В одной лодке
Посвящается Алане — родной, исчезнувшей в пространстве и времени, пропавшей без вести.
Мне бы очень хотелось обрадовать вас вестью о том, что когда Лемони Сникет и Беатрис Бодлер-младшая сидели в кафе и попивали газировку, они обсуждали историю, которую по крайней мере один из них знает целиком. Но Лемони Сникет не сидел в одной лодке с Бодлерами, а Беатрис была слишком мала, чтобы запомнить хоть что-то, и знала лишь то, что рассказали ей Вайолет, Солнышко и Клаус.
Будучи ребёнком и проходя через такую страшную вещь, как взросление, вы наверняка не раз испытывали чувство разочарования. Разочарование — это своеобразный коктейль из эмоций, вкус которого остаётся у вас во рту, когда что-то не оправдало ваших надежд. Вы чувствуете себя удручённо и разбито, но рано или поздно всё равно оправляетесь.
Если я или кто-то ещё расскажет Беатрис, что было на самом деле, она разочаруется, ведь сейчас она и подумать не может, что рассказанное Бодлерами — не совсем правда. Но порой лучше не знать правды, особенно, если вы ребёнок. К моему великому сожалению, я знаю больше, и моему расследованию удалось продвинуться куда дальше отеля «Развязка». А вот Беатрис-младшая слышала только то, что допустимо слышать ребёнку… По мнению Клауса.
Именно с Клауса Бодлера и, как бы парадоксально то ни звучало, с отеля «Развязка» и начинается эта не самая приятная история.
Клаус Бодлер впервые столкнулся с разочарованием, когда ему было двенадцать. С того пасмурного утра на пляже их родного городка, где он и его сестры впервые по-настоящему испытали это чувство, прошёл не один месяц. И за это время мальчишка ещё не раз отведал этот горький плод жизни.
Разочаровываясь, Клаус каждый раз думал, что хуже уже быть не может, и каждый раз судьбе удавалось его удивить. В итоге Клаус попробовал на вкус и чувство глубокого разочарования. А причиной этого скверного чувства, как оказалось, может служить не только что-то, но и кто-то.
К моменту, когда история, рассказанная Лемони Сникетом, приближалась к финишной прямой, а наша история только начиналась, Клаус Бодлер успел разочароваться во многом, но спусковым крючком стало разочарование в людях. Так что, глядя на гарпун, подставленный к горлу испуганной судьи Штраус и на озлобленное лицо графа Олафа — злодея, деспота и просто подонка — Клаус не испытывал ни жалости, ни страха, ни даже обиды и злости. Он был разочарован.
— …простите, — судья Штраус смотрела в пол, её голос звучал подавленно и стыдливо. — Я снова подвела вас, Бодлеры…
— Ты подведёшь меня, если не поможешь открыть замок, — граф Олаф развернул листочек, который несколько секунд назад вытащил из кармана. — Первая подсказка: общее у всех троих Бодлеров заболевание.
В коридоре воцарилось молчание. Судья Штраус стояла, гордо вытянув шею, в которую настойчиво упирался холодный металлический наконечник стрелы. Граф Олаф выжидающе смотрел на неё. Вайолет пыталась заставить шестерёнки в голове крутиться, но неподвязанные ленточкой волосы то и дело лезли в лицо, а страх всё дальше растекался по её артериям и венам, поступая в мозг и другие органы, затмевая собой всё. Солнышко тоже пыталась придумать, что можно сделать, чтобы исправить положение, но её отвлекали мысли о том, что Клаус выглядит слишком спокойным для человека, оказавшегося в такой ситуации.
А Клаус отчётливо слышал, как, подобно часам в этом отеле, бьётся его сердце. Он чувствовал медленные, но сильные удары.
Ложь! Ложь!
Какое-то время он сверлил взглядом пол, после чего, сглотнув накопившуюся слюну, снова поднял взгляд на графа Олафа, держащего в руках гарпун. Секунду назад мальчишка стоял перед нравственным выбором, однако теперь нравственность казалась ему пустым звуком.
— Аллергия на перечную мяту, — он говорил спокойно и как-то безучастно.
Стоило ему договорить, как лица присутствующих изменились, и Клаус заметил два взгляда, которые ему доведется поймать на себе по крайней мере ещё два раза за этот эпизод его жизни.
— Клаус, что ты делаешь?! — с осуждением воскликнула судья Штраус.
Вайолет смотрела на него непонимающе, с испугом в глазах. Она вдруг вспомнила, как Клаус выглядел под гипнозом на лесопилке «Счастливые запахи», и её охватил ещё больший страх.
— Все «благородные» подвели нас, зачем нам защищать сахарницу? — пояснил он равнодушным тоном.
Граф Олаф удивлённо посмотрел на Клауса. Удивление сменилось восхищением, мужчина усмехнулся. В следующую секунду Олаф расплылся в торжествующей улыбке. Всё это происходило в считанные мгновения, но для Клауса мир вокруг не только потерял краски, но и значительно замедлился.
Мальчишка повернулся и опустился на колени, чтобы ввести ответ. Раздался удовлетворенный звоночек, оповещающий, что ответ верный. Тотчас же к замку подлетел граф Олаф, уверяя, что остальные ответы он введёт сам.
— Не может быть, ничего так не пишется, — заметил Клаус, глядя на слово, которое вводил мужчина.
— Неважно, как что пишется! — отмахнулся было Олаф.
— Нет, важно, — возразил Клаус. — Говорите, я напишу.
Когда все три ответа были введены, Вайолет уже знала, в чём заключается план Клауса. Вернее, она думала, что знает. На деле же никакого плана не было — на самом деле Клаус всего лишь сдался.
Дальнейшие действия происходили очень быстро, и вы прекрасно их знаете, потому что до прибытия на остров в форме глаза история, которую рассказал Лемони Сникет, мало чем отличается от правды.
Если же вы не имеете представления о том, как разворачивались события после того, как граф Олаф не нашёл сахарницу в прачечной, то вам следовало бы внимательнее слушать историю, которую рассказывал мистер Сникет.
Граф Олаф решил, что выпустит невероятно смертоносный мицелий и уплывёт на лодке с десятого этажа. Бодлеры указали на изъяны в плане Олафа и внесли в него поправки: Вайолет пообещала спустить лодку, Солнышко предложила сжечь отель, а Клаус озвучил её предложение. В общем, когда судья Штраус, граф Олаф и Бодлеры покидали прачечную, за их спинами полыхал пожар.
Следуя плану, они поднялись на лифте на крышу, по пути предупреждая всех, кто поверит, о пожаре, а уже на крыше выполнили последние пункты плана, попрощавшись с судьёй Штраус навсегда.
В данной ситуации мотивом Вайолет было убеждение: если вывести Олафа из отеля, в нём станет безопаснее. В этом был определённый смысл, но не когда дело касалось горящего отеля.
Мотивом Клауса, как вы уже догадались, в этой ситуации служило разочарование. Он уже не надеялся спасти хоть кого-то, не говоря уж о том, чтобы спасти себя.
Мотивом Солнышко же служило отсутствие выбора. Она всё ещё была ребёнком, и ей всегда приходилось следовать за старшими.
Когда лодка с Бодлерами и графом Олафом уплывала прочь от очередного ужасного пожара в полыхающий закат, Клаус мечтал лишь о том, чтобы всё это наконец закончилось. Я же мечтаю перенестись во времени и посоветовать Бодлерам или самому графу Олафу плыть вдоль берега, а не от него.
Фразу «Хочу, чтобы всё наконец закончилось» мы обычно употребляем, когда находимся в такой ситуации, когда кажется, что хуже уже быть не может. И под словом «всё» мы обычно подразумеваем эту самую ситуацию, обстоятельства, из которых мы хотим поскорее выпутаться. Но Клаус буквально хотел, чтобы всё закончилось, и до сих пор не прыгнул за борт только лишь потому, что не хотел оставлять сестёр в одной лодке с Олафом.
Стоял штиль, так что лодка двигалась так же медленно, как развиваются события в этой главе, то есть не особо быстро. Несколько раз у Бодлеров возникало желание столкнуть графа Олафа в воду, один раз они даже попытались, и Клаус во второй раз увидел восхищённую улыбку графа Олафа, обращённую к нему.
— Ого, да вы, Бодлеры, не перестаёте меня удивлять, и если бы вы меня действительно столкнули, я бы даже гордился вами, — он развернулся к детям. — Кстати, надвигается шторм, выражаясь фигурально.
Клаус проследил за взглядом мужчины и тоже обернулся.
— То есть, буквально! — воскликнул мальчишка, и их тут же накрыла волной.
***
Не знаю, можно ли назвать это везением — если бы они не открыли глаза после этого шторма, возможно, он стал бы их последним несчастьем — но, так или иначе, и Бодлеры, и граф Олаф очнулись на мягком светлом песке из-за ярких солнечных лучей, которые отчаянно бились в их веки.
Клаус открыл глаза. Тело невыносимо чесалось, и это было намного хуже, чем когда они носили одежду, купленную миссис По. Глаза болели, видимо, из-за яркого света и попавшего в них чрезмерного количества соли. Перекатившись на бок, он пошарил рукой по песку в попытке отыскать очки. Безуспешно. Его очки поглотила соленая вода.
Мальчик приподнялся на локтях и огляделся, в надежде увидеть хоть что-нибудь. В метре от Клауса валялся граф Олаф, чуть дальше лежала Вайолет и нечто маленькое, что вполне могло быть ребёнком с невероятно острыми зубами.
Клаус попытался встать на четвереньки, и у него даже получилось развернуться и немного поползти, но он практически сразу упал на горячий песок. Теперь он чётко видел лодыжку графа Олафа, но не то место, где находилось тату глаза. К своему удивлению, Клаус увидел ещё кое-что, помимо живого или мёртвого мужского тела — рядом с ногой Олафа лежали…
— Очки, — с облегчением вздохнул Клаус и тут же закашлял.
Да, возможно, эти очки и не принадлежали Клаусу Бодлеру, но они почти идеально подошли ему.
— Совпадение, — тихо ответил на свой же вопрос Клаус.
— Что мы говорим о совпадениях, Клаус? — послышался хриплый голос.
Клаус развернулся и ему стали известны сразу два факта: первое — Вайолет и Солнышко живы и с опаской смотрят в его сторону; второе — граф Олаф тоже жив и тоже смотрит на него.
— Вселенная в редких случаях ленива, — смутившись, ответил мальчишка.
Олаф поднялся и, пошатываясь, сделал пару шагов, чтобы размять ноги.
— Раз уж мы с вами в одной лодке, Бодлеры… — Олаф метнул грозный взгляд в сторону шлюпки, застрявшей в камнях. — …теперь уже в фигуральном смысле, предлагаю свергнуть главного на этом острове и править аборигенами.
— Ваш план мерзкий и жестокий, как всегда! — громко возразила Вайолет, сильнее прижав к себе Солнышко.
— А с чего ты вообще взял, что здесь кто-то есть? — поинтересовался Клаус, больше поражаясь не злодейскому плану, а верному употреблению слова «фигуральный».
Так как Бодлеры уже достаточно долго были знакомы с Олафом, каждый раз, когда они оставались наедине, Клаус позволял себе опустить формальности, вроде обращения на вы. К тому же он не испытывал совершенно никакого уважения к этому человеку.
— Потерпевшие! — в ответ на вопрос Клауса раздался тонкий визгливый голосок.
Все четверо устремили взгляды в сторону источника звука. Граф Олаф самодовольно усмехнулся. Как позже выяснилось, девочку, обнаружившую их, звали Пятницей, и Клаус невольно вспоминал прочитанную им в детстве книгу — «Робинзон Крузо».
«Потерпевших» представили здешнему вождю — это был полненький человечек ростом с Вайолет, с белыми-белыми волосами и бородой. Выглядел невинно, однако, увидев Олафа, воскликнул «Ты!» и велел заточить его в клетку.
Вы, конечно, знали об этом и до прочтения этого текста. Вы наверняка также знаете, что произошло дальше. Да, Вайолет предложила соорудить фильтр, а низенький человек, представившийся Изей, с явной угрозой в голосе оповестил её, что изобретения ведут к расколу.
Клетку с Олафом поставили на более-менее ровный камень среди скал, окружавших тот остров. Он уже успел отчаяться и смириться с тем, что план снова провалился, когда к нему в гости пожаловали Бодлеры.
— Ё… Бодлеры, он и вас нарядил в это дурацкое тряпьё! — первая фраза, которую мужчина чуть ли не рявкнул, освободившись от кляпа, оказалась неожиданной даже для него самого. Какое ему вообще дело до внешнего вида сирот?
— Зато удобно, — неуверенно возразил Клаус, развязывая Олафу руки.
— Я знал, что любопытство рано или поздно возьмет верх, — проговорил граф Олаф и принял из рук Вайолет миску с сомнительного вида едой.
— Вы вроде бы знаете тайну Измаила, — намекнула на цель их визита Вайолет.
— О, да вы не так уж и глупы, — Олаф приблизился к прутьям клетки. — Я сначала не узнал его из-за этой нелепой бороды, зато он узнал меня. Он и запер-то меня для того, чтобы я его тайн не выдал.
— Каких тайн?
Олаф хитро улыбнулся.
— А вот откройте клетку, тогда и скажу.
— Сначала расскажи, а потом откроем, — парировал Клаус.
Мужчина рыкнул. Ещё бы — никому не нравится сидеть в клетке и торговаться с упрямыми детьми.
— Измаил запер тебя, и если ты не скажешь, то умрёшь во время прилива, — сказал Клаус, посмотрев Олафу в глаза.
— Конечно, я умру. Все носятся вокруг своих тайн и планов, строят своим врагам козни, прожигают жизнь в борделях и кабаках или же операх и ресторанах, а затем умирают. Как считаете, много ли людей выжило после пожара в отеле «Развязка»? Я вот думаю, что практически никто. А знаете почему, Бодлеры? — граф Олаф вновь приблизился к прутьям клетки. — Потому что все рано или поздно умирают и очень редко живут долго и счастливо. Потому что вы не можете знать наверняка, когда маленькая встряска приведёт к крушению здания. Выпустите меня, и я перехитрю Измаила, а потом вы сможете присоединиться к моей труппе. Мы возьмём лодку и уплывём отсюда. Подумайте, Бодлеры, у вас наконец-то начнётся нормальная жизнь!
— Вот ещё, мы никогда не будем частью вашей шайки, — раздраженно сказала Вайолет. — Пойдём, Клаус, он тратит наше время.
Клаус ещё раз взглянул Олафу в глаза, поразмыслил секунду и последовал за старшей сестрой. Когда они чуть отошли от скал, он снова обернулся и завис на пару секунд.
— Клаус, идём, — позвала Вайолет. — Нам всем нужен отдых.
Говоря про отдых, Вайолет имела в виду здоровый сон, однако поспать Клаусу Бодлеру в эту ночь так и не удалось.
***
Вайолет и Солнышко Бодлеры впервые за долгое время спали спокойным сном, а Клаус сидел у выхода и никак не мог сомкнуть глаз.
Луна и звезды очень ярко светили в эту ночь. Разумеется, на самом деле луна светилась не сама, а лишь отражала солнечный свет, и на самом деле делала она это как обычно, но именно сегодняшняя ночь казалась Клаусу необычайно яркой. Даже самую обыкновенную ночь он предпочел бы сну интересную книгу, а сейчас так вообще больше всего на свете хотелось читать, желательно, в какой-нибудь библиотеке: за последнее время вопросов у него накопилось немало, а шансов почитать хоть что-то выпадало недостаточно.
Так что в конце концов он вышел из палатки и направился к причине его бессонницы и единственному в данный момент источнику знаний.
До скал он шел достаточно быстро, но вот взбирался на них и подходил к клетке очень осторожно и медленно.
— А, это снова ты, — увидев Клауса, язвительно бросил Олаф. — Пришёл напомнить мне о моей незавидной судьбинушке?
Клаус смерил мужчину равнодушным взглядом, хотя даже в свете луны разглядеть что-то было крайне трудно. Тем не менее, мальчишка сумел увидеть сверкающие глаза человека в клетке.
— Нет, пришёл заключить договор.
— Постой, откуда в твоём голосе столько холода? — удивлённо спросил Олаф. — Неужели ты понял, насколько ужасна эта жизнь?
— Да, — коротко ответил Клаус и положил руку на замок клетки. — Значит, ты расскажешь мне всё, что знаешь, если я выпущу тебя?
Клаус не видел, но чувствовал, как граф Олаф улыбнулся. Он протянул мальчику руку. Клаус с опасением, но всё же пожал её, как бы скрепив сделку.
— Обещаю, — сказал Олаф и прекратил рукопожатие.
Спустя где-то десяток минут мучений, у Клауса наконец получилось вскрыть замок, и граф Олаф оказался на свободе.
— Что ж, неплохо. Признаюсь честно, я до последнего не верил, что ты пойдёшь на такое. Это можно назвать своеобразной проверкой, ведь я бы все равно выбрался, использовав рыбную кость, — отметил мужчина, выпрямившись. — Но всё равно спасибо. Итак, ты хочешь узнать кто этот Измаил, верно?
Клаус кивнул, даже не обратив внимания на то, что Олаф впервые за время их знакомства использовал вежливое слово.
— Когда-то давно этот человек был директором Пруфрокской подготовительной школы, куда ежегодно поступали способные дети. Однажды он решил направить их таланты, так сказать, в нужное русло и создать организацию, которая занималась благородными деяниями.
— Группа Пожарных Волонтёров? — догадался мальчик.
— Так точно, — согласился Олаф. — В общем-то, он основал организацию, призванную тушить пожары — в основном, фигуральные, но иногда и буквальные.
— Но я не понимаю, — сказал Клаус. — Если он основал ГПВ, значит, он хороший?
— Ты так и не понял? — насмешливо спросил Олаф, иронично вскинув бровь. — Нет ни плохих, ни хороших, все люди алчны, самолюбивы и жестоки. «Благородная» сторона раскола прикрывается и всегда прикрывалась тем, что иногда пожар следует тушить пожаром, и ради благородного дела можно пойти на жертвы. Так что весьма сомнительна эта «благородность».
— Если пожар каждый раз тушить пожаром, в мире будет слишком много дыма… — задумчиво проговорил Клаус, вспомнив, как часто им приходилось объяснять это другим.
— Верно, — негромко сказал Олаф. — Ты действительно не так уж и глуп, я даже удивлён тем, что ты решил перейти на мою сторону, а не продолжать гнуть свою линию, как ты обычно любишь делать.
— Я ещё никуда не переходил, — отрезал Клаус и повисла тишина.
Это молчание не было неловким или неестественным, наоборот, казалось, что любое слово сейчас будет лишним. И это странно, учитывая, что Клаус мог бы многое сказать ужасному человеку, стоящему рядом. Но они молчали и продолжали стоять на скалах. Начинало светать.
— Н-нам стоит поторопиться, если мы хотим уплыть с этого острова, — заметил Клаус, когда первые лучи солнца коснулись его лица.
— То есть ты во второй раз добровольно сдаёшься мне? — по голосу и по выражению лица можно было понять, что такого мужчина не ожидал.
— Да мне всё равно уже, хоть в тур с вами поеду, — ответил Клаус упавшим голосом.
В третий раз мальчик заметил на себе этот удивленно-восхищённый взгляд. Ему очень хотелось грубо выплюнуть что-то вроде: «Чего пялишься, мудак?», но Клаус был воспитанным, да и граф Олаф уже не казался настолько уж подлым. Он даже вызывал сочувствие. В добавок ко всему, мальчишкой овладела апатия — здесь это слово значит, что Клаусу Бодлеру было всё равно, как сложится его жизнь в дальнейшем, потому что он уже не надеялся ни на что. А подумать о будущем ему стоило бы.
— Я вернусь, как только переоденусь, — сказал Клаус, когда они подошли к лодке, на которой мог уплыть любой желающий в День Дебатов.
— Я спущу лодку в воду, — поставил его в известность Олаф. — Не бойся, без тебя не уплыву. Просто Измаил имеет на меня зуб и не захочет отпускать меня, так что лучше перестраховаться.
Клаус кивнул и направился к своей палатке. Когда он застегнул последнюю пуговицу рубашки, проснулась Вайолет.
— Клаус, что происходит? — сонно спросила сестра.
— Клаус? — Солнышко тоже открыла глаза, но её лексикон пока что не был велик, так что она ограничилась одним, крайне ёмким словом с вопросительной интонацией.
— Вайолет, я… Я покидаю остров.
— Но, Клаус, мы же ещё ни в чём не разобрались! — возразила Вайолет. — Да и потом, неужели ты поплывёшь один?
Клаус почувствовал, как тяжело стало дышать. Какая нелепица: он вновь собирается сесть в лодку к человеку, смерти которого они все так отчаянно желали всего пару дней назад.
— Не один.
Вайолет недоверчиво покачала головой.
— Только не говори, что… — она смотрела на него так же, как до этого в отеле у входа в прачечную.
— Да, — отозвался Клаус. — Я выпустил графа Олафа взамен на факты.
— Клаус! — испуганно вскрикнула Солнышко, хотя на самом деле хотела сказать намного больше.
— Клаус, ты с ума сошёл! — проговорила Вайолет. — Этот злодей не дает нам покоя уже два чёртовых года, а ты добровольно идёшь к нему в плен… Неужели ты сдался?
Клаус промолчал. Аккуратно сложив одежду, которую ему выдал Измаил, он сделал несколько шагов к выходу, но остановился.
— Нет добра и зла, Вайолет, в этом мире всё куда сложнее. Мир не делится на чёрное и белое — он серый. Бесцветная картинка бессмысленного фильма. Как бы мне хотелось его промотать.
Вайолет поднялась и подошла к брату. Понимая, что выбор у неё невелик, она оставила попытки переубедить брата и просто обняла его. По щеке покатилась соленая капля, оставляя после себя мокрую дорожку.
— Клаус, — прошептала она. — Мы поедем с тобой.
— Нет, — уверенно сказал Клаус. — Здесь вы будете в безопасности.
— А ты? — спросила Солнышко, обхватив своими ручками ногу брата.
— А я… Я думаю, мы сумеем отыскать друг друга, когда весь этот кошмар закончится, — он погладил младшую сестру по голове.
Всё-таки убеждение Вайолет, что безопасно там, где Олафа нет, имело место. И в этом диалоге Клаус дал понять, что Олафа он берёт на себя. Покидая палатку, он с трудом вымолвил:
— Прощай Вайлет, пока, Солнышко, — и, подумав, грустно улыбнулся и добавил: — Ваши тридцать три несчастья окончены.
Граф Олаф ждал Клауса в лодке. Она отплыла от берега не очень далеко, так что брюки Клауса намокли лишь в районе голени.
— О, я уж надеялся, что ты не придёшь, — колко проговорил Олаф и, заметив в руке мальчика сложенную одежду, спросил: — Зачем тебе эта тряпка?
— Полы мыть, — язвительно ответил Клаус. — Ты ведь не даёшь своим рабам нужное оборудование.
— Неплохо, — оценил шутку мужчина. — Давай грести к проходу, скоро поднимется вода.
Когда они удалились от берега на достаточное расстояние, у воды начал собираться народ. В их числе была Вайолет с Солнышком на руках, так что Клаус помахал рукой, ещё раз грустно улыбнувшись. Вайолет тоже помахала рукой и попыталась выдавить из себя улыбку.
Вода поднялась, и лодка вышла в открытое море.
В этот момент Клаус вспомнил, как они с сестрами были вынуждены перелезть в лодку Олафа посреди озера Лакримозе. Он вспомнил, как они протестовали и утверждали, что никуда не поедут вместе с капитаном Шэмом, и усмехнулся. Злая ирония, не иначе.
Любезный читатель, здесь мне придётся прервать повествование, так как историю сирот Бодлеров почему-то всегда рассказывают люди, находящиеся в бегах. Однако я могу вас с уверенностью заверить, что со временем эта повесть не станет менее печальной. А пока лодка всё дальше и дальше удалялась от острова, и Клаусу Бодлеру, сидящему в ней, следовало бы подумать, что он будет делать, когда они с графом Олафом высадятся на берег.
Мой уважаемый редактор,
Следующую главу вы сможете без труда отыскать за телефонным аппаратом в единственной на всю страну сохранившейся полицейской будке. Там же вы найдёте обгоревшую визитку управляющего денежными штрафами мистера По, а также несколько моих корявых зарисовок.
Увы, опять не смогу прийти к вам и вашей жене на ужин, приношу свои извинения.
С уважением и признательностью,
капитан Л. В. Синни