро! Тиран на свободе!

Сверкнули в свете факелов мечи и копья, но они были нацелены на Стефарда и Джубу. Стефард не остановился, как и его неожиданный помощник, понявший, что путь им преградили изменники. Джуба на бегу метнул вымазанное кровью Бомы копьё, но промахнулся. Стражник успел отскочить в сторону, открыв Стефарду путь в сторону темниц.

— Стефард, беги туда, быстрее! — рявкнул Джуба, обнажая меч.

Всё происходило невероятно быстро. Будто мгновение назад Стефард отбил одну из атак и полоснул мечом по морде противника, а сейчас уже мчался с окровавленным мечом в темницы, где недавно томился сам. Ему дорог был каждый миг, он даже забыл о Джубе, который остался один против трёх стражников…

Пока все чувства Стефарда сплетались в тугой клубок, он сам сломя голову нёсся к темницам. Двери были распахнуты, оттуда доносились звон оружия, хрипы и рёв зверей. Стефард врезался в самую гущу схватки. Он действовал, уже не подчиняясь разуму. Он узнал в окровавленном медведе на полу Акарнана, а над ним навис меч знакомого стражника…

Описав кривую дугу, остро заточенный меч Джубы отрубил медведю нос почти по самые глаза. Тёплые брызги попали Стефарду на морду, и под булькающие жуткие звуки он обезглавил врага. Казалось, что появление Стефарда никто не заметил, но его заметили другие. Стефард в упор увидел бьющегося с Хильнардом отца. Подняв меч, он ринулся к Карлунду, но его оттеснили в сторону. Стефард краем глаза увидел несколько окровавленных тел, но никого из них он не узнал. Не было времени.

Стефарда втолкнули в одну из открытых темниц, и он, споткнувшись обо что-то большое, упал на пол. Его яростно атаковал хрипло дышащий зубр с копьём. Он беспорядочно махал им, пытаясь поразить Стефарда. Он мельком заметил большую тёмную массу слева от себя и едва увернулся от очередного удара. Зубр не давал Стефарду опомниться и перейти в состояние обороны. Его движения были слишком быстры, а защищаться от копья одним мечом грозило смертью. Вполглаза Стефард увидел, что за спиной стражника плаща не трепыхался плащ — во время битв он мешал.

Пиратское прошлое требовало от всех умения владеть любыми видами оружия, и с правилами боя Стефард был знаком. А за десять лет жизни в Зверополисе он немало тренировался с чемпионами бойцовых ям. Один из них, как и Стефард, предпочитал мечи. После нескольких пробных поединков с ним Стефард узнал, что у мечей против копий есть свои недостатки. Нельзя безопасно отбить копьё мечом, когда оно направлено на тебя. Оно уйдёт ненамного вниз и вбок и найдёт куда вонзиться. Особенно если ты не защищён доспехами. И не так просто отрубить мечом наконечник копья, удар которого — очень короткий и быстрый. Копьё противник обычно держит обеими лапами, длина копья — преимущество для воина.

Ещё один урок твёрдо усвоил Стефард. Атакующего копьём нужно бить мечом в лапы. И лишь тогда, когда копьём враг лишь замахивается. Лапы его владельца находятся около корпуса — мечом не дотянуться. Копейщик прекрасно знает эту уязвимость и лапы так просто не подставит. Поэтому единственный, но крайне опасный способ — отклонять копье на выпаде, когда оно в движении. Для этого надо очень тщательно следить за расстоянием. Но этому мешал полумрак темниц, и Стефарду оставалось надеяться на свои силы.

Каким-то чудом увернувшись от резких атак копья, Стефард смог подняться. Он крепко вцепился в черен — теперь от каждого действия зависела его жизнь.

— Нет, твой отец уйдёт! — сквозь зубы рыкнул зубр, вновь замахиваясь копьём.

Раз, два, три… Очень быстро сменяли друг друга выпады копьём, Стефард едва успевал уклоняться, что было не так легко с его тучной фигурой. Но он хотел жить. Он, помня уроки чемпиона, выжидал момент для отражения. Противник был разъярён и распалён атакой, но Стефард был холоден и сосредоточен. Он отгородился от тревожных мыслей за Императора, Акарнана, Теомарфа и даже за Джубу, он рассчитывал каждый шаг.

Зубр расставил ноги шире и замахнулся копьём, целя Стефарду в горло. Но он был уже наготове. Едва копьё пошло в цель, тяжёлый меч пошёл наперекрёст с копьём и с тупым стуком врезался в древко. Уклонив голову влево, Стефард избежал соприкосновения копья со своей правой щекой. Зубр сумел удержать копьё, рывком вернул его в исходную позицию и занёс, чтобы атаковать Стефарда с другой стороны. Слишком быстро. Второе отражение оказалось менее успешным — противник налёг на древко, и остриё копья сильно рассекло Стефарду левое плечо. Он почувствовал на теле кровь, режущая боль прокатилась по плечу, но меча Стефард не опустил. Он стиснул зубы и снова бросил взгляд на большую массу. Сейчас он различил в ней чьё-то огромное тело, лежащее теперь позади зубра.

В несколько мимолётных мгновений промчался целый поток действий. Уже в который раз зубр, намеренный любой ценой разобраться со Стефардом, занёс копьё для очередного удара; Стефард заметил под лежащим телом большое тёмное пятно; безвольно лежащий зверь оказался живым и слабо пошевелился; широкое копыто носорога потянулось к зубру, переступающего с ноги на ногу…

Стефард решился на отчаянный шаг. До молниеносной атаки противника он бросил меч под ноги и отскочил в сторону — копьё намеревалось вонзиться в не защищённый ничем живот. Сталь прошла в паре дюймов от мощного туловища. Атакуя, зубр вытянулся вперёд, будто хотел всеми силами дотянуться до Стефарда. Но самому Стефарду было легко вцепиться в древко копья и вырвать его у зубра. Тот сразу потянулся за мечом. Раненый носорог схватил обоими копытами зубра за ноги, тот не удержался и полетел мордой вниз. Но уже не поднялся — Стефард изо всех сил вонзил копьё в его широкую горбатую спину. Глубоко вошедший в тело холодный металл исторг из груди врага хриплый стон и прекратил его жизнь. Оставив копьё в теле зубра, Стефард быстро подошёл к распростёртому на полу носорогу. Но тот слабо оттолкнул его в сторону.

— К ним… — тяжело прохрипел он и тяжело уронил лапу.

В окровавленном носороге Стефард узнал Сафара. Насколько серьёзно он был ранен, Стефард не узрел — последующие события заставили его вырвать копьё из тела позади и выскочить из темницы. Спиной к Стефарду стоял его отец, замахивающийся мечом.

— Готовься к встрече с семьёй, Акарнан!

Большей злобы в голосе отца не было.

Забыв вдохнуть, Стефард зажмурился до боли в глазах, поднял копьё и вложил в удар всю свою силу. Он уже действовал по наитию. Он не чувствовал под ногами пола, не слышал ничего, кроме мерзких звуков разрываемой железом плоти. Древко копья будто срослось с его копытами. Стефард услышал страшный вскрик отца, мигом сменившийся хрипом. На ноги брызнула кровь.

Кровь тирана — не кровь свободного.

Стефард открыл глаза и отпустил копьё. Карлунд, изливая на пол ручьи крови, грузно завалился на пол, меч, которым он готов был зарубить Акарнана, упал на неподвижное тело. Стефард смотрел на дело копыт своих, на сами копыта — так, как будто они сами остались вцепившимися в крепкое древко. Но они были перед глазами, запачканные кровью.

Подземелье, с его залитым кровью полом, трупами и слабо шевелящимися ранеными, — поплыло перед глазами. Мир будто сжался до точки, а в ушах поселился тяжёлый звон. Стефард попытался вдохнуть, но не смог. Ноги враз перестали его держать, и он, пошатнувшись, попятился и упал, ударившись спиной о решётку. Перед этим он увидел тяжёлый, наполненный болью взгляд раненого Акарнана. Он смотрел прямо на Стефарда…

До самого Стефарда медленно доходило осознание совершённого. Сразу после убийства отца он увидел среди кучи тел одного из тех, кого хотел спасти. Теомарфа. Поражённый мечом в живот и истекающий кровью, он безвольно лежал у стены. Стефард был уверен в том, что он без колебаний бросится защищать Императора и противостоять не сдавшемуся тирану. Его имя выкрикивал пришедший в чувство и залитый кровью Хильнард. Стефард сжал голову копытами, а по щекам потекли слёзы…

— Не спас… не спас его!..

Собственный голос казался Стефарду чужим, а всё вокруг казалось жутким кошмаром. Судорожный плач заглушали крики молодого льва с сильно обгоревшей гривой. Подземелье наполнилось зверями, водоворот их голосов окружил Стефарда.

— Повелитель! — раздался знакомый крик.

Не отнимая копыт от головы, Стефард всё тем же чужим голосом прохрипел:

— Там, в темнице… там живой…

Горло его сжала хваткой хищника спазма. Стефард через силу отнял окровавленные копыта от залитой слезами морды и увидел ворвавшегося в подземелье Джубу, а позади его вырос Ньяти, встревоженный как никогда. Джуба метнулся к Стефарду, а Ньяти — с диким рёвом — к поверженному Теомарфу. Вокруг них суетились гвардейцы и стражники, наступая в багровые лужи.

— Давай, поднимайся, — наклонился над Стефардом Джуба. — Всё хорошо, всё кончено…

— Дж… Джуба… — простонал Стефард. — Я не успел…

Джуба исчез из взора Стефарда, отброшенный чьим-то резким толчком. Перед Стефардом вырос раненый Хильнард, с залитой кровью головой и обрубленным левым ухом. Стефард не успел даже охнуть, как Император крепко сжал его локоть и толкнул в открытую темницу. Запнувшись, Стефард упал и ударился плечом о пол. Звон в ушах пропал, но теперь по телу бегали ледяные волны.

— Ваше Величество, он ни… — услышал Стефард голос Джубы.

— Быстро в госпиталь! Всех! — взревел как безумный Хильнард, с грохотом закрыв дверь темницы. — Стеречь этого!

Звуки суматохи заполняли голову Стефарда, он безучастно, с трясущейся головой, смотрел, как на принесённые носилки укладывают окровавленных Акарнана и Теомарфа. Он успел заметить выносимого Сафара, из груди которого торчал арбалетный болт, перед тем как рядом с решёткой возник Ньяти. Он с такой яростью распахнул дверь темницы, что та ударилась о стену и чуть не сорвалась с петель. Стефард не успел выпрямиться, как сразу полетел на пол от тяжёлого удара по скуле.

— Я убью тебя, тиранье дерьмо! — взревел бизон, замахиваясь древком копья и нанося им новые удары по телу. — Это всё ты!

— Ньяти, он ни при чём! — подбежал к нему Джуба. — Он не виноват, нас обоих…

— Заткнись! — развернулся к нему обезумевший Ньяти и, не владея собой, отвесил и ему удар древком. — Я его убью за это!

— Это не я! — ещё громче заревел Стефард, вставая на колени. Кашляющий Джуба с трудом дышал — сильный удар пришёлся по рёбрам.

— Оба — наружу! Будете тела убирать и мыть здесь! — бесновался Ньяти. — Быстро, иначе сдеру шкуру с обоих! Вон!

Свирепо рыкнув, бизон выскочил в коридор. За спиной неистово колыхался белый плащ с обагрённой кровью полой. Джуба, держась за живот и морщась от боли, подковылял к Стефарду.

— Он убьёт меня, — простонал он, оседая вновь на пол. — Он не поверит!

— Поднимись и помоги убрать тела, — севшим голосом обронил Джуба. — Пожалуйста…

Он помог Стефарду встать. Выйдя за решётку, где было чуть светлее, Стефард на пару мгновений задержал взгляд на Джубе. Пламя факелов осветило щедро залитую кровью морду буйвола — лоб и переносица были рассечёны лезвием меча или кинжала, короткий жёсткий мех топорщился кровавыми сосульками. Джуба часто моргал и вытирал попадающую в глаза кровь. Рык боли вырвался из его пасти, когда он повернулся, и Стефард увидел кровь, окрасившую правый бок. Стефард вновь задрожал от пережитого, когда увидел труп отца. Джуба перехватил его беспомощный взгляд.

— Он не поверит… — повторил бегемот, борясь с ослабевшими ногами, чтобы они снова не подкосились. — Не поверит…

— Во что? — спросил Джуба и застонал от боли.

— Я его убил… Я! Убил, понимаешь?! — взвыл Стефард и схватил Джубу за плечи, забыв о его ранах. — Убил! Никто не поверит! Ни Ньяти, ни Хильнард! Они ничего не видели!

Джуба оставил слова Стефарда без ответа. Он подошёл к телу Карлунда, упёрся в его необъятный зад и с трудом вырвал копьё. Труп безвольно перевернулся на спину.

— Помоги, — сухо позвал Джуба.

Стефард тяжело двигал словно одеревеневшими ногами, помогая оттаскивать каменно-тяжёлое тело отца от темниц. Он не ожидал, что может нанести такой силы удар — копьё разорвало Карлунду внутренности, выплеснув с их кусками и кровью неимоверно смердящее содержимое. Смесь запахов крови, мочи и дерьма резала ноздри, от неё Стефарда едва не стошнило, пока они с Джубой тащили за ноги труп.

— Как поступят с телами? — спросил Стефард. — С предателями?

— Сожгут, — буркнул Джуба, поднеся копыто к раненому боку. Чей-то сильный удар повредил ему доспехи вместе с подлатником, оттуда продолжала сочиться кровь.

Остальные тела они выволокли в молчании. Буйвол с разрубленной от плеча и до сердца грудью, три носорога, два яка, убитые Стефардом медведь и зубр… Стефард невольно смотрел на раны, через которые ушли их жизни, и боролся с рвотными позывами. Он пытался не смотреть на бездыханное тело отца с чудовищной зияющей раной в брюхе, но оно так и притягивало взгляд. Всё случившееся сегодня — очередной результат его страшных действий, особенно приказ убить родного сына, некогда любимого…

Когда около темниц остались только лужи крови и куски плоти, Джуба устало и мрачно сказал, указав на мёртвых:

— Среди них есть верные, они подчинялись Теомарфу.

Имя будто кулак Ньяти ударило Стефарда.

— Я ведь хотел его спасти. Теомарфа, — с горечью вырвалось у него.

— Ты вмешался вовремя, Стефард, — успокоил его Джуба. Но от его слов легче не стало.

— Джуба, если он не выживет… И Акарнан… Я даже не знаю, живы ли они сейчас, в это мгновение! — Голос Стефарда срывался.

— Живы. И будут жить, — отрезал Джуба. Но Стефарду послышалось в его голосе сомнение. — И в то, что Карлунда убил ты, поверят. И не смей винить себя! — повысил голос Джуба. — Троих из них поставил Теомарф, чтобы они стерегли твоего отца, в их смерти ты тоже виноват?

— Джуба, я не знаю… — утомлённо выдохнул Стефард.

— Ты сделал самое главное — уничтожил тирана. И всё! — отрезал Джуба. — Не теряй слов!

— Сейчас зубы потеряете, оба! — рявкнул возникший словно из воздуха Ньяти. — Почему трупы вытащили сюда?!

— Куда их надо? — недовольно спросил Джуба.

— Стражников — к выходу! — громыхнул Ньяти. — Они верно служили.

— Не все, — само собой вырвалось у Стефарда.

— Чего?!

Ньяти с рычанием двинулся на Стефарда, но путь ему преградил Джуба. Стражник, сурово смотря на командующего гвардейца, уверенно сказал:

— Он сказал — не все. Трое напали на нас. Бома и Тафари мертвы.

— Как он оказался здесь? — спросил Ньяти, тыча в Стефарда. — Я знаю, что Теомарф облегчил ему условия! Кто его выпустил из темниц?! Ты?! Зачем?!

Ньяти разъярился ещё сильнее.

— Да, я! — проорал Джуба и тут же сморщился от боли. — Пришлось! Тиран приказал нам с Бомой…

— Джуба…

— Замолчи, Стефард! — круто оборвал его буйвол, смотря в глаза Ньяти. — Мы с Бомой должны были убить Стефарда. Но я не позволил. Это Бома убил Тафари, а я — Бому. Нас пытались остановить стражники, верные тирану, но я с ними справился. Их тела — моих копыт дело. А это — их.

Джуба указал на изуродованную морду и сильно порезанный бок. Глаза Ньяти, в которых бушевала злость, медленно расширялись.

— Стефард мчался сюда, чтобы спасти вовсе не отца, Ньяти! — кричал Джуба. — Когда ты ворвался, всё было кончено. Карлунд сам погиб от копыт сына! Он его убил.

— Что? — неожиданно спокойным голосом переспросил Ньяти. — Это он тебе сказал?

Джуба кивнул и обернулся к Стефарду. Стефард только взглядом спросил: «Зачем?» Но Джуба только покачал мощной рогатой головой. Ньяти набрал в грудь воздуха, чтобы что-то сказать, но только выдохнул и несколько раз смерил взглядом обоих. Джуба облегчённо выдохнул, но Стефард чувствовал, что за этим коротким затишьем последует новая буря.

И не ошибся. Ньяти со стиснутыми зубами выхватил меч и, гневно раздувая большие ноздри, двинулся на Стефарда.

— Ньяти, прекрати! — подскочил к нему Джуба.

Блеснул меч — и он сразу полетел на пол от удара череном по морде, громко вскрикнув. В эти мгновения Ньяти не видел, что стражник сильно ранен. Перед его глазами был только ненавистный Стефард. Тяжёлый меч вновь нацелился на него. Шаг за шагом расстояние между острым клинком и Стефардом сокращалось, но он не отступал.

— Делай со мной, что хочешь, — хрипло, но твёрдо сказал он. — Но мы не лжём. Я сам убил Карлунда и двух стражников-предателей. Иначе и Десница, и Император были бы мертвы. Тебе придётся поверить.

— Ты лжёшь, лжёшь, выродок! — шипел Ньяти. — Как докажешь, что твой поганый отец пал от твоих копыт?! Кто это видел! Никто!

— Десница видел! — рявкнул Стефард.

— Я ему верю, Ньяти, — простонал, стоя на четвереньках, Джуба.

Охваченный безумием Ньяти пнул Джубу, опрокинув его на пол к трупам, и разразился криком:

— Конечно! Полумёртвый Десница видел! Ладно! Раз вы так складно сочиняете, — утих Ньяти, но его рычание звучало сейчас страшнее рёва, — вдвоём и будете отвечать за ложь!

— Послушай! — Стефард шагнул к Ньяти. — Я знаю, что Карлунд сделал с твоей приёмной семьёй. Я знаю, что ты, Ньяти, любил их, знаю, из-за чего он казнил их. Это было с его подачи. И теперь он мёртв, твоя семья отмщена!

— Да, из-за тебя он их казнил! — опять взревел бизон. — Из-за твоей жалости к нашим недругам и пары глотков воды! Вина за смерть моей семьи на тебе, Стефард! А насчёт твоих слов о том, чтобы делать с тобой, что захочу, — Ньяти вновь перешёл на тон тише, — сначала отмойте кровь в темницах. Ты ему поможешь, — Ньяти повернулся к окровавленному Джубе. — Но сначала приведи себя в порядок и отмой свою кровь!

— Он ранен! — воззвал Стефард к затуманенному ненавистью разуму Ньяти.

— Не умрёт, — отрезал Ньяти. — Оба мне лжёте, значит, и будете оба выполнять приказы! Я — гвардеец, стража темниц подчиняется мне!

— Ты не Теомарф, — возразил поднявшийся Джуба. — И мы не лжём!

— Считай — я вместо него! — рявкнул Ньяти. — Чтобы к моему приходу крови не было! Иначе запру обоих в одиночных темницах! Бегом за водой!

Ньяти сунул меч в ножны и двинулся к выходу, но, сделав шаг, развернулся и вплотную подошёл к Стефарду. Он яростно дышал. Стефард ощущал на себе его горячее дыхание— Если Теомарф умрёт — я отрублю тебе голову, понял? Я видел, как он ранен!

Стефард, не менее озлобленный, выдержал взгляд распалённого бизона. Он ещё со со встречи с Эфинартом себе поклялся, что никому не позволит себя убить. Ньяти, злобно дыша, вымелся из коридора, оставив Стефарда и раненого Джубу в окружении трупов. Джуба неуклюже протирал глаза от непрестанно текущей в них крови и чуть слышно ругался. Стефард молча подвёл его к одному из факелов и осторожно поднял голову за массивный подбородок. Джуба зажмурился от боли, из щели закрытого глаза вытекла струйка смешанной со слезами крови.

— Тебе надо в госпиталь, — покачал головой Стефард.

— Я… — заговорил Джуба, но его прервал чей-то панический рёв, в котором звучало его имя. Стефард от неожиданности вздрогнул, и перед ними возникла мощная фигура буйвола в плаще гвардейца. Стефард знал его и в момент его появления понял, что тот сразу заключит Джубу в объятия. Так и случилось.

— Слава Небесному Стражу! — глухо вырвалось у буйвола.

— Темба, отпусти… — простонал раненый Джуба.

Темба покорно отошёл назад, на его нагруднике слабо блеснула кровь брата. Но не удержался и схватил Джубу за копыта.

— Я боялся… — уже спокойнее выдохнул он.

— Хватит, брат, — дёрнулся Джуба и пошатнулся. — Хотя бы так удалось…

— Стефард, помоги отвести его в госпиталь, — повернулся к Стефарду Темба.

— Темба! — раздался из глубин коридоров крик. Стефард ничуть не удивился тому, что кричал Ньяти — только ему удавалось появляться неожиданно и из ниоткуда.

— Кто тебе позволил сюда спускаться? — прогромыхал он с порога.

— Мне не нужны твои позволения, Ньяти, — холодно и без страха отрезал Темба. — Я тоже гвардеец, а ты — не командующий гвардией.

— Я вместо…

— Теомарфа, я знаю, — расправил мощные плечи Темба. — Что он тяжело ранен — тоже знаю. Но Теомарф, в отличие от тебя, не набрасывался на моего младшего брата и не окунал его головой в отхожую яму. Поэтому мне плевать на твои приказы, Ньяти.

Копыто непокорного бизона быстро метнулось к мечу.

— Не надо! — всё тем же ледяным тоном сказал Темба. Он тоже был при мече, но не схватился за него. — Я тебя предупреждал один раз. Второго не будет.

Стефард смотрел на всех поочерёдно. В том, что Ньяти скверно обращался не только с узниками, но и гвардейцами и стражниками, сомнений не было, но чтобы вот так вот… Презрение к лишённому разума бизону резко возросло.

— Темба, успокойся, — обронил опирающийся на стену Джуба. — Не стоит он того.

Не слыша брата, Темба продолжал:

— У тебя есть заслуги перед Императором и всей гвардией. Но такое обращение с братьями по гвардии — нарушение её законов! Ты это знаешь и всё равно идёшь против них! Я знаю о твоём обращении со Стефардом, знаю, что ты заставлял Джубу избивать его. В последний раз он не подчинился.

— Осторожнее, Темба! — Голос Ньяти дребезжал от гнева.

Стефард, несмотря на терзающие его смятение после убийства отца и страх за Теомарфа, с изумлением смотрел на перепалку. Ему прежде не случалось видеть, чтобы иному гвардейцу, кроме Теомарфа, удавалось так заткнуть Ньяти. Это его и злило, но Стефарду причиняло злорадное удовлетворение.

— Это ты осторожнее, Ньяти, — оскалился Темба. — Император ранен, но я доложу Её Величеству о твоём недопустимом поведении гвардейца! И трупы должны убирать не узники, а замковые слуги. — Темба ткнул копытом в холм из бездыханных тел.

— Это — днями и в замке. По ночам — как прикажут, — покачал головой Ньяти. — Да, твой брат тоже не без греха, Темба! Он состоял на тайной службе у тирана, как он сам признался только что! Ему был отдан приказ убить этого, — Ньяти указал на Стефарда, — хотя здесь я бы не стал ему мешать. Так кто о чём доложит? Не советую портить моё положение!

Обернувшись за плечо, Ньяти издал пронзительный боевой клич. Стефард напрягся — он знал, что за этим последует…

— Раненые против здоровых, — фыркнул Ньяти, когда за его мощной спиной полукругом выстроились пятеро стражников с мечами и копьями.

Стефард с ненавистью смотрел на Ньяти, упивающегося собственным превосходством и властью. Темба, со сверкающим в пламени факелов мечом, принял боевую стойку, как и окровавленный Джуба с рассечённой головой, а сам Стефард схватил копьё, которым убил отца.

— Выбирайте — либо ваша кровь, которой не жалко, прольётся, либо выполненный приказ без побоев! — хрипло рычал Ньяти. — Ваши трупы будут последствием бунта! А ты, — Ньяти ткнул в Стефарда, — молись, чтобы Теомарф выжил!

— Из-за бунта при смерти наш правитель и твой друг! — с ненавистью прорычал Темба. — Что бы Теомарф сделал с тобой, наблюдай он это?

Но никакие разумные слова не могли дойти до Ньяти сейчас, как с горечью понял Стефард. В то, что он был Теомарфу другом и в то, что сам Теомарф его так называл, не верилось. С самодовольной улыбкой, которая делала его морду более жестокой, Ньяти повернулся и ушёл. Стражники не опустили оружия, один из них грубо выкрикнул:

— За водой идите!

***

Стефард с трудом выпрямился, чувствуя, как по спине разливается давящая боль. Копыта выпустили мокрую тряпку, и она со звонким шлепком упала на отмытый от крови убитых пол. За выполнением унизительного приказа следил молодой бегемот по имени Кинго. Когда Стефард поднял тряпку и швырнул в ведро, он только кивнул и поманил сородича за собой. В коридоре их дожидались остывающие тела убитых и новый приказ, более тяжёлый…

Плечи и спину Стефарда боль терзала ещё немилосерднее — под суровым присмотром стражников он, Темба и Джуба, то и дело вытирающий кровь с морды, вынесли из подземелья всех убитых, включая Карлунда и Бому с Тафари. Это заняло огромное количество времени — когда последний труп с невыразительным звуком упал на траву, над океаном уже занимался рассвет. Мёртвые стражники были положены в ряд у выхода из замка во внутренний двор, а останки тирана полетели в большой и глубокий ручей, пересекающий город — в тот ручей Маланниру, на котором состоялась недавняя битва. Тогда Стефард равнодушно смотрел, как труп Карлунда, мерзко воняющий дерьмом, кровью и мочой, волокли к обрыву, как он исчез за его кромкой — и из его жизни.

— Теперь мойте полы за собой! — приказал Кинго, приказавший Стефарду вымыть темницы.

С ним неотступно следовали остальные призванные Ньяти стражники и гвардейцы, поэтому у Стефарда, Тембы и Джубы не было выбора. Кровь исчезла с полов, когда первые лучи солнца соприкоснулись с башнями замка. Под конец Джуба, измученный болью и потерей крови, не выдержал и упал без сознания. Темба даже не успел его подхватить.

— Кинго, иди к Демону! — рявкнул Темба. — Я веду его в госпиталь.

— Ладно, — неохотно буркнул Кинго. — С тобой пойдёт Раймус.

Раймус — буйвол с обрубленной верхушкой левого рога — вышел вперёд и осторожно помог Тембе поднять несчастного Джубу. Стефард, со слипающимися от усталости глазами, ожидал того, что его вернут в темницы. Ему отчаянно хотелось есть и пить, но ещё больше — лечь, протянуть гудящие от усталости ноги и уснуть, даже на пол. Все происходящее уже воспринималось сознанием неохотно.

— Что стоишь? — обратился к нему Кинго. — Дорогу забыл?

— Найду, — буркнул Стефард и развернулся, чтобы идти.

— Не туда, — холодный голос Кинго остановил Стефарда. — К казармам.

Стефард удивлённо поднял голову. Кинго чуть заметно усмехнулся и поманил Стефарда за собой.

Когда они подошли к невысоким стенам, Стефард увидел, как к нему тяжело поворачивается Ньяти. Он уже снял с себя свой плащ, запачканный кровью. В правом копыте он держал длинный кнут, на котором слабо поблёскивали остро заточенные гвозди. Восходящее солнце отражалось в тёмных глазах бизона, щурящихся от бессонной ночи и усталости. Стефард видел, что Ньяти тоже измучился за эту ночь — и всё равно нашёл способ мучений. До Стефарда донёсся омерзительный запах, когда он подошёл к строению, где обитали гвардейцы и стражники. Восемь крупных зверей стояли поодаль, среди них — один из знакомых Стефарду слонов.

— Что тебе ещё надо? — пустым голосом спросил Стефард, презрительным взглядом окидывая Ньяти.

В ответ он указал на большую бочку на телеге и лежащий рядом грязный деревянный ковш, приделанный к длинной палке. Скрытый бочкой, кто-то надрывно кашлял и громко дышал. Стефард, обойдя телегу, с удивлением увидел Альрека, упёршегося копытом в стену. Он с трудом пытался прийти в себя, его могучая мохнатая спина была в крови.

— Хорошо построили казармы, — ухмыльнулся Ньяти. — Нечистоты не попадают в ручей, их убирают в наказание.

Черпак, бочка, телега, избитый Альрек, отвратительный запах… Стефард ещё до слов Ньяти понял, что ему сейчас прикажут.

— Никогда! — прорычал он, надвигаясь на Ньяти.

Тот сразу замахнулся кнутом. Стефард едва успел заслониться локтем, но удар пришёлся по обнажённому боку. Удар был сильным, но гвозди не причинили большого вреда толстой шкуре бегемота.

— Твоя шкура толстая, но долго не продержится, если я выдам каждому по кнуту, — выдал Ньяти. — Этот тоже пытался бунтовать, но поплатился, как видишь.

— Не трогай его! — тяжело выкрикнул, повернувшись, Альрек. И вновь закашлялся.

Сощурившись, Ньяти обрушил удар на Альрека. Несколько гвоздей, на миг увязнув в меху и шкуре, выскочили, порозовевшие от крови. С рёвом Альрек упал на колени.

— Хватит! — возопил Стефард.

— Ты сказал, чтобы я делал, что хотел, — напрягся Ньяти. — Вот, тебя ждёт твой сосед по темницам. Будешь возражать, или мне его вновь стегануть?И бизон с готовностью замахнулся кнутом.

Стефард, ненавидяще смотря на Ньяти, подошёл к телеге и поднял черпак. Как ему сейчас хотелось опустить его на голову Ньяти! Выпрямляясь, он почувствовал вновь боль в ногах и спине… и тут же его чуть не вырвало от чудовищного запаха дерьма и мочи. Вонь исходила из длинного отверстия в основании стены, над ним роились тучи мух. Альрек у стены продолжал сгибаться в припадках около лужи собственной рвоты.

— Ньяти! — раздался истошный вопль. Стефард и все обернулись. К ним тяжело подбегал Раймус.

— Ньяти, Император и Теомарф пришли в сознание! — выдавил запыхавшийся буйвол.

— Следить за ними! — приказал Ньяти и сломя голову полетел к госпиталю, гремя доспехами, за ним побежал слон. Ньяти пихнул кнут в грудь Кинго, тот мгновенно занёс лапу для удара в случае неповиновения.

— Дерьмо ждёт уборки, — злорадно пропыхтел бегемот.

— Не подчиняйся, Стефард! — прохрипел Альрек.

Стражники угрожающе ухватились за мечи с копьями. Нахмурившийся Кинго с брезгливым выражением морды обошёл телегу и пустил в ход кнут, заставив Альрека поплатиться за свои слова.

— Видимо, вы не поняли, — с нажимом произнёс Кинго. — Мы вооружены не только кнутом. Хотите последовать за трупом тирана?

Альрек, сморщившийся от боли, с согнутой спиной подошёл и подкатил телегу с бочкой. Стефард с громадной неохотой схватил черпак. Он страшно не хотел заниматься такой грязной работой, как чистка отхожих ям. И так же страшно не хотел новых мучений узников и подневольных стражников. С таким отношением ему было жаль и Джубу, и Альрека — сочувствие за эти дни посещало его слишком часто. Стефард не боялся боли, он не хотел её для других, попавших в такое же, как и он, унизительное положение.

Стефард, морщась от невыносимой вони, наклонился и погрузил черпак в густую зловонную жижу. Стражники и гвардейцы сели наземь, подальше от безумного смрада, и, веселясь, смотрели на выполнение неимоверно грязной работы, на то, как Стефард и Альрек, работающие бок о бок, тщетно отмахиваются от полчищ мух. Они не ощущали никакого стыда, они были намного выше бедных узников и смеялись над их отчаянием и страданиями. Видимо, кто-то из пленников тоже чистил отхожие ямы, или это приказывал Карлунд… Слишком странными казались они Стефарду. В госпитале наверняка умирает Теомарф, а они будто не знают, насколько опасно он ранен. Будто забыли о попытке побега Карлунда и его жертвах. Как будто наблюдать за выполнением мерзкой работы и избиениями было смыслом их жизни…

Стефард и Альрек поочерёдно забирали черпаками смердящее месиво из отхожих ям и выливали в бочку. Стефард переворачивал свой черпак с остервенением, представляя, что выплёскивает его содержимое на рогатую голову Ньяти. Несколько раз Стефард с Альреком переглянулись, но не сказали друг другу ни слова. Они слышали болтовню стражников, но мало кто из них был озабочен судьбами Теомарфа и Императора. Стефард поднял взгляд на стражников и увидел вернувшегося Тембу. Он что-то резко сказал сидящему Кинго и отошёл в сторону. Несколько зверей окружили его. Стефард заметил наползшую на морду Кинго озабоченность, но она тут же испарилась, когда он заметил направленный на него взгляд сородича.

— Работать! — рыкнул он, отводя кнут для удара.

Прошло уже немало времени, солнце поднималось всё выше над городом. Стефард наклонился, чтобы зачерпнуть последний раз черпаком вонючую жижу — бочка наполнилась до краёв. Стражники, оставшиеся рядом с Кинго, почему-то оживились, а сам бегемот грузно поднялся с земли. Все смотрели куда-то вверх. Оттуда раздался приглушённый толстой стеной мерзкий звук, а затем — мокрый шлепок. Ноги и копыта, держащие за деревянный черен черпак, украсились смердящими комьями. Стефард отскочил, брезгливо отряхиваясь. Он увидел, как Кинго взглянул наверх, осклабился и показал кому-то толстый кулак в знак одобрения, а из собравшихся гвардейцев донеслось:

— Метко срёт!

Волны хохота исходили далеко не от всех стражников. Окружившие Тембу были чем-то взволнованы, им было не до смеха. А Кинго и его компания зашлись от смеха. Стефард не выдержал, а с ним — и Альрек. Раненый бизон с рёвом опрокинул полную дерьма бочку с телеги, ужасно воняющие потоки разлились по траве. Сгустки звериного кала едва не попали на стражников. Все вскочили на ноги. Стефард яростно бросил черпак в морду Кинго — именно он заливался хохотом громче всех. Именно его веселье привело Стефарда в ярость. Щедро вымазанный дерьмом черпак ударил бегемота по голове. Стефард схватил сородича за отвороты плаща и с рычанием повалил на спину. Он успел несколько раз впечатать свои мощные кулаки в массивную морду Кинго, пока стражники, грязно ругаясь, пытались оттащить его назад. В эти моменты Стефарду было всё равно, сколько ударов и какой силы он получит в ответ. Он ненавидел Кинго так же сильно, как Ньяти, и не переставал молотить кулаками по его морде, по груди, по животу. Все кричали наперебой, но Стефард не разобрал ни слова, даже когда примчался Ньяти с копьём наперевес.

— Ах ты мразь! Всё из-за тебя! Не вмешиваться! — взревел он и замахнулся копьём.

Ньяти был настолько разъярён, что промахнулся. Стефард лишь отодвинулся от этой атаки, но не от ног Ньяти. Несколько раз ударив ими Стефарда, он с трудом оттащил его огромное тело от верещащего Кинго.

Стефард, не владея собой, развернулся и обоими кулаками ударил Ньяти в глаза, затем с силой лягнул в промежность. Бизон сложился от удара, уронив копьё, а от очередного пинка полетел прямо в разлитое по земле дерьмо. Между этими ударами Стефард выхватил у Ньяти меч и забросил на крышу казарм. На этот раз никто не засмеялся, кроме Альрека. Но он, оборвав смех, ринулся к Стефарду, когда тот вырвал копьё и занёс над Ньяти…

— Стефард, стой! Они убьют нас! — закричал Альрек.Стефард, готовый пронзить ненавистного Ньяти, услышал позади тупой звон обнажаемого меча и развернулся. Кинго, с перемазанной дерьмом мордой, мчался на Стефарда и заносил длинный клинок, и сжимаемое Стефардом копьё мигом изменило свою цель. Холодная сталь врезалась бегемоту в бедро над коленом. Кинго вместе с хлынувшей из раны кровью оказался на траве. Рёв боли заставил всех стражников ринуться к Стефарду, у ног которого оказался меч Кинго. Стефард отдёрнул копьё и бросил его подбежавшему Альреку, а сам поднял меч, уверенный в новой схватке и готовый к ней. Оба отступили к стене, будто забыв о вони.

Пока Ньяти, весь вымазанный в зловонном месиве, становился на ноги, стражники надвигались на взбунтовавшихся узников. Только Темба не вступался за посрамлённую честь гвардейца. Он быстро обошёл товарищей и с обнажённым мечом встал возле Стефарда. К Тембе присоединились лишь пятеро зверей, но численный перевес был на стороне Ньяти и Кинго.

— Хватит! — проревел Темба. — Остановитесь, гвардейцы!

Все замерли. Кинго стонал от боли, обагряя кровью траву. Ньяти кашлял от душившего его запаха, освобождался от выпачканных калом доспехов.

— Убейте их! — верещал раненый Кинго, силясь подняться.

— На кого вы похожи! — ещё громче кричал Темба, не опуская меча. — Тиран мёртв, а мы продолжаем калечить и убивать друг друга! Сколько жизней мы потеряли за эти недели? И за эту ночь?

— Я сказал — убить их! Всех троих! — взревел как безумный Кинго, не услышав последних слов Тембы.

И тут же захлебнулся булькающим хрипением. Это Альрек не выдержал, и отобранное у Ньяти копьё оказалось в обширной пасти бегемота. Больше никто из них не успел ничего сделать — по обе стороны казарм на траву высыпали вооружённые стражники и гвардейцы. Хрипы Кинго вмиг были заглушены грохотом лат. Стефард, Альрек и Темба мгновенно оказались окружены тремя десятками могучих бойцов, среди которых были несколько слонов. Стефард смотрел на конвульсивно дёргающееся тучное тело Кинго, на исковерканную злобой морду Альрека, на тяжело дышащего Ньяти. Он снял с себя провонявшие калом доспехи и стоял с потерянным видом, что было для него необычным. Он не знал, что сказать.

— Только что умер наш друг! Теомарф умер.

Эти слова произнёс Темба, по-прежнему держа поднятый меч. Он сурово смотрел на тех, с кем служил и от кого намеревался защищаться. Стефард взглянул на гвардейца. В его глазах стояли слёзы, а Стефард почувствовал, будто ему самому вонзили в грудь копьё. Ему казалось, что внутри него что-то падает, пробивает землю и покидает его навсегда.

— Там, у выхода, лежат не только предатели, но и наши братья по гвардии и страже, — чуть не кричал Темба. — Они были верны Императору и Теомарфу, этой ночью они защищали и их обоих, и друг друга! И они погибли, защищая будущее. Тиран уничтожен, а вы хотите казнить за это невиновных узников?! Хотите подчиняться обезумевшему гвардейцу?

Блеснувший конец меча указал на Ньяти. Тот отошёл подальше от разлитого дерьма и тяжело дышал, смотря на Стефарда с невероятной злобой — большей, чем когда его избивал. Скопившиеся возле стен стражники и гвардейцы мрачно переглядывались друг с другом.

— Катись ты к Демону, Темба! — злобно выплюнул Ньяти и обернулся к стоящим позади. — Меч мне, быстро!

Стражники начали смыкаться — кто-то подходил к Ньяти, большая часть зажимала с двух сторон Альрека и Стефарда. Кто-то из бойцов дал Ньяти меч, и оружие тут же сверкнуло в лучах утреннего солнца.

— Хочешь сразиться со мной, брат предателя? — прорычал Ньяти. — Только после того, как я убью его!

Ньяти шагнул к Стефарду, но того вмиг заслонили Альрек и Темба. Стефард крепче вцепился в черен меча Кинго, Альрек поднял копьё. Грозила начаться очередная схватка.

— Ты сумасшедший! — взвыл от бессилия Темба. — Не веришь ты — поверят остальные. Это Стефард убил своего отца-тирана!

Стефард не обратил внимания на слова защищающего его Тембы. Он смотрел на Ньяти, который думал только об одном.

— Это бесполезно, — прорычал Стефард и бросил в просвет между Альреком и Тембой меч под ноги Ньяти. — Бери. У тебя два меча, а я безоружен. Ты же только так умеешь?

Оттолкнув в стороны Альрека и Тембу, Стефард подошёл к Ньяти и ударил себя по груди.

— Подними меч и убей меня. Давай! — рявкнул он. — Я для тебя — прежний изменник и сын, помогавший тирану, но не убивший его! Казни меня здесь, без суда, и никогда не узнаешь всей правды, Ньяти!

Ньяти, со вздувшимися на морде желваками, поднял меч. Стефард, повинуясь какому-то безумному порыву, ухватил клинок и наставил на свою мощную грудь, на самое сердце. Ньяти по-прежнему резал Стефарда глазами, но взгляд бизона пронзал страшнее любого оружия. Альрек и Темба с криками рванулись к Стефарду, но тут же были схвачены гвардейцами.

— Это были твои последние слова, выродок! — прошипел Ньяти, а за его спиной ожидали исхода гвардейцы и стражники. Он шагнул вперёд.

— Ты позоришь память своей приёмной семьи, которую казнил тиран, — пятясь к стене, но не убирая копыта с клинка, сказал Стефард. — Не уверен, что они были бы рады видеть тебя таким при жизни.

— Я тебе сказал, из-за чего они были убиты! — свирепо прошипел Ньяти. Копыта его чуть подрагивали, когда меч начал больно колоть грудь Стефарда.

— Так покончи со мной! — рявкнул Стефард и выпустил меч. — Убей того, кто об этом жалеет с того самого дня! Тебя не остановит даже то, что сейчас умер твой хороший друг!

— Ах, ты жалеешь, — вскинул голову Ньяти.Конец меча прорвал ткань на теле Стефарда, уйдя на полдюйма в тело. Стефард поморщился от боли, на сером от грязи рубище показалась кровь.

— Стой! — взвыл Альрек.

К его крику присоединился ещё один:

— Не смейте!

Стражники обернулись — и разом в траву, темневшую пятнами дерьма и крови, полетели мечи и копья. Гвардейцы и стражники встали на колени и склонили головы, завидев приближающуюся к ним императрицу Диону. Все, даже пленные и Стефард, но не Ньяти — он не отвёл от груди Стефарда меча.

— Ньяти, убрать меч в ножны! — стальным тоном приказала Диона, брезгливо обойдя зловонную лужу.

— Ваше Величество, вы не вовремя! — пророкотал Ньяти, который не соизволил повернуться к высочайшей особе. Только скривил морду.

— Одумайся, глупец! Перед тобой — Её Величество! — взмолился Темба.

— Отойди от узника, или я прикажу гвардейцам обезоружить тебя силой, — уверенно произнесла носорожица.

Стефард исподлобья взглянул на непокорного бизона. Глаза Ньяти сузились. Он, казалось, ценой наказания был готов продолжать мучения Стефарда, лишь бы себя потешить. Правильно покойный Теомарф говорил о том, что для Ньяти был дороже свой плащ, нежели присяга гвардейца. Со злобой он отшвырнул меч к отхожей яме и тяжело повернулся к Императрице. Невозмутимо глядя на Ньяти, она взмахом копыта позволила коленопреклонённым встать.

— Ваше Величество, — презрительно обратился Ньяти. — Не суйте свой длинный рог куда не следует! Командующего гвардией назначает Император, не вы. А Теомарф заменяю я — по его приказу!

Диона приблизилась к Ньяти, обойдя тело Кинго.

— Ты слышишь себя? — упавшим голосом спросила она, и Стефард увидел блеснувшие на её глазах слёзы. — Теомарф умер. Мой племянник и твой друг умер, а ты устроил над узниками самосуд!

— Узники слишком много себе позволяют, — прорычал Ньяти. — Пока вы мчались сюда, один из них убил Кинго. — Ньяти указал сначала на Альрека, потом на труп бегемота. — А вам лучше за своим малышом-принцем следить.

Диона, сощурившись, подошла к Ньяти уже вплотную. Она была выше могучего бизона на полголовы, но это не мешало ему смотреть на неё с дерзостью и даже с непокорством. Стефард, по-прежнему стоящий на коленях, это прекрасно понял.

— Это ты слишком много себе позволяешь, гвардеец! — отчеканила Императрица. — Схватить и подобрать его меч!

Ньяти по привычке быстро облапал бок, но схватился за пустые ножны — собственный его меч сейчас лежал на крыше. Диона ещё быстрее ударила бизона по мохнатой щеке. Он лишь попятился от удара. Диона замахнулась ещё раз. Зарычав, Ньяти рванулся к Императрице, но она лишь отступила на пару шагов. Трое гвардейцев, готовые защищать Тембу и Стефарда с Альреком, схватили ругающегося Ньяти, заведя копыта ему за спину. Сам Темба подобрал оба меча, в то время как остальные звери даже не двинулись с мест — приказ Императрицы, в отличие от Ньяти, для них был выше.

— Эмхарл! — зычно крикнула Диона, обернувшись за спину. Она словно не слышала рыка Ньяти, вырывавшегося из захвата:

— Отпустите! Вы мне должны подчиняться!

— Стефард, встань, — услышал Стефард заглушённые рыком Ньяти слова Дионы.

Темба подошёл к Стефарду и слегка толкнул его. Движением головы он велел ему подняться с колен. Стефард увидел торопливо и тяжело шагающего к Дионе слона. Того самого, которого увидел возле казарм.

— Ваше Величество, — пробасил Эмхарл, поклонившись, отчего его огромные уши трепыхнулись.

— Приказываю отвести гвардейца Ньяти в темницы и запереть там. Под вашим присмотром он будет дожидаться суда, — стальным голосом изрекла Императрица и смерила Ньяти ядовитым взглядом. — За неподчинение высшим особам, за нарушение гвардейской присяги, за издевательства над стражниками, гвардейцами и узниками, о чём я узнала только сейчас… и за попытку навредить Её Величеству, что видели десятки свидетелей! А когда Император придёт в чувство, — Диона повернулась к Эмхарлу, — будет поднят вопрос о твоём назначении новым командующим Императорской гвардией.

Стефард увидел, как глаза Эмхарла полыхнули восторгом, но он тут же овладел собой, спросив:

— Что делать с узниками?

— Они не узники, а свободные, — отрезала Диона. — Стефарда отвести в госпиталь, а гвардейцы и стражники — на свои посты, быстро!

— Вы не можете так просто отнять звание гвардейца с плащом! — завопил Ньяти, которого втроём едва удерживали. Но Диона только пренебрежительно махнула копытом и грубо буркнула:

— Когда приведёте его в темницы — завяжите ему морду верёвками, чтобы молчал!

— Ну вы и… — прорычал Ньяти, за что тут же получил резкий удар от Тембы. Диона подошла к скрючившемуся бизону.

— Кто? — нахмурившись, вкрадчиво переспросила Диона. — Ну, говори — кто?

Ньяти молчал, но его взгляд говорил сам за себя.

— Ты должен знать, гвардеец, где я и где ты, — тихо сказала Диона. — Помни своё место. Оно теперь не среди гвардейцев! Император будет поставлен в известность. Скажешь хоть слово по пути в темницы — я об этом узнаю. Увести!

Темба толкнул Ньяти в спину, и его под охраной повели в сторону замка. Стефард поймал взгляд Ньяти, лишившегося с разумом уже звания, и усмехнулся точно так же, как он, когда уводил Стефарда в одиночную темницу. Диона повернулась к Эмхарлу, будто тут же забыв о Ньяти, который что-то невнятно выкрикивал.

— Эмхарл, отведи Стефарда и Альрека в госпиталь, — велела Диона. — Пусть их там приведут в порядок. Потом верни Альрека в темницы.

— Не надо в госпиталь, — глухо буркнул Стефард, смотря высочайшей особе в глаза. Он был благодарен Императрице за вмешательство, был раз избавлению от ненавистного присутствия Ньяти, но ещё сильнее ощущалась боль от гибели Теомарфа.

— Нет, надо, — сказала Диона. — Твои раны надо обработать.

Она указала на прокол на груди Стефарда и порезанное плечо. Диона кивнула Эмхарлу, и тот подошёл к Стефарду.

— Идём, Стефард, я тебя отведу.

— Сам дойду, — отмахнулся Стефард, безразлично окинув взглядом громадную фигуру слона. Диона тем временем приказала остальным гвардейцам и стражникам привести территорию около казарм в порядок и убрать тело Кинго.

Эмхарл был непреклонен.

— Приказ Её Величества, Стефард! Идём. Ты тоже!

Эмхарл поманил стоявшего недалеко от трупа Кинго Альрека и двинулся к замку. Стефард и Альрек торопливо зашагали за ним — на один шаг слона приходилось по два их собственных. Стефард посмотрел на Альрека, на его испятнённую кровавыми пятнами чёрную спину. Его широкую морду перекашивала не столько боль, сколько злость, как будто он всё ещё видел перед собой Ньяти.

— Ты как? — тихо спросил Стефард.

— Я должен был тебя остановить, — пробормотал Альрек. — Иначе бы мы оба были мертвы.

Возле входа Стефард увидел большие лужи воды — слуги смыли кровь убитых. Никого из гвардейцев и стражников поблизости не было, только вдали мелькнули спины Тембы и ещё трёх зверей, уводивших Ньяти в подземелье. Оказавшись между колоннами, Стефард обернулся. Фигура Дионы до сих пор темнела возле казарм.

Замок окружил Стефарда тишиной, но в душе его бушевало грозой беспокойство. В животе образовалась странная тянущая пустота — он боялся войти в госпиталь. Он знал, что неминуемо увидит там мёртвого Теомарфа, Императора, Акарнана… тех, кого он пытался сегодня ночью спасти. Он знал, что там обязательно появится мать Теомарфа. Стефард с болью спросил себя — сообщил ли несчастной вдове Фродмара о гибели единственного сына? И каково ей сейчас переживать новую потерю? Весь путь до госпиталя Стефард был погружён в себя, он не отвечал на вопросы Эмхарла о случившемся.

— Потом отвести тебя в твои покои? — спросил Эмхарл, когда они оказались в коридоре, ведущем к госпиталю.

Голова Стефарда сама собой двинулась в кивке, Альрек что-то буркнул себе под нос.

Стефард нерешительно шагнул за порог, вдохнув, как будто перед серьёзным препятствием. Госпитальные сёстры сновали туда-сюда, суетились возле кроватей с ранеными, а пришедших словно не заметили. Кто-то просил перевязочное полотно, кто-то воду. До Стефарда доносились разнородные запахи — крови раненых, вина, которым промывали раны, и мирры. Стефард быстро осмотрелся. Ближе к входу стояла кровать, на которой лежал с перевязанной головой Джуба. Он уже пришёл в себя и теперь осторожно пил из чаши, которую аккуратно подносила к его морде молоденькая сестра-буйволица. Она что-то тихо говорила ему, печально улыбалась и гладила по плечу. Джуба устало кивал и постоянно морщился от боли. Он чуть повернул голову влево и взглянул на Стефарда. Стефард коротко кивнул ему, а буйволица, увидев вошедшего, вскочила и чуть не опрокинула чашу с водой.

— Что здесь делают узники из темниц? — закричала она.

Сёстры сразу сбежались на крик. Часть из них сбилась в кучу в проходе между кроватями, будто опасаясь, что Стефард с Альреком могут на них наброситься. Позади раздался голос Эмхарла:

— Приказ Её Величества. Она велела осмотреть их раны.

— За работу, — через миг призвала их к порядку молодая львица. — Не стойте! Идите сюда, — поманила она Стефарда с Альреком.

— Я подожду вас, — сказал Эмхарл, как только Альрек с глухим стоном опустился на свободную кровать.

— Осмотрите Стефарда, — раздался за спиной голос львицы. — Да не бойтесь! Стефард, сядь, сейчас тобой займутся. Стефард?

Стефард слышал повелительный окрик львицы, обращённый к лекарям — понял, что его даже госпитальные сёстры боятся. Но он не отводил взгляда от конца рядов кроватей, на двух из которых лежали огромные и неподвижные тела. На них падали яркие лучи утреннего солнца, протекающие внутрь через террасу. Возле одной из кроватей темнела на полу кровь.

Стефард почувствовал, как сердце словно подпрыгнуло и заколотилось быстрее. Его удары учащались и усиливались с каждым шагом. Стефард шёл как слепой, он видел сейчас только кровать с безвольным телом Теомарфа.

— Стефард, ты что делаешь? — донеслось из-за спины.

Неровно дыша, Стефард подошёл вплотную к окровавленному телу Теомарфа. Он краем уха услышал приглушённое дыхание спящего раненого Хильнарда. Казалось, что Теомарф тоже спит, на тёмной морде молодого носорога застыло выражение умиротворённости. Застыло навсегда — Стефард видел его кровь. Она обильно пропитала перевязочное полотно, опоясавшее огромное туловище. Пол будто дрогнул под ногами Стефарда, он чуть пошатнулся. Ему страшно не хотелось верить в то, что Теомарфа больше нет, но доказательство — неопровержимое — было перед ним. На глаза Стефарда навернулись слёзы, он тяжело выдохнул, когда коснулся копытом бездыханной груди носорога.

— Я думал, что… — Глухой голос Стефарда прервался. — Прости…

В горле его встала какая-то непреодолимая преграда, мешающая словам вырываться. Стефард долго не мог что-то сказать, особенно после того, что увидел дальше.

— Нет, я не верю! — докатился до его слуха знакомый голос. — Пустите!

Стефард обернулся. Сквозь слёзную завесу он увидел вихрем ворвавшуюся в госпиталь носорожицу. Позади неё застыл обеспокоенный Эмхарл. Сивельда безумным взором окинула огромное помещение с колоннами, выискивая Теомарфа, своего сына. Стефард за время, прошедшее с гибели Фродмара, видел её очень редко, всегда Сивельда была одета в чёрное. При мимолётных встречах со Стефардом она быстро разворачивалась и уходила, но Стефард помнил горящий ненавистью взгляд. Она тяжело переживала смерть мужа, на достойные проводы которого Стефард еле уговорил своего отца. Он понимал, как Сивельде больно… но что ей придётся пережить, когда она увидит мёртвого сына?

Ноги Стефарда будто приросли к полу, он не мог отойти в сторону. Однако Сивельда сама увидела сына.

— Теомарф! — не своим голосом закричала она и бросилась к кровати. Оттолкнув Стефарда в сторону, пожилая носорожица дрожащими копытами дотронулась до морды сына.

— Нет… — голос её осип мгновенно, но тут же взвился до режущего слух воя. — Нет, сынок! Родимый мой, нет, ты не умер, нет! Встань!

На крик её уже сбегались госпитальные сёстры. Но они переминались с ноги на ногу в нерешительности, когда Сивельда, захлёбываясь рыданиями, лежала на груди мёртвого сына. Стефард сам не выдержал — тяжелейшее и острейшее материнское горе резануло по сердцу и его. Он сам опустил голову и тихо заплакал. Много горя сеял его отец, а для себя пожинал, казалось, наслаждение.

Только для себя.

Никто из сестёр не знал, как успокоить Сивельду, но успокоение никогда не вернёт ей семью. Стефарду — того, кто вступался за него, мог стать ему хорошим другом. Хильнарду — племянника, верного и могучего гвардейца и защитника. Сивельда продолжала содрогаться в рыданиях на груди Теомарфа, не видя и не слыша никого. Как поступить и какие слова выбрать в утешение — Стефард не знал. Знал только, что в таком горе это малые помощники, особенно сейчас. Он продолжал стоять, безвольно опустив лапы и понуро свесив голову.