И вот мы снова здесь
Посвящается Алане,
Как только не поворачивалась моя судьба,
а я всё ещё больше всего в мире хочу, чтобы ты была дома.
Эта история началась не с начала, она началась с «Развязки». Разумеется, это всего лишь название отеля — места, где, как бы это парадоксально не звучало, произошла завязка. За те пять глав, что вы прочитали, сюжет миновал все стадии композиции: была завязка, развитие действия, кульминация и развязка. Развязкой стало усыновление Клауса Бодлера графом Олафом. Опять. За это время и Клаус, и Олаф несколько изменились, вы не можете это отрицать. Словом, много всего произошло на предыдущих страницах. Но вот мы снова здесь, у старого мрачного дома, где в самом начале, может быть, и не произошла завязка, но точно начало развиваться действие.
Клаус посмотрел на особняк через окно машины и тяжело вздохнул. Он не был рад вернуться в этот дом хотя бы потому, что в прошлый раз им пришлось пережить здесь череду унижений и издевательств, едва не закончившихся принудительным браком Вайолет. В голове Клауса вдруг мелькнула мысль, что тогда стоило предложить себя на роль невесты — возможно, так бы зрители быстрее поняли бы, что что-то не так и… Но что было об этом думать сейчас? Прошло слишком много времени, чтобы это до сих пор имело какое-то значение.
Мальчик взглянул на Олафа, который вёл машину. Мужчина наконец вытащил из замка зажигания ключ и открыл дверь. Клаус последовал примеру опекуна и вышел из машины.
Да, особняк из серых сухих досок по-прежнему выглядел угрожающе, а территория, на которой он располагался — неживой. Особенно сильно контрастировал этот участок в сравнении с участком напротив. Раньше там жила судья Штраус, но теперь этот дом выглядел запущенным — если бедная женщина выжила в том пожаре, то определённо не вернулась домой. Возможно, решила уйти во все тяжкие и повидать мир? Клаусу бы очень хотелось, чтобы это было так. Да, она наверняка поймала такси и направилась в соседний город, затем в другой, затем в третий, потом в следующий… Возможно, в одном из них она встретила мужчину, о котором всю жизнь мечтала, и они прожили по крайней мере какое-то время счастливо.
Клаус тряхнул головой, прогоняя бессмысленную фантазию, и подошёл к багажнику, чтобы достать свой небольшой чемодан с вещами, которые он нажил за время жизни с Томом. За время прошлой жизни.
— Советую не разбирать чемодан — надолго мы тут не задержимся, — сказал Олаф, захлопнув багажник, и направился ко входу.
Клаус с недоумением посмотрел ему в спину и пошёл следом.
— Почему? — спросил мальчик, нагнав Олафа у крыльца, когда тот отпирал дверь. — Мы уезжаем куда-то?
— Да, уезжаем, — ответил мужчина. — И мы бы могли уехать немедленно, но так уж вышло, что ты учился в школе, а я преподавал, так что нам обоим надо уладить некоторые дела.
Под «некоторыми делами» граф Олаф имел в виду увольнение и отчисление. Впрочем, что удивительно, в этот раз у Клауса был выбор: он мог просто забрать документы, а мог всё-таки сдать итоговые экзамены. Учитывая, что Клаус совершенно не представлял, что будет дальше, он решил, что лучшим выбором будет сдача экзаменов. Алана и Уильям не преувеличивали, как казалось Клаусу, когда ещё в середине года говорили, что он может это сделать в любой момент.
Конечно, это были всего лишь промежуточные экзамены, а не выпускные, но и в них он видел смысл: этот год надо подвести к логическому завершению, тогда в сентябре особых трудностей возникнуть не должно. Клаус, несмотря на всю ситуацию в его жизни, хотел получить образование, и последние девять месяцев только укрепили в нём это желание.
— А как долго мы ещё будем здесь? — уточнил мальчик.
Олаф наконец открыл дверь и, выпрямившись, посмотрел на Клауса.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Неделю-две. Я боюсь, что возникнет трудность с моим увольнением, и даже после переезда мне придётся доработать этот месяц.
Да, такая вероятность была. Но вообще это было бы на руку Клаусу.
— Выходит, мы переезжаем, — сделал вывод он. — И переезжаем, как я понимаю, не особо далеко.
— Верно, — подтвердил Олаф. — Именно поэтому мистер Вайз наверняка попытается удержать меня. У них какая-то беда с набором учителей, поэтому они готовы брать кого угодно, а если человек ещё и создаёт впечатление компетентного педагога, так ему полное отсутствие рекомендаций и вообще, кажется, что угодно прощают.
«Теперь понятно, как «мистер Лавкрафт» устроился на работу, » — промелькнула в голове мысль, хотя Клаус совершенно не желал ни продолжать этот разговор, ни даже думать об этом.
До этого у Клауса была такая шуточная версия, что мистер Вайз такой же негодяй, как и Олаф, и что они старые знакомые, поэтому директор отнёсся к последнему с пониманием. Что ж, взрослый мир оказался куда прозаичнее.
— У тебя тоже грядущие две недели будут непростыми, — констатировал Олаф.
— Да, экзамены, — кивнул Клаус и первым прошёл в дом, не желая продолжать беседу.
С того момента, как он был здесь последний раз, кажется, минула целая жизнь. Однако этот дом внутри практически не изменился — изменилось восприятие Клауса.
Тогда им почему-то казалось, что дом графа Олафа грязный и неуютный, но сейчас он был просто самым обыкновенным, хотя и нежилым домом. Он даже выглядел на порядок богаче, чем дом Тома.
В гостиной по-прежнему стоял диван, напротив него — кресло. У стены располагался книжный шкаф, который Клаус в прошлый раз благополучно упустил из виду. Дверь в столовую была открыта. Виднелся длинный стол и стулья вокруг него.
Клаус замер посреди комнаты. Он опустил глаза в пол — кстати, тот не был таким уж грязным, как казалось Бодлерам прежде — и несильно нахмурился. Он кое-что понял, и этот вывод ему не очень нравился.
В голове промелькнула неутешительная мысль о том, что граф Олаф был прав: они действительно были избалованными детьми, когда впервые переступили порог его дома. И Клаусу досаждал не столько сам этот факт, сколько необходимость признавать правоту Олафа. Нет, он уже давно понял, что Олаф не глупый и далеко не самый плохой человек, но признавать то, что он был таким с самого начала, было на самом деле паршиво. И немного совестно, несмотря на то, что Олаф всё же не был таким уж невиновным.
Противоречащие чувства неприятно давили на грудь, но с этим Клаус ничего поделать не мог.
Мальчик вздрогнул, когда в комнате вдруг загорелся свет.
— Ну, что, рад вернуться домой? — с явной насмешкой спросил Олаф, пройдя в гостиную и бросив куртку на диван.
— Это не… — начал было Клаус, но оборвал себя на полуслове. В конце концов, теперь это действительно был его дом. Временный, но всё-таки дом.
Мама говорила: дом там, где вешаешь шляпу. Кажется, эту фразу Бодлеры вспомнили в прошлый раз. С того момента Клаус так и не обзавелся шляпой, но в этот раз у него были хоть какие-то собственные вещи и, что более важно, в этот раз это был его выбор.
— На втором этаже есть несколько свободных комнат, выбирай любую, — сказал Олаф, развалившись на диване.
— Я надеюсь, там есть кровати, — съязвил Клаус.
Он сказал это негромко и практический без эмоций, но это всё равно было явное подтрунивание.
— Да, в каждой, — ответил Олаф, который, впрочем, оценил язвительный комментарий мальчишки.
— То есть, — обернулся к нему Клаус. — Из всех гостевых комнат, которые имеются у тебя в доме, ты поселил нас в самую маленькую и неуютную, с одной неудобной кроватью?
— Ну, в свете открывшихся обстоятельств, ты, думаю, и сам знаешь ответ, — сказал Олаф, откинув голову назад и лениво глядя на мальчика.
— Но ради чего? — недоуменно спросил он.
— Ради смеха, — без тени улыбки выдохнул мужчина и прикрыл глаза. — Чтоб жизнь мёдом не казалась.
Клаус вскипел бы от возмущения, если бы не остаточная апатия и усталость. Про себя он отметил, что испытывать эмоции, в особенности сильные, приятно.
— Олаф, у нас тогда родители погибли в пожаре, нам и без этого жизнь мёдом не казалась, — вкрадчиво, чеканя каждое слово, произнёс мальчик.
Мужчина неслышно вздохнул. Грудь его поднялась и опустилась.
— Клаус, вместо того, чтобы закатывать мне сцены из-за прошлых обид, предлагаю сразу перейти к той части, где ты, уставший, плетёшься спать, — Олаф поднял голову и посмотрел на Клауса. — Эти двое суток были тяжёлыми не только для тебя, но и для меня, поверь. Сейчас и я, и ты здесь — причём, заметь, ты добровольно пошёл со мной — поэтому давай вести мирное сосуществование. К тому же, тебе ещё экзамены сдавать, поэтому отоспись и приступай к подготовке. Я, так уж и быть, сам договорюсь с мистером Вайзом.
«Я не понимаю, зачем тебе это всё, — подумал Клаус и направился в комнату, прихватив чемодан и не переставая размышлять: — Я не понимаю, в чём заключается твой план и зачем усыновлять меня. Причём он ведь явно не собирается убивать меня, мы вроде это уже выяснили… Это всё так непонятно…»
Клаус думал о том, что поступки графа Олафа в последнее время не поддавались рациональным объяснениям. Он совершенно не мог понять мотивы мужчины, и это ему не нравилось. Неизвестность всегда была хуже любого открытого плана, каким бы коварным и ужасным тот ни был.
«Боже, Клаус, да ты параноишь, » — усмехнулся он, закрыв за собой дверь одной из гостевых комнат. Она, кстати, выглядела гораздо лучше той, что досталась им в первый раз, пускай на мебели и скопился слой пыли. В комнате, помимо кровати, были ещё письменный стол, стул рядом с ним, кресло, книжная полка и комод. Клауса устраивало. Говоря откровенно, хотя Олаф и не вызывал прежней неприязни, Клаус ожидал худших условий.
Когда голова Клауса коснулась подушки, он второй раз за день был вынужден признать, что граф Олаф был прав: он очень сильно устал. Перед тем, как сон охватил его, на периферии сознания промелькнула мысль, что вслух он правоту Олафа никогда бы не признал. Хотя бы из чистой упрямости.
***
На протяжении недели Клаус только и делал, что перечитывал свои конспекты с уроков и решал математику.
Утром его будил граф Олаф, и они завтракали в практически непрерывной тишине. Потом Олаф уходил на работу, а Клаус садился за книги и тетради. Обычно в той же столовой, где они ели, реже — в своей комнате.
Если вы когда-нибудь готовились к экзаменам, то наверняка знаете, что за неделю впихнуть в себя всё невозможно. Но Клаус на протяжении учебного года дурака не валял, поэтому сейчас ему оставалось только набить руку.
В общем, когда настал день экзамена, Клаус был полностью готов. На самом деле он мог, конечно, договориться с мистером Вайзом о дополнительной неделе на подготовку, но решил, что это ни к чему — чем скорее, тем лучше. Нет, он вовсе не хотел поскорее отчислиться и уехать, но «висящих» дел не любил. Так что в понедельник после полудня Клаус вышел из дома и направился в сторону самого спокойного района большого и шумного города.
Последний раз он был в этой школе и в этом районе всего полторы недели назад, но за это время столько всего произошло… Казалось, всё, что было до суда, было как минимум в прошлой жизни. Сколько же жизней он уже прожил?
Клаус усмехнулся своим мыслям и всё же ответил на этот вопрос: много.
«Новая жизнь» определялась в его понимании изменениями в характере и мировоззрении, хотя и смена обстановки имела значение. За последние несколько лет Бодлеры неоднократно меняли местоположение, потому и обстоятельства постоянно менялись, а под влиянием изменений среды менялись и сами Бодлеры. По крайней мере Клаус — точно.
Клаус прошёл мимо стенда с расписанием, которое успел выучить, и поднялся по лестнице. Мальчик чувствовал себя немного странно: у остальных учеников сейчас шли уроки, а он просто шел по пустому коридору, словно прогульщик или чужак. Наконец он нашёл нужный кабинет.
— А, Клаус, — улыбнулся директор, сидевший за учительским столом. — Проходи…
— Здравствуйте, мистер Вайз, — сказал мальчик.
Клаус сел за первую парту прямо перед учительским столом. В отличие от многих своих сверстников, он не испытывал дискомфорта, сидя за первой партой даже на контрольных работах — он прекрасно знал, что если ему вдруг потребуется списать, то у него это успешно получится, ведь большее внимание учителя всегда проявляли к дальним партам, а первые по сути находились в «слепой зоне». Но сегодня он, во-первых, сидел в кабинете один, а, во-вторых, совершенно не собирался списывать. Сегодня он был готов. Возможно, даже ещё лучше, чем в Пруфроке, ведь у него было достаточно времени на подготовку, и никто не заставлял его по ночам бегать по кругу.
Да, почему-то невольно вспомнился Пруфрок, и Клаус поймал себя на мысли, что история в самом деле циклична. Даже в рамках одной человеческой жизни. На том острове, с которого он уплыл вместе с графом Олафом около года назад, было неплохо, даже хорошо. Это можно было сравнить с жизнью в доме дяди Монти. Хотя Клаус провёл на острове от силы сутки, а с Монти они жили добрых несколько месяцев. Покинули они этот остров на лодке, после чего перебрались на судно побольше — как в тот раз, когда они плыли по озеру Лакримозе на лодке и их «спас» граф Олаф. Только вот в этот раз Олаф был с Клаусом. Наконец, Клаус оказался в месте, столь же ужасном, как лесопилка «Счастливые запахи», если не хуже…
«И всё опять закончилось смертью, » — осознал Клаус.
А теперь он сдавал экзамен, чтобы его аттестовали, в школе, где одним из учителей был граф Олаф. Странное наблюдение. Клаус поморщился и вернулся к реальности.
— Как я уже говорил, экзамен состоит из письменной и устной части, — сказал мистер Вайз. — На первую часть отведено полтора часа. Вторую часть у тебя будет принимать мистер Лавкрафт.
«Ну, а как же иначе, » — саркастично подумал мальчик, едва не закатив глаза.
На самом деле ему было непонятно это решение, ведь директору наверняка было известно, кто взял опеку над Клаусом после недавнего ареста мистера Брауна. Мистер Вайз говорил непринуждённо, словно всё было по-прежнему, но в тоне его голоса, манерах и жестах присутствовали намёки на его осведомлённость. Клаусу хотелось презрительно фыркнуть — он не любил людей, которые явно были в курсе дел, но упорно делали вид, что это не так. С одной стороны, их можно было понять, но с другой… В этой конкретной ситуации это так раздражало!
Письменная часть была достаточно простой, и, говоря откровенно, Клаус и от устной части не ожидал ничего сверхсложного. Он справился за час и оставшиеся тридцать минут ему пришлось сидеть без дела. Мистер Вайз пытался поддерживать пустую беседу, мальчик не возражал, но и инициативы не проявлял. Общество директора не было неприятно, но у них не было как таковых общих тем для разговора, поэтому беседа несколько отягощала. Так что Клаус был немного рад, когда в класс вошёл граф Олаф.
Директор же вышел, сказав, что вернётся через пять минут и что они могут начинать.
— Он не в курсе, что ты мой опекун? — спросил Клаус, устало вздохнув. — Или ты ему взятку дал?
— Мистер Бодлер, соблюдайте субординацию, — нарочито серьёзно проговорил «мистер Лавкрафт», после чего совершенно другим тоном сказал: — Да нет, он просто всё ещё надеется, что у него получится уговорить меня остаться.
— Наивный, — фыркнул Клаус.
— Отчаявшийся, — не согласился Олаф, впрочем, сочувствия в его голосе не было. — Что ж, давай не оправдаем ожиданий мистера Вайза и начнём экзамен.
Мальчик усмехнулся. Экзамен обещал быть интересным — хотя бы потому что Олаф не поставил ему автоматом зачёт.
Устный экзамен в этой школе вам, дорогой читатель, возможно показался бы знакомым: он состоял из чтения и пересказа текста, монолога по одной из трёх заданных тем и беседы с экзаменатором на эту же тему.
Олаф достал листы и передал их Клаусу.
Часть, связанная с текстом, в самом деле была простой. И, хотя Клаус не сомневался в своих силах, дойдя до третьего задания, он всё же немного растерялся.
— Серьёзно? — перечитав темы ещё раз, мальчик вскинул брови и посмотрел на Олафа.
— Что? — мужчина взглянул на лист. — А, ну, знаешь ли, не я составляю эти задания.
Клаус фыркнул. Подумав немного, он сказал, что выбрал тему. Отведённые ему две минуты он использовал, чтобы упорядочить рассуждение в голове.
— Я готов.
Вне всяких сомнений, вы можете себе вообразить, каков был монолог, начавшийся со слов:
— В современном мире слово «благородство» утратило свой изначальный смысл. Сейчас, говоря о благородстве, люди имеют в виду проявление высокой нравственности, таких качеств, как честность, самоотверженность, бескорыстность…
Это было впечатляющее рассуждение, охватывающее вопросы: «какими качествами обладает благородный человек?» и «как благородство проявляется в повседневной жизни?» — однако Клаус усердно избегал того, что хоть как-то касалось его жизненного опыта, поэтому монолог больше походил на выдержку из какой-нибудь статьи.
— Браво, Клаус, ты в очередной раз подтвердил свою репутацию всезнающей энциклопедии, — усмехнулся Олаф. — Но мне бы хотелось узнать, согласен ли ты с тем, что только что продекламировал? Как вообще считаешь: существует ли благородство в наши дни?
— К-конечно существует, — сказал Клаус, но уверенность в его голове куда-то исчезла.
— Тогда почему ты игнорировал предложенный вопрос «Есть ли рядом с вами благородные люди?»
«Потому что те, кого я мог бы назвать благородным, мертвы, » — возник в голове пугающий, но честный ответ. В конце концов, из по-настоящему благородных людей он мог выделить разве что Жака и Кит Сникетов. Как бы Клаусу не хотелось это признавать, тогда на суде в холле «Развязки» граф Олаф был прав: большинство «благородных» на самом деле руководствуются только личными интересами, даже если сперва это не так очевидно. Клаус не мог назвать благородным никого из своих друзей — они не были плохими людьми, но не бескорыстными и высокоморальными точно. И уж тем более он не мог назвать благородным себя.
Мальчишка вздохнул. Ему не хотелось признавать тот факт, что он согласен в этом вопросе с графом Олафом.
— В данный момент времени рядом со мной находится только один человек, и его никак нельзя назвать благородным, — произнёс Клаус и в упор посмотрел на Олафа. — Это ты не станешь отрицать.
— Туше, — ухмыльнулся мужчина. — И всё-таки, можешь ли ты привести примеры благородных людей или благородных поступков из жизненного опыта?
Клаус задумался. На этот вопрос нужно было ответить просто чтобы это наконец закончилось. Такой вопрос действительно был в задании, поэтому мальчик помолчал несколько секунд и ответил:
— Пожалуй, самой благородной из всех людей, которых я когда-либо встречал, была Кит Сникет. В её поступках, по крайней мере, известных мне, не было корысти, она…
— Молчи… — голос Олафа предательски дрогнул.
Это короткое слово, которое негромко прозвучало в пустом кабинете тем майским днём, было наполнено крайне сильной болью. Это был один из тех немногих моментов, когда на глазах Клауса Бодлера эмоции другого человека менялись с невероятной скоростью: такое случается, когда в разговоре поднимается тема, к которой человек был совершенно не готов.
Безусловно, для графа Олафа Кит Сникет была такой темой. Темой, из-за которой в горле встаёт ком, а на глаза наполняются слезами. Обезоруживающей темой.
Клаус на тот момент не знал истинной причины такой реакции Олафа на имя этой отважной и замечательной женщины, однако мне в ходе моих изысканий удалось установить её: в тот день, когда Клаус и граф Олаф покинули остров, произошло одно большое несчастье — смерть Кит Сникет. Его причиной в свою очередь стали невероятно смертоносный мицелий, по какой-то причине распространившийся по острову, и невозможность Кит принять противоядие. Она отдала жизнь за свою дочь.
Олафу не было известно ничего, кроме факта смерти Кит Сникет. Он не знал подробностей, хотя подсознательно винил себя в её смерти. Но Клаус не знал об этом.
— Значит, — осторожно начал мальчик. — Это считается?
— Да, поздравляю, ты успешно сдал экзамен, — голос Олафа снова стал привычно язвительным, а на лицо тут же вернулась прежняя маска чёрствого негодяя. — Можно подумать, кто-то в тебе сомневался или пытался завалить.
Клаус хмыкнул. Подобные формулировки порой пагубно сказываются на психике подростков, но из уст Олафа это даже звучало, как похвала.
Тут, как по часам, в кабинет заглянул директор. Он перекинулся парой слов с Олафом по поводу экзамена Клауса, совершенно не был удивлён зачётом на «отлично» и сказал сроки, когда будет готов итоговый табель Клауса Бодлера.
В общем, уже через несколько минут Клаус с чистой совестью стоял на крыльце, больше ничем не отягощённый и совершенно свободный, но на сердце почему-то залегла тоска.
«Ещё бы, — усмехнулся внутренний голос. — Тебе напомнить, почему ты сдавал эти экзамены и кто тебя теперь опекает?»
Отвлёкшийся на мысли Клаус не заметил, как из школы начали выходить ученики — видимо, уроки закончились. Из прострации его вывел толчок в плечо и последовавшие за ним самые тёплые объятия.
— Клаус! — радостно произнесла Алана. — Я так рада снова тебя увидеть! Как ты? Я слышала, ты отчислился?
— Я тоже рад тебя видеть, Лана, — улыбнулся Клаус, и, хотя сейчас ему было не до веселья, он на самом деле был очень рад. — Да, я только что сдал экзамены, так что я абсолютно свободный человек в ближайшие три месяца.
— А что вообще за история произошла с Томом? — с некоторой осторожностью в голосе поинтересовалась девочка.
— Ну… — Клаус вздохнул. — Понятия не имею, как так вышло, но сейчас он за решёткой, — немного подумав, он добавил: — за распространение тяжёлых наркотиков. Вряд ли он скоро выйдет. Меня тоже хотели привлечь к ответственности якобы за хранение, но мне повезло. Ну, можно так сказать.
— И… с кем ты теперь живёшь?
На лице Клауса возникла непонятная смешанная эмоция, которую объяснить не смог бы даже сам Клаус.
— С Олафом, — ответил он.
В тот момент Алане было жаль Клауса. Она не считала справедливым, что после всего он по сути вернулся к началу и снова попал в лапы Олафа. Сам Клаус не считал своё положение плачевным, но испытывал противоречивые чувства касательно происходящего. В нём всё ещё бились остатки тех моральных устоев, которые родители усердно вкладывали в него двенадцать лет, но всё-таки подростковый возраст вкупе с постоянными скитаниями давал о себе знать.
— Клаус, мне… — начала было Алана, но Клаус тут же перебил её.
— Да брось, всё не так уж и плохо, — как бы в подтверждение своих слов он улыбнулся. — По крайней мере теперь мне нечего бояться.
По большей части он чувствовал спокойствие.
Мне известны люди, которые назвали бы это спокойствие иррациональным, однако я с ними не соглашусь: единственного, чего боялись Бодлеры, попадая к новому опекуну — так это появления графа Олафа. Теперь, когда Олаф вновь был опекуном Клауса, эта проблема самоустранилась. Лемони Сникет наверняка сказал бы, что, хотя эта проблема исчезла, появилась ещё одна, но факт того, что Олаф снова добился опекунства не был такой уж большой проблемой. Прошло уже более года с того момента, как Олаф сделал что-либо плохое по отношению к Клаусу. Возможно, он и совершал плохие поступки за те несколько месяцев, пока Клаус спокойно жил у Тома, однако об этом Клаусу не было ничего известно. Всё выглядело так, будто всё наладилось.
И отчасти Клаус был прав: на тот момент бояться было нечего.
— Алана, — Клаус положил руку на плечо девушки и посмотрел ей в глаза. — Все правда нормально. Меня, правда, немного огорчает, что мы переезжаем. Потому что я не знаю, куда.
Алану словно громом поразило. К горлу подступили слёзы. Алана Блейк не любила расставаний.
— Когда? — сглотнув, спросила она.
— Через пару дней, — ответил Клаус. — Если хочешь, можешь прийти ко мне в гости, чтобы попрощаться.
— Боже, не говори так, это звучит ужасно, — рассмеялась она, и по щеке скатилась слеза.
***
Расставание — это всегда грустно и тяжело.
В нашей жизни есть множество тяжёлых вещей — скажем, китовая акула или наркотики — но одной из самых тяжелых является расставание. Причём не столько само расставание, сколько необходимость отпустить. Многие люди часто просто не готовы к этому, они отчаянно держатся за прошлое, даже когда уже стоило бы отпустить, и постепенно это их разрушает.
Расставание с тем, что прежде для вас многое значило, порой чем-то похоже на полёт с обрыва: хочется цепляться за камни и пытаться подняться назад, но, скорее всего, рано или поздно вы всё равно отправитесь в полёт.
Клаус, складывая вещи в коробки чувствовал себя висящим над обрывом человеком, руки которого ослабели уже настолько, что и речи не могло идти о подъёме наверх, и всё, что ждало его — пылающая неизвестность. Он уже и сам готов был расслабить руки, но ребёнок внутри отчаянно сопротивлялся, он не хотел, не хотел исчезать в бездне.
Сегодня утром он забрал документы из школы. Сегодня вечером он сядет в машину и уедет чёрт знает куда.
Сомнительный план на день, конечно. Во всём этом утешало только то, что к трём часам обещала подойти Алана с Уиллом.
И когда раздался звонок в дверь, Клаус со скоростью света помчался вниз.
Ему сильно врезались в память незамысловатые образы Аланы и Уилла в тот день. Алана собрала волосы в хвост, что делала крайне редко. На ней была полосатая футболка с высоким воротником и узорчатые шорты. Уилл был в самых обычных футболке и шортах, но поверх была накинута рубашка с рисунком.
Это был первый и, пожалуй, единственный раз, когда Блейки побывали в том-самом-доме графа Олафа.
— Выглядит нежилым, — прокомментировал Уиллл, когда они прошли в столовую.
— Конечно, здесь же живёт угрюмый холостяк, который несколько лет гонялся за тремя детьми и просто тут не жил, — фыркнул Клаус и, задумавшись, добавил: — Удивительно, что он не заставил меня убираться здесь, как это было в прошлый раз.
— Ты выглядишь так, будто тебя совершенно не устраивает, что всё нормально.
— Да нет, я в порядке, — пожал плечами Клаус. — Это просто шутка.
Вскипятив чайник, Клаус, Алана и Уилл расположились за столом.
Прощальные чаепития зачастую проходят в напряжённом молчании, особенно если на столе не присутствует алкоголя, однако Блейки и Клаус вполне умели развлекаться и в трезвом состоянии. Даже в таком достаточно мрачном месте, как столовая в доме графа Олафа.
Клаус так и не спросил у своего нового-старого опекуна, куда они намерены держать курс, а потому обещать Алане и Уиллу регулярные встречи не мог. Однако он пообещал, что обязательно напишет им, как только обустроится на новом месте.
Несколько часов пролетели, как одно мгновение. Впрочем, так время проходит всегда в гостях у кого-то, да и вообще в хорошей компании. Ребята, кажется, обсудили всё, что возможно, при этом обсудив катастрофически мало. Хотелось продлить эту беседу на ближайшую вечность, но в столовую вошел граф Олаф, который для Блейков всё ещё оставался «мистером Лавкрафтом», хотя его настоящее имя им уже давно было известно. Брат и сестра синхронно поздоровались с учителем, он кивнул в ответ и мягко — мягко! Клаус никогда бы не подумал, что его голос способен звучать мягко! — сказал Клаусу:
— Собирайся, пора.
Под «собирайся», конечно, подразумевалась погрузка вещей в машину. Особого труда это не составило, потому как у Клауса было не так уж много вещей, да и Олаф, похоже, тоже не собирался увозить с собой весь дом. Поэтому погрузка едва ли заняла полчаса. Блейки настояли на том, чтобы остаться «до самого конца». Олаф не возражал, Клаус — тем более.
«Второй этап» прощания проходил, пока мужчина запирал двери дома на замок.
Не обошлось без слёз. Нет, по-настоящему никто так и не разрыдался, но к моменту, когда Клаус садился в машину, у всех троих глаза были на мокром месте. Равнодушным остался только Олаф, расположившийся на водительском кресле и терпеливо ожидающим окончания драматичной сцены.
Уильям и Алана Блейки провожали взглядом уезжающую машину, горящую оранжевым огнём в лучах тёплого майского солнца. Так они простояли вплоть до того момента, пока машина окончательно не исчезла из виду, свернув в конце улицы.
Мой уважаемый редактор,
Я рада, что нам удалось пообщаться с глазу на глаз, пускай и недолго. В следующий раз я обязательно верну вам этот стакан чая и глазированный сырок, которыми вы меня любезно угостили.
Что до местонахождения следующей главы — тут всё несколько затруднительно. Мне пришлось снова податься в бега — видит Ктулху, я уже знаю, где закончу эти проклятые скитания — и теперь я не могу просто так вернуться в город. Поэтому и вам придётся прокатиться. Благо, не далеко — всего лишь в уже известную вам деревню. Спросите в доме номер шестнадцать девушку по имени Лия — глава будет у неё.
С искренней благодарностью и признательностью,
Капитан Л. В. Синни