— Аккуратнее несите! — рычал Хильнард, постоянно морщась от боли, что при каждом шаге пронизала рассечённое мечом бедро. Не меньше боли доставляли ему и остальные раны, полученные в этой схватке.

   Примчавшиеся на панические крики и призывы Капрема замковые стражники и слуги мгновенно разбудили спавших в своих покоях гвардейцев и служителей императорского госпиталя. Пока часть из них убирала из подземелья тела убитых врагов, на носилки уложили тяжелораненых Акарнана и Теомарфа, их как можно быстрее, но вместе с тем аккуратнее, несли в госпиталь. Нести каменно-тяжёлые тела двух огромных зверей было задачей не из лёгких — приходилось основательно тесниться и прижиматься друг к другу, чтобы пройти по узким коридорам, что вели в подземелья. Дорог был для обоих каждый миг. Хильнард опасался худшего, что могло бы случиться с его двоюродным племянником и Императорским Десницей, другом детства. Он видел окровавленные тела молодого носорога и пожилого медведя, лежащие на носилках. Их кровь капала на холодные полы коридоров, на ступени. Хромающий Хильнард, сам весь в тёплой крови, тяжело топал следом за слугами, стараясь отогнать мысли о собственных ранах, но они сами напоминали о себе каждый миг, беспрерывно. Он оставлял позади себя собственную кровь. Бедро, которое рассадил вражеский меч, отдавалось вспышкой боли при каждом шаге, плечом невозможно было шевелить, а голову словно жгло калёным железом — там, где ещё до этой ночи было левое ухо.

   От полученных ран и ударов Хильнард изнемогал всё больше, он был недалёк от того, чтобы упасть прямо здесь, в коридоре, уже недалеко от госпиталя. Но он, призвав на помощь все свои силы, заставлял себя держаться. Он просто не мог отодвинуть на задворки своего сознания находящихся при смерти друга и племянника, не мог покинуть эту действительность, пусть даже измождённым до предела и израненным. Он слышал сквозь звон в ушах собственное хриплое дыхание, глухие переговоры слуг и сбежавшихся стражей замка. Слышал также неумолчные мольбы Капрема, который старался быть как можно ближе к своему господину Акарнану. Всё это время молодой лев не выпускал его лапы. К горлу подступала тошнота от потери крови, и Хильнард делал глубокие вдохи один за другим, чтобы его не вывернуло.

   — Лагерта! — хрипло возопил Хильнард, когда они уже были в коридоре, подходящем прямо к госпиталю. — Лагерта! Сюда!

   Двери со скрипом отворились, явив встревоженную Лагерту. Молодая львица в компании нескольких служанок и лекарей бросилась на помощь.

   — Немедленно грейте воду, готовьте всё необходимое! — распорядилась она.

   Остальные сёстры своё дело уже знали — две или три из них суетились возле Хильнарда. Кто-то осторожно промывал окровавленное бедро, кто-то протирал голову, плечо и шею от запёкшейся крови. Боль становилась совсем скверной, особенно когда раны промывались вином. Ощущалась только она, эта обессиливающая боль, а не стекающие по телу струйки вина, смешавшиеся с его собственной кровью. Чуть слышно стеная и скрипя зубами, Хильнард наблюдал тяжёлую картину, заставляющую желудок переворачиваться и сжиматься. В просвете между суматошно движущимися телами оказался безвольно лежащий на большой койке Теомарф, с которого осторожно сняли доспехи. Хильнард не отрывает взгляда от любимого племянника, видит, как убирают пропитанную кровью ткань от его тела, видит, как обнажается на его большом тёмно-сером животе глубокая и страшная рана от меча. Кровь продолжает покидать через неё огромное тело могучего зверя — Карлунд, не жалея сил, вонзил в живот Теомарфа меч более чем наполовину.

   Слева, на другой койке, лежит Акарнан, скрытый госпитальными сёстрами и не отходящим от него ни на шаг Капремом. Хильнард знает, что и ему досталось, но видит, что молодой лев держится молодцом. Грива его была сильно опалена, сплавившиеся длинные пряди болтаются почерневшими загустелыми комочками. Но Акарнану хуже во много раз. Арбалетный болт, заляпанный кровью, по-прежнему торчит из бока медведя. Хильнард едва подавляет желание подняться с койки и подойти на помощь, но кому из раненых? Между племянником и другом ему сейчас крайне трудно выбирать, а думает он сейчас только о них двоих.

   — Дайте нож, болт нужно извлечь.

   Слова раздались от койки с Акарнаном. И почти сразу же сменились его громким рёвом — извлекаемый из плоти при помощи ножа прочный болт причинил медведю дикую боль, она и привела его в чувство.

   — Дайте мне помочь! — закричал непривычно тонким голосом Капрем. — Лагерта!

   Рёв Акарнана перешёл в вой. Хильнард со сжавшимся нутром увидел, как медведь колотит мощными лапами по кровати. Лагерта коротко приказала Капрему держать его ноги. Забыв о своих ранах, Хильнард попытался встать, но тут же был усажен на место своими целительницами.

   — Не двигайтесь, Ваше Величество! — велела одна из них, пожилая антилопа, и приказала: — Несите маковый отвар!

   — Не нужно отвара. Пустите меня! — пророкотал Хильнард и вновь попытался подняться на окровавленные ноги. Но куда ему, израненному и избитому носорогу, было идти против здоровых и невредимых сестёр. Даже несмотря на свои размеры, он был слабее них. Суету заметила Лагерта и в несколько прыжков преодолела расстояние от Акарнана до раненого Императора.

   — Я вас не спрашиваю, Ваше Величество! — прямо-таки стальным тоном отрезала львица. — Пейте! Поможет от боли, а вам нужен отдых. Пейте, ну!

   Она сунула носорогу под нос чашу, наполовину наполненную маковым отваром. Фыркнув, Хильнард покорно опрокинул в себя содержимое чаши и поморщился от острого вкуса. По нутру пронеслась горячая волна и упала в желудок. Смелая и сильная Лагерта заставила Хильнарда откинуться на широкую койку. Боль уже окончательно измучила несчастного Императора, смазанное миррой отрубленное ухо жгло, а нога, казалось, вот-вот отвалится. Хильнард знал, что маковый отвар поможет ему заснуть, но он сейчас не желал спать. Сердце его по-прежнему разрывалось от тревоги за Теомарфа и Акарнана.

   — Помогите им… — уже с трудом прошептал Хильнард, чувствуя, как койка под ним начинает как будто раскачиваться — маковый отвар начал оказывать действие. — Не дайте… им умереть, Лагерта… прошу…

   — Делаем всё, что можем, — услышал Хильнард успокаивающий мелодичный голос Лагерты. — Если переживут ночь…

   — Вот на эту кровать его, быстрее! — вскрикнул кто-то из сестёр.

   — Они должны… должны выжить, — еле выдавил из себя Хильнард, и тут же волны тьмы сомкнулись над ним.

   Раздавленный болью и всеми испытаниями, он с облегчением принял беспамятство, а оно тут же заключило его в свои объятия. Последнее, что он услышал — стихающие крики Акарнана, вплетающиеся в них перепуганный лепет Капрема и прежние голоса сестёр. Голова Хильнарда бессильно откинулась на подушке и повернулась влево. На другую койку сёстры с трудом и осторожностью уложили кого-то большого и окровавленного, но его Хильнард не узнал. Он заметил только торчащий из обширной груди черенок арбалетного болта.

   Хильнард очнулся под утро. Слух его воспринимал тишину в госпитале, которую нарушили чьи-то тихие шаги и раздавшееся над Зверополисом пение птиц. На какой-то миг неуловимо шевельнулась призрачная надежда, что всё пережитое было лишь ночным кошмаром. Хильнард попытался открыть глаза, но ему удалось лишь чуть пошевелить веками, которые словно стали во сто крат тяжелее. Тяжестью налилось и огромное тело. Спиной и ногами Хильнард ощущал постель и перину, головой — подушку. Попытался приподнять голову, но смог лишь перекатить её по подушке чуть вправо — снова уколола боль. Хильнард попытался позвать на помощь, но из пасти вырвался лишь приглушённый стон. Сквозь щёлочку глаз он увидел высокий потолок госпиталя. Кряхтение Хильнарда кто-то услышал, и этот кто-то быстро подошёл к нему, негромко ступая.

   — Ваше Величество! — раздался в половине ярда от Хильнарда тревожный и тихий знакомый голос. — Вы слышите меня?

   — Капрем… — узнал Хильнард подошедшего.

   Обращение к Хильнарду повторилось, но произнёс его уже другой голос. Прерывистый и надорванный болью натужный хрип, донёсшийся справа.

   — Ваше Величество, ваш племянник… — испуганно обронил Капрем.

   Только упоминание Теомарфа придало Хильнарду сил, чтобы он поднял голову. Боль на месте левого уха вновь прожгла его.

   — Дядя…

   Вновь от койки поплыл тяжёлый хрип, издаваемый Теомарфом. Он был наполнен его собственными страданиями, и Хильнард почувствовал, как у него сначала сдвоило сердце от тревоги, а потом оно будто рухнуло куда-то вниз.

   — Я позову на помощь, — взволнованно отозвался Капрем.

   Пока Хильнард, дрожащими копытами опираясь на кровать, поднимался на зов племянника, тот прохрипел:

   — Не надо, Капрем… стой… не ходи никуда…

   Хильнард нетвёрдо встал на ноги и кое-как выпрямился. Его тут же повело от слабости в сторону и затошнило. Колени его подогнулись, он еле успел ухватиться за спинку кровати, чтобы вновь не оказаться на перинах. По рассечённой ноге уже разливалось, охватывая её, пламя боли. Совсем рядом лежал Теомарф, который сейчас, совсем как в детстве, обращался к Хильнарду не по титулу. Сам Хильнард видел состояние племянника — он через силу дрожащей лапой удерживал Капрема.

   — Ч-что с Д-десницей? — слабым голосом спросил Теомарф.

   — Я приведу помощь, отпусти! — взмолился Капрем.

   — Не нужно, — измученно смежил веки Теомарф, но Капрема всё равно не отпустил. — Капрем, не нужно…

   Не желающий вновь видеть смерть, Капрем резко вырвал лапу из большого захвата молодого носорога и устремился в дальние помещения, разыскивая Лагерту. Хильнард почти никогда не слышал усталости в голосе племянника, но только сейчас — со страхом и ошеломлением — осознал её причину. Ею было то, что Капрем не хотел видеть. Шаг за шагом, борясь со слабостью и тошнотой, Хильнард подошёл к кровати.

   — Я здесь, Теомарф. — С этим по-родственному тёплым обращением Хильнард опустился рядом с племянником на одно колено. Издав с изнурением очередной тяжёлый вздох, Теомарф медленно взял дядю за копыто.

   — Не переживай, дядя… — чуть слышно шептал Теомарф — на полнозвучный голос у него не было сил. — Ты жив, лорд-Десница тоже… всё позади…

   — Молчи и не говори ничего, — тихо обратился Хильнард к племяннику — с почти отеческими любовью, заботой и с теми интонациями, которые присущи только родным. И с теми же чувствами он осторожно положил копыто на его плечо. — Не трать силы.

   — Нет у меня сил, — шёпотом обронил Теомарф, закрыв на миг глаза и снова открыв их.

   После этих слов Хильнард ощутил, как сердце, сжимаясь, вновь ухнуло вниз. В груди мигом стало тесно, как будто гоняющее по телу кровь сердце потянуло за собой всё остальное. Внутри осязаемо ширилось предчувствие несчастья. Хильнард стиснул зубы, пытаясь прогнать его, но оно настойчиво цеплялось, как огромный обезумевший хищник, рвя душу и оставляя в ней глубокие раны. Теомарф медленно повернул к Императору голову, и тот вздрогнул, будто от неожиданного удара. Как же Теомарф страшно переменился за эту ночь! Ещё сутки назад он всем своим могучим видом внушал страх врагам, а друзьям и прежде всего Императору — доверие. Яркие и живые глаза, всегда уверенно взиравшие на каждого, теперь ввалились внутрь черепа и потускнели, казалось, даже ворочались с трудом, а мощное туловище еле вздымалось в спазмах трудного и больного дыхания. Широкие ленты перевязочного полотна, которыми был обмотан живот Теомарфа, пропитались кровью.

   — Если Десница умрёт… — глухо начал Теомарф и, оборвавшись на полуслове, захрипел и закашлялся, сотрясаясь всем массивным телом. Ему не хватало дыхания. — Я всех вас подвёл… — кое-как выдавил он. — Это будет моя… вина. Думал, что… одолею его… Скольких не сберёг…

   — Здесь не может быть твоей вины, — тихо, но настойчиво заявил Хильнард, когда внутрь огромного помещения влетела Лагерта, а за ней — Капрем. — Ты отважно сражался.

   — Я не выполнил… твой приказ… — заходился в хрипе Теомарф. — Десница… ты приказал защищать его… я не смог…

   — Прошу, Теомарф, замолчи! — уже со слезами взмолился Хильнард, когда Лагерта подбежала к его племяннику. Капрем переминался сзади с ноги на ногу и со страхом смотрел на неумолимо агонизирующего Теомарфа. В глазах льва метался неописуемый испуг, который передавался и Хильнарду. Император поднялся.

   — Лагерта, неужели нельзя ничего сделать?! — почти взвыл он, еле поборов в себе отчаянное желание схватить молодую львицу за локоть. От его резкого вскрика Капрем вздрогнул. — Сделайте что-нибудь, умоляю!

   Лагерта грустно покачала головой, в её ясных глазах блеснули слёзы.

   — Я бессильна, повелитель… — С этими печальными словами она потупилась. — Он не выживет, рана слишком тяжёлая.

   Хильнард отступил на шаг, поражённый словами как громом. Они прозвучали как его собственный приговор после суда. Оскалившись в негодовании, обошёл кровать и двинулся прямо на Лагерту. Он возвышался над ней горой, а макушкой львица едва доставала ему до груди. Обоими копытами он схватил львицу за плечи, даже зная о том, что так причиняет ей боль — его собственная боль перехлёстывала через край.

   — Не смей так говорить! Не смей, ясно тебе?! — почти взревел он, тряся Лагерту.

   — Ваше Величество! — испуганно заголосил Капрем. — Повелитель, хватит!

   — Возьми слова назад! — Крик, полный боли и неверия, метался между колоннами и под потолком госпиталя.

   Не страшась возможного гнева Хильнарда, Капрем вклинился между ним и Лагертой. Насмерть перепуганная и дрожащая от внезапной вспышки Императора, львица отпрянула назад. Глаза её были широко раскрыты в ужасе. Капрем встал впереди неё, словно загораживая собой от ярости носорога.

   — Не трогайте её! — широко расставив ноги и шумно дыша, заявил лев. — Она же сказала, что не может ничего больше сделать!

   — Повелитель, мне правда жаль! — закричала Лагерта со слезами. — Мы сделали всё, что могли, клянусь!

   — Повелитель, она с сёстрами и так не спала всю ночь! — рявкнул Капрем, упираясь обеими лапами в мощный и широкий живот Императора, не давая сделать к Лагерте даже маленького шага. — Я сам всё видел, сам пытался помочь всеми силами! И лорду-Деснице, и Теомарфу!

   — Юноша не лжёт, государь… — просипел с кровати Теомарф. — Я слышал… когда был в сознании… Слышал каждое их слово… это…

   — Если он… — теперь прохрипел уже и Хильнард.

   Сейчас он видел всё словно сквозь сероватую пелену, даже эти короткие слова дались ему с колоссальным трудом. Он задыхался, его снова разбивала на осколки боль. Повязка на плече уже багровела пятном проступающей крови. Он схватился за грудь и отступил в сторону, покачиваясь. Ноги словно стали мягкими, не способными выдерживать вес массивного тела, и Хильнард тяжело осел на стоящую позади кровать. Капрем по-прежнему закрывал собой Лагерту, с возмущением и испугом глядя на словно обезумевшего Императора, на светлой мордочке львицы блестели в утреннем свете капельки слёз. Но она преодолела страх и в два шага оказалась рядом с Хильнардом.

   — Я принесу вам успокаивающий отвар, — слегка неровным голосом произнесла Лагерта. — Вам нужно лечь.

   Хильнард молча оттолкнул Лагерту в сторону и вновь приблизился к умирающему Теомарфу. Он всеми силами отказывался верить, что приближается очередное потрясение и очередная потеря, и никак не желал отпускать от себя дорогого ему родственника, отдавать его в чёрный сонм беспощадной смерти. Но Лагерта никогда не ошибалась. Не раз она оказывалась рядом с тяжелораненым или больным зверем и видела его участь — жизнь или смерть. И никогда не могла подавить в себе чувство жалости к тому, кто умирал при ней. И по взгляду на своего подопечного, после всего, что смогла для него сделать, было всегда понятно, выживет он или умрёт. Сейчас этот взгляд не нуждался в истолковании.

   Хильнарду не хватало дыхания, и он хватал воздух жадно, с хрипом, как и Теомарф. Он не слышал, как вокруг него метались наперебой испуганные голоса Лагерты и Капрема, не видел их самих. Он перед собой видел только Теомарфа, видел его состояние. Каждый вздох племянника, переходящий в сдавленное хрипение, полосовал Хильнарду сердце сильнее и больнее самого острого кинжала.

   — Я не дам тебе умереть… — сквозь зубы обронил Хильнард, сжав плечо Теомарфа. — Не дам!

   Глаза Теомарфа медленно открылись — даже на такое простое действие у него уже становилось всё меньше сил. Глаза его понемногу утрачивали прижизненный блеск. Снова выдавив из себя жуткий хрип, он с трудом дотронулся до дядиного локтя.

   — Отпусти меня, дядя… — раздалось чуть слышное.

   Хильнард зажмурился, в его глазах вскипели жгучие слёзы. Никогда ещё Теомарф не произносил слова с такой мольбой и такими страданиями.

   — Зачем? — Хильнард до боли стиснул зубы, зажмуриваясь ещё сильнее. Голова, начинённая осколками боли, чувствовала себя ещё хуже, когда перед глазами от усилий проносились тёмные точки и полосы.

   — Зачем?! Зачем ты так со мной?! — внезапно разразился Хильнард яростным и безумным криком, заставив Капрема и Лагерту вздрогнуть. Когда эхо от его рёва улеглось, он услышал позади себя тихие всхлипывания… но даже не повернул голову. Ничто другое сейчас не имело для Хильнарда значения.

   — Дядя, послушай… — обратился к нему Теомарф. — Не вини себя… я защищал… как мог… и тебя, и Десницу. Знаю, ты дорожишь и его жизнью…

   И вновь молодой носорог зашёлся в припадке булькающего кашля — ему отчаянно не хватало воздуха. Он слабел с каждым словом, неумолимо покидая этот мир.

   — Я просто хотел… дожить до утра… Хотел увидеть… в последний раз солнце, — задыхался Теомарф. — Проститься с ним… и с тобой…

   — Не смей умирать! — тонким стенящим голосом выдавил Хильнард, по морде которого градом катились слёзы. Он сотрясался от еле сдерживаемых рыданий. — Приказываю… не смей!

   — Прости, дядя…

   Хильнард неуклюже стёр слёзы с глаз, чтобы их пелена не мешала смотреть на родного носорога.

   — Прошу, Теомарф… не сдавайся!..

   — Поздно… дядя…

   — Не смей… — повторил Хильнард, прекрасно понимая, что не сможет помешать безжалостной повелительнице-смерти.

   — Не казни… его… — с огромным трудом вырывались из Теомарфа слова. — Он не… не заслуживает смерти…

   — О ком ты? — шёпотом сорвалось с языка Хильнарда.

   Теомарф напрягся и с усилием произнёс имя. Имя того, кого Хильнард, будучи не в себе, запер вновь в темнице.

   — Ему самому… крепко доставалось…и от отца тоже… — надрывался Теомарф. — Он не заслужил!.. И не злись на меня… за то, что я ему… помогал…

   Голос Теомарфа с каждым словом стихал, становился тише шелеста листвы под нежным ветерком, тише шороха травы. Тут Теомарф на миг крепко вцепился в предплечье Хильнарда и собрал остатки сил для последних слов. И в эти быстротечные мгновения они оба — дядя и племянник, Император и командующий его гвардией и стражей — смотрели друг другу прямо в глаза.

   — Ваше… Величество…

   Напряжённая и находившаяся на последнем всплеске сил хватка Теомарфа ослабла, лапа с глухим шорохом упала на одеяло. Мощная грудь расширилась в предсмертном вдохе, но выдоху уже не суждено было произойти. Хильнард чуть склонил голову. Казалось, что Теомарф внимательно смотрит прямо на него, словно живой, но его взгляд уже был лишён осмысленности. За доли мгновений до смерти в нём появились смирение и облегчение, избавление от страданий, которые ему и подарила смерть. Она и сделала взгляд Теомарфа пустым и неподвижным.

   Теомарф умер не столько племянником, сколько верным защитником. Это Хильнард запомнил навсегда с того самого момента, когда услышал последний трудный вдох племянника. Хильнард вновь чувствовал, как по его щекам катятся с новой силой слёзы, душа его самого. Ещё миг — и он обнимал бездыханное тело Теомарфа, прижавшись головой к его груди, будто надеялся на чудо, на ещё один удар сердца. Каким же огромным сокровищем сейчас показалось бы это чудо! Ведь любой удар сердца — это жизнь, а последний его удар — трагедия.

   Но чудес не бывает. Оставалось только давиться слезами и оплакивать тяжёлую потерю.

   Магии нет уже тысячи лет. Нет и магов с сарканами. А теперь нет и Теомарфа.

   — Ваше Величество… — расслышал Хильнард сквозь свои всхлипывания тихий шёпот. Нельзя было различить, кому он принадлежал — Лагерте или Капрему.

   Хильнард через силу оторвался от мёртвого племянника и медленно повернул залитую слезами морду на шёпот, смешивающийся с тихими всхлипываниями. Капрем осторожно обнимал плачущую Лагерту, уткнувшуюся ему в плечо, и неловко поглаживал её по спине.

   — Простите меня… — сквозь плач пробормотала Лагерта. — Простите!..

   — Мне жаль, повелитель… — зачужавшим голосом произнёс и Капрем.

   Хильнард только смотрел на них сквозь муть горьких слёз, словно не узнавая голосов и не воспринимая их. Но следующий голос он узнал мгновенно… и так же быстро отреагировал на него.

   — Хильнард! — прокатился по госпиталю нервный женский крик.

   И Хильнард подпрыгнул, словно подкинутый неведомой силой. Сквозь непонятный звон в ушах и муть вернувшейся боли Император услышал скорый топот ног, оборачиваясь. К нему со всех ног мчалась Диона. Резко остановившись, она с ходу заключила мужа в объятия.

   — Милый… — плача, шептала она. Шептала и, крупно дрожа, прижималась к его горячему, любимому и родному телу. — Родимый мой, ты жив!..

   Объятия жены причинили Хильнарду ещё больше боли, и её нахлынувший поток выжал из глаз новые слёзы. Император просто беспомощно стоял, своей кожей ощущал прильнувшую к нему жену, её бешеное биение сердца, дрожь её крупного тела… и его нежное тепло. Он старался забыть о боли, преследовавшей его ещё с этой кошмарной ночи, ответно обнимая Диону. Чувствовал её слёзы на себе и не знал, что сказать. Слова застряли у него внутри, он не мог даже приветствовать ласковым и добрым словом свою единственную и родную Диону. А ещё не мог сказать ей о трагедии. Но она очень скоро всё поняла, когда увидела залитую слезами тёмно-серую морду.

   — Что случилось? — упавшим голосом спросила она. — Как Акарнан? Неужели он…

   Хильнард только повёл головой в сторону кровати, на которой простился с этим миром Теомарф. Увидев племянника, Диона протяжно охнула, прижав к груди копыта.

   — Не-ет! — вскричала она, бросаясь к племяннику.

   И вновь спёрло в груди дыхание, колоссальная тяжесть наполнила нутро. Пошатываясь, Хильнард только стоял на одном месте. Он был переполнен горем, страданием, болью, мучениями и всеми невзгодами этих недель, сознание вновь затмили мысли о недавних потерях. Смерть племянника окончательно ввергла Хильнарда в пучину мрака и безысходности. Он стоял, тихо плача и сквозь муть слёз смотрел на навзрыд плачущую Диону. Сейчас он напрочь забыл об Акарнане, который так и лежал неподвижно на своей койке. Глаза Теомарфа уже были закрыты — тётушка заботливо провела по его застывшей в умиротворении морде, смежив навсегда морщинистые веки.

   Самообладание, с которым Хильнард не всегда был близок, словно испарилось, как капля воды жарким летом. В его голове бились последние слова Теомарфа… и произнесённое им имя. Хильнард, глядя в одну точку, пошёл прочь из госпиталя. С каждым шагом выход становился ближе. Хильнард не слышал ни плача жены, ни недоумевающих восклицаний Лагерты и Капрема, ни собственного дыхания. Он ощущал только боль, пол под своими мощными ногами и щекочущие морду слёзы. Едва он ступил на порог, как судорожный вдох отозвался в могучей груди резкой колющей болью. Казалось, что весь воздух пропал. Хильнарда с удесятерённой силой начали душить слёзы горя, и он схватился за голову. Если бы у него были когти, он разодрал бы себе макушку, оторвал бы второе ухо, разодрал морду в клочья и исполосовал бы грудь! Весь бы утонул в океане боли и залился собственной кровью, лишь бы больше никогда не терять родных. Стон Хильнарда перешёл в страшные рыдания, все, кто был в госпитале бросились к нему. И лишь короткий отрывок времени воплотился в его сознании следом пережитого — эти мучительные мгновения Хильнард с душераздирающим рёвом рвался из лап и копыт, срывая с себя повязки, открывая свои раны и погружаясь затем в бездну непроглядного мрака. И вот в голове зазвенело, голоса разом отдалились и стали глуше, а мраморный пол госпиталя метнулся навстречу.

***

   — Ваше Величество, — подобострастно поклонившись, почтили приветствием Хильнарда два молодых и коренастых барана, стоящие по бокам чёрных дверей Погребального собора.

   Хильнард, с перевязанной и ноющей от боли головой, смотрел только вперёд, прямо перед собой. Он не поворачивал мощную однорогую голову, не слышал гудящего говора десятков голосов, лишь взгляд его глаз, скрытых опухшими от недосыпа веками, коротко скользил по сторонам. Немногие, завидев идущего Императора по мощёной улице, радостно приветствовали его поклонами и выкриками — в городе уже знали о попытке убийства Императора и Десницы. По большей части звери смотрели на Хильнарда в сочувственном молчании и склоняли головы, когда он проходил мимо. И всё время пути от своего замка до Погребального собора Хильнард душой пребывал в своей действительности, которую он оградил нерушимыми стенами, чтобы никто не смел туда проникнуть и потревожить его. Тело же неторопливо двигалось по велению рассудка. Позади шла Диона, одетая в чёрное, как и муж. Сопровождающие их члены гвардии и стражи расстались со своими белыми и малиновыми плащами и облачились в чёрные. Плотные одежды будто сдавливали Хильнарда, с самого утра он ощущал, что его периодически бросает в жар.

   — Оставьте меня одного, — коротко распорядился Хильнард, когда бараны открыли двери Собора.

   Диона осторожно тронула Хильнарда за плечо, но на прикосновение жены он не отреагировал. Мощные и толстые двери за широкой спиной носорога закрылись с гулким ударом, эхо от которого прокатилось волной под высоким потолком Собора. И сразу Хильнарда окружили прохлада и тишина.

   После смерти Теомарфа и тяжёлого срыва состояние Хильнарда вызывало беспокойство у Дионы, а также Лагерты и Капрема, которые старались угодить удручённому Императору и Акарнану. Хильнард ввечеру гнал от себя обоих к другу-Деснице, так как тот впал в сильную горячку, и Лагерта опасалась, что у него началось заражение. В таком отрешённом состоянии Хильнард провёл день. За весь этот день он не говорил ни слова, даже когда к нему приходили его слуги и члены Императорского совета, лишь вяло кивал, когда слышал от членов Ордена продовольствия новости о сборе низкого урожая, о том, что некоторые выпущенные из плена хищники умирали от изнеможения. Один из них, с трудом дойдя до дома в сопровождении членов семьи, тихо опустился на порог и больше не встал — у него просто остановилось сердце…

    Лишь один раз внимание Хильнарда, погружённого в свои мысли, рьяно перекинулось на одно упомянутое имя.

   — …сын узурпатора, именуемый Стефардом, по-прежнему пребывает в заключении, повелитель. Его заперли после вашего приказа, когда он помог убрать тела убитых, — ровным голосом вещал пришедший с высокими особами писарь, невысокий пожилой лис.

   — Охрана поставлена надёжная? — немедленно осведомился Хильнард.

   — Да, повелитель, — кивнул лис.

   — Страже передайте моё распоряжение — не спускать глаз с… с него. И не выпускать, — железным тоном заявил Император, которому до сих пор было сложно называть сына ненавистного Карлунда по имени.

   Даже после смерти Карлунд вызывает у него ярость. Одолеваемый скорбью по племяннику, двоюродному брату и тревогой за Десницу, Хильнард сейчас не мог видеть в Стефарде кого-то иного, кроме врага. Он не думал о том, что и Стефард немало помог в спасении Акарнана и остальных от неминуемой гибели.

   Все мысли о родных, думы о прошлом и обстановке после покушения были оттеснены тишиной Погребального собора. Но не о всех родных.

   Вдыхая запах горящих свечей, застоявшегося воздуха и благовоний, Хильнард неторопливо шёл между рядами стульев к большому и широкому возвышению, на котором лежало давно остывшее тело Теомарфа. Шаг за шагом, Хильнард преодолел расстояние от дверей до племянника и остановился рядом с ним. Эхом отдавались в длинном зале неторопливые шаги носорога и клацанье толстой клюки, на которую он опирался при ходьбе. Раненое бедро причиняло ему боль, как и плечо, которое было вновь перевязано. Большая лапа висела на перевязи. Лагерта настоятельно советовала Хильнарду не ходить на похороны.

   — Это мой племянник! — прорычал в ответ Хильнард. — Хочешь ты или нет, я пойду! Я не могу не проводить того, кто оборонял нас!

   В такие моменты он ощущал жгучие и неприятные позывы произнести слова резче и больнее, но в душе понимал, что вины Лагерты в смерти Теомарфа нет.

   Сейчас Теомарф лежал на холодном мраморе, такой же холодный и навсегда утративший тепло живого тела. Молодой носорог после смерти был одет в свои доспехи, которые он надевал, охраняя жизнь своего дядюшки, и в белый роскошный плащ — плащ гвардейца. Нагрудник был украшен гербом Империи — огромным золотым солнцем, удерживаемым по бокам носорогом и медведем. Серая морда навсегда застыла каменным выражением спокойствия, в копыта ему был вложен его меч, с которым он принял свой последний бой. Внушительный стальной клинок был тщательно отмыт от крови и до блеска вычищен. После смерти тело Теомарфа, не стыдящееся уже своей наготы, было омыто в тот же день безутешной матерью. Здесь оно покоилось уже больше дня, служители Собора умастили его благовониями, однако сквозь чад их и свечей уже пробивался тошнотворный запах разложения — после той ночи прошли целые сутки. Рядом с головой Теомарфа полукругом были выставлены горящие свечи, количество которых означало возраст погибшего. Чадящий дым от них живописными спиралями невесомо взвивался под потолок и растворялся в высоте.

   — Тридцать одна… — грустно произнёс Хильнард, несмело положив копыто сначала на край возвышения, а потом — на мощную грудь племянника. — Всего тридцать одна. Ты покинул мир за одиннадцать дней до своих тридцать вторых именин, Теомарф…

   Несправедливо, что из жизни уходят такие молодые и сильные. Несправедливо, что Небесный Страж забирает так рано таких достойных жить зверей.

   Хильнард стоял и думал о Теомарфе, о его детстве, его победах в боях и даже шуточных поединках. Постепенно мысли Хильнарда вернулись к Акарнану, который боролся сейчас со смертью в сильном жару. Вспомнились его слова, его непоколебимая решимость убить Карлунда в первые же дни. О Рамхорра и Новый Созидатель, почему он тогда пытался остановить Акарнана! «Каким же я был глупцом! Как же Акарнан был прав, когда, не раздумывая, хотел убить Карлунда!» В эти мгновения Хильнарду хотелось бить себя по голове, по всему телу, чтобы причинить себе как можно больше боли в наказание. Тогда был бы жив Теомарф и многие могучие защитники Императора. Не находился бы тогда при смерти верный друг.

   Не избавляло от угрызений совести и то, что тиран был мёртв. Это была крошечная капля облегчения, которую мгновенно поглощала чёрная пустота в душе Хильнарда. Эти часы до похорон он пытался найти в себе хотя бы малую точку опоры, чтобы что-то сделать, но лишь уходил глубоко в себя. Пытался заглянуть к себе в душу, но не обнаруживал ничего, кроме зияющей черноты, вызванной утратой Теомарфа. С гибелью племянника всегда вспоминался Фродмар, оттого ощущение пустоты становилось сильнее, и так же сильно затягивался в груди тяжёлый узел…

   Хильнард бережно погладил мёртвое тело племянника по голове и вздрогнул, когда кто-то коснулся сзади плеча.

   — Я же просил оставить меня одного. Хоть ненадолго, — деревянным тоном произнёс Хильнард. Голос его не выражал недовольства, скорее отстранённость.

   В ответ женский голос — нежный и ласковый — с лёгким нажимом ответил:

   — Не только ты лишился племянника, Хильнард. Я тоже его потеряла.

   Диона встала слева от супруга. Хильнард лениво повернул в её сторону голову. Взор носорожицы был затуманен слезами. Хильнард ничего не мог ответить на слова жены — в горле встал ком.

   — Мне так же тяжело, как и тебе. В таком горе нельзя отдаляться от семьи. Теомарф был её частью.

   Издав тяжёлый вздох, Хильнард обнял жену за плечи и тихо прошептал:

   — Прости, моя светлая…

   Диона бережно смахнула с блестящего нагрудника невидимые пылинки.

   — Я помню, как он радовался, когда его приняли в Императорскую гвардию, — с печальной улыбкой сказала она. — Он был горд этим… как и мы все. Но старался не показывать своей радости.

   — Он не всегда умел держать свои эмоции и чувства, — ненадолго удалился в воспоминания и Хильнард. — Он часто дрался с мальчишками в детстве. И в семь лет, и в десять, и в тринадцать. Но Фродмар редко его наказывал, он верил, что растёт будущий защитник и боец. И слушать больше любил про войны и сражения.

   При этих тёплых родственных воспоминаниях Хильнард печально улыбнулся, кажется, впервые за эти месяцы.

   — Это я помню, — тихо сказал он, почувствовав на несколько мгновений тепло, разлившееся по телу при этих больно-сладких воспоминаниях. Но узел в груди стал только туже.

   — Но ведь к шестнадцати годам Теомарф изменился, — мягко возразила Диона. — И до последнего дня был символом надёжности и силы.

   — Это да, — приглушённым шёпотом подтвердил Хильнард, пытаясь сдержать непрошеные слёзы, навернувшиеся на глаза и готовые вот-вот упасть на холодный мрамор. — Он был героем, как и его отец.

   И на этих словах Хильнард на несколько мгновений вернулся в один из своих кошмаров. Фродмар приказывает Хильнарду и Дионе, держащей младенца, бежать. Диона с резко расширившимися в ужасе глазами кричит, но уже слишком поздно. И Фродмар, предательски и трусливо поражённый мечом в спину, падает и умирает. А спустя несколько дней Теомарф приходит к Хильнарду и крепко обнимает его сквозь прутья стальной решётки. Обнимает и всхлипывает, сотрясаясь. Хильнард ощущает, как содрогается большое тело племянника, а у него самого в носу щиплет, и через мгновение на грязные прутья невесомо и неслышно падает горячая капля…

   — Я сделаю всё, чтобы эта падаль ответила за свои убийства! — пламенно пообещал тогда Теомарф. — И вытащу тебя отсюда!

   — Я виноват… — неосознанно сорвалось с языка Хильнарда.

   — Ты не можешь быть виноват в этом! — осекла супруга Диона и сжала его плечо. — Фродмар погиб не по твоей вине, он сделал всё, чтобы спасти нас с тобой и Миэррисом! Теомарф защищал Акарнана, выполняя твой приказ! И ведь не только его, но и тебя. Он ушёл из жизни как воин, как герой, верно служа Империи и тебе. И ты, и Акарнан живы благодаря Теомарфу.

   Диона мягко прижалась к Хильнарду, склонив на его плечо голову. Он услышал её ставший ещё тише голос:

   — В таких положениях всё решают мгновения, Хильнард. Мы можем сражаться в войнах годами и терять тысячи солдат, но лишь один упущенный миг — и нет близкого зверя. Ребёнок может остаться сиротой или безутешный отец будет хоронить сына. Порой от нас мало что зависит, милый.

   Диона замолчала, по-прежнему прижимаясь щекой к плечу мужа. А Хильнард, хоть и признавал правоту жены, понимал, что случившееся будет преследовать его до конца жизни. Сглотнув вставший в горле большой ком, он тихо промолвил:

   — Теомарф хотел быть похороненным в Императорской усыпальнице, с прадедом, дедом и отцом. Он заслуживает этой чести.

   — Его место там, — решительным тоном заявила Диона. — Фродмар был похоронен там же. Стефард мне рассказал.

   Имя молодого бегемота резануло слух Хильнарда, вместе с ним вспомнился Карлунд, принявший заслуженную смерть. Смерть от его собственных копыт. Хильнард вздрогнул и потряс могучей головой. Диона отпрянула от него, когда он устремил на неё взгляд, полный ошеломления. То же мимолётное чувство охватило Хильнарда, когда имя Стефарда произнёс умирающий Теомарф.

   — Ты говорила с сыном этого убийцы? — прохрипел Хильнард, не веря в сказанное. — Зачем?!

   — Хильнард, я прошу тебя! — взмолилась Диона, взяв мужа за копыта. — Стефард не должен отвечать за ужас, что сотворил его безумный отец!

   — Диона, я… — повысил голос носорог, но Диона вновь перебила его, заговорив громче:

   — Ты не имеешь права так поступать! — В голосе её звучали слёзы. — Хильнард, думай о тех, кто достоин жить без страданий! Сколько всего свалилось на нашу семью и на весь город! Есть те, кто потерял почти всех. Вспомни Эргерта с братьями, вспомни Раддуса, его семью, его братьев и их сыновей! Вспомни многих, кто выступал на суде против Карлунда! Их жизни сломаны, судьбы разбиты вдребезги, эти осколки никогда уже не собрать! Стефарду достался отец как само воплощение Подземного Демона, но это не его вина!

   — Теомарф и Фродмар, а с ними десятки зверей достойны были жизни, а её отняли у них! — резко выпалил Хильнард. — И это Карлунд убил Теомарфа!

   Диона вздохнула и сказала:

   — Но не Стефард. Ведь не только Теомарф защищал вас с Акарнаном. Я слышала разговор Капрема с Лагертой, пока ты спал. Капрем рассказал, как Стефард спас вас троих. Не его вина, что Теомарф погиб, его убийца заслужил своё. Ты сполна отплатил Карлунду! А теперь ты хочешь держать его сына под стражей за вмешательство для благой цели? Ты видел, что с ним сделали стражники темниц? Я видела! Если хочешь знать — я сама приходила к нему.

   По щеке носорожицы скатилась крупная слеза. Диона осторожно дотронулась до шеи Хильнарда, который смотрел на супругу, не отводя взора.

   — Я не хочу, чтобы ты терял рассудок, Хильнард, — закончила она тираду. — Ты — Император, а не безрассудный мститель с камнем вместо сердца. И жестокость вовсе не для тебя. — Диона утёрла прозрачную дорожку под глазом. — Теомарф и Фродмар не хотели бы видеть тебя таким. И помни, что Фродмара убили и у меня на глазах.

   Хильнард молчал, не зная, что сказать. Возразить было нечего — любимая супруга всегда умела найти верные слова. Диона ласково обняла его, уткнулась носом в грудь и — как будто это могло поставить точку в разговоре — довершила:

   — Это именно Стефард с трудом уговорил Карлунда, чтобы Фродмара похоронили в Императорской усыпальнице. У него есть в сердце добро, а сейчас стражники мучают его там, внизу. Нельзя себя терять, Хильнард, когда ты у власти. Ни в военное, ни в мирное время. Узурпатор потерял себя давно, и это привело его к заслуженной смерти.

   С виноватым вздохом Хильнард ответил на ласку жены и погладил её по широкой и тёплой спине. На ухо она ему шепнула:

   — Ты мне нужен, родимый. Всем нам. После всего того, что мы пережили. И Миэррису нужен мудрый и сильный отец.

   Хильнард по-прежнему молчал — все свои ласковые и нежные слова, всю свою боль он сейчас вкладывал в объятия. Диона ощущала его страдания и его чувства.

   — Знаешь, как я скучала без тебя на Севере, — глухо пробормотала она, всё ещё утыкаясь носом в грудь мужа. — Мне самой хотелось броситься назад, к тебе. Броситься и не оглядываться.

   — Я велел тебе думать о нашем малыше, — шепнул Хильнард, прижимая к себе жену.

   — Я смотрела на Миэрриса, когда он спал, и думала о тебе. Опасалась за тебя, не могла спать ночами…

   — Как и я, — Хильнард коснулся носом щеки Дионы. Никто, кроме него, не знает, как по ночам разрывалось его сердце от тревоги за жену и сына.

   — Я люблю тебя, милый, — прошептала Диона, крепко обняв мужа за шею. — И ты нужен не только мне, но и всем.

   Хильнард легонько взял Диону за обе щеки.

   — Я больше никому не позволю тронуть тебя и нашего мальчика, — пообещал он. — Никого из моих близких и родных. Я уничтожу, затолочу в прах любого врага, убью всякого, кто осмелится посягнуть на вашу жизнь и безопасность!

   Магии нет уже тысячи лет. Нет и магов с сарканами. Нет и Теомарфа. Но нет и ненавистного Карлунда.

   «Больше никто и никогда не поднимет оружие — ни на моих родных, ни на Акарнана, ни на одного жителя этого города! Иначе заставлю врага себе же горло перерезать или упасть на меч!» — клятвенно пообещал себе Хильнард. Но тут же вспомнил слова жены о потере себя. Нет, он никогда не станет таким как Карлунд! Никогда не станет тираном и убийцей, изменником и предателем. Никогда не опозорит свой императорский род. Но как ему теперь вести себя с тем, кто будет напоминать ему о минувших чёрных неделях? И получится ли у него одолеть так и не гаснущую ненависть?

***

   — И пусть могучая душа его, Теомарфа из рода Мощнорогих, отыщет путь в пристанище предков, и благословят его Рамхорра и Новый Созидатель, Небесный Страж, и даруют они ему силы после смерти, геройски принятой, — вещал монотонно аэд — старый служитель Погребального собора, пожилой волк. — И пусть примут его предки в сонм свой, и пусть общей дорогой он с ними вперёд пойдёт…

   Хильнард неотрывно смотрел на служителя. Волк был облачён в длинную чёрную мантию, полы которой при ходьбе с мягким шорохом волочились по полу. Обе передние лапы волк положил на мраморное возвышение с телом Теомарфа, а взгляд его уставших глаз смотрел за спины собравшихся и часто задерживался на Императоре. Хильнард сам распорядился о церемонии погребения, о каждой её детали, сам взял под свой контроль её проведение и последовательность.

   Проститься с Теомарфом пришла вся Императорская гвардия и стража, которые он возглавлял несколько лет, оставаясь верным Хильнарду и Империи. В ту кошмарную ночь погиб не только Теомарф — в этот день, бесконечно долгий, стражники простились ещё с пятью своими собратьями в месте впадения великой реки Восточный Путь в океан. Их тела были возложены на ладьи и отправлены по течению, а потом были подожжены при помощи горящих стрел. Такова была традиция, которая существовала со времён Плинета Благодарного, внука Хильнарда Великого. Все члены Императорской стражи и гвардейцы были одеты в подобающие для церемонии чёрные плащи и доспехи с гербом Империи. И каждый пришёл отдать честь своему лорду-командующему, проводить его в последний путь. Ведь их целью и призванием было одно и то же — оберегать и защищать Императора во время опасностей.

   Хильнард услышал, как под тянущийся долгой нитью хрипловатый голос волка кто-то всхлипнул. Он скосил взгляд вправо и увидел, как Диона обнимает за плечи пожилую носорожицу Сивельду, мать Теомарфа. Сивельда вошла в зал Собора уже с мокрыми от слёз щеками — бедная мать не находила себя от горя. Она потеряла за эти недели и мужа, и единственного сына. Она осталась совсем одна… Стражники хранили мрачное молчание, и каждый из них думал о своём.

   Аэд закончил отпевание и, отступив от тела Теомарфа на три шага, прокашлялся и чуть охрипшим голосом произнёс:

   — Кто желает проститься с покойным, подходите.

   Обойдя Теомарфа, волк подошёл к Хильнарду и негромко сказал:

   — Всё готово, Ваше Величество.

   Кивок послужил молчаливым ответом. Волк, поклонившись Хильнарду и степенно повернувшись, удалился из зала. Хильнард же, тяжело вздохнув, перевёл взгляд на Сивельду. Глаза несчастной матери опухли настолько, что казалось невероятным, как она ещё может что-то видеть перед собой. Она перехватила его полный скорби и сочувствия взгляд, но Хильнард ничего не сказал. Пусть он Император, но когда подоспевало время прощания с известными зверями, первой к ним всегда подходили родные. Всегда только те, кто произвёл на свет и вырастил.

   Сгорбленная, словно под грузом горя, носорожица медленно приближалась к мёртвому телу сына. Хильнард видел, с каким трудом Сивельде даётся каждый грузный шаг, видел капающие на пол её горячие слёзы. Она тяжело дышала, давясь ими. В глазах у Хильнарда начало жечь, едва Сивельда дотронулась до плеча Теомарфа.

   — Сынок… — хрипло выдавила она, поглаживая его. — Сынок…

   Других слов Сивельда произнести уже не смогла, когда плотина в её душе перестала сдерживать нарастающий поток горя. Беспомощно и тяжело она легла головой на неподвижную грудь сына и вся затряслась в плаче, который через несколько мгновений перешёл в рыдания. Эхо от судорожных всхлипываний разлеталось по огромному залу Собора, теряясь у входа и под потолком. Не выдержала и Диона — крепко сжав мужа за локоть, она уткнулась носом в его мощное плечо. Хильнард знал, что и он не сможет сдержать слёз. Но его горе не шло в никакое сравнение с тем, что беспощадно разбило жизнь Сивельды и её семьи на куски. Ему отчаянно, до жгучей боли в груди, хотелось ненавидеть себя за то, что он не смог уберечь двух верных и преданных носорогов от смерти. И всеми силами пытался, несмотря на сказанные сегодня слова Дионы.

   — Сынок… родимый мой!

   Рыдания Сивельды, заливающей слезами мёртвого сына, перешли в пронзительный крик, до такой степени наполненный болью и терзанием, что сердце Хильнарда чуть не разорвалось. Страдания Сивельды передавались всем находившимся здесь, особенно Хильнарду. Она, последний раз истерически взвизгнув, словно потеряла пол под ногами — захлебнулась плачем и без чувств начала сползать на пол рядом с широким возвышением. Хильнард и Диона бросились к ней и вовремя подхватили.

   — Выведите её на воздух. Быстро! — рявкнул Хильнард, свирепо осмотревшись по сторонам.

   Три молодых льва, прислуживавшие в Соборе, молниеносно оказались рядом с обеспамятевшей Сивельдой. Втроём они с трудом подняли её отяжелевшее тело и с большой осторожностью повели к другому выходу, что был сбоку. Хильнард выпрямился и повернулся к телу племянника. Свечи рядом с головой Теомарфа почти догорели, от них тёк густой едкий запах, смешивающейся с усилившимся за прошедшее время смрадом разложения. Хильнард всей душой и всем телом ощущал, как горе пронзает его из мгновения в мгновение, но не ощущал и крохотной доли того, что сейчас происходило в душе у Сивельды. Он чувствовал слёзы на своих щеках, когда с родственной любовью гладил голову Теомарфа.

   — Я всегда буду гордиться тобой и твоим отцом, Теомарф, — пробормотал Хильнард и смахнул слёзы. Нагрудник Теомарфа поблёскивал пролитыми на него материнскими слезами. Диона же медленно склонилась над племянником и поцеловала его холодный лоб, а Хильнард вновь почувствовал, как по телу понеслись волны жара.

   После императорской четы к телу носорога стали подходить по одному и члены Императорской гвардии, стражники, а также знакомые с Теомарфом звери. Среди них был и Капрем. Один за другим они либо касались его плеча или груди, либо на миг сжимали его безвольные копыта. Все члены стражи и гвардии отдавали честь своему командующему. Все знали — и Хильнард тоже, — что им будет не хватать отважных и храбрых отца и сына, Фродмара и Теомарфа, отдавших жизни в борьбе с тиранией безумца…

   Закат по-осеннему ярким багрянцем заливал западный небосклон, плавно соединяя нотки уходящего дня с неумолимо наступающей ночью. Солнце уже касалось краем верха далёкой городской стены, заслоняющей горизонт, когда тело Теомарфа выносили из недр Погребального собора. Мощное тело носорога было аккуратно возложено на большой деревянный пласт, на нём Теомарф лежал в прежнем положении, что и в Соборе — со сложенными на груди копытами и мечом в них. Головой вперёд тело несли шестеро императорских гвардейцев, по бокам от них шли ещё восьмеро. Хильнард чуть повернул голову в сторону. Жители Зверополиса, знающие о случившемся, молчаливыми и сочувственными взглядами провожали Императора и всех, кто неторопливо шёл в нужную им сторону. Теперь путь процессии лежал только в одно место — к громадному замку Императора, в Императорскую усыпальницу.

   — Мечи! — зычно приказал Хильнард.

   Сгущающийся мрак разрезал звон извлекаемой из ножен закалённой и острой стали — и в воздух взвились восемь больших клинков. Кратко и неуловимо они блеснули в надвигающейся ночной темени. Гвардейцы, следовавшие по правую сторону, держали свои мечи в высоко поднятых правых лапах, те, что слева — поднимали вверх левые лапы. Как будто оберегали Теомарфа и после смерти.

   — Вперёд! — очередной приказ.

   Погребальная процессия медленно тронулась. Позади бережно уносимого тела шла, тяжело переставляя ноги, пришедшая в себя Сивельда, Хильнард и Диона следовали за ней.

   Путь от Погребального собора занял немало времени, он располагался на одной из широких улиц Зверополиса, что выходила на Императорскую площадь. Гвардейцы, молча нёсшие тело своего собрата, скорбно молчали. Хильнард не видел их скорбно застывшие морды и приближающиеся башни огромного и величественного сооружения. Шаг за шагом — казалось, что и время замедлило свой быстротечный бег. Процессия не вошла через главный вход внутрь гигантские просторы и анфилады замка, она повернула направо и оказалась рядом с внушительной аркой, раскинувшейся над воротами. Тяжёлые ворота, отделанные бронзой, распахнулись, открываемые привратниками, и все оказались в просторных и цветущих летами Императорских садах.

   Вдохнув полной грудью запах отцветших своё цветов — лилий, георгинов, амариллисов, анемонов, — Хильнард почувствовал, как засвербело в носу, а душу вновь наполнили воспоминания. В детстве он здесь часто носился с другими маленькими обитателями замка, здесь он гулял с родителями и играл с Фродмаром. Здесь же юные будущие воители слушали завораживающие истории о правителях прежних времён, о Первых Покорителях… ах, как же давно всё это было! Часто Теомарф устраивал здесь шуточные потасовки с друзьями, а после — под строгим взглядом отца и Хильнарда — понуро удалялся…

   И вновь прошлое, играющее светлыми оттенками беззаботности, отодвинулось назад, открывая место мрачной и наполненной скорби реальности. Хильнард слышал прежние дрожащие всхлипы Сивельды. Звери шли по мощённой крупными камнями дорожке между длинными прудами и деревьями. Хильнард помнил, как давным-давно на одной из скамей Фродмар и Сивельда сидели, обнявшись и смотря на луну, как он сам сидел здесь с Дионой, как она склоняла голову на его плечо…

   Императорские сады, с их пьянящими ароматами и многообразием цветов, остались позади, и перед идущими распростёрся широкий квадрат земли, поросший короткой травой. Но дорога не кончалась, продолжала тянуться, пересекая зелёную площадь. По краям её поставлены несколько бронзовых статуй в виде воинов с обнажёнными мечами. Оружие в лапах каждого из них указывало в том же направлении, в котором шли Хильнард и покойный его племянник. Посверкивающие в свете факелов бронзовые острия мечей указывали на широкое и приземистое, в два слоновьих роста, каменное построение. В ширину и высоту оно значительно превосходило казармы, в которых обитали члены Императорской стражи и гвардии. Это и была усыпальница, в которой обретали свой последний приют член императорского рода.

   Дорога пошла под плавный уклон. Теперь она вела к воротам, вход через которые находился ниже земли. Шагать было легче и быстрее, поэтому несущие тело Теомарфа его собратья замедлили шаг. Хильнард окинул знакомые с детства чёрные ворота и гордо смотрящие ввысь колонны, тоже чёрные. По бокам ворот распускало на лёгком ветерке свои языки пламя факелов. Давным-давно Хильнард простился здесь со своим дедом, более двадцати лет назад — с отцом. А теперь здесь найдёт своё последнее пристанище — достойное пристанище — его двоюродный племянник.

   Сквозь просвет между идущими гвардейцами и стражниками, под пластом с телом Теомарфа, Хильнард увидел, как с раскатистым басовитым скрипом открываются тяжёлые ворота и как вход внутрь склепа ощеряется непомерной чёрной пастью какого-то чудовища. Последние шаги до каменного порога не измерялись даже одним десятком, но, преодолевая их один за другим, Хильнард чувствовал, как каждый из шагов отдаётся в груди пламенной болью. Сама усыпальница, толстенная стена её фасада неумолимо приближалась, словно чёрный рок — чёрный, как и сам вход внутрь. Глядя на распахнутые ворота, Хильнард поёжился. Казалось, что громадная пасть вот-вот поглотит его навеки, и такой же испуг, как и в детстве, шевельнулся внутри.

   Чёрный — цвет смерти. Даже днями вход в склеп вызывал неприятное покалывание внутри. А ведь смерть всегда одного цвета.

   Переступив широкий порог, Хильнард почувствовал, что он словно отрезал сам себя от внешнего мира. Редкие факелы на стенах широкого прохода под землю слабо развеивали вечный мрак усыпальницы. Ноздри неприятно жёг запах затхлости, даже свежий воздух, с жадностью рвавшийся внутрь, не облегчал его. Смерть выглядит по-своему и пахнет так же. Спёртый и неприятный запах недр усыпальницы был запахом смерти и горя, и из поколения в поколение этот кошмарный и мрачный мир принимал Императоров и их семьи, оставляя их тела на вечный покой.

   — Факел, — потребовал Хильнард, выйдя вперёд. Он знал, куда идти.

   Кто-то из следовавших за Хильнардом услужливо протянул ему снятый со стены факел. Подняв отбрасывающее блики пламя над головой, Хильнард медленно пошёл вперёд, опираясь на свою клюку. Мрак впереди медленно рассеивался, а за спиной быстро смыкался. Клюка со стуком, будящим в усыпальнице гулкое эхо, соударялась с каменным полом. Эта часть огромной усыпальницы была чем-то вроде холла. По древним поверьям анималийцев здесь душа покойного воссоединялась с душами предков, чтобы после этого занять своё место в обители Небесного Стража. Хильнард, степенно идя к темнеющей вдали двери, не мог думать ни о ком другом, кроме племянника. Здесь Императору казалось, что вообще нет никого из живых, что все сопровождающие его и Теомарфа гвардейцы и стражники — не более чем отголоски душ, а Акарнан, семья и прочие обитатели громадного замка будто были оторваны от Хильнарда тысячами и десятками тысяч миль.

   Он встретил своего отца. Который пожертвовал своей жизнью ради спасения моей. А теперь и сам отдал свою молодую жизнь. Фродмар будет тобой гордиться. Вы вместе будете восседать в светлых и просторных чертогах Небесного Стража, а я остаток своей жизни буду гордиться вами.

   Усыпальница всегда вытесняла из головы Хильнарда светлые мысли и веру в будущее. Если там, наверху, он был рядом с семьёй, с Акарнаном и своей империей, то здесь его одолевали совсем иные думы. Молодые звери гибнут в боях, от болезни, от мечей и копий, от кинжалов и стрел, а безутешные родители хоронят их… Империи рушатся и исчезают в громадной реке времени, становятся частью истории. Друзья умирают, а семьи недолговечны. Может, и сам Хильнард встретит смерть уже через день или два…

   «Не смей думать об этом!» — одёргивал себя Хильнард, но напрасно — мрачные мысли сдавливали его голову, словно челюсти доисторического хищника — шею своей добычи. От таких мыслей бежать хотелось куда подальше.

   Холл усыпальницы ограничивался центральным входом позади Хильнарда, а сам он остановился перед глухой каменной стеной. Факелов на ней не было, они были установлены только по боковым стенам огромного холла. На первый взгляд на стене не было совершенно никаких выбоин или выпуклостей. Но Хильнард знал, где надо искать. Он переложил факел в левое копыто, а правое поднял и надавил в нужном месте. Крохотный участок стены в виде перевёрнутого треугольника ушёл недалеко вглубь, а следом последовал гулкий грохот. Теперь в стену ушла огромная плита. Ушла и медленно-медленно уползла влево.

   Перед Хильнардом открылся очередной коридор, значительно уже холла, весь сплошь по потолку затянутый паутиной. Здесь воздух был ещё более затхлым, и здесь было значительно темнее. Хильнард опустил факел вниз. Слабое мерцание света пробивалось издалека, откуда-то снизу. Ступени расстилались перед мощными ногами Хильнарда одна за другой, приглашая начать спуск в мрачные недра склепа. Приказав стражникам аккуратно спускаться с телом Теомарфа, Хильнард медленно ступил на первую ступень…

   Оказавшись на ровном полу, Император осмотрелся. Он здесь бывал не раз — в обычаях правителей было спускаться сюда и молиться своим далёким предкам. В их могущество после смерти Императорский род верил в равной степени, как и в Небесного Стража. Особняком место для Хильнарда занимал его знаменитый предок Хильнард Великий, гигантская статуя которого, высотой с двух слонов, стояла в центре громадного подземного зала круглой формы. Увидев колоссальное изваяние, Хильнард склонил голову.

   — Мой великий предок, — чуть слышно шепнул он. — Первый носитель имени Хильнард…

    Громадная голова носорога, высеченная, как и вся статуя, из глыбы мрамора, была слегка пригнута, как будто Хильнард Великий смотрел на своего раздавленного горем потомка, в огне факелов блестели агатовые зрачки. Преклоняясь перед деяниями и историей прославленного правителя, Хильнард приподнял голову и заглянул в них. «Прими своего достойного потомка», — молил он своего предка. Но члены Императорского дома чтили память не только могущественного правителя.

    Круглая усыпальница была выполнена в форме солнца — коридоры, служившие его лучами, вели в многочисленные склепы. В них нашли свои приюты Великий Зодчий, второй носитель имени Хильнард, и Хильнард Третий, их сыновья, внуки и правнуки… Лишь одно место — одно захоронение — расположилось прямо у стены. Это была простая каменная плита, закрывавшая зарытую в землю урну с прахом. На этой плите не было никаких символов, просто гладкая и шершавая поверхность. При взгляде на это захоронение Хильнард невольно нахмурился — здесь упокоился один из правителей, который вошёл в историю как Недостойный. Не заслуживший своего достойного места среди останков правящего рода. Алатэйр Недостойный, у которого не было ни почестей, ни заслуг…

   С трудом вздохнув, Хильнард вновь обратил взор на своего великого предка, моля его о душевной поддержке. Колоссальное изваяние, как и всю усыпальницу, несмело освещали зажжённые заранее — по приказу Императора — факелы. Пройдя дальше, Хильнард увидел вход в нужный склеп. Сердце его ёкнуло — сейчас он вновь окажется рядом с гробницей своего деда и своих родителей. Там же, с ними, вечным сном спали младший родной брат Хильнарда, Амфотер, умерший в двенадцать лет во время вспышки корхантонского мора. Совсем недавно к ним присоединился Фродмар. А теперь отец дождался своего сына.

   Медленно отступив в сторону, Хильнард пропустил вперёд стражу с останками племянника и понуро плетущуюся за ними Сивельду. Во тьме Диона подошла к мужу и ласково тронула за локоть, после повела головой в сторону разверстого входа в склеп, приглашая следовать за опечаленной матерью. Поцеловав жену в щёку, Хильнард с глубоким вздохом вошёл внутрь прохода — солнечного луча, отходящего от зала-солнца. Чёрного луча чёрного солнца.

   Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Хильнард оставил позади себя коридор и вошёл в приземистый склеп. Все стояли у самого входа в него. Сивельда вновь обливалась слезами, положив оба копыта на наглухо закрытый саркофаг с телом мужа. За её спиной высилась приготовленная для Теомарфа гробница, её тяжёлая крышка была прислонена к стене. Стражники опустили деревянный пласт с телом Теомарфа, но не наземь — они продолжали удерживать его на весу.

   — Сивельда, — тихо позвал Хильнард пожилую носорожицу.

   Мать медленно обернулась. Грустным взором Император указал на тело её сына, которого перед уходом мать должна поцеловать. Тяжело передвигая ноги, Сивельда приблизилась — третий раз за это время — к бездыханному Теомарфу и, склонившись, коснулась носом его холодного лба. Хильнард стоял дальше Сивельды, но чувствовал всё усиливающийся с течением времени запах разлагающегося трупа. Сивельда явно не придавала этому значения — перед ней ведь был её единственный сын.

   — Мой родной… — чуть слышно прошептала Сивельда, вновь целуя навеки застывшую морду молодого носорога.

   Хильнард перешёл к действиям. Велев четырём стражникам держать пласт, он сорвал с шеи перевязь и сам взял тело племянника за ноги. Двое стражников и Диона держали Теомарфа по бокам, а Сивельда и услужливо пришедший на помощь Капрем держали его голову и плечи. Тело уже не разгибалось — оно давно окоченело. С величайшей осторожностью, как будто Теомарф был из хрупкой глины, а не из ссыхающейся плоти, прощающиеся переложили тело внутрь глубокого саркофага. Хильнард заглянул внутрь. Его племянник лежал так же, как и в Соборе — с мечом в копытах, погибший могучий и отважный боец. Сивельда, чуть склонившись, оправляла плащ и смахивала с нагрудника несуществующую пыль. Видимо, хотела, чтобы её любимому сыну не было неудобств в загробной жизни…

   Диона тихо заплакала, когда Хильнард приказал закрыть гробницу. Сам чувствуя на глазах слёзы — уже сбился со счёта, сколько раз за эти два дня, — он тепло обнял супругу. Так они и подошли вместе к саркофагу, где навсегда должен был остаться Теомарф.

   С гулким стуком крышка плотно легла на огромный гроб, навечно отрезав Теомарфа от этого мира. Звук удара заставил сердце Хильнарда перевернуться и сжаться от боли… но чем была его боль по сравнению с материнским горем? Сивельда продолжала горько плакать, плечи её тряслись. Движимый желанием разделить с ней и так общее горе, Хильнард подошёл к ней и положил копыто на её широкую спину. Носорожица слегка вздрогнула, потом обратила взгляд на родственника-Императора.

   — Вы не оставите меня, повелитель? — хриплым шёпотом спросила она.

   — Конечно, Сивельда, — поспешно кивнул Хильнард и со всей заботой и теплотой обнял её.

   В неровном свете двух или трёх факелов блестели на мордах двух носорожиц слёзы. Хильнард опустил взор на крышку. Он сейчас стоял в изголовье саркофага, и ему казалось, что даже сквозь крышку Теомарф видит его.

   — Я никогда не забуду, что ты сделал для меня, Теомарф, — едва слышно прошелестел Хильнард. — Ты и твой отец… мне отчаянно будет не хватать вас…

   Он слышал, как что-то прощальное произнесла Диона. И сразу захотелось ему уйти. Но не хотелось оставлять Сивельду одну.

   — Я скоро вернусь, — словно подслушав мысли в голове Хильнарда, сказала Сивельда.

   Когда с Теомарфом простились все, кто пришёл с ним, Хильнард пошёл к выходу. Но как будто его кто-то толкнул в спину. Император обернулся. Крупная фигура Сивельды, сгорбившись, стояла в изголовье саркофага. Мать гладила его шершавую крышку. Видимо, уже понимала, что любимый сын встретился с отцом. Сейчас и навсегда.

   — Ньяти, Темба, — позвал Хильнард, повернувшись к гвардейцам.

   Отозвавшиеся на зов крепко сложённые бизон и буйвол вышли вперёд и покорно склонили головы перед Императором.

   — Проводите Сивельду в её покои, когда она этого потребует, — приказал он.

   — Повелитель, позвольте, — тихо обратился к нему бизон по имени Ньяти. — Теомарф был командующим гвардией. Кто теперь займёт его место?

   — Я не хочу сейчас об этом говорить, — сухо сказал Хильнард. — Все вопросы завтра.

   Он повернулся к гвардейцам спиной и, припадая на клюку, пошёл к выходу. Но около статуи Хильнарда Первого вновь остановился.

   «Как мне быть дальше, о Великий? — взмолился Хильнард. — Как мне поступить с тем, кто остался после тирана?»

   В своей выпотрошенной горем душе он сейчас не мог найти ответа на этот вопрос…

   Хильнард молча шёл к выходу, за ним следовала Диона. С каждым их шагом Теомарф оставался всё дальше, Хильнард слышал его немое прощание с членами семьи. А в голове Императора не было ничего, кроме пустоты. Он просто шёл вперёд. Диона ласково взяла мужа за локоть, и весь путь до Императорских садов они проделали молча. Только оказавшись вне стен усыпальницы, только вдохнув свежий ночной воздух, Хильнард тихо сказал:

   — Я хочу поговорить с ним.

   — Хильнард, что ты задумал? — с волнением спросила Диона. Она поняла, о ком говорит супруг.

   — Я хочу его видеть. Сейчас, — громче произнёс Хильнард и взглянул в глаза жене.

   — Хильнард, не нужно. Ты и так устал, тебе нужен отдых, — уговаривала Диона, ласково касаясь его плеча.

   Хильнард опустил взор, размышляя о том, как поступит. Диона взяла его за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза. Хильнард удивился посуровевшему взгляду жены.

   — Хильнард, не подвергай его новым пыткам! — твёрдым голосом выпалила она. — Он не заслужил!

   — Иди в покои, Диона, — грубовато велел Хильнард и, развернувшись, пошёл к замку.

   — Нет, — вырвалось у неё — торопливо и сбивчиво дыша, Диона поспешала за уверенно идущим мужем, будто забывшим о раненой ноге. — Я сказала — нет! Стой, Хильнард!

   Проигнорировав оклик жены, Хильнард двинулся в сторону подземелий. Диона быстро шла за ним, иногда переходя на бег, трогала за локоть и пыталась остановить, но безуспешно. Так вдвоём они и пришли к тем темницам, возле которых разыгралась кровавая драма. Стражники, занявшие после прощания с Теомарфом свои посты, склонили головы и проворно расступились, пропуская правящую чету.

   Хильнард даже не стал осматриваться по сторонам. Не стал смотреть на пустующие темницы. Он смотрел только на одну из них.

   Заключённый в темнице Стефард не спал. Он сидел недалеко от решётки и смотрел в пол. Завидев Императора с супругой, он тяжело поднялся и приблизился к решётке. Диона зашла вперёд и встала между Стефардом и мужем.

   — Посмотри, — вытянула она копыто, указывая на Стефарда. — Посмотри, что с ним сделали стражники. В ту ночь и в течение этого дня! Ведь ты заключил его сюда!

   Хильнард молча смотрел на Стефарда. Он лишь урывками помнил его появление прошлой ночью — память, потеснённая горем, не смогла запомнить все действия молодого бегемота. В те мгновения разум Хильнарда отказался работать, когда он услышал от судорожно всхлипывающего Стефарда слова:

   — Не спас… не спас его!..

   Боль лишила способности соображать, а плач Стефарда заставил оторваться от Теомарфа, имя которого Хильнард безуспешно выкрикивал. Воедино сплёлся с его криком и зов Капрема, который дрожал в панике возле окровавленного Акарнана. Хильнард, безумно вращая глазами, осмотрелся кругом. Повсюду были трупы и лужи крови. Стефард, ею же забрызганный, вжимался в стену, а рядом с ним лежал замаранный кровью изогнутый меч. Внутрь ворвались стражники и гвардейцы, среди которых был Ньяти. Он с диким криком бросился к бесчувственному Теомарфу…

   Хильнард, хромая, подошёл к Стефарду и, схватив его за локоть, рывком поднял с пола. Тот ещё не успел опомниться от произошедшего, поэтому не мог сопротивляться и оказался за решёткой. Хильнард с силой втолкнул его в темницу. Примчавшимся вооружённым гвардейцам и стражникам он приказал нести Теомарфа и Акарнана в госпиталь. Он услышал ещё о ком-то раненом и живом, но тело, вынесенное из одной из темниц, не разглядел. Все прочие мысли вымело из его головы.

   — Вот это Стефард заслужил? — гневно вопрошала Диона.

   Стефард был в том же исподнем белье, в котором ворвался сюда. Оно было покрыто засохшей кровью — чужой и его собственной. Своим правым глазом Стефард видеть уже не мог, он распух и закрылся, под ним темнел глубокий порез. Кровь, покинувшая через него тело, осела и засохла на морде, шее, плечах и потемневшем от грязи рубище. Не дожидаясь слов Хильнарда, Стефард тяжело встал и, поморщившись, положил оба копыта на большой и широкий живот. Выпрямиться ему не позволяла сильная боль, но он через неё взглянул Хильнарду в глаза. При взгляде на Стефарда Хильнард не почувствовал ничего. Его сознание было опустошено, замучено, истёрзано гибелью племянника, неопределённостью судьбы друга и виной за проблеск милосердия.

   — Я виноват, Ваше Величество… — хрипло сорвалось с разбитых губ Стефарда.

   — Перед кем? — сипло обронил Хильнард. — Перед тем, кого ты не спас? Перед отцом?

   Голос Хильнарда был сух и пуст, будто разбившийся глиняный горшок. Но не голос Дионы — он так и звенел злостью.

   — Он хотел спасти Теомарфа!

   — Не убеждайте его… — просипел Стефард, тяжело опускаясь на колени. — Бесполезно…

   — Подожди, Стефард, — бросила Диона. Затем, цепко ухватив мужа за локоть, вытащила за собой из темниц.

   — Ты… — начал Хильнард, но Диона встряхнула его, забыв о его ранах.

   — Да что с тобой? — неистово прошипела она. На её глазах заблестели вновь слёзы, а в следующий миг Диона сорвалась на крик. — Ты забыл о моих словах? Разве для этого я перенесла такую долгую разлуку с тобой? Для этого мы с тобой лишились Теомарфа и Фродмара, чтобы ты продолжал упиваться своей ненавистью к невиновному?!

   — Он…

   — Он! Никого! Не убивал! — ещё громче закричала Диона. Казалось, ещё немного — и она ударит его. Никогда прежде Хильнард не видел свою жену такой разъярённой. — Он всю свою жизнь ненавидел отца! Как и Карлунд — его! Сколько будет продолжаться эта повсеместная ненависть, Хильнард? Сколько времени она будет отравлять нашу семью и этот город? Из-за ненависти погибло столько жителей города, из-за всего, что здесь устроил Карлунд! Ты всё слышал на суде! Ты слышал Стефарда, Акарнана, всех этих несчастных жертв! Среди них и мы с тобой, мы тоже пострадали! Нас чуть не убили с нашим сыном, Хильнард! А теперь ты заставляешь страдать Стефарда, который сам натерпелся от отца?!

   — Что со мной… — вновь начал Хильнард. И вновь осёкся — слова Дионы дошли до него.

   Его любимая жена вновь оказалась права. Они сами были жертвами Карлунда, они сами спасались от его прихвостней-убийц — Валгила и прочих. Сами чуть не погибли от них. Вместе с ними — и их маленький сын. Хильнард сам отправил их на далёкий Берриародский Север, подальше от крови, убийств и ненависти Карлунда. Теперь вовлекает их в свою ненависть к Стефарду, сам же способствует её властному и губительному процветанию. Лишь крошечная часть последствий осталась на теле Хильнарда в виде шрамов — и разве на нём одном? И сотрутся ли они когда-нибудь временем?

   — Я не знаю… — хрипло простонал Хильнард. — Не знаю, Диона…

   Из глаз его потекли слёзы. Силы вновь покинули огромное тело, ноги будто потеряли способность удерживать его, и Хильнард грузно опустился на пол. Диона отпустила мужа.

   — Он так и стоит перед глазами, — всхлипывая и давясь слезами, бормотал Хильнард. — Все они… Фродмар и Теомарф… и Карлунд… Не могу избавиться от этого, Диона… не могу! Не могу, не могу!

   Последние слова перешли в отчаянный рёв. Хотелось биться затылком о стену, хотелось по ней же молотить кулаками. Хильнард, рыдая, тряс перевязанной головой. Обрубок на месте левого уха незамедлительно отозвался звоном и пламенем боли. А Диона просто молчала. Хильнард сумел с трудом унять рвущийся из груди рёв и теперь просто трясся в плаче. Он ощущал кожей взгляд жены, понимал, что она сама еле сдерживается, что часть его чувств неудержимо стремится и к ней, что осколки его внутреннего мира ранят и её душу.

   — Не могу… — уже шёпотом выдавил измученный сегодняшним днём Хильнард.

   Его в который раз захватила боль от перевязанных ран, но в какое сравнение она шла с ранами в его душе? Диона глубоко вздохнула, успокаиваясь сама, затем присела рядом с мужем.

   — Всё, что ты сейчас переживаешь, относится и ко мне, Хильнард, — тихо и назидательно молвила она. — Никогда не забывай.

   Голос Императрицы ещё звенел отголосками недавней злости, и Хильнарду на долю мгновения захотелось, чтобы Диона вновь встряхнула его. В самом деле, что с ним происходит? Здоров он или нет — этого Хильнард сам не знал. Все заботы о своём состоянии затмевала траурная суета. И опять, в своём неизбывном горе, вспомнил он о Стефарде. И опять возник тот же вопрос, с которым он обращался к громадному изваянию Великого. Диона некоторое время помолчала, давая мужу прийти в себя. Затем полой чёрного плаща заботливо вытерла слёзы с его морщинистых щёк и опухших глаз.

   — Сейчас ты стоишь на распутье, Хильнард, — тихо сказала Диона. — Сделай верный выбор, чтобы не пожинать гибельные плоды своих последствий. А Стефарда ты должен благодарить.

   В голове Хильнарда всплыли похожие слова, которые в возмущении выпалил Акарнан. «Совершить ошибку — на это хватит мгновения…»

   — …а исправление растянется на годы и десятилетия, — вслух довершил Хильнард фразу друга.

   «Я — Император. — Внутренний голос разума отвердел. — Я — не тиран. Рядом с телом Теомарфа я пообещал себе, что не опозорю свой род. Наш род!»

   Постепенно овладев собой, Хильнард, поддерживаемый Дионой, поднялся с холодного пола. Воображение, будто выудив из глубин сознания, стремительно развернуло перед Хильнардом полотно мрачной картины — он стоит рядом с тем же возвышением, на котором лежал мёртвый Теомарф. Но теперь на нём никого нет. Лишь герб Империи, а на нём лежит хлопьями пепел, увязший в засохшей крови. Теомарф с отцом стоят напротив и с непривычной холодностью смотрят на Хильнарда. Потом неодобрительно качают головами, отворачиваются и уходят.

   Хильнард зажмурился на миг и открыл глаза. Вздохнул — он принял своё решение. Но сначала поверил Дионе. Твёрдо взглянул ей в глаза и поверил.

   — Сейчас тебе нужен отдых. Пойдём, — сказала она.

   Хильнард не знал, что сказать Дионе по пути в свои покои. Он чувствовал себя так, как будто внутренности изнутри колотили его по костям. И вновь это проклятое ощущение жара… Глаза его слипались — несмотря на всю тяжесть сегодняшнего дня, он сейчас мечтал только об одном. Добрести до кровати и упасть. Диона шла рядом с ним и что-то говорила, но её слова доносились будто из-за толстой стены. Силы Хильнарда убывали, пока он с женой поднимался по широким ступеням в свою опочивальню.

   Диона с беспокойством взглянула на мужа, когда он опёрся о дверь.

   — Тебе плохо? — испуганно спросила Императрица.

   — Всё хорошо, — устало моргнув глазами, ответил Хильнард.

   Он разделся и лёг на кровать, поверх одеяла, Диона легла рядом. Когда его голова коснулась подушек, он почувствовал, как кровать будто плывёт под ним. Мысли путались. Слабо шевеля языком, Хильнард попросил воды. Холод пробежал по нутру, когда он опустошил чашу.

   Наутро он уже не смог встать с постели.