Дева плачет безутешно
со вчера, когда винища
налакалась, как сапожник:
две бутылки и бочонок!
И сегодня утром деве
тошно так, что нету мочи:
ведь не пишется кантата,
не рисуется картина,
и стихи который месяц
не ложатся на бумагу,
не плетется макрамешка
и не варится окрошка.
Или вот еще кручина:
в отпуск к морю собиралась,
чемодан уж наготове —
но пришел ковид поганый,
испохабив планы деве,
и сидеть ей дома в тапках
ныне, присно и вовеки.
Да к тому же парень бросил,
взял носки, трусы и щетку
и на велике уехал,
и не вынес даже мусор
за собою. Вот козлина.
И за что его любила?..
Дура, дура, ну и дура…

Каждый повод был достоин
слез канистры, ну, а в сумме
хватит, чтоб наплакать море.
Чем и занималась дева
с упоеньем и усердьем.
И округу затопило
— раз Карибы ей не светят,
будет море у порога.
Пусть в волнах утонет бывший
вместе с щеткой и трусами,
ей не жалко, вот ни капли.
Пусть сосед в окно стучится,
угрожает вызвать копов,
пусть на крыше завывает
мокрый кот в недоуменье —
деве море по колено
(в переносном смысле только,
а реально там по пояс
или выше, я не мерил).
И в пустую стеклотару
дева прячет лист бумажный
с неудачными стихами,
как сигналы СОС, чтоб в море
зашвырнуть: авось хоть кто-то
крик о помощи услышит
и придет, поймет, утешит,
слезы горькие осушит
и погладит по головке,
и стаканчик с похмелином
нежно с кухни принесет.