День 42.
Мне бесконечно нравились мои внутренние превращения. Изо дня в день я обрастал такой уверенностью в себе и в своих действиях, что становилось сложно представить, что у меня что-то не получится.
Я часами смотрел из одной комнаты сквозь стеклянные двери в другую – в кабинет, на Лавра, пока он сидел за ноутбуком. Всегда работает. С его-то захудалой должностью он, оказывается, много вкалывает.
Огромный номер в сердце мира. Все дороги ведут в этот город не первое тысячелетие, и вот мои дороги сходятся на его переносице. На морщине меж бровей – первым предвестником тридцать первого года жизни. Лавр сосредоточен так сильно, как крыса, внимательно обнюхивающая сыр в ловушке.
Я перестал спать ночью. Странно, но нечто похожее я испытывал в первый месяц после суда над отцом. Тогда Лавр впервые стал засыпать в моей кровати, а я смотрел в потолок – отчего-то взволнованный и адреналиновый. Как будто хоть сейчас встань да иди – верши дела. Всплеск активности давал мне потрясающие способности к осмыслению. Каждая деталь моей прошедшей и предстоящей жизни пробегали одна за другой с поразительной четкостью – я ни в чем не сомневался, я все продумал, я узнал максимум того, что мог бы, и – честно тебе признаюсь – теперь я чертовски собой горжусь.
Сложность составляет только одно «но». Я люблю каждого человека в своей жизни. И наказание, которое родилось во мне, которое я несу грузом, отзовется болью не только для них, Алена.
Сегодня не произошло ровным счетом ничего. Лавр вился у моих ног, как когда-то вился у его – я. Теперь он говорит мне: «Моя любовь», «Нежный мой мальчик», «Ты так красив».
Я спал до обеда, пока он работал. Затем – обед, ленивый секс в бассейне, море, танцы и приятный вечер в обнимку.
Забавно – не хочешь, чтобы убийца нашел твой дневник – спрячь его в вещах покойных родственников, которых он убил. Тетрадка лежит под фото моей сестры, рядом с парой ее книжек, которые она читала перед смертью. Сегодня я тебе расскажу об одной из них.
У Ники был странный литературный вкус. Влечение к нездоровым, отшибленным персонажам, я полагаю, неплохо сублимировало ее генетическую предрасположенность к девиантам. Вот я, например, как мне кажется, сам такой – несколько девиантный, хоть и справедливый. Я выбрал самый простой способ избавиться от этого демона – поддаться влиянию моего нутра. А она – боролась с ним таким образом, что самые отвратительные ее фантазии переносились не на живых людей, а на книжных персонажей. Понимаешь?..
В первый месяц нахождения здесь я много читал. Прочел всего несколько книг, но одна отпечаталась во мне, как никакая другая. Мне кажется, после таких книг перестаешь читать в принципе. Она очень сложная, местами скучная, и в большей степени совершенно отвратительная. История про мерзкого мальчика, ставшего гадким мужчиной. Я прочел «Золотой Храм» Юкио Мисимы от корки до корки. А некоторые моменты – дважды.
В этой книге было кое-что, что тебе непременно стоит понять, знаешь. Мальчик рос в большей степени одиноким. С первого приближения может показаться, что одиночество сделало из него подлого и злого человека. Но мне кажется, что бы с ним в жизни ни произошло – будь он изначально сыном богатого человека, или сыном любящей матери, или выкидышем жизни, пристроенным на попечительство наставника Храма – он все равно бы стал тем, кем стал. Судьба, возможно, не предрешена. Но я вижу в ней такие повороты, которых не избежать. То, что лежит глубоко внутри, рано или поздно вырвется наружу. И тем уродливее оно будет, чем дольше тлело и разлагалось внутри тебя.
Забавно, что у такого человека, как этот, имелась любовь. Понимаешь, это как иметь возможность хоть что-то чувствовать – и полностью использовать эту возможность. В какой-то момент обиды перестают тебя доставать, боль становится привычной, ни адреналин, ни даже страсть тебя не беспокоят. Ты становишься обезболенным до абсолюта. А потом осознаешь – последний нерв в тебе способен любить. Мальчик полюбил Золотой Храм. Каждый его изгиб, каждый угол, балюстрады и пилястры, ступеньки и окна – от и до. Его расположение, его величественность, его способность контролировать мальчика, держать его в узде. Все было в Храме прекрасно – от чувства успокоения, до будоражащего ощущения чего-то предстоящего.
Но жизнь – это процесс, не стоящий на месте, который снова и снова испытывал его бездушие. И вдруг я наблюдаю для себя откровение, Алена – Золотой Храм должен быть уничтожен. Сожжен.
Говорят, что книги несут в себе разрушение для того, кто ими проникается. В памяти гравируется только то, что лежит слишком глубоко внутри нас. Слова подхватывают это – вытаскивают наружу, и вот ты уже думаешь – это всегда было во мне или я взял это из текста? Но правда в том, что чем больше ты читаешь, тем меньше неожиданностей от самого себя. Я считаю, что «Золотой Храм» – ключ к моему сердцу. Что ни один автор больше не заговорит со мной вот так – губы в губы. Этот длинный сложный текст поддел все корки во мне – глубже просто нечего копать. Ни одна книга больше не вытащит из меня ничего непредвиденного – теперь все снаружи. Я больше никогда не буду читать.
***
Середина ночи отзывается звоном от старых стен. Краска у потолка облупилась – я всегда это знала. Наблюдала так много и так часто, разбирая трещины своей комнаты на каждый штрих. Голова кружится – как их много. Я ни разу не сосчитала их полностью. Как-то он хотел сделать ремонт в моей комнате, и даже покрасил половину стены. А потом взбесился, и я получила ведром краски прямо в лицо. Не ходила в школу несколько недель – так сильно опух глаз.
Воспоминания приходят неожиданно. Их пути неисповедимы, прямо как Господни – прямо, как он любит говорить. Я хорошо запомнила – ты никогда не узнаешь, что случится за тем или иным твоим действием. Никогда не сможешь связать все события, предшествующие одному маленькому действию. Хотя сейчас мне кажется, что у меня достаточно сил составить цепочку «от и до» – как я оказалась в этом месте – здесь и сейчас.
Миша рассказывает о Золотом Храме – и, хоть я не читала книгу, будто ощущаю такое утро. Четыре часа, ты босой идешь по росе, холодно – жуть, но легкие никогда еще не были такими сильными. Вдалеке белеет его фасад. Собака лениво поднимает голову, когда ты приближаешься. А затем – все начинает полыхать. И ты – хочешь того или нет – тоже. Понимает ли Миша, что, испепелив свой Храм, он заденет, в том числе, и себя?
Я смотрю на стрелку настенных часов – почти три утра. Еще немного – и рассвет. Еще немного – и все закончится.
Его неспешное лето, мои нелепые выходные.
Впервые с пятницы, с момента, когда я взяла в руки этот дневник, появляется необъяснимое не подавляемое чувство – я не беспомощна.
***
День 64.
Если заметила, то я не писал больше двух недель. Не то чтобы времени не было. Лавр говорит, что все, что я делаю – это лежу и наслаждаюсь жизнью. Но он не прав. Все это время я обдумываю. Выстраиваю исходы, прощупываю последовательность действий.
Неделю назад на место стал последний пазл, после которого я решил, что ты тоже должна участвовать. Лавр несколько дней мучился с болями в копчике – еще в подростковом возрасте он упал с лестницы.
– Почему бы тебе не сходить к врачу? – поинтересовался я, принося ему стакан с водой и обезболивающее.
– Нужен особый доктор, – ответил он. – Который все знает.
– Что ты…
– Да, – раздраженно перебил он, – что я гей. Если ты не знал, то осмотр задницы дает тебе четкое представление, ладно?
Я заткнулся на какое-то время. Возможно, из-за этих болей ему всегда было тяжело расслабиться, когда я был сверху. Но потом все-таки не удержался.
– И что? Думаешь, здесь врачи тебе скажут: «Фу, ты гей»?
– Нет, но… Если информация ускользнет – с мамой будут проблемы. Мы живем не в той стране, где все хорошо, – с улыбкой ответил он.
– Брось, если тебе больно – я вызову врача.
– Миша, – он потрогал мое лицо и легко поцеловал в губы. – Спасибо, но мы вернемся домой, и я схожу к своему врачу.
– До нашего возвращения месяц, – упорствовал я.
– Кстати, – сменил тему Лавр, – когда мы вернемся, я буду занят, так что видеться какое-то время не получится. Ну, кроме моей работы…
– А что такое? – удивился я, несмотря на все догадки.
– Надо передать одну посылку.
Я с интересом наблюдал за его реакциями. Уже очень давно, еще до того, как я нашел ту переписку в его телефоне, мне стало ясно, что его мама использует Лавра для передачи крупных взяток. Деньги бюджета утекали рекой из-под самого министерского носа.
– Может быть, вызвать этого твоего врача сюда? Оплатим ему все. Как его фамилия? Я найду в интернете.
– Миша…
– Давай.
И тут он назвал твою фамилию, Алена. На секунду меня заступорило, а затем – новый прилив радости. Все карты шли мне в руки, и я не побоялся сыграть.
День 71.
В русской компании, с которой нам посчастливилось собраться, были четыре привлекательных девушки, еще двое парней, помимо нас, и туда-сюда снующий официант. Я вижу, как одна из них сидит к нему ближе, чем надо. Ее колено словно само просит – потрогай меня. А еще я вижу его самовоспитание, сдержанность и отсутствие интереса. Она думает, что он просто робкий. Что с нее взять? Будь я на ее месте, он бы мне тоже понравился. Я бы тоже хотел взять его номер, сходить на пару свиданий, начать встречаться. Впрочем, будь я красивой девочкой – были бы у меня проблемы такого рода? Или их бы было еще больше?
Внезапно один из парней говорит, что знает игру: «Убийство – расследование». Присутствующие делятся на две команды: убийца и следователи. Убийца пишет на листке схему убийства. Например: «Сбил машиной молодую женщину зимним вечером». Затем следователь задает вопрос: «Это было убийство по неосторожности?» И если это так, то убийца должен ответить: «Да». Если он отвечает утвердительно, то следователь может задать еще один вопрос. Если произносится «Нет» – право вопроса переходит другому следователю. Выигрывает тот следователь, кто первым назовет полную картину убийства.
Короткую спичку вытягиваю я.
На пожеванной бумажке, оторванной от новой пачки сигарет, я кое-что пишу. И думаю – угадаешь, и ты спасен, Лавр.
Забавно, что все присутствующие не замечают, как меняется атмосфера – как ее буквально заливает горяченной смолой преступления и наказания. Лавр смотрит в меня и одним взглядом просит быть мягче.
Мне задают вопросы:
«Это мужчина?» – Нет.
«Это намеренное убийство?» – Да.
«Это жестокое убийство?» – Да.
«Убийца получил от него удовольствие?» – Нет.
«Эта женщина знала убийцу?» – Да.
«Она была с ним близка?» – Да.
«Она была красива?» – Да.
«Она имеет какое-то отношение к трагедии?» – О да.
«Это случилось через удушение?» – Нет.
Лавр смотрит на меня, анализируя полученную информацию. И задает на удивление грамотный вопрос:
«Убийца понес наказание?» – Да.
«Но не от полиции?» – Да.
«Убийца подставил кого-то?» – Да.
И вдруг он меняет позицию беспристрастности и оживленно спрашивает:
«К этому имеет отношение эмоциональная нестабильность настоящего убийцы?»
Боже, Лавр.
Ну разумеется, имеет.
***
Перед самым рассветом я засыпаю. В Дневнике остается буквально несколько исписанных листов. Пока у меня нет никаких ответов, а самые смелые свои представления о развязке я топлю во сне. Не может же Миша решить кого-то убить по-настоящему. Но хуже того – не может же он решить убить… меня?