Феод Барона — всего лишь некогда пыльный угол тронного зала. На этой маленькой, точно отмеренной территории расположились маленький замок и гарнизон солдатиков. Барон заседает в своем углу, когда король принимает просителей.

Он наслаждается со стороны этим действом. Усталым лицом короля, сжатыми в узкую полоску бледными губами, тонкими пальцами, отбивающими нервный ритм по подлокотнику. Король нетерпеливый, и под его холодной личиной прячутся ярость и жестокость. Барон знает это, пусть и не испытывал на себе.

Он переставляет солдатиков по карте своих владений, выбирает им генерала.

Барон уже полгода служит королю, но еще ни разу не видел его улыбки. Будто бы он призван развлекать не своего господина, а его двор. Придворные любят Барона. Их пугает и смешит цвет его кожи — не проходило еще ни единого пира, на котором кто-нибудь не предложил бы его отмыть. Но Барон лишь улыбается, показывая большие зубы, и щурит теплые глаза. Дикарь в разноцветных лохмотьях и при титуле веселит знать, и он рад исполнять эту роль. Она отвлекает двор от того, что их король черств и холоден и посещает не все пиры в свою честь. Его больше заботят военные походы и псарни.

Придворным он не мил, они воротят нос.

Барон улыбается, присматривается к молодому королю с каждым днем внимательнее и однажды ловит ответный взгляд. У короля темный, тяжелый взор. Не все его выдерживают.

Барон выдерживал вещи и похуже королевского взгляда. Его тело до сих пор иногда пронзает боль из прошлого.

В шумном зале свечи коптят, и полумрак висит в воздухе. Барон щурит глаза, вглядывается: он не может привыкнуть к этому недостатку света до сих пор. Там, откуда он родом, во дворцах света намного больше. Чтобы свет появился и в королевском замке, нужны окна шире. Но тогда и отопление лучше.

У Барона в голове почти начинают появляться планы.

Он и его циркачи — три карлика, смотрящиеся на его фоне совсем крошечными — забавляют гостей. Сегодня отмечается очередная победа, и король наконец-то сидит во главе стола. Барон воркует с баронами и баронессами, пьет вино из горла кувшина, но глаза его почти всегда прикованы к королю. Тот подпирает голову кулаком и односложно отвечает сестре, затянувшей его в разговор. Говорят, они близки, но это не так.

Барон оказывается на подлокотнике трона в мгновение ока. Король никак не реагирует на его бесцеремонность, но шут замечает, как пальцы его, в душевном расстройстве бьющие по колену, сбиваются с ритма. Барон заводит разговор с принцессой, и, кажется, юноша благодарен ему за избавление от этих мук.

Барон лишь улыбается. Он уже очень давно привык улыбаться.

Король же не улыбается никогда.

На следующий день шут расставляет своих солдатиков по карте в тронном зале, и король, заставший его за этим занятием, смотрит на него укоризненно. Но молчит.

Барон, оправдываясь с неизменной улыбкой, говорит ему: «Мне просто показалось, что мои солдатики и ваши не так уж и отличаются друг от друга».

Вот только игрушки Барона не хоронят в сырой земле.

Король качает головой, приказывает ему вернуть все, как было, и уходит.

На следующем принятии просителей Барон ловит на себе чужой темный взгляд и не отвечает на него. Он занят увеличением окон в своем замке и расстановкой охраны.

Так продолжается еще год. Король держит шута при себе, но редко говорит с ним. Шут сидит в углу почти на каждом обсуждении с советниками, и это, безусловно, их раздражает.

На своей родине он тоже был советником когда-то. Он много кем был, но нынешнее положение не расстраивает его.

Молодой король смотрит на него с каждым днем все пристальнее, и Барон впервые прячет улыбку, оставляет ее на потом.

У молодого короля нет жены. У молодого короля голодный, стыдящийся себя взгляд, который Барон видит иногда и у епископа тоже.

Барона будоражит перспектива этих затянувшихся переглядываний. За время его пребывания при королевском дворе в его постели успели побывать и женщины, и мужчины, прелестные в своем любопытстве, и король не может не знать об этом.

Барон помнит, что на родине он считался красивым мужчиной, но вряд ли в этом случае людей привлекает его красота — он достаточно умен, чтобы не строить таких надежд.

Но короля интересует не дикарская наружность Барона, и шуту требуется чуть больше времени, чтобы разгадать причины.

Король не берет его с собой на войну, хотя так поступают другие правители. Барон не расстраивается, он чувствует себя управителем в замке в отсутствии хозяина. У него есть немного времени отдохнуть и почитать в одиночестве — по легенде он не умеет читать. Перед легковерными придворными просто притворяться, что он сосредоточенно разглядывает непонятные буквы, стараясь выглядеть умным дикарем, но вот король вряд ли бы поверил его спектаклю.

После неудачного похода король возвращается разбитый, и шут совершает неожиданно-глупое открытие, когда тот хриплым и серьезным голосом интересуется его настоящим именем.

Они находятся в королевских покоях, и слуги только что ушли, поменяв окровавленные повязки.

— Фахим, милорд, — отвечает Барон. Он не видит смысла лгать.

— Фахим… — выдыхает король. Темные волосы резко выделяются на бледном влажном лбу и таких же белых подушках. — Есть кое-что, о чем бы я хотел попросить тебя, Фахим.

Открытие застает Барона, когда он держит короля за холодную руку, чтобы тот мог спокойно уснуть. Когда король лежит с открытыми глазами всю ночь и сжимает временами его ладонь так сильно, что трещат кости.

Это больше, чем любопытство.

Король доверяет себя ему, и Барона пробирает дрожь от этого осознания.

Когда рассвет занимается над королевством, а молодой король наконец засыпает, Фахим прикасается губами к его ладони и чувствует, как сердце сжимается от потока мыслей и чувств.

От власти, которую он ощутил в своих руках. От бездны ответственности.

От горечи неотвратимо зарождающейся привязанности.