Пристань
Посвящается Алане.
Ты однажды сказала, что если море волнуется, значит, оно ещё верит.
Моя вера угасла — в моём море наступил штиль.
Мне бы очень хотелось рассказать вам, дорогой читатель, как Клаус Бодлер в скором времени добрался до берега, и их с графом Олафом дороги разошлись навсегда, но вы и сами прекрасно понимаете, что, будь оно так, вы бы не читали этот текст. Во-первых, лодка шла мучительно медленно, а время так вообще будто остановилось. Во-вторых, пути Клауса и графа Олафа не просто ещё очень долго не разойдутся — со временем они только переплетутся прочнее.
Снова оказаться в лодке посреди огромного моря было всё равно, что снова искать ответы в юридической литературе. Это было утомительно. Как назло, опять светило солнце, ветер молчал. Небо было чистым, оно плавно сливалось с водой, и в какой-то момент Клаусу начало казаться, что они находятся в бесконечном голубом пространстве.
Какое-то время Клаус грёб вёслами, но вскоре почувствовал, что глаза закрываются — сказывались сутки без сна — и сдался.
Граф Олаф молча поменялся с Клаусом местами, и последний удивился бы этому, будь у него вообще хоть какие-то силы соображать. Через несколько мгновений он забылся сном.
Осознание того, что произошло, пришло лишь когда он проснулся. Солнце уже клонилось к закату, и линию горизонта было видно чётче.
— Ты грёб всё это время? — спросил Клаус, приняв сидячее положение.
— О, ты проснулся, — заметил его граф Олаф. — Конечно, не всё время, но большую часть — да. В моих интересах оказаться на суше до ближайшей бури. Кстати, твоя очередь грести.
Клаус не возразил. Он осознавал, что Олаф прав, сейчас действительно его очередь. Мужчина занял место Клауса.
— Буди только в том случае, если увидишь землю, — наказал Олаф и лёг спать.
А Клаус только сейчас понял, что совершенно не знает, что будет, когда они выберутся на сушу. Но тут же с некоторым ужасом осознал, что ему совершенно всё равно.
Мальчик ещё какое-то время размышлял на эту тему, пытался рассмотреть все возможные наихудшие варианты развития событий, но в скором времени оставил её. Будущее было туманно, расплывчато и так далёко, что, казалось, до него никогда не дотянуться, поэтому Клаус перескочил на более близкий объект для анализа.
Географически ближе, чем что-либо и кто-либо ещё, был граф Олаф. Да и в данный момент Клаус считал не лишним проанализировать поведение мужчины и вообще его личность.
Так уж вышло, что за то время, пока граф Олаф гонялся за Бодлерами, а Бодлеры спасались от него, дети, грубо говоря, сблизились с ним. Не секрет, что лучше всех друг друга знают соперники или враги, ведь, чтобы одержать победу, противника надо изучить досконально.
Граф Олаф представлялся Бодлеру злым и безжалостным человеком, алчным и тщеславным, несколько нарциссичным и невероятно печальным. Да, Клаус считал, что жесток и чёрств мужчина из-за печального события или событий в прошлом. Он много думал, но всегда приходил к одному и тому же выводу: от хорошей жизни злодеями не становятся. В глазах графа Олафа через пелену ехидства, иронии и равнодушия можно было разглядеть грусть, да что глаза — порой в его голосе слышалась надломленность.
Однако Клаус вовсе не считал, что прав на все сто процентов, он не был полностью уверен в своих умозаключениях. Мальчику с трудом верилось, что у этого негодяя, отравляющего ему и его сёстрам жизнь, есть какие-то мотивы делать это, и что в нём ещё осталось что-то от человек. В то же время он не хотел признавать, что граф Олаф является таким монстром, каким Бодлеры его видели.
— Нельзя же делать такие смелые заявления, когда смотришь на ситуацию только со своей позиции, — задумчиво пробормотал Клаус, глядя на сопящего мужчину. — Хотя о чем вообще может идти речь, если Он с самого начала озвучил свою позицию, если с самого начала ему нужно было только наше наследство?..
Сейчас уже и это заявление Олафа не казалось Клаусу столь однозначным. Основываясь на том, что он узнал за последние несколько суток — хотя граф Олаф не то чтобы очень надёжный рассказчик — можно было предположить, что у него какие-то личные счёты со старшими Бодлерами.
Так много противоречий никогда ещё не терзало Клауса. Он смотрел то на графа Олафа, то на спокойную тёмную воду, а в голове его творилось настоящее стихийное бедствие.
Это продолжалось до тех пор, пока его не ослепил белый свет. Клаус вернулся в реальный мир и увидел, как к их лодке приближается небольшой корабль. И тут же бросился будить графа Олафа. Он пару раз толкнул его в плечо, а затем несильно потряс.
— Что такое? — недовольно спросил мужчина.
— Тут, эм… — Клаус махнул рукой в сторону приближающегося корабля. — Мы, наверное, доберёмся до суши раньше, чем рассчитывали…
Граф Олаф разлепил глаза и встрепенулся. Взглянув в сторону корабля, он вздохнул с заметным облегчением.
Когда корабль подошёл практически вплотную, Клаусу и графу Олафу помогли перебраться на борт двое мужчин.
— Удивительно, — проговорил один из них. — Мы думали, что выживших больше нет.
Говоривший был мужчина лет тридцати, у него были тёмные смоляные волосы по плечи и бледное лицо, хотя, возможно, так только казалось из-за холодного света фонаря.
Второй имел короткие рыжие волосы, торчащие в разные стороны, и выглядел более жизнерадостным, чем темноволосый.
— Ну вот, Джордж, я же говорил! Ты проспорил желание, — усмехнулся рыжий, шутливо толкнув коллегу.
— Мы с Валли на ночном дежурстве, — объяснил Джордж. — Патрулируем прибрежную полосу в поисках выживших после того страшного пожара в отеле «Развязка»… И не выживших тоже.
Клаус не удержался и посмотрел на графа Олафа. Тот поджал губы и устремил взгляд куда-то вниз. Было бы глупо даже предположить, что ему стыдно за свой поступок. Эта ситуация была сродни «злой иронии» — вы наверняка помните, как доктор Монтгомери сказал Бодлерам, что в змеином зале с ними ничего плохого не случиться, а в итоге нечто ужасное случилось с ним самим. Джордж говорил о пожаре в отеле «Развязка», совершенно не подозревая, что перед ним стоят поджигатели. И это было в какой-то степени иронично.
— Да… — первым среагировал Клаус. — Мы с отцом были в том отеле в день пожара, но по счастливому стечению обстоятельств нам удалось выбраться, да, пап?
Клаус вновь вспомнил, как граф Олаф, маскируясь под капитана Шэма, подобрал его с сёстрами и тётей Жозефиной, когда они оказались в хлипкой лодке посреди озера Лакримозе. Тогда Вайолет в сердцах воскликнула: «Вы нам не отец и никогда им не станете!»
— Оу, да, джентльмены, так уж вышло, что мы едва не задохнулись дымом, но нам с сыном всё же удалось спастись. К сожалению, моя жена и младшая дочь остались в огне… — граф Олаф состроил скорбное лицо.
Когда граф Олаф играл капитана Шэма, дети мечтали, чтобы кто-то, помимо них, заметил и прекратил этот нелепый маскарад; сейчас же Клаус сам оказался в главной роли и изо всех сил молил высшие силы, чтобы их объяснение показалось более или менее убедительным, и у дежурных не возникло никаких подозрений.
— Соболезнуем, — в один голос сказали Джордж и Валли.
— Мне только вот что непонятно, — сказал рыжий. — Пожар случился больше двух суток назад, и…
— Папа, я хочу есть, — нашёлся Клаус — он знал, что сейчас важно любыми способами избегать любых вопросов которые способны разоблачить этот обман.
— Джентльмены, у вас не найдётся чего-нибудь перекусить? Мы скитались по морю несколько дней, пытаясь отыскать берег, и мой сын, должно быть, сильно проголодался. Да и я, если честно, не отказался бы от еды.
Джордж смерил новых пассажиров их корабля подозрительным взглядом, но всё-таки направился в рубку, жестом указав следовать за ним.
Клаус сильно нервничал, хотя уже не в первый раз обманывал людей. В какой-то момент, мой дорогой читатель, вы могли задаться вопросом, почему Клаус не рассказал всё, как было на самом деле. Но здесь надо понимать, что далеко не все люди готовы рассматривать поступки людей с разных сторон. И практически любой без сомнений заявил бы, что Клаус Бодлер — соучастник, ведь он никоим образом не препятствовал поджогу, а после уплыл вместе с поджигателем. Конечно, мы-то с вами понимаем, что всё не так однозначно, как хотелось бы, но стал бы кто слушать полный рассказ мальчика, а главное — поверил бы?
Именно к такому заключению пришёл Клаус, тщательно пережёвывая хлебец, на который был намазан паштет, и запивая его горячим сладким чаем из термоса. Более серьёзной еды на борту не было, а Клаус был бы рад сейчас даже просто краюшке хлеба и воде.
— Потерпи ещё немного, сынок, — нарочито громко произнёс мужчина, а Клаус чуть не подавился, услышав такую реплику, обращённую к нему. — Скоро уже дома будем.
Мальчик пристально посмотрел на графа Олафа, сидевшего рядом. Что сказать, актёром он был действительно талантливым. Мальчик едва удержался, чтобы не сказать какую-нибудь глупость, но всё-таки промолчал.
Тяжело было слышать столь ласковые слова, зная, что вряд ли он когда-нибудь ещё услышит подобное. Тяжелее было слышать это от человека, в голосе которого всегда слышались притворство и насмешка. Своей весьма убедительной игрой граф Олаф мол обдурить кого угодно, но только не Бодлеров.
— «Я правду о тебе порасскажу такую, что хуже всякой лжи…» — продекламировал Клаус так тихо, чтобы не услышали Валли и Джордж, стоявшие у штурвала и что-то обсуждавшие.
— Да что ты говоришь? — прошипел в ответ Олаф, в миг скинув маску любящего отца. — Чья бы корова мычала, Клаус.
Мальчик не нашёлся, что возразить, а потому лаконично согласился:
— Справедливо.
Увы, как бы вам не хотелось считать Бодлеров исключительно положительными персонажами, они по-прежнему остаются обычными, хотя и необычайно неудачливыми, людьми, а люди не делятся на хороших и плохих. Клаус хорошо помнил, какие нехорошие вещи приходилось делать ему, Вайолет и Солнышко за все это время. И он с ужасом осознал, что с каждым днём им — теперь только ему — приходится делать всё более и более омерзительные вещи.
— Ты, кажется, всё продумал, но не надейся, что тебе удастся избавиться от меня, — непринужденно сказал Олаф и откусил бутерброд. — Никто не застрахован от несчастных случаев.
Если бы мой милый Клаус знал, что ждёт его впереди, возможно, он бы на коленях умолял Олафа снова усыновить его или выбросился бы за борт. Но, как вы понимаете, ничего из этого он не сделал, поскольку даже представить не мог, что ожидает его на суше.
А на суше их ждал старый знакомый.
Удивительно, но до пристани они добрались без особых происшествий: Валли и Джордж в основном управляли судном, изредка справляясь о самочувствии «потерпевших». Единственное, что произошло за это время, было связано с изменением погоды. Пошёл моросящий утренний дождь. Любой, кому когда-либо приходилось рано утром торопливо куда-то идти под мелким холодным дождём без зонта, может вообразить, каково было в тот момент находится на улице.
Сойдя с корабля, Клаус и граф Олаф поблагодарили дежурных и попрощались с ними. Вернее, Клаус говорил, а мужчина просто стоял рядом. Мне известно, что граф Олаф был невероятно холодным и грубым человеком, но я также знаю, что он был умелым актёром. В связи с этим, нет ничего удивительного в том, что он не убежал прочь, едва его ступни коснулись досок, а остался, ожидая, когда Клаус покончит с любезностями.
Когда мальчик закончил, они вдвоем развернулись и пошли в ту сторону, где, по соображениям Клауса, находился сгоревший отель. Догадки его в скором времени подтвердились, но Клаус по-прежнему не знал, что делать дальше. Когда он бродил по острову и принимал серьёзное решение, будущее казалось далёким и туманным. Когда он, приняв решение, сидел в одной лодке с Олафом, будущее казалось менее далёким, но всё ещё туманным. И вот сейчас он чувствовал под ногами твёрдую землю, находясь, казалось бы, в этом самом будущем, но здесь по-прежнему стоял фигуральный туман.
Пепелище отеля представляло собой воистину ужасную картину, и очень дурно становилось от осознания, сколько трупов осталось лежать под обгоревшими обломками и слоем пепла. Клаус поднёс руку ко рту, пытаясь сдержать рвоту в себе. Попытка его была неудачной, и в следующее мгновение из него вылилась жидкая каша, тут же смешавшаяся с грязью и мелкими каплями воды. Желудок Клауса опять был пуст.
— Мой четырёхглазый котёнок оказался слабее, чем я думал? — с насмешкой спросил граф Олаф, оглянувшись на мальчика.
— Не понимаю, как можно так… — проговорил Клаус, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Так спокойно убивать людей.
— Милый, если кто-то погиб в этом пожаре, то их убил огонь, а никак не я, — возразил мужчина приторно-сладким голосом.
И хотя Клаус был в корне с ним не согласен, он просто смолчал, устало прикрыв глаза. Впрочем, вскоре ему всё равно пришлось снова их открыть.
У пепелища стояло несколько уцелевших автомобилей, некоторые из них покрылись копотью. Одну из машин Клаус знал слишком уж хорошо — она принадлежала графу Олафу. Мужчина привычным движением открыл дверь, сел на водительское кресло и завёл машину. Затем, опустив окно, он посмотрел на мальчика.
— Ну, и чего ты ждёшь? Садись в машину, — он жестом указал на задние сиденья. — Всё равно тебе больше некуда идти. Да и не всё ли равно теперь?
Клаус замер в нерешительности. У него действительно был слишком небольшой выбор. С одной стороны, он мог бы отыскать взрослых или позвонить в полицию — по пути он как раз видел синюю полицейскую будку, раритет, но, походу, всё ещё действующий; с другой — решение сесть к мужчине в машину уже не казалось таким сумасшедшим и безнадёжным: возможно, в этот раз всё будет иначе? Клаус сделал неуверенный шаг к автомобилю.
— Клаус, ты вроде такой умный и начитанный, и теперь даже умудрённый жизненным опытом… Не кажется ли тебе, что твои сомнения иррациональны? Каждый раз, когда вы с сёстрами пытались скрыться, я всё равно настигал вас. Не думай, что теперь, когда ты один, что-то изменится… — граф Олаф с некоторым раздражением смотрел на мальчика. — Да не ломайся ты, садись уже, и поехали!
Взвесив все «против» и «за», Клаус сделал ещё несколько шагов и коснулся ручки задней двери…
Но тут за спиной раздался знакомый кашель.
— Да ёбтвою… — нечленораздельно выругался себе под нос актёр и язвительно сказал: — Мистер По, вы когда, чёрт вас дери, покажетесь врачу? Ну, или откинетесь к х…
— Мистер По, — Клаус обернулся.
Мальчик испытывал противоречивые чувства — такое нередко случается, когда вы сталкиваетесь с чем-то неоднозначным. Например, если вы решили пойти с одним человеком, но тут появился другой, заставивший вас вновь сомневаться в этом решении. Вообще, наша жизнь полна противоречий, и порой их может быть больше двух, но в данный момент внутри Клауса боролись два желания: открыть эту пресловутую дверь и сесть в машину, избавив себя от возможной череды несчастий, и жить в не самых лучших, но и, как показала практика, далеко не худших условиях; или попробовать наладить свою жизнь ещё раз.
Пока Клаус стоял в нерешительности и думал, за него, как всегда, решили другие.
— Клаус, быстро подойди ко мне и не приближайся к этому опасному человеку, — приказал мистер По. — Ему место в тюрьме или на электрическом стуле, и я клянусь, что в этот раз ему ничего не сойдёт с рук!
— Ещё увидимся, Клаус, — бросил мужчина и закрыл окно, выжав сцепление и резко тронувшись с места.
Мальчик инстинктивно отпрянул назад и едва не врезался в мистера По. Теперь выбора не было вообще.
Мужчина открыл перед Клаусом заднюю дверь своей изрядно покоптившейся машины, и тот покорно залез в салон. Вскоре машина покинула пепелище, и на её месте осталась только визитка управляющего денежными штрафами с обгоревшими уголками.
Клаус Бодлер равнодушно смотрел в окно машины, об стекло начали ударяться более крупные капли дождя. Мальчик заснул, будто чувствуя, что нормально поспать ему не удастся ещё долго.
Мой уважаемый редактор,
Следующую главу вы сможете найти в небольшом поселении к северу от «Развязки» в почтовом ящике номер три — напротив полуразрушенной церкви. Там же вы найдёте обломок розги, на котором выцарапано имя «Клаус», фантик от шоколадного батончика и стёклышко из витража. Вам может показаться, что это стандартный набор для детской забавы, называемой «секретики», но на самом деле эти вещи значительно повлияли на ход истории.
Мне очень жаль, но я не смогу прийти на крестины вашей старшей дочери. Надеюсь, она не разочаруется в выбранной вере. Всё ещё считаю, что в восемь лет крестить ребёнка нечестно, хотя, разумеется, лучше, чем в младенчестве.
С искренним уважением и благодарностью,
капитан Л. В. Синни