Джесси возвращается в дешевую съемную квартиру на окраине города около полуночи. Щелкает выключателем: в прихожей вспыхивает свет, мотылек, заблудившийся в плафоне люстры, оживает и бьётся о стеклянные стенки и лампочку.

   Джесси бесконечно устал. Между пальцев липко от машинного масла, рубашка провоняла потом, табаком и бензином. Он давно не брился, и неухоженная борода грозится превратиться в зеркальное отражение жёсткой шевелюры на его голове. Он работает в автосервисе почти полгода, на работе его называют Джоэл, он курит дешёвые сигареты из круглосуточного напротив станции метро, ездит на своём собственном потрёпанном пикапе, который несколько раз вместо эвакуации на штрафную стоянку чуть не отвезли на переработку металлолома.

   В жизни не предстоит ничего изумительного и невероятного, но Джесси рад, что всё именно так.

   Дверца холодильника скрипит, когда он вынимает из его недр коробку сока и отпивает из горла, не утруждая себя поисками стакана. В том же холодильнике — полуфабрикатная лазанья, он почти механически ставит её в микроволновку на три минуты и идёт в комнату.

   По дороге он спотыкается о стопку журналов, завернутых в тряпку, похожую на его нестиранные джинсы, но упорно не включает свет.

   На разложенном диване под одеялом лежит Генджи.

   Джесси знает об этом — ровно в таком же положении он оставил его сегодня утром, уходя в мастерскую.

   — Будешь есть? — на всякий случай спрашивает он, садясь на край кровати. Ответ ему известен, но, спустя долгое время, он все ещё не отвык задавать простые вопросы в надежде на то, что Генджи ответит.

   Он проводит рукой по его спине, накрытой одеялом. Генджи дышит почти неслышно, незаметно — Джесси научился определять его состояние буквально по частоте дыхания, по позе, в которой он лежит, по дрожанию ресниц.

   Сейчас Генджи притворяется спящим, полностью погруженный в свои мысли.

   Джесси даже не уверен, заметил ли он, что Джесси дома.

   Микроволновка трижды пищит на кухне, оповещая, что ужин готов, и перестаёт шуметь вовсе.

   В установившейся мёртвой тишине Джесси слышит стук своего сердца. И больше ничего.

   Он запускает руки под шею и колени Генджи, путаясь в одеяле, поднимает его на руки. 

   Они сидят вдвоём на кухне — Джесси на жёстком стуле, Генджи, завернутый в одеяло, как в кокон — на маленьком диване.

   Перед Джесси тарелка с ещё холодной внутри лазаньей, перед Генджи — стакан с прозрачной водой и таблетки: несколько капсул и пара белых драже, мелких и круглых — Джесси испытывает к ним особую ненависть, потому что они с трудом выколупываются из блистера его грубым пальцами. 

   Мотылек в прихожей все так же бьётся у лампочки.

   — Если хочешь, мы закажем пиццу в круглосуточной доставке, — предлагает Джесси на всякий случай ещё раз.

   Генджи качает головой, не поднимая взгляд от красно-белых капсул на салфетке. Джесси начинает есть, но кусок не лезет в горло, он чисто символически пытается жевать безвкусную лазанью, пока Генджи не выпивает свои таблетки. Когда он отставляет стакан в сторону, Джесси почти зеркальным жестом отодвигает от себя тарелку и поднимается на ноги.

   Он подходит к Генджи сбоку, приподнимает его лицо руками — бледное, изможденное долгой болезнью, с тёмными тенями под глазами и яркими шрамами поперёк носа и щек, и произносит:

   — Рот.

   По лицу Генджи пробегает тень, он хмурится, но Джесси неумолим.

   — Открывай.

   Он смотрит затравленно, но без агрессии, а совершенно отрешенно, и открывает рот, впуская большой палец Джесси.

   Он привычно проходится по кромке нижних зубов, опускается на язык и слегка надавливает, ровно там, где лежит не проглоченная капсула. Джесси не злится, нет, давно уже — запускает в рот указательный палец и вытягивает капсулу наружу, выкидывает её в раковину.

   — Зачем? — у Джесси и в голосе нет гнева, есть лишь вселенская печаль и усталость, и на ответ он даже не рассчитывает, только шуршит картоном и кладет перед Генджи свежую капсулу.

   — Пожалуйста, — шепчет Генджи хрипло и с надрывом, Джесси вздрагивает от этого звука, — не заставляй меня.

   Генджи молчит почти всегда, но сейчас в его шепоте столько болезненной мольбы, что Джесси кажется, что Генджи своим голосом способен вспарывать кожу на его руках.

   Но он должен быть сильным. И неумолимым.

   — Таблетки помогают, должны помочь.

   Джесси так горд собой, потому что его голос не дрогнул.

   Потому что, черт возьми, за полгода всё становилось только хуже. 

   Таблетки не помогают, врачи тоже — да и к кому он может обратиться: бывший преступник и его парень-киборг с депрессией? Джесси сжимает кулаки и загоняет эти мысли подальше — потому что если и он потеряет веру, то за них обоих верить не будет никто. Пока же его любви, заботы и веры в счастливое будущее хватает на двоих.

   — Когда я пью их, все становится будто в тумане, — Генджи опускает глаза к коленям, выглядит как наказанный и оправдывающийся ребёнок, — я больше не могу думать, все ускользает, утекает сквозь пальцы, не могу сосредоточиться.

   У Джесси надламывается буквально все внутри от этой обреченности и боли в его голосе, в его жалком виде. На грудь давит тяжесть, и он едва может выплюнуть слова, похожие на приказ больше, чем на просьбу.

   — Выпей.

   Он боится истерики, но ещё больше боится сломаться сам, что у него от всего этого поедет крыша.

   — Генджи, пожалуйста. Выпей таблетку ради меня.

   На колени Генджи падают две прозрачные крупные капли, но он тянется рукой к капсуле, а Джесси подаёт ему ещё воды.

   Проверять нет смысла, Джесси уверен, что на этот раз Генджи сделал все правильно. У него текут слезы по щекам, рука дрожит, и он делает еще один глоток воды из стакана. К бьющемуся в коридоре мотыльку присоединяется стук зубов о стекло.

   — Вот так, — Джесси обнимает и прижимает его голову к себе, — умница.

   Генджи тёплый, волосы у него грязные, но Джесси все равно закапывается в них пальцами, и теснее обнимает, нагибается и целует в висок.

   — Я люблю тебя, — невесомо шепчет он, чувствуя, как намокает его рубашка от слез Генджи.

   В ванную комнату Генджи идёт сам, Джесси только помогает ему снять футболку и забраться в душевую. Он усаживается внутри, подтянув ноги к груди и утыкаясь в колени лбом, Джесси включает воду и аккуратно обтирает его спину и шею губкой.

   Генджи в его руках как шарнирная кукла, вытягивает руку, когда Джесси хочет промыть пластик и металл, запрокидывает голову, пока Джесси выдавливает шампунь на ладони и закапывается в волосы.

   После душа он заворачивает Генджи в большое пушистое полотенце и уходит в комнату за свежей футболкой, пока Генджи продолжает сидеть, безжизненно потупив взгляд.

   Джесси снова берет его на руки, и бережно укладывает в постель, на чистую, после стирки, простынь. Прежняя скомканная, валяется в углу. Он укрывает Генджи одеялом, ложится рядом, гладит по спине.

   — Спи, мой хороший, — Генджи вздрагивает от такого обращения под его ладонью, но Джесси касается губами затылка и кладет руку на бок.

   Ему чертовски больно, он крошится, как старый бетон, осыпается песком и мелкими камешками, но он так сильно нужен Генджи, что предпочитает игнорировать самого себя.

   — Спокойной ночи, — говорит Джесси.

   Генджи, вместо ответа, касается кончиками пальцев его ладони под одеялом.