Чувство голода яростно терзало его большую часть пути, но много сытной пищи он потреблять не мог. Недавно внутри его желудка оказалась простая, но вкусная еда. И, когда качка усилилась, желудок вновь рванулся вместе с едой к горлу. Стефард еле успел добежать до деревянного борта корабля и извергнуть неприятную массу в солёные воды моря. Юноша глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя и побороть новый приступ тошноты, но ему это мало удалось. Внутри по-прежнему будто ворочались змеи, и через несколько мгновений молодой бегемот вновь скрючился над бортом, ощущая, как к морде от потуг прихлынула жарким напором кровь, а глаза заслезились.

   Сквозь плеск льющейся в море рвоты Стефард услышал глухой смех и шепотки. Он выпрямился, потирая живот и переводя дыхание, и вытер пасть. Прохладный морской ветер дул ему в морду и мокрые глаза, выбивая из них капли. Стефард обернулся. Издалека двое зверей перебрасывались друг с другом короткими фразами, один из них, молоденький койот, беззастенчиво тыкал лапой в Стефарда. Им морская болезнь была нипочём, на ногах они держались твёрдо и никаких проблем с едой не имели. Слов их Стефард не разобрал, но насмешливый тон говорил сам за себя.

   — Снова на том же месте! — раздался рядом знакомый голос.

   Стефард потряс головой и обернулся. Справа, рядом с мачтой, стоял источник голоса — плотный, слишком плотный для своего вида лев в короткой полотняной рубахе, тёмно-серых бриджах из парусины и украшенном узорами поясе с коротким мечом. Широкая и пухлая морда зверя казалась ещё шире в ухмылке, полы рубахи и густую бежевую гриву трепал налетающий ветер.

   — Плохо, да, мордастый? — спросил Райнальд, не стирая с морды издевательской усмешки. — Может, койку тебе здесь поставить, чтобы не бежал далеко?

   Не таясь, он басисто и раскатисто засмеялся. Стефард, лишь с презрением окинув льва и его подрагивающий от смеха толстый бочкообразный живот, не ответил на издёвку.

   — Жрать вам надо меньше во время плавания! — продолжал фыркать Райнальд, любовно поглаживая пояс с оружием. Ножны и рукоять меча блестели в солнечных лучах драгоценными камнями.

   — Кто бы говорил про еду! — с отвращением отмахнулся от льва Стефард, который был намного крупнее. Желудок вновь взметнулся вверх, и под смех Райнальда бегемот вновь перегнулся через борт в пароксизме тошноты.

   — Иди ляг лучше! — раздался за спиной знакомый голос.

   Родной голос, но в нём не слышалось сочувствия и заботы. Скорее, пренебрежение. На звук знакомых тяжёлых шагов Стефард нехотя повернулся. Слова срывались с пасти матёрого бегемота, более высокого и плотного, чем Стефард. К нему подошёл его отец, Карлунд. Сын безразлично заглянул в отцовские серо-болотного цвета глаза.

   — Я же говорил — не ешь много. И вот видишь, к чему опять привело! — недовольствовал Карлунд. — Нам плыть ещё обратно, а ты тут только смешишь всех.

   — Я не виноват, что у меня снова приступ, — возразил Стефард. — У тебя разве не было?

   — Значит, просто пей воду или эль, этого всего в избытке, — повёл вытянутой и широкой мордой бегемот и решительно повернулся к сыну спиной. И сквозь зубы пробурчал: — Что ж ты у меня мягкотелый такой растёшь…

   — Зачем нам плыть через весь океан в такую даль, отец? — спросил расстроенный пренебрежительным отношением отца Стефард. — Ради чего?

   Только этих слов было достаточно для того, чтобы Карлунд рассвирепел, как доисторический хищник. Его могучие толстые плечи напряглись, и он повернулся, оскалившийся. Звонко стуча по палубе мощными ногами, он приблизился к Стефарду.

   — Не выводи меня из себя, мальчишка! — прорычал Карлунд, ткнув его копытом в грудь. В нос Стефарду ударил запах выпитого эля и двойной порции ягодного салата по-вангаторски, причём первый запах ощущался сильнее. — Я тебе не раз приказывал забыть эти слова! Этот вопрос под запретом с самого дня отплытия. А ты чего смехом заливаешься, утробистый? — неожиданно взревел Карлунд, быстро заглянув через плечо. Стефард обернулся. Райнальд позади всё еще пересмеивался. — Я тебе плачу не за смех! Иди и приказывай своим, чтобы рыбу ловили!

   Стефард заметил мельком деланно-равнодушное выражения морды Райнальда, когда тот оборвал смех. Лев грузно повернулся и вразвалку пошёл к корме корабля, подрагивая мощным задом и лениво помахивая длинным хвостом. Из частых его разговоров со своими ланкардийцами Стефард слышал, что и сам Райнальд не слишком уважал Карлунда. Когда лев удалился, Карлунд крепко сжал плечо сына.

   — Я сказал — не успокоюсь, пока не поквитаюсь с Алкмеоном! — хрипло рычал он. — Ты понял меня? Это из-за него мы скитаемся по океанам и по чужим городам и островам бродимся! Он лишил нас дома, этот хищник! Напомнить тебе о хищниках? И твоей матери?

   — Не надо, — угрюмо покачал головой Стефард.

   — Тогда держи язык за зубами, иначе высажу на первом попавшемся острове! — пригрозил Карлунд и, гулко топая, удалился.

   После этого разговора сердце Стефарда неоднократно сжималось от предчувствия неизбежного пролития крови. В этом плане он хорошо знал своего отца. Карлунд после гибели жены почти всегда был несдержанным и порой буйным, но после того, как он из гордого звания сына правителя превратился в изгоя, его характер стал попросту злобным. Дед Стефарда, правитель Вангатора, одного из островов Островной Твердыни, замыслил неприятное дело — из корыстных побуждений хотел сильно навредить своему союзнику. По влиянию и могуществу дальновидный Алкмеон Медведковски превосходил более скромного Таллада Бига, с чьим островом был заключён, казалось бы, плодотворный союз. С ним образовался Союз Четырёх островов, и остров Вангатор, наряду с Белой Скалой, Ардаросом и Дроффаром, стал его частью. И Таллад решился на предательство и подлость, но его действия обернулись против него последствиями. Таллад был лишён всех званий и титулов и изгнан с Вангатора вместе с семьёй. В нищете и угасла его жизнь. Но потеря отца привела к тому, что в душе Карлунда возгорелась злоба и ненависть к роду Медведковски. Немало времени у него ушло на скитания по столь огромному миру, на то, чтобы якшаться с пиратами и прочими отвергнутыми. Орестия, Анималийская Империя, многочисленные острова, Корхантонский архипелаг, Ланкардия, город Порт-Санбу, жемчужина западной работорговли… Именно в Ланкардии и Порте-Санбу Карлунд нашёл себе мощных союзников, которые ради золота были способны на всё. Так и начался путь Карлунда к мести. И с каждым шагом по суше, с каждым взмахом гребцов вёслами, он был ближе к её осуществлению.

   Всё это время Стефард находился рядом с отцом. Нельзя сказать, что он был доволен таким образом жизни скитальца, но и не одобрял стремления отца совершить такой акт мщения. Когда Стефард был младше на несколько лет, деда ему было жаль, но с годами мальчик понимал, что дед затевал что-то недоброе. Стефард рос, росло и его понимание. Как-то раз юноша, когда ему исполнилось тринадцать лет, прямо высказал отцу это в глаза. Высказался — и поплатился обломанным кончиком зуба и несколькими ссадинами от ударов. С того момента Стефард ещё больше боялся отца, а тот не упускал случая указать сыну на его мягкотелость и нежелание отомстить за деда.

   — Они лишили нас дома, теперь сами останутся без него! — злопыхал не раз Карлунд, особенно после того, как выпил две чаши эля.

   — Неразумно это — нападать туда на одном корабле, отец, — возразил Стефард.

   — Неразумно пытаться мешать мне! — взъярился задетый за больное Карлунд. — Если ты не со мной, я не посмотрю, что ты мой сын!

   Корабль в распоряжении Карлунда был давно не один. С ним следовало пять кораблей пиратов, с которыми Карлунд успел связаться вскоре после изгнания с Вангатора, и семь больших дрек из Ланкардии. Награбленного за время пиратства хватило, чтобы нанять Райнальда и его наёмников, и осталось, чтобы привлечь на свою сторону больше сил. Но отец был слишком самоуверен и — нельзя отрицать — силён. Злоба и ненависть всегда придавали ему мощи, но часто затмевали его разум.

   — Ланкардийские наёмники стойки и непоколебимы! — внушал Карлунд сыну. — Я это делаю, чтобы вернуть наш дом! И ради тебя, как ты не поймёшь!

   Часто этими словами, произносимыми суровым тоном, Карлунд заканчивал свои яростные речи. Будто пытался донести до сына то, что считал истиной. Но Стефард давно был уверен, что отец старается не ради сына, а ради себя. Сможет ли он вернуться и доживать свой век на Вангаторе после мести?

***

   — Вот он, Дроффар!

   Карлунд стоял на самом носу ланкардийской дреки Райнальда и смотрел на расстилающийся в нескольких милях вдали огромный остров. Изломистая береговая линия его, с возвышающимися над ней горами, холмами и скалами, уверенно протянулась с востока на запад, теряясь в неизвестных далях. Заходящее солнце заливало оранжевыми потоками стихающее море и живописные панорамы Дроффара. Пасторальную картину заката и местности Карлунд окидывал взором зверя, вплотную подошедшего к своей цели и смотрящего на неё с вожделением. Но эта цель неминуемо будет окрашена в цвет крови, как был уверен Стефард.

   — А здесь красиво, — мечтательно произнёс он, забыв, что находится рядом с отцом.

   Но на этот раз Карлунд не осадил сына. Он только фыркнул и проворчал:

   — Завтра здесь для меня будет красиво!

   — Карлунд! — окликнули отца сзади. Неторопливой грузной походкой к Карлунду приближался Райнальд. Бегемот сделал вид, что не расслышал обращения, но Райнальд был настойчив — он подошёл к Карлунду вплотную.

   — Мы будем ждать? — спросил он.

   — А ты как думал? — гневно рыкнул в ответ Карлунд. — Они живут в тёплое время года на берегу океана, в своём замке. До города три мили, днём они увидят корабли и отправят скоробегов в город. И примчится целое войско на защиту! Скоро ночь, мы высадимся незаметно.

   — Если замок не в городе, он охраняется мощной стражей, — напомнил Райнальд.

   — А то я не знаю! — рявкнул Карлунд, поворачиваясь ко льву. — У нас больше трёхсот бойцов, также гребцов и маэгхиров, полно оружия, думаешь, не хватит его на всех? Не справимся? Пираты так просто не сдаются, а твои воины сильны и выносливы. И быстры. — Карлунд презрительно закончил, вновь обращая взор на берег: — Может, кроме тебя — ты же провалишься со своим весом в землю!

   Райнальд, привыкший к постоянным насмешкам со стороны Карлунда, не обратил внимания на неприкрытое оскорбление. Стефард знал больное место своего отца — ко всем хищникам он относился предвзято, а насчёт Райнальда ошибался — тот, несмотря на почти медвежью фигуру, был прекрасным бойцом.

   — А ты чего молчишь? — окликнул Карлунд сына. — Разве тебя это не касается?

   — Я знаю, что ты сделаешь, — хмуро произнёс юноша. — Но это жестоко, отец!

   Карлунд с гортанным рыком закатил глаза и приказал:

   — Райнальд, уведи его в трюм и запри! Выпустишь тогда, когда пристанем к берегу. А теперь — уйдите оба с моих глаз!

   — Отец, прошу тебя! — не выдержал Стефард. — Медведковски тоже сильны! Не совершай этот ужас, умоляю!

   — Вон, я сказал! — взревел Карлунд и замахнулся огромным кулаком на сына.

   — Иди по-хорошему, не зли его! — буркнул Райнальд, хватая Стефарда за локоть.

   — Райнальд, хоть ты скажи ему! — взмолился Стефард, когда покинул палубу. — Отец совершает ошибку!

   — Твой отец мне платит не за то, чтобы я ему препятствовал, — неприятно осклабился Райнальд и развёл мускулистыми лапами. — Так что извини, я не хочу, чтобы он вырвал мне гриву и разбросал по палубе!

   Отец хотел услышать то, что придётся ему по душе. Поддержку. А Стефард решился на разумный совет. Но сейчас для Карлунда важно было лишь одно, он находился в подчинении своего разума. И с каждым мгновением, неумолимо приближающим наступающую ночь, на душе молодого бегемота становилось всё тяжелее. Запертый в сыром трюме, Стефард рычал как хищник, от бессилия бил кулаками по опорам и по всему, что попадалось ему на глаза. Молотил по стенке трюма, будто хотел проломить её, вырваться из недр корабля и уплыть. Он был единственным, кто не хотел крови.

   Ночь наступила быстро. Стефарду отчаянно хотелось лишь одного — чтобы они никогда не высаживались на песчаный берег Дроффара, чтобы сам остров внезапно пропал. Но, видимо, Небесный Страж был на стороне Карлунда. Солнце уже закатилось, корабли неуклонно следовали к земле. На этой части острова звери не жили, а ближайшее поселение было в семи милях от места высадки. К берегу плотно подступали густые леса, тянущиеся обширным зелёным массивом параллельно океану. План Карлунда заключался в том, чтобы пройти через лес, который послужит хорошим прикрытием. Из трёхсот с лишним зверей только трое должны следовать по берегу и в случае появления опасности предупреждать, чтобы превосходящие силы потом внезапно напали и уничтожили угрозу.

   — Отец, ради… — ещё раз пытался Стефард остановить отца, когда большой отряд вооружённых пиратов и ланкардийцев уже высадился на берег. Отец вновь не выдержал и с силой оттолкнул сына от себя. Не удержавшись, Стефард упал в воду, ударившись о камень.

   — Райнальд, он пойдёт с тобой по берегу! — отчеканил Карлунд, пока сын отплёвывался от попавшей в нос воды. — Мне не нужен рядом молящий ребёнок! Если кого-то встретите — заставь парня убить его, пусть хоть что-то достойное моего уважения сделает!

   — Я убивать никого не буду! — резко возвысил голос юноша, что бывало с ним очень редко. Он знал, что ему вновь придётся заплатить болью за свою вспышку, ведь буйный отец не спускал ему это с копыт.

   — Будешь, — басисто прохрипел Карлунд. — Будешь! Иначе я тебя так побью, что неделю не встанешь! Вперёд!

   Двенадцать кораблей остановились за мысом с большим холмом. Мыс вдавался глубоко в океан, образуя полуостров. Полоса песчаного берега тянулась на полмили на запад, резко сменяясь отвесными скалами. На них также рос густой лес, подступая к каменистым крутым обрывам. Всё в наступившей ночи казалось чёрным, небо серебрилось неисчислимым количеством звёзд и созвездий, торчмя повёрнутой маленькой ладьёй плыл по чёрным просторам трогательно-серебристый месяц. Темнота и отсутствие кого-либо словно прикрывали триста с лишним зверей, скрывшихся в лесу. На берегу остались только удручённый Стефард, постоянно усмехающийся Райнальд и ещё один ланкардиец, молодой медведь по имени Эфинарт. Взглянув на крупного зверя, Стефард пожалел, что не оказался рядом с отцом — если Райнальда он ещё хоть как-то терпел, то Эфинарта на дух не переносил. Жестокий, почти никогда не улыбающийся медведь с рассечённым ухом, всегда одевающийся во всё чёрное, не упускал случая оскорбить или унизить Стефарда. Вот и сейчас Эфинарт толкнул Стефарда в бок.

   — Чего встал, иди вперёд, мямля!

   Подавив лютое желание сказать в ответ что-нибудь резкое и грязное, Стефард поправил пояс с мечом. Его мощное туловище облегали старые и не очень прочные доспехи, зато щит ему достался великолепный — огромный, надёжный, обитый медью и украшенный золотыми орнаментами. Райнальд же вооружился так, словно собрался на войсковой смотр под командованием своего отца, ланкардийского лорда-генерала. Всё — и щит, и нагрудник, и поножи, и меч — было богато и ярко инкрустировано драгоценностями и ценными металлами. И его никогда не смущало то, что вся эта красота будет к концу боя залита чужой кровью. Не смущало, что и в темноте никто не видит. Эфинарт же, любитель чёрного, ограничился большим треугольным щитом и широким мечом. Для защиты тела он оставил только до нелепости маленький нагрудник без узоров и блестящих камней, едва прикрывающий мощную грудь. Часто видя их обоих в шуточных поединках, Стефард криво усмехался, думая: «Да уж, оба друг друга достойны! Один выглядит как кусок золота с формой, второй грубее камня, но оба мощью бахвалятся!» Райнальд упивался своими рассказами о том, сколько блудниц прошло через его лапы и о том, сколько от него родилось бастардов; Эфинарт часто хвастался количеством своих шрамов, видневшихся сквозь густой мех на его мощном брюхе. Как он говорил, многие его соперники — неудачники, им не удаётся достать его своим оружием. Но обоих объединяло два момента — оба они были толсты и мощны, и оба умели сражаться.

   — Мог бы Карлунд и не давать ему щита, сам нас защитит, если что, — пробормотал Эфинарт — большое чёрное пятно рядом с Райнальдом. — Незаметно, что сына он холит и лелеет.

   Стефард, плотно сжав зубы, обошёл обоих. Массивные ноги тяжело впечатывались в мокрый песок, позади неторопливо шли Райнальд с Эфинартом. Четыре или пять миль они прошли в полной тишине, нарушаемой лишь набегающими на песок небольшими волнами и шорохом собственных шагов. Изредка Стефард оборачивался и равнодушно смотрел на остававшиеся за ними три вереницы глубоких следов. Слушая шуршание песка под ногами, он поднимал голову на громадный купол ночного неба. Прямо над Дроффаром замерло созвездие Арвиэрского Саркана, самая яркая звезда которого указывала на восток. За это время Эфинарт отпустил несколько грубых шуток в сторону Стефарда, но юноша привычно не обратил на них внимания. Лишь сильнее сжал щит.

   Стефард думал о своём, погружался в невесёлые мысли. Ему было больно от осознания того, что неминуемо сегодня случится, он злился на себя за то, что не нашёл в себе достаточно сил, чтобы остановить злобного отца. Но он опасался выводить из себя и так обозлённого до крайности Карлунда. Стефард был уверен, даже на расстоянии чувствовал, что отец нехорошо думает о нём. Вот он идёт сейчас там, среди частокола деревьев, и поносит мысленно сына, слабого духом, но не телом. Из леса не доносилось звуков идущих зверей, только мелькали горящие факелы. И Стефард, под тихую болтовню Райнальда с Эфинартом, несколько раз помышлял о том, чтобы повернуть назад и уйти. Но в компании идущих рядом это было связано с большим риском — и Райнальд, и Эфинарт были безжалостны как к врагам, так и к предателям. А пойти на их убийство он не мог — звон оружия услышал бы из леса отец. Тогда бы Стефард не дожил до своих семнадцатых именин. И он продолжал, опустив голову, идти.

   Так длилось довольно долго, пока тройка зверей не подошла к огромному камню возле леса. Рядом с ним лежал, так, чтобы не погас, факел, пляшущим пламенем освещая сгорбленную фигуру пожилого худого льва. Он склонился над запутанным неводом и чуть слышно ругался, а около колен льва лежали две рыбы. Рыбак поднял голову и, увидев приближающихся зверей, вскочил.

   — Вы кто такие? — осторожно спросил он, с испугом оглядывая вооружённых.

   — Только не бойтесь, — обратился к нему Стефард. — Мы…

   За своими словами он не услышал лёгкого звона позади себя. Эфинарт выскочил из-за широкой спины бегемота и резким движением выбросил вперёд правую мохнатую лапу. В свете факела блеснул длинный и узкий кинжал, который стремительно нашёл свою цель. Холодная сталь глубоко вошла льву под рёбра, и тот со стоном согнулся и медленно повалился на песок. Пока лев падал, Эфинарт с быстрой для его мощной туши скоростью оказался рядом с ним, вырвал из его живота кинжал и резко дёрнул лапой, перерезав горло. Рыбак не принесёт домой свою добычу и не накормит семью…

   Райнальд больно ткнул онемевшего Стефарда в спину. Тот вздрогнул от неожиданности — он был поражён быстротой и жестокостью расправы с совершенно не опасным стариком.

   — Тебе оружие для чего, камнеголовый? — рыкнул он. — Для красоты? Ты боец сейчас!

   — Тряпка он, а не боец! — раздражённо обронил Эфинарт, обыскивая тело убитого рыбака.

   — Зачем ты его убил? — возмутился потрясённый Стефард. — Он же старик!

   — Чтобы ты знал, дурак! — рявкнул Эфинарт, резко выпрямляясь и указывая окровавленным кинжалом на живот Стефарда. В мерцании пламени факела на морде медведя блеснули несколько кровавых капель. — Райнальд прав. Даже старик может оказаться врагом. А я хочу, чтобы ты знал — то же самое я сделаю с тобой, если будешь тратить время на пустые слова, и не посмотрю на твоего отца!

   — А может, я тебя убью? — дрогнувшим голосом выпалил Стефард и схватился за меч.

   — Ах ты… — Эфинарт мгновенно обнажил свой меч, опередив Стефарда. Оружие слабо блеснуло в неверном свете факела.

   — Прекратите! — одёрнул обоих Райнальд. — Он здесь, может быть, и не один! Посмотри в лесу.

   Недовольный Эфинарт убрал меч обратно в ножны. Короткий обыск не дал результатов — старик-лев был безоружен. Райнальд оттащил труп за камень, а факел затушил. Подойдя к Стефарду, Эфинарт стиснул его локоть так, что когти впились в шкуру.

   — Я слежу за тобой, громила! — пригрозил он. Стефард брезгливо оттолкнул от себя медведя.

   До места встречи с остальными ланкардийцами и пиратами Карлунда Стефард перебирал в голове все ругательства, надеясь угостить ими ненавистного Эфинарта при новой стычке. Но самым хорошим Стефарду виделось следующее — обнажить меч, повернуться и с силой опустить Эфинарту на голову.

   Встретилась троица с остальными на большом холме с одиноким раскидистым вязом. Кто-то тяжело дышал, у некоторых в свете луны поблёскивала кровь на мечах. Новая кровь за эту ночь… Стефард, встреченный отцом лишь коротким кивком, вынужден был слушать сетования и жалобы проклятого Эфинарта. Однако Карлунд никак не отреагировал на них. Он грузной походкой поднялся на холм и, встав за толстым стволом вяза, долго смотрел вниз. Райнальд и Эфинарт поднялись следом за ним, причём медведь не забыл как можно сильнее задеть Стефарда плечом. Стефард оглянулся назад, на три с лишним сотни воинов. Многие в темноте смотрели на него, но с какими чувствами и эмоциями, Стефард не разобрал. Немногие здесь относились к нему с сочувствием, но немым. Робели по понятным причинам.

   — Спускаемся с холма, — раздавал распоряжения Райнальд. — Часть из нас притаится рядом с дорогой в город, на случай, если этот твой Алкмеон пошлёт скоробегов. Вы нападаете на ворота, перебиваете стражу и делаете то, что нужно вам. На нас стража севернее, на тракте, и на востоке у берега. Мы с ними разберёмся — со стражей и скоробегами.

   — Четырёх десятков бойцов тебе хватит? — спросил Карлунд.

   — Да, — кивнул лев. — Возьму своих ланкардийцев.

   — Тогда вперёд! — приказал Карлунд. — И не щадить никого!

   Райнальд махнул лапой, давая понять Карлунду, что понял его, поманил за собой Эфинарта и позвал ещё нескольких зверей. Они выбрали нужное количество бойцов из состава ланкардийцев, и большой отряд вскоре исчез за кромкой леса. Карлунд подошёл к сыну. Стефард на мгновение перевёл дух, когда мерзкий Эфинарт отправился от него подальше. От души понадеялся, что тот не вернётся. Но тут Карлунд толкнул сына в грудь.

   — Эфинарт мне рассказал о твоём так называемом подвиге. Всю сегодняшнюю ночь ты будешь со мной!

   Стефард обречённо вздохнул, зная, что будет перед глазами разворачиваться кошмарная картина убийств. Но уже после восхода солнца он понял, что жестоко ошибался. Всё было ещё страшнее.

   К восходу солнца всё было кончено. Замок на берегу был захвачен, стража перебита. Небесный Страж напрочь забыл сегодняшней ночью о семье Алкмеона Медведковски и обрёк его с семьёй на гибель. Сам он, отважный и крепкий боец, несмотря на свои семьдесят три года, сражался не хуже молодого, но в конце концов потерпел поражение, когда его окружили десятки ланкардийских воинов и пиратов. Стефард стоял рядом с довольным отцом, который добился-таки желаемого и воплотил в жизнь свою кровавую месть. Вскоре вернулись ланкардийские бойцы с Райнальдом и Эфинартом — вернулись запыхавшиеся, окровавленные, лишившиеся троих, и доложили о своих «успехах». Скоробеги действительно были отправлены, но далеко не убежали — им тут же преградили путь враги. Хоть и вооружённые, скоробеги проиграли этот короткий бой. Стефард с удовлетворением отметил, что Эфинарт был ранен, но легко — у него лишь было рассечено предплечье. Но этот мимолётный миг был тут же раздавлен тошнотворным зрелищем.

   Карлунд, торжествующий, с окровавленным мечом, с нескрываемым самодовольством смотрел на стоящего на коленях старого медведя. Из большой семьи Медведковски уцелели немногие — сам Алкмеон, раненный в бедро и плечо, тяжело дышащий, двое его сыновей, Акарнан и Эвмен, и маленькая медведица, которой едва ли было больше десяти лет. Девочка громко плакала, крепко удерживаемая за плечо огромным бизоном. Две её старшие сестры были мертвы, их тела, пронзённые копьями и мечами, лежали на площадке перед замком. Ещё двое сыновей Алкмеона, Геромен и Никтим, были зарублены Райнальдом, а мать огромного семейства висела на воротах. Прочная петля засмыкнула её горло, верёвка застыла вертикально, удерживая тяжёлое тело старой медведицы. Карлунд собственными копытами задушил её и заставил поднять тело на ворота.

   Враги победили. Потеряли около трёх десятков бойцов, но победили. Ликующие ходили по территории около замка и добивали стонущих раненых и умирающих. Кто-то из уцелевших быстро-быстро помчался прочь, намереваясь позвать помощь, которая была в нескольких милях отсюда, за широкой холмистой грядой. Но не пробежал даже и десятка ярдов — тут же был сбит стрелой, выпущенной кем-то из Райнальдовых ланкардийцев.

   — Видишь, чем может обернуться наш позор? — зловеще прорычал Карлунд, обращаясь к старому медведю, когда затихли хрипы умирающих и покалеченных. — Последствия вернутся неминуемо, Алкмеон!

   — Ты… — прохрипел медведь, давясь слезами и изнемогая от боли. — Ты безумец!..

   — Ублюдок! — взревел раненый Акарнан, пытаясь подняться. Бок его был рассечён чьим-то мечом. — Ты ответишь за это!

   Эфинарт тупым концом копья с силой ударил Акарнана в живот. Закашлявшись, медведь рухнул на колени. Стефард с болью и состраданием смотрел на окровавленных уцелевших, на разбитого горем отца и его сыновей. В голове юноши непрестанно шумело. Сам он бился рядом с отцом, но крайне неохотно, и теперь ему было тяжело от воспоминаний о том, как ему пришлось убить первого врага. Кровь его капала с меча на землю. Стефард смотрел невидящими глазами на немое торжество крови, на тела жертв безумия своего отца.

   — Ты не уйдёшь отсюда! — простонал Алкмеон, скалясь от боли.

   — О, я-то уйду, — прошипел Карлунд. — Но только после тебя.

   Бегемот поднял свой меч, нацелив его конец на грудь Алкмеона. Все замерли в ожидании.

   — Не нужно! Отец, прошу, не надо! — не выдержал Стефард. Он как будто забыл, чем обрывались попытки остановить отца, но они сейчас не обернулись прежним.

   Карлунд повернулся и взглянул на сына так, как будто увидел его впервые.

   — Так! Подойди, Стефард, — приказал он.

   Стефард помотал головой.

   — Быстро, я сказал! — рявкнул Карлунд. Эфинарт толкнул Стефарда в мощную спину.

   Медленно переставляя ноги, молодой бегемот с опущенной головой приблизился к отцу. Через силу поднял на него взгляд. Карлунд крепко сжал плечо сына и, глядя строго в глаза, велел:

   — Подними свой меч и убей его. Стань настоящим бойцом, воином.

   Стефард в ужасе округлил глаза. Он и так уже замарал сегодня свои копыта чужой кровью, больше он её не хотел.

   Воинами становятся в бою. Убивая раненых и безоружных, становятся палачами.

   — Он же безоружен, отец… — надтреснутым голосом произнёс он.

   — Не смей возражать мне! — крикнул Карлунд, увидев ответ в глазах сына. — Убей этого старика! Ему уже всё равно.

   — Сделай… сделай это… — глухо прохрипел с земли Алкмеон. Потрясённый Стефард перевёл взгляд с отца на него.

   — Заткнись! — грубо рявкнул Карлунд и, держа меч плашмя, ударил им Алкмеона. Пока он пытался подняться, Карлунд, не поворачивая голову, окликнул: — Альрек!

   Стефард, не раздумывая ни мгновения, кинулся на того, кому приказал отец. Карлунд тут же преградил ему путь своей тушей. Альрек — массивный бизон, крепко удерживающий маленькую медведицу, — вытащил из-за пояса широкий нож и поднёс к шее девочки.

   — Я буду считать удары своего сердца, — отчеканил Карлунд, оттолкнув сына к Алкмеону. — Как только отсчитаю двадцать — убей её! Один… два…

   — Нет!

   Злобный рёв и очередная возня тел сбоку. Разъярённых Акарнана и Эвмена удерживали изо всех сил, горе и гнев в разы увеличили их силы.

   Карлунд считал быстро — его сердце билось быстро, как и у сына. Но сердце юноши разгонял страх, а отца — кровавый триумф.

   — Восемь… девять… — угрожающе возвысил голос Карлунд.

   — Сделай это, дитя… — раздался с земли хриплый голос.

   Стефард зажмурился на миг и медленно повернулся к Алкмеону. Шея юноши точно окаменела, казалось, что и сам Стефард превратился в неподвижное изваяние, когда смотрел на побеждённого старика.

   — Четырнадцать… пятнадцать… шестнадцать…

   — Не трогай их!

   — Мне уже всё равно не жить!.. — тяжело прохрипел изнемогающий от боли и горя Алкмеон. — Прошу, сынок…

   «Сынок…» Это слово на миг наполнило Стефарда теплом, несмотря на весь пережитый и увиденный ужас. Карлунд после изгнания с Твердыни почти никогда не обращался так к Стефарду. С каждым годом он становился всё более чуждым для юноши. Алкмеон, представитель совершенно чужого вида, без колебаний обратился так к Стефарду… Копыта бегемота дрожали, он слышал угрозы и ругань Акарнана, видел онемевшего от горя Эвмена и рыдающую девочку. Широкая тёмная морда старого медведя блестела от слёз и крови. Он с трудом поднялся на ноги и выпрямился, выпятив грудь. Хотел встретить смерть достойно. Внутренняя борьба продолжалась в Стефарде несколько мгновений, он словно во сне поднимал меч…

   — Девятнадцать… двадцать! — окончил отсчёт Карлунд.

   — Не буду! — громким и сильным голосом, отчётливо и яростно выпалил Стефард. — Ни за что! Я не палач!

   Меч отлетел в сторону и упал на каменную дорожку, залитую кровью. Через мгновение на дорожке оказался и сам Стефард, ударенный отцом. Он упал на чьё-то тело и широкой мордой ткнулся в лужу крови, а остальное увидел уже поверженным. Альрек так и не выполнил приказ Карлунда — не убил девочку. Ещё не окончательно растоптал свою душу, он просто опустил кинжал, но не пленницу. Зато Карлунду на чистоту своей души было плевать уже давно. Он со злобным рычанием занёс меч и изо всех сил вонзил его в широкую грудь Алкмеона. Дикий рёв голосов чуть не оглушил Стефарда. Акарнан и Эвмен попытались вскочить и броситься на убийцу отца, но их тут же повалили и начали избивать. Этот страшный хаос прорезал крик девочки. Хлынувшая потоком тёмная кровь ещё больше обагрила доспехи старого медведя. Алкмеон, с холодной сталью в груди, тяжело упал на колени, хрипло втянул в себя из последних сил напитанный запахом крови воздух, дёрнулся пару раз, и его крупная голова безвольно обвисла на могучей шее. Карлунд вырвал меч из плоти, и мощное тело медведя рухнуло мордой вниз.

   Стефард был на грани потери сознания от такого ужаса. Сердце пустилось в безумный пляс, казалось, что оно разбухало с каждым ударом, занимая всё больше места в груди. Сквозь звон в ушах он расслышал вопрос мерзкого Эфинарта:

   — С этими что?

   — Забираем на корабли, — коротко ответил Карлунд. — Всю остальную его родню скинуть в море! А этого, — бегемот пнул тело Алкмеона, — оставьте мне!

   Голос Карлунда не предвещал ничего доброго.

   — Чего лежишь? Вставай, мешок! — хрипло рыкнул Эфинарт, пнув Стефарда.

   Упираясь дрожащими копытами в окровавленную землю, Стефард с трясущейся головой тяжело выпрямился. Он весь содрогался от чудовищного потрясения. Он зажмурился при виде мёртвого Алкмеона, при виде разливающейся под огромным телом и текущей из пасти крови. Уши резали, словно кинжал, истерический крик маленькой девочки и непрекращающийся рёв избиваемых сыновей Алкмеона.

   — Уймитесь и заткните девчонку! — рявкнул Карлунд, вытирая свой меч об одежду медведя.

   — Эфинарт, помоги! — позвал его Альрек. Он еле удерживал маленькую медведицу, сила которой, казалось, возросла в несколько раз.

   Ланкардийцы и пираты из братии Карлунда покорно отошли от своих жертв, а Эфинарт грубо схватил малышку. Стефард видел, как Эвмен с окровавленной мордой лежал на спине и отчаянно рыдал, оскалив пасть. Зубы и кончик чёрного носа поблёскивали от крови, рядом валялся сломанный изогнутый клык. Акарнан, держась за бок обеими лапами, медленно поднялся и посмотрел на Карлунда и окружающих его головорезов. Сердце Стефарда перевернулось. Прошёл всего лишь миг, один удар сердца — и за это время Стефард увидел и запомнил взгляд медведя. Он никак не мог описать этот взгляд, настолько он был наполнен злобой! А Карлунда, опьянённого победой и эйфорией, сейчас ничто не могло запугать. Он со злобным торжеством смотрел на медведя с рассечённым боком, на его перепачканную смесью алой крови и слёз морду. Из пасти Акарнана вырвался хриплый рокот:

   — Я убью тебя, мразь!

   — Нет, пустите, пустите меня! Нет, мама! — захлёбывалась криком маленькая медведица, пока её держали железные лапы Эфинарта. Альрек запихнул ей в пасть грязную тряпку и сейчас заматывал её мордочку верёвкой. Девочка билась в могучих лапах убийц семьи, но тщетно.

   — Ты сдохнешь! — проревел Акарнан и рванулся к Карлунду.

   Сердце Стефарда обливалось кровью — сколько же боли и горя было в рёве Акарнана! Казалось, что на одного зверя её слишком много. Карлунд схватил воткнутое в землю копьё Эфинарта и с силой огрел Акарнана ясеневым древком по морде. Удар пришёлся по глазам. Зажав их лапами, Акарнан повалился на окровавленную землю и получил пинок в живот, по рассечённому боку. Стефард зажмурился и отвернулся. Он слышал, как хриплое дыхание отца перемежалось криком и стонами избиваемого Акарнана — отбросив копьё в сторону, бегемот молотил обессиленного болью и горем медведя огромными кулаками и ногами. Гулко шлёпали удары по плоти, и всё это время никто не вмешивался.

   Почти никто.

   — Отец, прекрати, прошу! — в отчаянии взмолился со слезами Стефард и упал перед отцом на колени. Разум покинул юношу — он мог сейчас, не раздумывая, совершить любую глупость или унижение. Трясясь всем немаленьким телом, он обхватил ноги отца.

   — Прошу, перестань! Ты отомстил, не надо больше! — вырывался из большой пасти бегемота звонкий крик. Стефард слышал свой крик и не мог сейчас стыдиться того, что он был чуть ли не выше мальчишеского. — Он безоружен!

   — Имей тебя преисподняя! — рявкнул Карлунд и отскочил от Стефарда, как будто он был не сыном, а большой мерзкой вонючей кучей. — Посмотрите все! — громогласно обратился он к бойцам, тыча копытом в Стефарда. — Кто растёт у меня! И это мой сын!

   И Карлунд сделал то, что не делал никогда — плюнул в сына. Стефард отшатнулся и вновь упал наземь. Он ошарашенно смотрел на отца, утирая плевок с носа.

   — Ты неженка, а не бегемот. И уж тем более — не воин! Никогда им не будешь! — выказывая в этих словах всё отношение к сыну, пробасил Карлунд и резко отвернулся от сына.

   — Замок ваш! Берите что хотите! — злорадно выкрикнул он.

   В ответ раздался нестройный хор ликующих голосов — рёв зверей, данный им природой…

   Дальнейшее Стефард помнил плохо и видел словно в тумане. На голову ему будто надели огромный и тяжёлый шлем, слух почти ничего не воспринимал. Не поднимаясь с земли, раздавленный страхом и невероятной картиной жестокости, он видит, как безвольное тело Алкмеона тащат к воротам, как Карлунд перекидывает через них верёвку, сам затягивает петлю на толстой медвежьей шее — и через несколько мгновений мёртвое тело медведя уже покачивается рядом с телом жены.

   Вокруг творилась суматоха. Ланкардийцы и пираты носились туда-сюда, тащили из всех закоулков замка всё, что плохо лежало или привлекало внимание. Кто-то волок мешки с зерном, кто-то катил большие бочки с винами и элем, кто-то из ланкардийцев дрался за добычу с пиратом Карлунда, а кому-то достался живой трофей — Эфинарт волок через ворота плачущую молодую медведицу, удерживая у её шеи острый кинжал. Пленница была одета в ночную рубашку, воротник которой рвала Эфинартова лапа. Стефард знал, что ланкардийцы, жадные до золота, выгодно продавали своих пленников в рабство. И не только продавали — делали и своими рабами.

   — Может, сжечь тут всё? — предложил Эфинарт, обернувшись через плечо. Видимо, этому мерзавцу хотелось ещё больше хаоса. Он скользнул по Стефарду взглядом так, как будто тот был обычным камнем и несколько раз провёл языком по своей ране.

   — Нет времени! Пожар увидят, — возразил Карлунд, вытирая копыта от крови Алкмеона.

   Бегемот приблизился к сыну. Стефард невольно поёжился — никогда взгляд отца ещё не был таким ненавидящим и жестоким.

   — Если хочешь или если тебе жаль врагов — оставайся здесь! — пробурчал он. — Как думаешь, что с тобой сделают, когда увидят?

   Когда солнце стояло уже высоко, отряд победоносцев уже подходил к кораблям. Стефард шёл позади всех — Карлунд отправил его туда, будто бы на положении пленника. Он во мраке ловил на себе редкие сочувственные взгляды, но тут же отводил глаза. Смотреть ни на кого не хотелось. Покрытые чужой и своей кровью, но торжествующие ланкардийцы и пираты уводили навсегда с Дроффара уцелевших стражников и слуг замка. Пленников было немногим больше тридцати — почти столько же потеряли ланкардийцы. Убитых несли на их собственных щитах. Стефард не видел маленькую дочь Алкмеона, она была где-то впереди. Но видел сгорбленные широкие спины Акарнана и Эвмена, избитых и закованных в цепи. Эфинарт железной хваткой удерживал свою пленницу и время от времени оборачивался на Стефарда. Юноша тут же отводил глаза в сторону и клялся, что когда-нибудь посчитается со зловредным мерзавцем. И чувствовал, что в глубине души медленно, но настойчиво пробуждается настоящая ненависть к отцу.

***

   Двенадцать кораблей покинули берега Дроффара, увозя отсюда три с лишним десятка его жителей в неизвестные дали, навстречу беспросветной мрачной судьбе. Стефард смотрел на дали острова, раскинувшиеся под голубым небом. Это небо уже никогда не увидеть огромной и крепкой семье Медведковски. Пожилая пара так и осталась висеть на воротах, над ними наверняка уже кружили птицы, а мёртвые и изувеченные тела младших членов семьи и остальных убитых уже покоились на дне моря под скалистым обрывом… Узнал ли кто о таком страшном нападении?

   Стефард, онемевшим взором смотревший перед собой, не видевший степенно уплывающие в океан панорамы острова, мысленно и неистово просил прощения у душ загубленных. Бедному юноше до сих пор было плохо после всего случившегося, и, в отличие от Райнальда, отца и тем более Эфинарта, он ощущал безразмерный груз вины за собой. Стефард готов был бить себя по голове от безысходности. До того, как оказаться вновь на корабле, он усиленно и яростно пытался отмыть копыта и морду от крови безвинных зверей. Но ему казалось, что она проступает и проступает. Казалось, что её противный стальной привкус прочно поселился на языке.

   «Зачем? — со слезами мысленно вопрошал Стефард у Небесного Стража. — Зачем ты позволил этому случиться?! Что совершила эта прекрасная и могущественная семья, если ты обрёк её на такой страшный конец?!»

   Когда Дроффар исчез в объятиях лазурного горизонта, Стефард стоял на корме корабля и, опёршись на борт, опечаленно смотрел на гладь океана. Юноша пытался отогнать то, что с назойливым упрямством подбрасывала память, но всё тщетно. Перед глазами до сих пор мелькали окровавленные тела убитых Медведковски, в ушах стоял плач маленькой дочки Алкмеона. Стефард вспомнил ещё об одной медведице, что была силой уведена Эфинартом. После возврата Стефард её не встречал. Ни после того, как из виду пропал Дроффар, ни после того, как тела убитых ланкардийцев по приказу Райнальда были сброшены в океан. Вскоре Стефард услышал позади тяжёлый топот. Он не хотел оборачиваться, думая, что к нему с очередным оскорблением приближается своей вальяжной походкой Эфинарт. Однако медвежьи лапы не ступают по палубе так гулко. Стефард с тяжёлым сердцем всё-таки обернулся и увидел отца. После всего, что он натворил, Стефард был твёрдо убеждён, что Карлунд скажет ему что-то недоброе. Но он подверг сына очередному унижению.

   — Иди с палубы внутрь, и чтобы до берегов Анималии я тебя снаружи не видел! — прохрипел бегемот. — Будешь сегодня Эфинарту вино подавать и прислуживать. И сегодня, и завтра — и так до нашего прибытия. Он ждёт своё вино внизу!

   — Что? — опешил Стефард, чувствуя, как живот изнутри точно заледенел.

   — Что слышал! — рявкнул бегемот. — Пошёл!

   «Лучше бы вновь ударил или оскорбил…» С тяжёлыми мыслями Стефард повернулся и пошёл вниз, чувствуя, как полы его плаща треплет ветер. Он гадал, какому унижению его может подвергнуть вслед за отцом Эфинарт. Не обращая внимания на насмешки, Стефард взял чашу и наполнил её вином, несколько бочек которого забрали из опустошённого замка.

   Эфинарт занял на большом корабле одну из кают. Подойдя к двери, Стефард услышал доносящиеся оттуда протяжные стоны и крики боли. Они перемежались всхлипываниями и тяжёлым и надсадным хриплым дыханием. И юноша понял, куда пропала та молодая медведица, которую захватил этот подонок. С ужасом Стефард, униженный донельзя, представил, точно сквозь деревянную стену увидел, как несчастная жертва стонет и плачет под могучим победителем. И решил, что в этот раз не даст повода насмехаться и тем более не даст кого-то мучить. Стефард поставил огромную чашу с вином на пол, рядом со стеной, и преодолевая ненависть и чувство раздавленности, толкнулся плечом в дверь. Она оказалась запертой изнутри, и Эфинарт, увлечённый жаждой похоти, вряд ли услышал удар.

   — Эфинарт, отопри немедленно! — закричал Стефард и забарабанил кулаками в дверь так, что чаша на полу чуть не подпрыгивала. Стоны и рычание на миг стихли.

   — Ждать! — рявкнул Эфинарт изнутри.

   — Немедленно открывай! — ещё громче выкрикнул Стефард. — Не мучь её!

   На этот приказ Эфинарт не обратил никакого внимания — он почти всегда был занят только собой. Он продолжал предаваться своим любимым утехам под удары Стефардовых кулаков по двери, а медведица кричала и стонала ещё громче. Ещё немного — и из каюты раздался долгий и прерывистый рык довольного Эфинарта, достигшего вершины своего удовольствия. Рык сменился частым дыханием. Когда Стефард снова велел Эфинарту открыть дверь, раздались тяжёлые шаги по скрипящему полу. Послышался резкий стук отодвигаемой щеколды, и створка резко распахнулась. Стефард отступил на шаг назад, увидев представшего на пороге полностью обнажённого и тяжело дышащего Эфинарта. В нос Стефарду ударила мерзкая смесь тяжёлых и неприятных запахов медвежьего семени, разгорячённого лохматого тела и выпитого вина, которым разило из пасти Эфинарта. Его собственным семенем было перемазано толстое брюхо, на мохнатых бёдрах также блестели густые потёки. Не стесняясь своей наготы и многочисленных следов собственной похоти, Эфинарт выжидающе уставился на пришедшего.

   — Я ждал ещё вина, где оно, мордастый? — рыкнул Эфинарт. — И почему так долго?

   Стефард, стиснув зубы, указал копытом на стоящую возле двери чашу. В такт качке вино болталось в ней, доставая до краёв.

   — Так подай! — упёр толстые лапы в бока медведь и шагнул к Стефарду. — Где покорность слуги? Ну!

   Стараясь не вдыхать противный запах семени и пота, Стефард нагнулся за чашей. Не успел он выпрямиться, как Эфинарт выхватил чашу из его копыт и жадно приник к ней пастью. В десяток огромных глотков он опустошил её и слегка пошатнулся.

   — Э-аргх! — выдавил довольный, уже порядком захмелевший Эфинарт и от души отрыгнул, потом шваркнул пустую чашу под ноги Стефарду. — Подними и неси очередную чашу. Чистую и побольше, а потом жди! А я… — он обернулся на плачущую на кровати медведицу и плотоядно оскалился. — А я здесь ещё буду наслаждаться. Такое приятное и здоровое тело, такое горячее изнутри и влажное!..

   — Умоляю, не надо!.. — выдавила мучимая.

   Сполна услышать от Эфинарта впечатления от похотливого действия Стефард не смог. Он утратил контроль над собой, дальнейшее запомнил так, как будто наблюдал со стороны. Повинуясь неведомому наитию, Стефард поднял чашу. Он не сводил с Эфинарта взгляда с разгорающейся ненавистью, пока тот, слегка пошатываясь, приближался к сжавшейся в большой комок медведице.

   — Всего одна чаша вина — а я успел соскучиться по твоему пушистому телу! — пробасил Эфинарт. — Ну, это ничего, мой маленький мохнатик! Я много могу и пить, и…

   — Я сказал тебе — не мучь её! Иначе ты умрёшь! — глухо прорычал Стефард. Пока медведь — неминуемая угроза очередного больного унижения — приближался к несчастной узнице, бегемот успел войти следом в каюту, сорвать с себя плащ и замахнуться чашей.

   — Повтори! — прорычал Эфинарт, замерев на мгновение, а потом повернулся. В тот же миг Стефард с силой двинул чашей медведю в морду. Одна из ручек угодила в глаз.

   Эфинарт взвыл, схватился одной лапой за морду, а второй — по выработанным за годы сражений привычкам облапал бок в поисках меча. Но и это движение оказалось перекрыто мощным ударом — Стефард пнул медведя в промежность, где его мужское естество ещё не утратило твёрдости. После тяжкого удара Эфинарт с грязной руганью согнулся пополам. Медведица соскочила с кровати и забилась в угол, закрывшись сорванной с постели простынёй. Метнувшись на Эфинарта, Стефард сбил его с ног, и два огромных тела ударились о пол. Чаша покатилась по доскам, стены содрогнулись от громкого падения двух мощных зверей. Не давая Эфинарту опомниться, Стефард сжал копытами его морду и несколько раз с силой ударил затылком о деревянный пол. Медведь вскинул лапы, намереваясь вцепиться в морду Стефарда длинными невтяжными когтями. Но не дотянулся — они лишь скользнули по плечу юноши, оставив в плоти несколько рваных борозд. Это было совсем немногое, что Эфинарт успел сделать.

   В лапах молодого бегемота появилась невероятная сила, неизвестно, откуда она взялась. Был ли это либо крик измученной души, эхо пережитых за эти дни испытаний и унижений или просто нравственная боль — Стефард не осознавал. Он отчётливо понимал, что перед ним люто ненавидимый им враг, и продолжал бить затылком о дощатый пол. После трёх ударов юноша вскрикнул — длинные медвежьи когти всё-таки полоснули его по шее. Рыкнув от боли, Стефард надавил на шею врага, потом нащупал недалеко откатившуюся чашу из-под вина, начал яростно молотить ею по морде Эфинарта, разбивая её с каждым ударом всё больше. Красивая золотая чаша покрывалась пятнами крови. Рёв медведя переходил в вой, он отчаянно махал лапами, когти его царапали толстую шкуру бегемота, но не оставляли глубоких ран. Вдруг мощный толчок в пах отбросил Стефарда назад — Эфинарт, изловчившись, лягнул бегемота ногами. Он не собирался сдаваться, хотел биться хитростью или с жестокостью. Стефард ударился затылком о стену, перед глазами на пару мгновений оказался потолок. Тряхнув головой, Стефард бросил мимолётный взгляд на Эфинарта и быстро отполз от кровати — Эфинарт за это время протёр глаза от попавшей в них крови и схватил прислонённое к стене короткое, не больше его роста, копьё. Он был вооружён, а Стефард нет. Но сдаваться юноша не собирался.

   — Зря ты это затеял! — прорычал Эфинарт и сплюнул кровь на пол. — Так что это ты умрёшь!

   Он вновь протёр морду и направился с занесённым копьём прямо на Стефарда, когда за спиной того что-то со стуком упало. Глаза Эфинарта блеснули, протёртые от крови, и он взмахнул копьём. Стефард еле увернулся от двух ударов, но оказался зажат в угол между стеной и кроватью. И внезапно осознал ещё одно. Вещь была намеренно брошена, а не свалилась откуда-либо. Брошена ему. Стефард нащупал её наугад и сразу понял, что это. И вскочил. На ногах одновременно оказался ещё один участник событий. Медведица успела выбраться из-за угла и, обогнув на четвереньках кровать, броситься на своего мучителя. Эфинарт этого не ожидал, но собрался и удержал чуть не выпавшее из мохнатых лап копьё. Он с силой оттолкнул медведицу к широкой кровати, и она ударилась головой о её высокий столбик. Эфинарт резко развернул копьё и ударил медведицу древком по уху, она с криком схватилась за голову. Быстро, словно молния, блеснуло копьё — на медведицу нацелилось уже остриё. Но отвлечение Эфинарта на свою жертву стало его роковой ошибкой.

   Стефард схватил кинжал Эфинарта, которым тот убил рыбака, и без колебаний вонзил ему в бок под рёбра. Мощный и долгий рёв боли и ярости буквально сотряс стены каюты, и Эфинарт на этот раз выронил копьё, неловко изогнувшись от горячей и острой боли. Стефард мгновенно вырвал кинжал из-под рёбер Эфинарта, и шерстистый бок того окрасила кровь. Но тот не собирался быстро сдаваться, он пытался дотянуться до Стефарда, скособочившись и размахивая кулаками. Стефард, превосходивший медведя по мощи и размерам, несмотря на возраст, схватил его за горло и прижал к стене. Согретая алой кровью сталь ещё несколько раз погрузилась в толстый живот противника. С каждым ударом Стефард бил всё сильнее. На пол лилась в большом количестве кровь, но за шумом схватки Стефард не слышал её плеска. После пяти или шести ударов в живот Эфинарт существенно ослабел, но продолжал сопротивляться из последних сил, несмотря на тяжкие и глубокие раны. Под булькающий хрип Эфинарта Стефард, разъярённый по-настоящему, собрал всю силу и воткнул кинжал врагу в самое сердце. Изливая из зияющих больших ран ручьи крови, Эфинарт бессильно уронил смертоносные лапы, с глухим хрипом сполз по стене и свалился мешком на пол. Кинжал так и остался в его груди, мех на его мощном туловище блестел от обильно залившей его крови. Медведь слабо трепыхался в кратковременной агонии и даже пытался поднять голову, ещё немного шевелились его лапы и медленно ворочались тёмные глаза, прежде чем закатиться. Ещё несколько скорых ударов сердца — и жизнь мерзавца оборвалась окончательно.

   Стефард, казалось, целую вечность стоял рядом с трупом и невидяще смотрел на выливающуюся из пронзённого брюха смесь крови и болтавшегося внутри вина. Он чувствовал багровые капли на своей морде, на своих плечах и тёплые липкие пятна на копытах. Плечо и шею, где прошлись когти Эфинарта, жгло. Судорожно всхлипывающая медведица поднялась, прикрываясь лапами и трясясь всем телом. Это она бросила кинжал под ноги Стефарду. Спасла его, как и он её.

   В голове стоял тяжкий шум, на некоторое время после жестокого убийства Стефард словно выпал из жизни. Так же себя он чувствовал при убийстве семьи старого Алкмеона Медведковски. Но это продолжалось недолго — в этот раз Стефард совершил то, чего не мог стыдиться. Призвав все силы своего тела, он заставил себя опомниться и двинуться к медведице, оставив позади окровавленный труп врага. Находиться внутри стало ещё противнее — к запахам семени Эфинарта и похоти примешался тошнотворный винно-кровяной смрад. Медведица, пронзённая потрясением, тяжело осела на пол и зашлась в рыданиях. Стефард подобрал лежавший в углу плащ и укутал им молодую жертву Эфинарта. Заливающаяся слезами медведица обхватила мощные плечи молодого бегемота и уткнулась ему в грудь, рыдая ещё громче.

   — С-спасибо!.. — лихорадочно всхлипывала бедняжка. — Спасибо… т-тебе, спасибо!

   — Не бойся, — прошептал бегемот, утешающе поглаживая медведицу по спине и забыв, что пачкает её кровью Эфинарта. — Он больше тебя не тронет.

   — Он… он… — попыталась что-то сказать медведица, но не смогла и вновь затряслась в отчаянном плаче.

   — Ну, тише, тише, — ласково шептал Стефард. — Успокойся, всё хорошо. Посмотри на меня.

   Медведица подняла мокрую от слёз морду и посмотрела на своего спасителя. В свете дня блестели её красивые глаза, полные слёз, мех её на щеках слабо серебрился прозрачными влажными дорожками. Сердце Стефарда как будто перевернулось — она же ещё совсем молодая, едва ли старше его самого… Только Эфинарт способен был на такую жестокость, чтобы подвергнуть столь унизительному истязанию. А в последний миг хотел пронзить копьём её… Видимо, с тем же удовольствием, с каким вжимал её в кровать и насиловал. От этой мысли внутри Стефарда вспыхнуло кратковременное, но яростное желание вогнать в уже мёртвого медведя копьё.

   — Я хочу уйти отсюда!.. — простонала медведица, дрожа всем телом.

   — Пойдём-пойдём, — кивнул Стефард, подавив кровавый порыв. — Давай, вставай.

   Он не успел спросить имени медведицы, он едва поднял её на ноги, как раздался топот. Судя по его гулу, к месту кошмарных событий бежала чуть ли не половина тех, кто плыл на корабле. Они были всё ближе и ближе. Стефард мигом бросился к телу Эфинарта и выхватил из его бездыханной груди кинжал. После вынужденного убийства врага бегемот чувствовал, что в нём рухнула какая-то преграда, что при встрече с очередным врагом он готов был драться насмерть и вновь победить. Стефард кинул взгляд на дверь, к которой мчались со всех ног обитатели корабля. Через несколько мгновений внутрь ворвались пять или шесть зверей, включая Райнальда и Карлунда. Стефард мигом выставил перед собой крепко сжатый кинжал, щедро покрытый кровью Эфинарта. Райнальд как вкопанный замер на пороге, взгляд его широко распахнутых глаз метнулся с медведицы на Стефарда, а потом — на убитого Эфинарта. Лев тяжело дышал, до тех пор, пока не увидел труп друга, полотняная рубаха так и ходила на нём ходуном, растягиваемая плотным туловищем. Стефард ещё крепче вцепился в рукоять кинжала, когда Райнальд с криком бросился к поверженному Эфинарту. По шагам позади Стефард понял, что медведица спряталась за его спину.

   — Ах ты мразь! — взревел во всю глотку Райнальд, резко вскочив. Массивный живот подпрыгнул под сероватой тканью. Лев с оскалённой пастью двинулся прямиком на Стефарда. Карлунд растолкал всех зверей, оказавшись перед сыном и отпихнув в сторону разъярённого Райнальда. Стефард рявкнул:

   — Не подходить!

   — Ты осознаёшь, что натворил?! — проорал Карлунд.

   — Спас её от вашего безумства! — ничуть не тише прокричал Стефард. — Этот ублюдок насиловал её!

   Бегемот ткнул копытом в окровавленный труп Эфинарта. Карлунд шагнул к сыну, пока Райнальд, отвернувшись, хватал себя за гриву. Стефард переводил поднятый кинжал с отца на Райнальда, готовясь в любой момент к нападению.

   — Я сказал — не подходить! — Голос, вырывавшийся из массивной пасти Стефарда, казался более взрослым и звучным, чем обычно.

   — Он убил ланкардийца! — подал кто-то сзади голос. На эти слова Карлунд не отреагировал, зато свою реакцию показал Райнальд. Круто повернувшись на голос, он рявкнул:

   — Друга! Моего друга он убил! — И — к Стефарду: — Я тебя самого…

   — Попробуй! — взвился Стефард. Острый конец кинжала смотрел в горло Райнальда. — Давай! Я и тебя убью, если тронешь меня или её!

   Двое ланкардийцев — мощный зубр и бизон Альрек, тот самый, что угрожал убить маленькую сестру Акарнана, — моментально выскочили вперёд. Кто с мечом, кто с загналом. Райнальд, весь трясущийся от гнева и едва сдерживаемого желания накинуться на Стефарда, басовито прорычал:

   — Взять её!

   — А ну хватит! — топнул Карлунд. Доска под его ударом чуть не треснула. — Назад! Все назад, сказал!

   Все замерли. Стефард не опускал кинжала, по-прежнему готовый к новому сражению. Казалось, ещё одно движение с чьей-то стороны — и вновь кровь зальёт широкие доски. Но тут Карлунд глубоко вздохнул, и Стефард с изумлением увидел, как отец через несколько ударов сердца захохотал. Медведица же за его спиной вновь тихо плакала от ужаса.

   — Чего хохочешь? — проревел Райнальд.

   — Кажется, мальчик вырос! — обронил Карлунд. Его огромное тело сотрясалось от хохота. — Он всё-таки убил врага!

   — Врага? — изумился Райнальд и, оскалившись, вновь злобно завопил: — Кому из нас Эфинарт был врагом? Он был одним из лучших моих бойцов!

   — Ланкардийцем! — кивнул Альрек. — За убийство ланкардийца любой должен заплатить, если ты помнишь, Карлунд!

   — Я знаю ваши обычаи! — отрезал Карлунд. — Но мой сын — моё дело.

   — А Эфинарт — моё дело, туша! — перебил бегемота Райнальд. — Я возглавляю моих ланкардийцев! Всех до единого.

   — А я тебе заплатил. Тебе и всем твоим ланкардийцам! — гневно возразил Карлунд. — Так что я всех вас возглавляю — всех до единого. Я вас купил!

   — Послушай-ка меня, — с потаённой угрозой молвил Райнальд, приблизившись к Карлунду. Толстый лев был существенно ниже огромного бегемота, но это ему не мешало, как думал Стефард, чувствовать себя главным, когда речь заходила о его ланкардийцах. — Ты нас купил, да. Но мои бойцы проливали кровь ради твоей мести, они гибли ради твоей мести! Среди них было много отважных и верных. А твоя месть явно не знала пределов, когда ты приказал моему воину убить маленькую девочку! Так что заткни свою смердящую элем пасть и слушай меня. Я согласился плыть с тобой, но на моих условиях. Ты на моей дреке, а не своём пиратском судёнышке, и я наваливал кучи дерьма на твои слова! Я могу потребовать ещё большую плату, учти!

   — А я могу… — начал Карлунд, но Райнальд тут же осадил его:

   — Знаю, ты говорил. И что ты слышал в ответ? Помнишь? — И прищурился. — Ты не такая большая и важная жопа, чтобы срать на моих кораблях!

   При словах о маленькой сестре Акарнана Стефард, который так и не знал её имени, удивился настолько, что чуть не опустил кинжал. Обстановка рядом с остывающим трупом Эфинарта явно перестала накаляться, но юноша пока держал острую сталь наготове, пусть и поразился неожиданным словам Райнальда. Жестокий, златолюбивый и могучий воин, убивший за свои годы множество как врагов, так и невинных зверей, получивший немало золота при многочисленных наймах, оказался сострадательным к детям… или, может быть, Стефарду так только казалось?

   Карлунд с выражением крайнего неистовства взирал на Райнальда, а Райнальд смотрел на него твёрдо и уверенно. Стефарду показалось, что они сами сейчас вцепятся друг другу в глотки. Но этого не произошло. Стефард решился, наконец, опустить оружие. Он отступил назад, к кровати, держась поближе к медведице. Он невзначай взял её за лапу и почувствовал, как она дрожит.

   — Знай, на чьей стороне сила на моём корабле, — подвёл итог Райнальд и приказал своим ланкардийцам, указав на Стефарда и медведицу: — Оставьте их здесь и заприте до вечера. Возьмите Эфинарта. А ты, — лев ткнул когтем в необъятное брюхо Карлунда, — пойдёшь со мной. Поговорим.

   Взбешённый Карлунд, растолкав ланкардийцев, вышел из каюты. Он не обратил внимания ни на сына, ни на молодую медведицу. Альрек и зубр осторожно подняли тяжёлое тело Эфинарта за лапы и, сгибаясь под его тяжестью, вынесли из комнаты. Двери закрылись, и Стефард с медведицей оказались запертыми в душной и маленькой каюте, где оставался висеть тягостный запах семени и крови. Медведица встала с кровати, подняла свою длинную рубаху, очевидно, грубо сорванную Эфинартом, и поспешно надела. Простыню, ещё хранившую следы и отвратительный запах медвежьей похоти, она выбросила в угол каюты, затем открыла узкое окно. В каюту ворвался свежий воздух океана.

   — Как ты? — тихо и участливо спросил Стефард.

   — Я боюсь, что они причинят тебе вред, — прошептала медведица.

   Стефард внимательно посмотрел на неё. Похоже, она понемногу приходила в себя от пережитого, она перестала крупно колотиться в дрожи, но её лапы ещё слегка тряслись. Обретал твёрдость и её голос.

   — Как твоё имя? — спросил Стефард.

   — Энейрин, — тихо ответила спасённая.

   — Посмотри на меня, Энейрин, — проникновенно произнёс Стефард.

   Энейрин покорно взглянула в глаза Стефарду. Когда отошло напряжение и потрясение, когда отступила опасность, медведица показалась ему ещё моложе.

   — Я — Стефард. Не бойся меня, — с добротой промолвил Стефард и положил копыто на плечо Энейрин. — Я не причиню тебе вреда.

   — Я знаю, Стефард, — слабо кивнула Энейрин. — Ты хороший, я поняла. Спасибо тебе…

   Прозрачная слеза упала на пол.

   — Ты же совсем юная, — с грустью и жалостью произнёс Стефард.

   — Мне совсем недавно исполнилось семнадцать, — сказала Энейрин.

   — А мне — шестнадцать, — вздохнул Стефард. — В таком возрасте на тебя свалился этот ужас…

   — Давай больше не будем говорить об этом, — попросила Энейрин.

   — Конечно, не будем. Прости… — пробормотал Стефард и с лаской и теплом обнял медведицу.

   Она ответила тем же — её крупные и тёплые лапы доверчиво легли на мощную спину бегемота. Сквозь её тёплый мех он ощущал быстрое биение её сердца. Он слышал её судорожные вздохи, её тело, большое и сильное, до сих пор тряслось. Но уже меньше — Энейрин сразу доверилась ему. Незнакомцу из дальних земель, юноше, сыну жестокого убийцы… и доброму бегемоту.

   — Ох… — тихо выдохнула Энейрин и поморщилась. Стефард отпустил её, и она осторожно прислонила лапу к уху, куда пришёлся удар массивным древком копья.

   — Дай посмотрю, — сказал Стефард и, действуя как можно осторожнее, осмотрел и перебрал участок меха на голове Энейрин и её пушистое ухо. Крови он не увидел, но даже небольшое прикосновение заставляло Энейрин тихо шипеть от боли.

   — Ничего страшного, пройдёт, — слабо улыбнулась она, потом указала на раны от когтей Эфинарта. — Надо промыть твои царапины.

   — И это тоже пройдёт, — такой же улыбкой ответил Стефард и погладил Энейрин по плечу.

***

   Их снова заперли. Но на этот раз в тесном тёмном сыром трюме, где жались друг к другу в ожидании неизвестного пленники. Дрека весь день покачивалась на океанских волнах, слышно было, как по полу перетекает грязная вода. Райнальд сказал своё слово — Стефарда вместе с Энейрин бросили к захваченным, но после того, как заставили отмыть каюту Эфинарта от его крови. Тогда же благодарная медведица осторожно промыла раны Стефарда, и теперь он чувствовал к ней ещё большее расположение. Когда за ними закрылся деревянный люк, обоих окружила тьма вместе с пленниками. В трюме было тяжко дышать — похоже, никакого отверстия для притока свежего воздуха в стенах не было, ведь трюм был предназначен для перевозки грузов. Под ногами плескалась холодная морская вода, смешанная с грязью и чем-то противно пахнущим, а сам трюм насквозь пропах сыростью и солью. Большая часть узников обступила Энейрин, кто-то обнимал её, кто-то спрашивал, в порядке ли она. Стефард мало что видел в темноте, но шкурой ощущал направленные на него недоверчивые и даже враждебные взгляды. Когда Энейрин что-то тихо говорила, Стефард вдруг ощутил сильный толчок в живот и чуть не упал.

   — Что он здесь делает? Зачем врага к нам бросили?

   Стефард ощутил на себе жаркое дыхание разгневанного зверя. Голос его был смутно знакомым, но кому он принадлежал, Стефард пока не понял.

   — Мой принц, он меня спас, — заявила Энейрин.

   Принц… Стефард понял, что был кто-то из сыновей несчастного Алкмеона Медведковски. Медведь горько вздохнул и обронил:

   — Здесь уже не нужны титулы, Энейрин. Но ему, — вновь толчок в живот, — здесь нельзя находиться! Он был с врагами, убившими нашу семью! Вдруг его отправили прирезать нас, ты не подумала об этом?

   — Нас всех хватит, чтобы его самого отправить в преисподнюю! — крикнул кто-то издали.

   — У меня нет оружия! — возразил раздражённый Стефард. — А Энейрин правду говорит — я спас её от того, кто насиловал её. Этот Эфинарт хотел её убить.

   — Он сам убил его, — продолжала защищать Энейрин своего спасителя. Стефард хотел было тактично напомнить, что кинжал, поразивший потом Эфинарта, бросила ему она сама. Но промолчал, как будто решалась его судьба.

   Все после слов Энейрин замолчали. Стефард тяжело вздохнул, готовый к угрозам, побоям, оскорблениям — к чему угодно.

   — Да, — громче сказала Энейрин. — Вы меня знаете, Акарнан, я не стала бы вам лгать! И вас там не было, вы не ощущали той боли, что перенесла я! И Стефарда не остановила наша разница в видах!

   — Его отец — сумасшедший убийца! — отчеканил Акарнан.

   — Я хочу домой! — послышался из кучки пленников детский плач. Акарнан отошёл от Стефарда, и его голос из грубого и жёсткого мгновенно превратился в ласковый говор.

   — Мы обязательно вернёмся, сестрёнка. Не плачь, я с тобой. И Эвмен с тобой, мы тебя не оставим.

   — Брат, Энейрин права, — грустно произнёс ещё один голос. — Ты сам видел, кто сотворил этот ужас с родителями и сёстрами. Карлунд заставлял Стефарда, а он нашёл в себе силы дать ему отпор! Я уверен, он добрый юноша.

   — Эвмен, а я сейчас не могу быть ни в чём уверенным! — рыкнул Акарнан. — Каждый на этом корабле нам враг!

   — Акарнан, успокойся, — по-прежнему безучастно вымолвил Эвмен. — Не только ты потерял семью. И я, и Мейрэт. Отец защищал нас как мог, за это и погиб. Мы живы благодаря ему. Наши с тобой жёны и дети тоже. Отец перед смертью спрятал их, мы их найдём, когда вернёмся.

   — Может, мы… — рявкнул было Акарнан, но вовремя сумел сдержать себя. И продолжил глухим, но яростным шёпотом: — Может, мы больше никогда их не увидим! Куда мы плывём, никто не знает! Нельзя сидеть здесь, сложа лапы.

   — И что ты предлагаешь, Акарнан? — спросил Стефард. — Мы на корабле посреди океана. Попытаемся вырваться — нас тут же перебьют, а кораблей с этими головорезами больше десятка!

   — Так, ты вообще молчи! — огрызнулся Акарнан. — Тебя здесь никто не будет ни спрашивать, ни слушать.

   — Если вы видите во мне врага, так и скажите! — не выдержал Стефард. — Может, я хочу помочь вам!

   Сбоку от Стефарда раздался плеск воды — кто-то подошёл к нему. Бегемот ощутил прикосновение тёплой лапы.

   — Я верю Стефарду, — тихо, но весомо сказала Энейрин. — Он был там наверху и видел, какой ужас со мной творили… И предотвратил его! 

   После слов в трюме воцарилась тишина. За это время Стефард чувствовал, как внутри Акарнана и ещё некоторых собратьев по несчастью, невидимых в темноте, зреют резкие слова и недоверие. Но тишина длилась недолго. Словно оглушительный удар молота по наковальне, раздался стук резко откинутого люка, и все вздрогнули. Стефард увидел в просвете плотную фигуру Райнальда. Его морду искажала злоба, он скалился, смотря на Стефарда. Сердце юноши упало — он сразу осознал, что не слышал шагов наверху. Значит, Райнальд сидел около люка и всё слышал.

   — Альрек, Ренгель, приведите сюда всех! — крикнул он наверх.

   Стефарда, Энейрин, Акарнана, Эвмена и Мейрэт вскоре вывели на палубу. Стефард заморгал от яркого света, бившего в глаза и резавшего их, словно закалённая сталь меча. Энейрин, глядя на врагов, убивших её господ, вновь зашлась в приступе дрожи и страха, Акарнан со злобно сощуренными глазами вытирал кровь с пасти. Стефард видел, поднимаясь на палубу, как Акарнан с рёвом: «Ты убил моих братьев!» — налетел на Райнальда и несколько раз ударил по голове. Но его с лёгкостью одолели Альрек и ещё два носорога-ланкардийца. Эвмен был таким же безучастным, как и во время пути на корабли, а Мейрэт отчаянно плакала и молила врагов не бить любимых братьев. Стефард несколько раз видел Эвмена за этот кошмарный день и отчаянно его жалел — молодой медведь долго не мог оправиться после кровавого буйства. Гибель стольких родных за такое малое время… Похоже, у него, несмотря на внешнюю мощь, не было никаких сил.

   — Они убьют нас… — прошептал Эвмен под плач сестры, чуть повернув голову к Стефарду.

   Как бы ни пытался Стефард поддержать братьев и девочку, пусть даже и ценой ударов и крови, он с тяжким сердцем чувствовал, что приближается очередная беда. А когда он, оказавшись на палубе, увидел ещё более сурового, чем обычно, отца, почувствовал, как сердце словно рушится вниз. За этот день Стефард твёрдо убедился — где его отец, там жди крови, она неминуемо прольётся.

   — На колени! — приказал Карлунд. И ткнул копытом в сына. — Ты тоже!

   Райнальд пнул Стефарда под колени, и тот тут же грузно опустился на деревянный настил. Энейрин крепко сжала локоть друга, но тут же была оттащена в сторону Альреком. Стефард взглянул направо и увидел, как Эвмен и Акарнан отказались подчиниться и с яростью продолжали смотреть на убийцу отца.

   — Медведковски не встают на колени! — прорычал старший сын Алкмеона.

   — Если не встанешь на колени — ляжешь на спину и никогда не поднимешься! — рявкнул Карлунд. — Вас только двое. Девчонку я не считаю за представительницу вашего поганого рода! Где я сейчас и где вы — кого мне бояться?

   — Я доберусь до тебя! — взвился под парусом рёв Акарнана. — Убийца, ты заплатишь мне!

   Карлунд, выхватив меч, пошёл на Акарнана, но дорогу ему преградил Райнальд. Выпятив вперёд мощное брюхо, он заявил:

   — Мы договорились, разве нет?

   — Эти трое — мои пленники! — пророкотал Карлунд и ударил себя копытом по обширной груди. — Мои! Я пошёл на уступки, отдав тебе всю прислугу Алкмеона! Но Акарнан с братом и сестрой — мои, и я буду делать с ними то, что решил.

   — Я слышал, что они хотели затеять бунт и напасть, — заявил Райнальд и упёр лапы в бока. — Этот, — он ткнул когтем в Акарнана, — так и сказал — сидеть сложа лапы нельзя. Понятно, что он спланировал. Уверен, что брат с ним. И твой сынок, убийца Эфинарта, он предлагал им помощь!

   Стефард неотрывно смотрел на Райнальда, чувствуя до сих пор на своём локте дрожащую лапу напуганной Энейрин. Лев, вальяжно ходя из стороны в сторону поперёк палубы, продолжал вещать:

   — У нас, ланкардийцев, свой обычай — жизнь за жизнь. И убийство Эфинарта будет иметь вполне предсказуемые события! Твой сын убил моего друга и бойца, так что, Карлунд…

   Удар ногой по доскам прервал Райнальда на полуслове. Карлунд приблизился к Райнальду вплотную. Стефард на расстоянии ощущал исходящую от отца пламенную злобу.

   — Даже не думай! — прорычал он. Копыта бегемота подрагивали — Стефарду казалось, что отец едва сдерживает себя от желания схватить льва за горло. — Пусть Стефард неправильный, изнеженный и слабый, но он — мой сын! Его ты не тронешь.

   — Хорошо, — скривил морду Райнальд и обернулся к Стефарду и Энейрин. Мохнатая мускулистая лапа указала на медведицу, и та вздрогнула. — Тогда я мог бы убить её!

   — Только посмей! — вскочил Стефард и сжал кулаки.

   Все трое гневно взирали друг на друга. Стефард пылающим ненавистью взором смотрел на Райнальда, тот смотрел на него с издёвкой. Карлунд вновь рассвирепел.

   — Ты окончательно на сторону пленных переметнулся? — проревел он, брызжа слюной. — Сдружился с ними и хищниками!

   — А если и так? — выкрикнул Стефард в морду отцу. — То что ты сделаешь, отец? За борт выкинешь или убьёшь здесь?

   — Я окончательно убедился, что ты — никчёмный мальчишка! — буркнул Карлунд, пока Райнальд, глядя на ссорящихся бегемотов, беззвучно хохотал, сверкая клыками.

   — А ты — бездушный камень! — ещё громче рявкнул Стефард. Морда отца вытянулась.

   — Да, и я не отказываюсь от своих слов! — злопыхал юноша. — Я тебя помнил маленьким, ты тогда был добрым и любящим, любил нас с мамой, а когда её не стало, что с тобой случилось, отец? За все годы изгнания ты не сказал мне ни одного доброго слова, я знал от тебя только пренебрежение и невнимание. Я не говорю уже о побоях, которые стал сносить от тебя, говоря тебе в глаза правду. Настоящую правду! Сколько ударов нужно нанести бойцу, чтобы победить противника? А сколько надо взмахов вёслами, чтобы добраться до берегов Анималии? На всё уходит своё время, а тебе хватило тогда двадцати ударов сердца, чтобы окончательно уничтожить душу в себе!

   С каждым словом Стефарду становилось всё больнее выкрикивать эти слова, пусть они и были истиной. Сейчас он выплёскивал из себя в глаза отцу всё, что накопилось за годы его совершенно не отцовского отношения. Стефард замолчал, тяжело дыша, чувствуя, как из глаз текут слёзы, вызванные воспоминаниями о давних обидах и о недавнем кошмаре на Дроффаре. Но замолчал ненадолго.

   — Мне уже всё равно, веришь ты или нет, но я любил тебя, отец. И не хотел, чтобы ты свергал себя в пучину безумия. Но теперь всё это напрасно. Ты убил хорошего отца и главу большого семейства, а в себе отца ты задушил навсегда, — горько закончил юноша.

   Карлунд смотрел на сына и словно забыл дышать. Райнальд стёр со своей морды улыбку и смотрел то на юношу, то на его отца. И на какой-то миг Стефарду показалось, что он смог достучаться до отца.

   — Значит… — глухо и с трудом выдавил из себя Карлунд. — Значит, ты теперь выбрал сторону проигравших, а не победителя.

   — Потому что они ни в чём не повинны. Как и я — я убил врага, чтобы спасти совсем молодую медведицу! Она почти одного возраста со мной!

   Карлунд закрыл глаза и сложил на груди массивные лапы. Губы его шевелились, как будто он что-то беззвучно шептал. Через два десятка ударов сердца Стефарда Карлунд открыл глаза и рыкнул:

   — Раз ты сказал, что у меня нет души, тогда смотри, как твои любимые проигравшие умирают! Райнальд, так и быть, действуй!

   Вновь поднялась суматоха на палубе. Стефард запомнил, как Акарнан попытался броситься на державших его пиратов и ланкардийцев. Он успел ударить по морде одного из носорогов и выбить клык медведю, прежде чем был скручен и поставлен на колени. Маленькая Мейрэт так и не могла вырваться из лап держащего её пирата. Она вновь громко и отчаянно плакала, моля отпустить любимых братьев и её саму. По светлой мордочке стекали и капали на палубу слёзы. Энейрин тоже попала в чей-то могучий захват. Всё это Стефард успел увидеть, прежде чем по приказу отца был, как и Акарнан, привязан к мачте. Эвмена же, тоже связанного, подтолкнули к Райнальду и Карлунду. На мордах ланкардийцев и пиратов застыли выражения алчного предвкушения.

   — Карлунд, ты, поганая сволочь! Не трогай его! — ревел во всю глотку Акарнан.

   — Отец, хватит, умоляю тебя! — надсаживал горло и Стефард. — Ты себя совсем раздавишь злобой!

   За своим криком и воплем Акарнана юноша не слышал слов отца. Только видел, как Карлунд что-то сказал Райнальду, а тот резко возразил. И следом в лапе льва оказался короткий меч.

   — Не-е-е-т, не-е-е-т! — Казалось, что уши Стефарда разорвутся от оглушительного рёва Акарнана. — Не трогай его! Убей лучше меня, если хочешь нашей крови!

   — Эвмен! Не надо, пощадите его! Не убивайте! — тоненьким голоском кричала маленькая Мейрэт.

   — Остановитесь, безумцы! — отчаянно вопил Стефард вместе с Энейрин.

   Голоса всех пленников звучали одновременно, но крики не доходили до сердец победителей. Райнальд сжал шею медведя левой лапой, а правую положил на черен меча. В лучах вечернего солнца блеснула острая сталь, и меч глубоко вошёл Эвмену в живот. Хриплый крик, вырвавшийся из пасти несчастного медведя, был заглушён перешедшей на визг Мейрэт и неописуемо громким рёвом обезумевшего от горя Акарнаном. Медведь, сыпля страшные ругательства, отчаянно пытался разорвать толстые верёвки когтями. Он рвался так, что мачта тряслась. Райнальд трижды пронзил плотное тело молодого медведя прежде, чем тот, тяжело хрипя, упал на палубу, заливая её кровью. Он ещё был жив, когда Альрек и зубр по имени Ренгель подхватили окровавленное тело и равнодушно выбросили за борт. Громкий плеск упавшего в воду большого тела поставил точку в жизни молодого Эвмена.

   Вдруг давление верёвок ослабло — это Акарнану удалось разорвать их когтями. Он остервенело начал срывать с себя путы. Настолько яростно, что Стефард, не удержавшись на ногах, упал. Акарнан метнулся — с невероятной скоростью для его плотной фигуры — на Райнальда. Носорог-ланкардиец не дал добраться до собрата — принесённым веслом он ударил медведя по ногам, а когда тот упал, опустил массивную деревяшку ему на голову. Стефард уже бежал следом, но тоже был остановлен веслом и повалился рядом с лишившимся чувств Акарнаном. Бесчувственное тело медведя последовало за Эвменом за борт. Очередной тяжёлый всплеск, пара мгновений — и ещё один ужас навсегда запечатлелся в памяти Стефарда.

   — Не-е-е-т, Акарнан! — маленькая Мейрэт с отчаянным визгом бросилась к борту. Ренгель, не дожидаясь приказов, схватил девочку поперёк туловища и с лёгкостью потащил внутрь корабля. Всё это время она выкрикивала имена братьев, захлёбываясь полосующими сердце Стефарда рыданиями. Но они были слышны и после того, как Ренгель её уволок.

   Придавленный к палубе носорогом, Стефард видел, как Райнальд с мечом в лапе тяжело повернулся к Карлунду. На какой-то миг Стефарду показалось, что Райнальд накинется на отца, но он наклонился и медленно вытер окровавленный меч о полу тёмно-зелёного плаща Карлунда, а после произнёс:

   — Вот тебе ещё кровь, которой ты хотел!

   — Надеюсь, ты теперь доволен, да, отец? — хрипло прошептал Стефард. — Смотри на меня!

   Карлунд оттолкнул в сторону Райнальда и посмотрел на поваленного на палубу сына. После всех утренних убийств и потрясений юноша не думал, что его может ещё что-то поразить так глубоко. Но хладнокровное и оттого ещё более жестокое убийство братьев на глазах маленькой девочки — именно после этого Стефард окончательно осознал, что не сможет выносить рядом Карлунда. Глядя на него, на плащ с пятном крови Эвмена, Стефард впервые в жизни почувствовал к отцу жгучую ненависть.

   — Ты хотел, чтобы я стал воином, отец? — рычал Стефард, яростно пытаясь вырваться из-под огромного тела носорога.

   — Подними его, — приказал Райнальд носорогу.

   Оказавшись на ногах, Стефард медленно подошёл к отцу. Он хромал после того, как его ногу сильно зашибли веслом.

   — Ты хотел, чтобы я стал бойцом? — пытливо глядя Карлунда в глаза, тихо спросил Стефард. — Я им стал! Но не ты меня сделал воином — это последствия твоих безумных деяний! Эфинарт хотел убить не только меня, он собирался убить и Энейрин. Я не свою жизнь спасал, а жизнь юной медведицы, которая не старше меня. На себя мне было плевать больше, чем тебе — на меня. А что ты сделал на глазах у Мейрэт, которой на вид лет десять? Правильно, ты вырезал всю её семью, у неё больше никого не осталось! Последние члены её семьи теперь за бортом! Кем надо быть, чтобы так поступить с ребёнком? Как теперь жить бедной девочке, скажи!

   — Замолчи! — глухо, словно из-под земли, буркнул Карлунд.

   — Я бы на твоём месте, — повысил голос Стефард, — сделал только одно. Утопился или упал бы на меч! Чем я прогневил Небесного Стража, что он послал мне такого отца? Палача, а не отца!

   Эти слова уже не были попыткой остановить отца. Карлунд уже не раз поносил сына за эти годы, выдавая обидные слова за правду. Но у Стефарда уже была своя правда. Позади юноши тихо всхлипывала запуганная и помертвевшая от жестокости Энейрин, и он ощущал её немую поддержку. Она боялась, но Стефард — уже нет. Времени давления отца на него, особенно с убийством Эфинарта, пришёл конец.

   Карлунд немигающим взором вперился в сына. Стефард за этот день не раз видел в отцовских глазах желание и ударить вновь, и обидеть тяжёлым словом. Но теперь там пламенно горело ещё более ужасное желание. Плечи и грудь матёрого бегемота тяжело вздымались и опускались, его шумное сопение перемешивалось с плеском океанской воды, хлопаньем парусов на ветру и тихим плачем молодой медведицы позади Стефарда.

   — Ненавижу тебя! — с болью прошептал юноша, взирая сквозь слёзную муть на того, кого раньше любил.

   — Райнальд, — медленно произнёс Карлунд, которому удалось колоссальными усилиями овладеть собой, что с ним случалось редко.

   Лев повернулся к нему.

   — Убери этих двоих со своего корабля на другой, на пиратский! — полным презрения голосом процедил бегемот. — Чтобы духу их здесь не было до прибытия в Порт-Санбу!

   — Сначала пусть палубу отдраят, — сказал Райнальд, ткнув в залитый кровью молодого Эвмена настил.

***

   Почти три месяца ланкардийские дреки и пиратские суда плыли, неторопливо рассекая распростёршийся от севера на юг гигантский океан. Корабли держали курс на запад, их путь лежал на берега Анималийской Империи. При Стефарде Карлунд обронил, куда он и Райнальд сейчас плывут, но с какой целью — юноша не спросил. И не собирался. Все душевные и родственные связи, вся любовь сына к отцу, страх за него были утрачены навсегда, давняя забытость теплоты взаимоотношений больше не жгла сердце Стефарда печалью. Каждый раз, когда невольно вспоминал об отце, молодой бегемот сжимал мощные кулаки и тряс головой. В первые дни он не находил покоя и чувствовал себя разбитым — вновь его тревожила морская болезнь, а ночами он не высыпался. Каждую ночь ему снились убитые без вины Эвмен и остальные братья Акарнана, их сёстры и родители…

   — Не вини себя, дитя, — печально вздыхал Алкмеон, глядя на Стефарда помутневшими серыми глазами. — Ты молодец, что не поддался тирану, гордись этим!

   — Я не могу, — устало шептал Стефард. Ему больно было смотреть в глаза убитым. — Посмотрите, что он сделал с вами! Я тщетно пытался остановить его!

   — Главное, что ты пытался, — ласково произнесла старая Семела, жена Алкмеона. — Бросить даже одно слово правды в глаза безумцу — уже есть награда для души и почва для смелости.

   — Ты — смелый и добрый юноша, Стефард, — твёрдо сказал Алкмеон. — Энейрин, несчастная девочка, жива благодаря тебе.

   — Зачем ты просил убить меня? — спросил Стефард, переводя грустный взгляд с Алкмеона на его жену, потом на детей — и снова на Алкмеона.

   Старый медведь словно ожидал этого вопроса. Он медленно подошёл к Семеле и, с нежностью обняв её за шею, обречённо вымолвил:

   — С моей нежно любимой Семелой я прожил пятьдесят два года. За всё эти годы она не раз подарила мне себя, свою нежность, тепло и прекрасное многочисленное потомство. Прекрасных дочерей, за которых боролись все женихи Дроффара, и могучих сыновей, мечты для любых медведиц. Когда мне было особенно плохо, моя Семела всегда была рядом со мной. И однажды я её спросил — что будет, если я внезапно покину её?

   — Тогда я ответила — жизнь без тебя мне будет не нужна, — низким голосом, наполненным тихой грустью, ответила старая медведица.

   Алкмеон закрыл на несколько мгновений глаза, будто вспоминая их семейное прошлое и отдаваясь каждому его сладостному мигу, а Стефард почувствовал, как начало щипать в носу. Глядя на идиллическую картину огромной семьи, члены которой и после смерти не разлучались, юноша с сожалением вопрошал: «Почему у меня никогда не было такой любящей семьи? Ни братьев, ни сестёр, а маму я очень немного помню. Только сумасшедший убийца — вот вся моя семья!»

   — Судьба вмешалась в виде твоего отца и отняла мою добрую и светлую Семелу, — горько продолжил Алкмеон. — И не только её, но и…

   — Прошу, — взмолился Стефард, по щекам которого уже катились слёзы. — Не продолжайте, умоляю!..

   — Мне не нужна была жизнь без любимых, — очень тихо, словно листва прошелестела на ветру, докончил Алкмеон. — Даже те короткие мгновения жизни превратились в муку для меня. Я лишь молил тебя об избавлении, Стефард.

   — Я не был готов на такое… — выдавил юноша. — Простите меня, все вы…

   Стефард быстро вытер две мокрые дорожки с морды. Он видел, как стоявшие сбоку от отца Геромен, Никтим и Эвмен смотрели на его душевные муки. Смотрели на юношу без гнева или укора, а с жалостью и состраданием. Они понимали, как ему тяжело и больно вспоминать о каждом моменте кровавого действа.

   — Твоей вины в этом нет, Стефард, — проникновенно сказал Геромен — старший из сыновей, что были здесь.

   — Небесный Страж выбрал тебя для более важного, — промолвила старшая из сестёр, Алкмена.

   — Почему он тогда не пощадил вас? — хрипло проронил Стефард. Но на этот вопрос никто не знал ответа.

   — Просто живи с осознанием своей доброты, Стефард, — услышал бегемот голос второй дочери Алкмеона, Афины. — Ты многим сможешь помочь. И очень скоро, и в дальнейшем…

   Это был лишь один из снов, которые будоражили сознание Стефарда. Днями воспоминания о снах и кошмарах прошлого вгрызались в него и острыми когтями царапали сердце. Ночами Стефард, пусть и уставший от долгого плавания и бессонных ночей, пытался подолгу не смыкать глаз, чтобы не заснуть. Но напрасно. Измученное тело протестовало уже само собой, а сны и навязчивое постоянное присутствие их призраков сводили Стефарда с ума. Он стал очень дёрганым и беспокойным, отчего ещё больше сторонились обитатели корабля. Это была уже не Райнальдова дрека, а пиратский корабль — один из тех, что Стефард видел годами. Юношу здесь знали, но и только, есть он — ладно, нет — тоже всё равно. Здесь у него друзей не было — все они остались вдалеке, в прошлой жизни. Но последние события заметно повернули обстановку в пользу Стефарда и спасённой им Энейрин. Весть об убийстве Эфинарта уже к вечеру разнеслась по всем кораблям, ещё до того, как Райнальд убил Эвмена. Многие знали Эфинарта как отчаянного и неукротимого воина, так что новость о том, что его забил до смерти какой-то юнец, знал каждый зверь — на всех кораблях. Насмешек над своей морской болезнью Стефард здесь не слышал, но она о себе беспрестанно напоминала, потому, оказавшись в первый день на корабле, Стефард велел выделить ему каюту ближе к открытой палубе. Ему и Энейрин.

   — Ведро принесу — и хватит тебе! — рыкнул помощник капитана, матёрый чёрный ягуар. — Если что-то не по душе — обращайся к Полугривому!

   Стефард несколько раз слышал такое обращение и недавно узнал, что так звали Райнальда — на его дреке и на других кораблях. Задумываться над причиной такого прозвища Стефард не желал — слишком сильно он ненавидел Райнальда, чтобы вникать в подробности его жизни. Вспомнив об убийце братьев малышки Мейрэт, Стефард придал голосу властности и повторил просьбу о каюте.

   — Ещё слово — и твоей каютой будет либо трюм, либо океан! — Ягуар широким жестом обвёл голубые неоглядные просторы. Он ещё хотел сказать что-то грубое, однако капитан корабля, ещё не старый пират Сэйрах Мбого, остановил его.

   — Делай то, что он скажет! — сурово велел буйвол своему помощнику. Ягуар, пожав плечами, повиновался. Стефард коротко поблагодарил широкогрудого и тучного буйвола и получил в ответ лишь сдержанный кивок.

   Вместе со Стефардом Энейрин теперь находилась в одной каюте, из которой оба могли свободно выходить. Наслышанные об Эфинарте и его справедливой участи звери всерьёз боялись Стефарда, но это не мешало нескольким молодым и одному матёрому медведю искоса поглядывать на Энейрин. Только ей даже вдали от убийц её господ было не по себе, и Стефард это чувствовал по каждому её слову, движению, взгляду. Молодая медведица всё больше предпочитала находиться рядом со своим другом и спасителем. Тяжесть пережитых истязания и боли медленно сходили на нет, и внешняя замкнутость понемногу ослабевала. Со Стефардом они говорили о многом — о жизни до их встречи, о своих семьях, об историях знаменитых правителей. Обоих сейчас роднила одна беда, из тех, что не поддаётся быстрому пояснению и описанию. Одиночество. И, находясь рядом со своим защитником, Энейрин больше не чувствовала себя запуганной. Только свободной и уверенной, но если и думала о прошлом — а Стефарду несложно было это заметить, — то старалась не подавать виду. Два представителя столь разных видов — юные бегемот и медведица — прекрасно себя чувствовали в обществе друг друга, делились самыми сокровенными тайнами и желаниями и сближались всё больше.

   Это были немногие положительные моменты. Стефард переживал, мучился из-за своих снов. И его никак не отпускала жестокая картина истребления могущественной семьи. Редко по ночам он вскакивал, сотрясаясь всем огромным телом. Некоторые из пиратов слышали его крики по ночам.

   — Ты чего орёшь ночами? — как-то спросил у него капитан Мбого. — Я сверху всё слышу, а потом уснуть не могу.

   Не вдаваясь в подробности, Стефард коротко бросил в ответ:

   — Переживи то, что пришлось перенести мне — сам спать не сможешь.

   — Я не злобный дикарь, Стефард! — окликнул его Сэйрах, когда бегемот повернулся к нему мощной спиной. — Я тоже там был, но это не значит, что у меня нет души!

   Стефард промолчал — он не доверял пиратам. Сэйраха он не считал недругом, пусть тот тоже принимал участие в нападении на Дроффар. Но он бился в задних рядах и не прославился такой жестокостью, как Эфинарт, Райнальд или — тем более — отец. На протяжении пути до Порта-Санбу у Стефарда случались мелкие стычки с обитателями корабля, и неизменно суровый, но справедливый Сэйрах оказывался на его стороне. Один раз Сэйрах спал и не смог вмешаться. Тогда ситуация сложилась серьёзной не для Стефарда, а для Энейрин — те самые молодые медведи во главе с матёрым хотели заполучить её. Но с насевшими зверями Стефард справился сам — двух сломанных лап пиратам хватило, чтобы не связываться с бегемотом. Бунтовщики были либо отправлены в трюм, либо высечены, а зачинщик был живьём выброшен в море — хищным рыбам на корм. После этого случая Стефард спрашивал себя — что бы сказал отец, увидев события?

   Отец… Будучи малышом, Стефард с любовью произносил это слово и тянулся к большому и суровому бегемоту своими маленькими копытами. И ведь были же, были такие мгновения, когда Карлунд прогонял с большой морды суровое выражение и улыбался, а потом брал сына в свой крепкий, но по-отцовскому бережный захват. Тогда он действительно любил сына. А теперь те тёплые воспоминания затёрлись, подёрнулись непроглядной пеленой. И ожили в кошмарах, где Карлунд убивал себя самого — прежнего, любящего, понимающего. Это в яви подтверждало существование монстра, в которого превратился отец. И Стефард, бывший во сне ребёнком, с криком, очень похожим на вопль маленькой Мейрэт Медведковски, вскакивал.

   Энейрин была обеспокоена его состоянием. Она словно нутром ощущала душевные метания друга и всегда находила слова, чтобы утешить его и успокоить. А Стефарду было страшно неудобно перед Энейрин, которую он будил своими воплями. Они делили одну каюту на двоих, но там была лишь одна кровать, которую Стефард без колебаний отдал медведице, а сам спал на полу. Разбуженная паническим криком друга, Энейрин поспешно вскочила с кровати и подбежала к колотящемуся в дрожи Стефарду.

   — Стефард, Стефард, тише, это я, я здесь!

   Она легонько похлопала бегемота по щекам обеими лапами, но Стефард не сразу вернулся в действительность. Он продолжал издавать бессвязные крики, пока не увидел перед собой чёрную в предутреннем полумраке морду медведицы. Глаза её сверкали нежными огоньками. И, как только он увидел её рядом, сразу почувствовал, как действительность видимым и осязаемым щитом оградила его от кошмара. И этим щитом была для него Энейрин.

   — Приди в себя, Стефард, — прошептала она и успокаивающе погладила его широкие плечи и шею.

   Сделав несколько глубоких вдохов, Стефард понемногу пришёл в себя, и первыми его осознанными словами были:

   — Прости меня… Опять я разбудил тебя.

   Юноша всё ещё тяжело дышал, но когда лапы медведицы бережно взяли его широкое копыто, почувствовал, что чувство покоя благодарно ширится внутри потоком. Энейрин держала и гладила его лапу с сестринской лаской и заботой и что-то шептала — тихое и доброе. Стефард опустил голову и, чувствуя тёплые прикосновения мохнатых лап медведицы, вновь прошептал:

   — Прости…

   — Кошмары никогда не бывают чьей-то волей, Стефард, — проникновенно сказала Энейрин. — Ты слишком много переживаешь. Я понимаю, как тебе больно сейчас, но боль пройдёт.

   — Мы плывём уже почти два месяца, а я не могу избавиться от этого, — прошептал Стефард.

   Оба помолчали. Стефард, пытаясь не опускать нежное тепло Энейрин, тихонько положил копыто ей на плечо. Так они и просидели некоторое время, пытаясь через прикосновения передать друг другу то, что можно было сказать. Затем Стефард спросил:

   — Ты знаешь, каково ощущать себя сыном чудовища, Энейрин? Знаешь, каково жить с этим грузом? — В груди вмиг сжался большой ком, заставив Стефарда издать звук, похожий на рваный всхлип. — Даже на расстоянии он вызывает у меня ненависть.

   — Я понимаю тебя, Стефард, — тихо ответила медведица. — Но ещё хуже, когда чудовище не только рядом с тобой. Страшнее, когда оно рвёт тебя когтями и беспощадно, с болью вторгается в твое тело и оказывается в тебе, когда его плоть словно обжигает. Когда оно мучит тебя, пытает, калечит душу…

   Очень медленно Стефард повернул голову к Энейрин. Он сразу понял, о чём и о ком она говорит. Слова на слух были произнесены спокойно, без боли и переживаний. Но сейчас только Стефард мог понять чувства Энейрин и увидеть то, что скрывалось за хрупким заслоном слов. Боль. Тяжесть. Мучение. Опустошённость. Страх. Эти однородные чувства передались и Стефарду, но смешались с толикой стыда.

   — Я совсем забыл о том, что пережила ты, — горько произнёс бегемот. — Прости меня, Энейрин. Тебе ведь было хуже, чем мне, ты страдала не только душой.

   — Ты смелый юноша, Стефард, — сказала Энейрин. — И ты доказал, что не боишься ни отца, ни врагов. А мне до сих пор страшно.

   Стефард вопросительно поднял на неё взгляд.

   — Я не маленькая девочка, понимаю, что может последовать после… этого, — замялась на миг Энейрин. Ей было тяжело вспоминать о мучениях, которым подвергал её Эфинарт, но говорила она, в присутствии Стефарда, уже не робея. — Страшно представить, чем может обернуться семя врага внутри…

   В темноте Стефард видел, что медведица чуть подрагивала, произнося эти слова. Немного тряслись её плечи, что ощущала лапа Стефарда, лежащая на них. Не зная, как ещё утешить близкое ему одиночество, юноша придвинулся к Энейрин и как можно ласковее обнял её. Медведица уткнулась носом в его грудь, но на этот раз она не плакала. И Стефард понял, что она нашла того, кому сможет довериться после всех событий.

   — Не думай об этом выродке, — тихо и решительно велел он. — Просто забудь. Он мёртв, больше он тебя никогда не потревожит. Не бойся никого и ничего. Страх — кандалы ещё хуже рабства. Надежда на будущее — светлейшая свобода. Я не дам никому тебя обидеть. Ведь в конечном счёте это ты меня спасла, помнишь?

   Энейрин издала в грудь Стефарду тихий смешок и подняла голову.

   — А об этом забудь ты, — сказала она. — Меня спас только ты, Стефард. И я никогда этого не забуду.

   Стефард улыбнулся — впервые за долгое время — и бережно погладил медведицу по макушке. Ему нравилось ощущать её тепло, её пушистый мех, нравилось смотреть в красивые глаза с ярким блеском цветущей юности. Пока любящее сердце в мощной груди бегемота отстукивало свои удары, время неслось мимо них обоих, обтекая их, словно гигантская река остров. Прошло совсем немного времени. Воображение Стефарда ясно представляло себе Энейрин — счастливую и не тревожимую ничем.

   Так пусть она сейчас будет такой. Сейчас и на долгие годы.

   Стефард, закрыв глаза, с любовью и нежностью коснулся широким носом мохнатой щеки медведицы. Он ощущал тёплый и чарующий запах её меха, прижимая её к себе — чувствовал бешеный танец её сердца. Следом Энейрин обняла мощную шею бегемота, а он почувствовал, как по телу пробежала приятная дрожь. Таким волнующим, лёгким и трепетным было прикосновение тёплых и нежных больших медвежьих лап! Эти лапы Стефарду хотелось держать всегда, ощущать пряный запах её меха — тоже. Пушистая морда медведицы ласково тёрлась о шею Стефарда, он ощущал неизъяснимый прилив сладкого возбуждения и растекающееся по груди тепло. Он так и не хотел отпускать её, так и хотел тонуть в её объятиях, наслаждаться её теплом и прикосновениями. Всем телом Энейрин прижималась к Стефарду, а он со всей лаской и любовью, на которую способен, обнимал спасённую им одинокую и добрую медведицу.

   Она больше не одинокая. Здесь она под моей защитой. Я буду с ней не только здесь, я уберегу её от любых бед, несмотря ни на что.

***

   Прошло ещё две недели. Всё это время Стефард и Энейрин не разлучались, не отходили друг от друга ни на шаг. Даже на палубу выходили вместе, держась за лапы. Они ловили косые взгляды пиратов, но почти все они здесь опасались Стефарда и не решались говорить что-то ему в глаза. Энейрин любила подолгу смотреть на океан, на его бескрайнее, простирающееся на сотни миль во все стороны лазурное полотно. Стефард часто перехватывал взгляд медведицы и видел, как глаза её подёргивались глухой печалью, когда она смотрела за корму, на весь пройденный за эти недели путь от Дроффара. Там осталась её прежняя жизнь, там резко сломалась её судьба. А Стефард, смотря в ту же сторону, что и возлюбленная, пытался вспомнить скалистый остров Вангатор, который он немного помнил — ведь ещё ребёнком ему пришлось уплыть оттуда, страшась гнева Алкмеона Медведковски.

   «Хватит думать об этом! — одёрнул себя Стефард. — Оставь это в прошлом и отпусти, как ветер над океаном…»

   Но не так легко было забыть кровавую расправу, учинённую над огромной и могущественной семьёй правителя. Стефард по прошествии двух с лишним месяцев плавания ловил себя на том, что ему не так больно вспоминать об этом. Ведь рядом с ним был источник его хорошего расположения и причина всё более часто появляющейся на его широкой морде улыбки. Энейрин. Сейчас она прочно заняла его мысли и чувства, она стала солнцем, освещающим горизонт его жизни и разгоняющим мрак прошлых событий. Бесхитростная и открытая медведица, казалось, несла в себе целый мир, яркий и неописуемый, во всех его красках. И она сама становилась его миром, когда он обнимал её и целовал, когда заглядывал ей в глаза. За сердце юношу всегда хватал юный блеск её очаровательных глаз, их невинное выражение, ещё не утратившее наивной детской простоты и открытости. И рядом с Энейрин все заботы и невзгоды улетали, словно птицы в дальние края… И в юношеской своей горячности Стефард уже строил планы после высадки на континент, к которому они всё приближались и приближались. Он не забывал, что Энейрин — пленница Карлунда и ланкардийцев, и не сомневался, что они решили её судьбу. Но после всех событий в ответе за себя и Энейрин был только Стефард. Он молил Небесного Стража, чтобы тот, оставшийся равнодушным к смерти стольких хороших зверей, уберёг Энейрин от новых испытаний.

   Стефард и Энейрин всегда любили стоять у правого борта, повернувшись спиной к другим кораблям. Стефарду не хотелось смотреть на большую ланкардийкую дреку, на которой плыл отец. «И о нём не думай!» — тряхнул головой бегемот. Энейрин стояла перед ним, повернувшись широкой спиной. Стефард с любовью обнял её поперёк живота и положил подбородок на плечо.

   — Что будет, когда мы причалим к берегу? — тихо спросила она, и голос её вплёлся в плеск волн, ударяющихся о борт корабля. В голосе её звучал явственный испуг — и Энейрин тоже помнила о своём положении.

   — Не бойся, — решительно ответил ей Стефард и, слегка наклонившись, ткнулся носом в её тёплую макушку. Медведица была ниже его больше чем на голову. — Я не позволю отдать тебя в рабство.

   Помолчав немного, Энейрин сказала:

   — Твой отец — ещё большее чудовище, чем был Эфинарт. Он намного опаснее!

   — Я и его смогу остановить, если он решится навредить тебе, — отрезал Стефард. — И защитить тебя я смогу. Мне всё равно, сколько с отцом будет его пиратов или ланкардийцев с их гривастым толстяком!

   Энейрин повернулась к нему. Вновь на миг отдавшись теплу и сиянию её глаз, Стефард положил копыта ей на плечи.

   — Я люблю тебя, Энейрин, — с чувством сказал он. — Это — главное. Я думаю о тебе и уверен во всём хорошем.

   — Стефард, — грустно улыбнулась медведица. — Ты такой юный и простодушный… И сильный, конечно, но что ты сможешь сделать против почти трёх сотен пиратов и ланкардийцев? Тогда уж твой отец тебя точно не пощадит!

   Стефард приблизил к себе Энейрин.

   — Я же сказал тебе. Я… — он коснулся носом её правой щеки. — Тебя… — он поцеловал её в левую щёку. — Люблю. — Третье прикосновение пришлось ей между глаз. — У меня сейчас нет никого роднее и ближе, чем ты, милая. И Карлунд мне не указ. Ни он, ни его дорогая шлюха-воин Райнальд из Ланкардии!

   На эти слова Энейрин улыбнулась. Они её развеселили, как и Стефарда.

   Стефард уже через несколько дней после того, как покарал Эфинарта, не называл Карлунда отцом. Только по имени, что лишь подтверждало для Стефарда глубочайший разрыв с ним. За прошедшие на этом корабле недели он неохотно говорил с Энейрин об отце, прекрасно поняв, что очень плохо его знал. Мать Стефард мало помнил, лишь по словам Карлунда — он нередко повторял, как он любил свою жену до того, как она погибла из-за истории с хищниками. Теперь Стефард понимал, почему отец пришёл в такое бешенство, когда сын пытался в отчаянии защитить последних Медведковски и когда спас Энейрин. Ответ ведь был на самом виду — Карлунд презирал и ненавидел хищников. Даже в отношении к Райнальду проскальзывали нотки неприязни, хотя перед ним, как Стефард с удовольствием замечал, Карлунд робел.

   — Что бы ни было, я буду с тобой, — заверил любимую Стефард и, обняв, прижал Энейрин к себе.

***

   Едва Стефард ступил на причал города Порт-Санбу, как ливень, заслонивший чёрный ночной горизонт, окончился. Небо заволокли тяжёлые тучи задолго до того, как город завиднелся издали. Стефарду это место не понравилось, в такую погоду и особенно в позднее время Порт-Санбу казался мрачным. Расположившийся на большом и высоком острове между окончаниями двух огромных острых мысов, вдающихся глубоко в океан, он напоминал цельный замок, высеченный из камня. Стефард с корабля без всяких эмоций смотрел, стоя под дождём, на скалистую громадину и морской причал у её подножия. Сейчас, когда бегемот наконец оказался на твёрдой и не качающейся в ритм волнам поверхности, из сумрачной хмари лишь слегка побрызгивали холодные капли, а когда Стефард был на корабле, небеса вовсю заходились в холодном плаче. Стефард потряс мокрой головой и накрыл своим плащом Энейрин, которая шла рядом с ним. Он был крайне рад ступить на твёрдую почву после трёх месяцев пути по океану. Но вместе они прошли лишь несколько шагов по мокрым доскам, как раздался зычный и властный оклик Карлунда, заставивший Стефарда с неохотой обернуться:

   — Стефард! Иди сюда! И ты тоже, прислуга! — Копыто ткнуло в сторону Энейрин.

   Медведица, вздрогнув, крепче стиснула локоть Стефарда.

   — Не бойся, — тихо сказал юноша. — Держись меня.

   Сохраняя на морде спокойствие, Стефард подошёл к отцу. Но внутри у Стефарда всё сжалось — после пережитого от Карлунда можно было ожидать всего. Энейрин нехотя шла за ним. Карлунд, как только сын предстал перед ним, властно воззрился на него, а медведицу словно не замечал.

   — Меня здесь знают, так что не думай сорвать продажу своими выходками! — приказал он.

   — Что, решил в очередной раз угрожать мне чьей-то смертью? — угрюмо фыркнул Стефард.

   — Здесь уже не я решаю, а он! — Карлунд указал за спину, на толстого Райнальда, затем ткнул Стефарда в грудь кулаком. — Если скажешь хоть слово против меня, то… считай, я тебя предупредил!

   — Я тебя тоже предупреждаю — если тронешь хотя бы шерстинку на Энейрин… — прорычал Стефард, но отец оставил его слова без внимания. Счёл их пустыми угрозами.

   Со своей дреки спускался Райнальд в сопровождении Альрека и Ренгеля. Ланкардийцы под своей стражей вели пленённых Мейрэт и три десятка дроффарцев с других кораблей. К загоревшимся десяткам огней на причале и на двух кораблях приближалось ещё шесть или семь языков пламени. Прибывших уже шли встречать знакомые Карлунду звери — представитель работорговли Южных земель Анималийской империи, большой паланкин с которым несли четыре мощных тигра. Позади них следовали три вооружённых носорога, а за ними маячили в темноте громадные фигуры двух слонов. Оба что-то тащили за собой. Райнальд приказал своим ланкардийцам зажечь факелы, и стало ещё светлее. Огни осветили испуганные морды пленников, маленькая сестра Акарнана со страхом оглядывалась по сторонам, бешено вертя головой. Заметив девочку, Энейрин быстро подошла к ней и обняла.

   Карлунд медленно двинулся навстречу пришедшему, когда тигры развернулись и поставили паланкин на деревянный помост причала. Один из тигров осторожно открыл двери, а второй откинул со стены паланкина широкую доску. Она была закреплена так, чтобы потом принять положение, параллельное земле. Открывший двери тигр схватил что-то в охапку и поставил на эту доску. И Стефард понял, для чего она предназначалась. Чтобы стоящий на ней был выше многих, так как его в темноте можно было и не разглядеть.

   На искусственном возвышении стоял маленький тёмный соболь. Стефард изумился до предела.

   — Да ладно… — не удержался он от тихого возгласа. Он представлял себе в качестве столь властного торговца рабами матёрого и крупного зверя, больше — бегемота или буйвола. Или, на крайний случай, медведя, льва, тигра, или волка. Но соболь?

   — Ну здравствуй, Сэммонд, — приветствовал соболя Карлунд, пока тот высокомерно смотрел на подходящего бегемота.

   — Я ждал тебя раньше, Карлунд, — высоким и тонким голосом пропел Сэммонд, распушив длинный хвост. — Сколько у тебя здесь? Откуда?

   — С далёких островов, — хвастливо произнёс Карлунд. — Силы у каждого из них — до конца жизни твоих внуков хватит!

   — Эти захваченные — невинные жертвы этого безумца! — неожиданно закричала Энейрин, выйдя вперёд и указывая лапой на Карлунда. — Он напал на остров Дроффар и перебил моих господ!

   Стефард увидел страшно изменившуюся морду отца. Юноша полагал, что сейчас он или Райнальд подаст знак, чтобы те грубо заткнули Энейрин, но Карлунд только залился беззаботным смехом, который не вязался с его настроением.

   — Не обращай внимания, Сэммонд, её слишком сильно укачало по пути, и она несёт чушь! — И махнул копытом.

   — Это видно! — скривился соболь.

   «Молчи, Стефард, молчи!»

   Стефард крепко сжал лапу медведицы, веля ей так молчать. Но и ему самому стоило колоссальных усилий, чтобы сдержать себя и не рявкнуть в ответ что-то оскорбительное для отца. Но это было бы сопряжено с опасностью для Энейрин и для других пленников, тех, кто ждал своей дальнейшей судьбы. Стефард чуть не до крови закусил язык, а Энейрин за его спиной лихорадочно дышала. Видно, и медведица ждала не самой светлой участи… А юноша был готов на любое унижение, на любую нравственную пытку, чтобы его любимой не причинили вреда. В голове шумело, и Стефард почти не слышал, о чём говорил Карлунд с Сэммондом. Лишь собственное имя вернуло его к действительности.

   — Подведи её сюда, Стефард, — велел Карлунд. — Да, её, твою избранницу!

   Стефард мгновенно загородил своим мощным телом Энейрин. Карлунд нахмурился и рявкнул:

   — Вперёд её выведи!

   Райнальд, не дожидаясь ничьего приказа, подошёл к Стефарду и буквально выволок медведицу из-за его спины. Юноша не выдержал, он оттолкнул Райнальда так, что он упал. Лев, с большим проворством для его толщины, вскочил.

   — Хватит! — рявкнул Сэммонд.

   Тишина распростёрлась над причалом почти мгновенно. Было что-то такое в его резком и тонком голоске такое, заставившее всех замолчать.

   — Юноша, если тебе приказывает твой хозяин, надо повиноваться. В этом и призвание рабов! — назидательно молвил соболь и велел Энейрин: — Подойди, медведица, быстро!

   — Я не раб, хозяина у меня нет! — рыкнул Стефард. — И Энейрин тоже не рабыня. И не будет ею!

   — Позвольте вмешаться! — вклинился в разговор Райнальд, пока Энейрин неуверенно подходила к соболю. Даже она, крупная и сильная медведица, отчего-то оробела перед крохотным по сравнению с остальными зверьком.

   Подавив желание подойти к Райнальду и снова его толкнуть, Стефард вышел вместе с Энейрин. Она в безопасности была только с ним, а всё явно вело к совсем другому. Райнальд обошёл Карлунда и встал перед Сэммондом, выпятив толстое брюхо.

   — На самом деле здесь главный я, если ты не забыл, Сэммонд! — заговорил лев. — Ты тоже ланкардиец и знаешь обычаи. Эта медведица была пленницей моего бойца. А этот парень, — Райнальд указал когтем на Стефарда, — видимо, решил завладеть ею сам и убил Эфинарта! Для своего удобства! За убийство Эфинарта этот Стефард уже поплатился. Кровью тех, за кого он вступился. Кровью наших врагов! Поплатится и сейчас, я тебя уверяю. — И Райнальд хлопнул себя по широкой груди.

   — Ах ты, лживая падаль! — взревел Стефард и набросился на Райнальда.

   Яростный рёв бегемота смешался с паническим криком Энейрин, и Стефард сбил льва с ног и повалил на деревянный настил. Стефард успел несколько раз ударить огромным кулаком по широкой львиной морде, прежде чем его оттащили чьи-то могучие лапы. Юноша упал, больно ударившись затылком. Подняв голову, он увидел возвышающегося над ним отца. Пока Райнальд, отплёвываясь от крови и держась левой лапой за глаз, поднимался, Энейрин помогла встать Стефарду.

   — Вот видишь, Сэммонд! — торжествующе и с отголоском злобы заявил Райнальд и топнул по доскам. — У него повредился рассудок при нашем наказании! А медведицу укачало по пути сюда.

   — О, поверь мне, Райнальд, они от этого становятся только сильнее! — провозгласил Сэммонд. — Очень ценная сила, особенно на рудниках! Я беру медведицу себе, заплачу сколько потребуешь.

   — Нет! — взвились сразу и Райнальд, и Стефард.

   — Заткнись! — рявкнули они уже друг на друга.

   — Он лжёт! — кричал Стефард. — Его боец изнасиловал её в первый же день на корабле! И хотел убить! Я спас её!

   — Так, замолчите вы, оба! — воззвал к порядку маленький Сэммонд.

   Стефард ещё долго пытался перекричать Райнальда, голос которого был выше с каждым словом. При свете пляшущих языков пламени факелов по мордам зверей метались тени, из уголка пасти Райнальда текла струйка крови. Лев с неприкрытой злобой смотрел на Стефарда. Он готов был ещё много сказать ему, а Стефарду хотелось обнажить свой меч и броситься на врага уже с ним. Но оружия не было ни у кого — ни у Стефарда, ни у Карлунда. Все чужеземцы обязаны были ступать на причал без оружия. Но не Райнальд и его ланкардийцы — город Порт-Санбу, даже находясь на острове в водах Анималийской Империи, был основан ланкардийцами и принадлежал им. И здесь действовали их законы.

   — Один говорит одно, другой — совсем иное. Так начинаются войны! — заговорил в тишине Сэммонд. — Кому верить?

   — Верить своим, ты знаешь! — рыкнул Райнальд и вновь выплюнул кровь.— Потому мы, ланкардийцы, не верим чужакам, — стукнул кулачком по стенке паланкина соболь.

   — Правильно, вы верите выходцам-лжецам из своей же страны, а не правдивым иноземцам! — возопил Стефард. — Где тогда справедливость?

   — Райнальд, позволь мне, — вступил в разговор Карлунд. Но Райнальд поднятием лапы остановил его и, потирая морду, подошёл к Сэммонду и что-то прошептал ему на ухо. Слов Стефард не услышал, он только увидел утвердительный кивок соболя.

   Райнальд, отойдя от него, пропустил Карлунда. Он с достоинством тяжело прошёл мимо льва и оказался совсем рядом с крошечным — по сравнению с бегемотом — соболем. Но с высоты своей доски-помоста Сэммонд смотрел Карлунду прямо в глаза.

   — Сэммонд, я приплыл с тремя десятками иноземных рабов, силу которых вы оцените, — заговорил бегемот. — Они стоят немало золота, несмотря на то что силы их могли угаснуть за три месяца пути. Но если ты продашь их на Карнассийские рудники, то золота получишь ещё больше. Теперь тебе хватит средств на вооружение бойцов для защиты острова. Я тебя подводил за эти годы, поставляя тебе рабов?

   — Нет, конечно, нет! — вскинул лапки восторженный соболь.

   Стефард прекрасно знал, откуда Карлунд доставал рабов — недаром он подался в пираты после изгнания. Прежний работорговец, старый белый тигр по имени Сахнур, основательно разбогател на этот грязном деле, беря выходцев из далёких земель и океанских островов. И все они исчезали в пучине рабства на рудниках… Тогда Стефард не раз задумывался об их судьбах, но мрачное настроение после налётов отца на мирные поселения не давало надеяться на то, что бедные рабы живы.

   — Разве не справедливо, что ты получишь ещё больше золота благодаря нам? — спросил Карлунд.

   — О, очень справедливо! — хлопнул в лапы Сэммонд. — А ну-ка, выведите их вперёд!

   Подталкиваемые в спины ланкардийцами пленники нерешительно приблизились к паланкину на несколько ярдов.

   — Тридцать два пленника, — задумчиво проговорил Сэммонд. — Я, если честно, рассчитывал на то, что будет больше!

   — Сколько получилось, Сэммонд! — оборвал соболя Карлунд. — Видимся не в последний раз! Золото принёс?

   Соболь кивнул и позвал слонов, которые всё это время молча возвышались над собравшимися. То, что они тянули за собой, было двумя внушительными телегами, на которых лежали тёмные мешки. При тряске слышалось лёгкое звяканье, которое могло издавать только золото. Звук, столь любимый Райнальдом и его ланкардийцами. Стефард и Энейрин, так и не отошедшая от него, мрачно переглянулись. 

   Десятки мешков золота можно заработать на живых душах, когда у тебя нет собственной. Но разве невинная душа одного убитого или проданного в рабство не ценнее даже трёх сотен этих мешков?

   — Увести их, — приказал Сэммонд.

   Один из слонов набрал в исполинскую грудь воздуха и трубно проревел трижды. Воздух наполнился звоном, лязганьем стали и топотом большого количества ног. Около четырёх десятков солдат Порта-Санбу окружили пленных — копья и мечи наизготове. Все сжались в комок, но ещё быстрее сжалось сердце Стефарда.

   — Стойте! — взмолилась Энейрин. — Не надо!

   — Им ничего не будет, их проводят в город, а завтра за ними приплывёт галея с рудников, — равнодушно отмахнулся Сэммонд и приказал: — Увести их!

   Солдаты вмиг заключили в железное кольцо пленников. Некоторые пытались вырваться, но их остановили.

   — Энейрин, прошу, помоги! — вдруг пронзил вечерний воздух крик маленькой девочки. Мейрэт пыталась прорваться сквозь плотное кольцо солдат, но её удерживали и они, и братья с сёстрами по несчастью. Стефард не выдержал.

   — Оставьте девочку! Она же погибнет на рудниках! — закричал он.

   — Помогите! Пожалуйста, не трогайте меня, я хочу домой! — крик Мейрэт перешёл в плач. — Стефард, Энейрин, спасите!

   Даже его маленькая девочка молила о помощи!

   И тут Стефард решился на отчаянный шаг — он бросился к одному из носорогов и выхватил его меч. С ним и бросился на санбуитов.

   — Отпустите ребёнка! — рявкнул он и занёс меч, готовый сразиться с любым из бойцов.

   — Брось меч, мальчишка! — приказал Карлунд. — Это не наши земли, здесь правят их законы!

   — Кучу я наваливал на ваши законы! — грубо рявкнул Стефард, обращаясь сначала к Райнальду, а затем — к Сэммонду. — Если тронете девочку хотя бы когтем — убью любого! А тебя, кусок меха, — Стефард ткнул мечом в сторону Сэммонда, — я голыми копытами разорвать могу.

   Соболь промолчал — он выслушал Стефарда внимательно. И ничего в маленькой пушистой мордочке не изменилось. Ни когда Стефард закончил, ни когда он сам заговорил. Но когда в тишине прозвучали слова Сэммонда, Стефард почувствовал в них весь холод Северного Эрнатиса.

   — Ты смелый, малыш, я этого не отрицаю, — сказал соболь. — Но новая кровь, пролитая тобой, повлечёт кровь тех, кто тебе дорог. Ты готов допустить, чтобы я это сделал с ней? — Он указал на Энейрин. — Или с ней? — Маленькая лапка указала на плачущую Мейрэт. — Рабы подчиняются суровым законам!

   Сзади раздался предостерегающий вопль Энейрин. Больше ничего Стефард сделать не успел — сильный удар в голову кинул его на помост, под которым плескалась морская вода. Меч выпал со звоном на доски.

   — Чуть мой меч не утопил, мальчишка! — пророкотал над Стефардом носорог. Через миг бегемот получил удар ногой в живот. Стефард скрючился от боли на холодных и мокрых досках.

   — Не бейте его, не надо! — уже плача, кричала Энейрин.

   Стефард, сопя от боли, медленно поднимался, когда к нему с лаской и заботой прикоснулись лапы медведицы.

   — Карлунд, это твой сын ведь, так? — деловито спросил Сэммонд. — Уж прости за это.

   — Ничего, — мотнул головой Карлунд. — Он заслужил. А золото — на мою галею!

   — Ты обо мне не забыл? — воскликнул Райнальд, продолжая протирать морду от крови, пока довольный Карлунд и его пираты носили мешки на свою галею. Половина мешков осталась для Райнальда, обращался он к Карлунду. — То, что ты мне заплатил перед отплытием, было задатком!

   — Забирай и давись! — буркнул Карлунд, махнув копытом.

   — И я с тобой, Райнальд, считай, уже уладил всё, — отмахнулся Сэммонд и обратился к тиграм. — Всё, несите меня домой!

   — Отлично! — Райнальд хлопнул себя лапами по широким бокам, когда паланкин с Сэммондом и его сопровождающими исчез в темноте, и повернулся к Карлунду. — Карлунд, с тобой очень выгодно действовать, признаю, но не надо вертеть мной, как своей игрушкой. Имей в виду, если я тебе снова пригожусь. А ты, мордастый, — Райнальд обращался уже к Стефарду, — прощайся со своей красавицей!

   — Что? — оторопел Стефард.

   — То! — издевательски фыркнул бегемоту в глаза лев. — Ты убил моего бойца, спасая эту гору меха, теперь я должен получить плату за Эфинарта!

   — Ты её получил, ублюдок! — рявкнул Стефард, вновь горя пламенным желанием наброситься на Райнальда. — Убил на глазах девочки её брата!

   — Рабы, находясь в повиновении ланкардийца, становятся свободны, когда их хозяин скажет! — прорычал Райнальд. — Эфинарт ничего благодаря тебе не сказал, так что Эри… Эна… в общем, леди Необычное Имя — до сих его собственность. Он мёртв — его собственность переходит к командующему. То есть ко мне. Понятно? — Лев упёр лапы в бока и спросил, изогнув бровь: — Или тебе на когтях объяснить?

   — Я сказал — только тронь её! — проревел Стефард.

   — И что ты сделаешь, малыш? — сварливо отозвался Райнальд. — Будешь реветь постоянно и рвать голос? Или сотворишь из воздуха оружие? У вас его забрали. Зато оно есть у меня!

   И лев обнажил меч. Энейрин замерла на месте, а Стефард пошёл на Райнальда, по-прежнему глумливо скалившегося. Юношу не страшило оружие в лапах презренного Райнальда.

   — О, малыш стал смельчаком, без оружия идёт! — кривлялся Райнальд.

   — Стефард, не надо, прошу! — Энейрин схватила разъярённого бегемота за локоть, пытаясь остановить. Но он только стряхнул её лапу.

   В этот момент он был полон решимости наброситься на него. Райнальд с превосходством смотрел на неумолимо надвигающегося бегемота и двинулся ему навстречу сам, с поднятым мечом. Острая сталь в лапе льва не дрожала, и конец меча уткнулся в живот Стефарда, когда тот остановился в ярде от Райнальда.

   — Райнальд, стой! — приказал Карлунд, спустившись со своего корабля обратно на причал.

   Лев обернулся, не опуская меча.

   — Я говорил насчёт этого, помнишь? — посуровел Карлунд.

   — Ах да, — издевательски протянул Райнальд. — Было что-то такое! Сеймаль!

   Стефард сообразил, что это чьё-то имя. Но чьё? Ответ пришёл тут же, когда раздался крик Энейрин позади. Стефард обернулся и увидел, как шею медведицы обхватила мощная лапища носорога, того самого, что ударил Акарнана веслом. Он держал большой кинжал у её груди, готовясь в любой момент пронзить сердце молодой медведицы. Всё заняло лишь мгновения. Стефард не смог броситься к любимой — его самого схватили сзади. Судя по размерам тела, ещё один носорог.

   — Райнальд, ты жалкий кусок дерьма! — взревел Стефард, пытаясь вырваться из могучего захвата врага, но тщетно. Этот носорог был очень силён.

   — Твоё слабое место — беззащитность близких, юных… и любимых! — надменно процедил Райнальд, обойдя Стефарда и пытливо посмотрев ему в глаза. — Я же вижу, что у тебя с ней уже всё завертелось! И как эта юная медведица тебе изнутри, а, малыш? Хотя это по достоинству оценить может только медведь, так что, думаю, Эфинарт был на вершине блаженства, хах!

   — Ублюдок! Лживая…

   — Да-да, лживая падаль, — так ты, кажется, говорил! — Морда Райнальда исказилась в усмешке. — Поверь, среди моих ланкардийцев есть и более похотливые и жаждущие такого молодого тела медведи! Я могу отдать её им! А могу… — Райнальд дёрнул ухом, когда Стефард выкрикнул такое ругательство, которое никогда не произносил. И посерьёзнел. — А могу просто сделать её своей прислугой и ничего не делать плохого! И тут я не лгу, Стефард! Я не трону её даже когтем, поверь.

   — Отпустите его! — простонала плачущая Энейрин, схваченная Сеймалем. — Пожалуйста, не трогайте Стефарда!

   — Бегемот и медведица! — прогремел Карлунд. — Куда падает мой сын, в какую бездну?!

   — Это ты уже там, Карлунд! — проорал Стефард, несмотря на толстую лапу носорога на его горле. Он безуспешно пытался ударить его в бок, но враг обхватил его так, что прижал лапы к телу. — Ты стал чудовищем, приказывая убивать детей и беззащитных. А ты почему напустился на него из-за девочки? — повернулся Стефард к Райнальду.

   — Потому что я люблю детей, — серьёзно сказал Райнальд. — У меня самого их шестеро. А вы уже не дети, далеко не дети. Ты — убийца моего друга, а ты — моя пленница.

   — Ну хватит! — глухо бормотнул Карлунд. — Надоел!

   Стефард увидел, как Райнальд коротко кивнул кому-то из носорогов. И в следующее мгновение голова Стефарда стремительно налилась болью в звоне очередного удара и наполнилась гулким звоном. Мир пошатнулся, доски настила понеслись навстречу. Стефард словно падал куда-то, а крики Энейрин доносились до него словно издалека. Сознание юноша потерял лишь на несколько мгновений. Боль вливалась в каждый участок головы, на глаза навернулись слёзы. Вокруг него поднялась суета. Кто-то наступил на его копыта, и он поспешно отдёрнул их. Стараясь прогнать боль и прийти в себя, Стефард потряс головой. Крики Энейрин усилились, она кричала уже не позади Стефарда, а впереди него.

   Впереди ничего, кроме моря.

   — Стефард! Стефард! — истошно вопила медведица.

   — Нет! — взревел бегемот и бросился к кораблю, на палубу которого Сеймаль уже затащил Энейрин.

   Трап был уже убран, а на корабль уже запрыгнуть было нельзя. Как и спрыгнуть с него. Только в воду. Стефард чувствовал, как его слух рвут избитые страданиями крики любимой, и ни о чём думать не мог. Его охватило неистовое желание разбежаться и перепрыгнуть узкую полоску воды между бортом корабля и причалом, оказаться на корабле, перебить всех ланкардийцев на борту, особенно Райнальда, и освободить дорогую Энейрин.

   — Держите его! — рявкнул Карлунд.

   Стефард не успел подбежать к краю причала, когда два пирата ухватили его — один за плечо, второй за ворот плаща. Бегемот рванулся из захвата и услышал треск рвущейся плотной ткани. Один пират повалился на доски, второй с громким плеском упал в воду.

   — Стефард! Пустите меня, нет! — кричала, захлёбываясь слезами, Энейрин. Но кричала всё тише — её уводили внутрь корабля.

   — Нет, Энейрин, нет! — ревел во всё горло Стефард, бессильный что-либо сделать. Его мощное туловище обхватила толстая верёвка — кто-то воспользовался арканом, чтобы не дать юноше броситься в воду. Когда его оттаскивали назад, из пасти бегемота рвался и рвался безумный крик боли и горя, а горячие слёзы заслонили остальной мир.

   Почему счастье так скоротечно, а боль и жестокость идут лапа об лапу и занимают своё место надолго? Потому что судьбы всех, кто был мне небезразличен, разбил один безумец. Носитель жестокости. Мой сумасшедший отец.

   Стефард отчаянно плакал, как ребёнок, содрогаясь всем огромным телом. Слёзы беспрестанно катились по его широкой морде и падали на помост причала. Знакомые шаги сейчас вызывали желание либо самому броситься в воду или скинуть подошедшего. «Я бы на твоём месте утопился…»

   Лучше Карлунд и правда утопился бы!

   — Мой сын, — приглушённым голосом, полным ненависти и злобы, выдавил Карлунд. — Это — мой сын!

   Сквозь слёзную пелену Стефард взглянул на отца. Их окружали оставшиеся стражники Порта-Санбу — остальные уже давно увели пленников с Дроффара. Среди них была и маленькая медведица. В три громких удара сердца на Стефарда навалилось всё пережитое — кровавое пиршество безумия на Дроффаре, спасение измученной Энейрин, хладнокровное убийство молодых зверей, ещё не успевших пожить или даже найти любимых, и потеря нежно любимой Энейрин. Возможно, навсегда. Когда это слово мелькнуло в голове Стефарда, он стремительно замахнулся. Огромный кулак врезался в массивную морду Карлунда, сила удара была такой, что сбила матёрого бегемота с ног. От злости Стефард в несколько раз стал сильнее. Но всю эту силу он вложил в своё нынешнее отношение к отцу.

   — Ты мне не отец! — прохрипел он. Следующие слова Стефард уже прокричал, мучаясь от резко обрушившегося холода одиночества: — Посмотри на меня! Ты хотел вернуть нам дом, а вместо этого разбил мне жизнь! Отца ты в себе уничтожил, но себя убить я не позволю!

   Карлунд, с текущей из левой ноздри струйкой крови, поднялся и молча ушёл на борт своей галеи. А Стефард чувствовал, как грудь будто сжали огромные тиски — он не мог вдохнуть. Морда его вновь оросилась горячими слезами, он упал на колени, произнося только одно слово:

   — Прости… — Но юноша знал, что никогда не скажет этого слова отцу. Он просил прощения у Энейрин, которая теперь с каждым взмахом вёсел отдалялась от него и которую он не смог защитить, несмотря на заверения. — Прости меня!..

   — Поднимайся! — приказал ему носорог. Стефард неловко выпрямился и бросил последний взгляд на удаляющиеся ланкардийские дреки, которые расплывались в тумане слёз.

   Этот ублюдок получил своё золото. Но я верну себе ту, что ценнее золота в мириады раз.

   Эти слова надолго поселились в голове Стефарда, когда он безучастно поднимался на борт галеи.

   Эту же галею Стефард уже после восхода солнца делил с отцом. Но он был заперт в своей каюте, с самым малым количеством необходимых удобств. Кровать без простыни и рваное одеяло, низкая и широкая бочка вместо уборной и запертая дверь — всё это стало новыми спутниками Стефарда. Он не хотел никого видеть и слышать. С утерей Энейрин для него свет дня и солнца погас надолго. Лишь имя любимой медведицы не уходило из мыслей бегемота, лишь им он сейчас и жил. Измученный страданиями, болью и унижением, Стефард подошёл к узкому окну. Порт-Санбу затерялся вдалеке, корабль следовал в другие земли. Стефард не знал куда, но себе поклялся — куда бы его ни занесла судьба, что бы она с ним ни сотворила, он найдёт Энейрин. Их разделяли мили, десятки миль, и даже на таком расстоянии Стефард ощущал страдания полюбившей его медведицы. Все испытываемые им чувства, боль от всех полученных ударов вернулись удесятерённо сильными, и Стефард почувствовал, как закружилась голова. Он успел подумать лишь об одном, падая без сил на кровать и проваливаясь в глубокий омут сна.

   Я найду её, что бы со мной ни произошло. Особенно если понадобится убить безумцев, сломавших мне жизнь.