С тех пор, как Квазимодо помог Эсмеральде сбежать из Собора, она скрывалась. Она пряталась так тщательно, как только могла, потому что злобный и мстительный судья Фролло пытался вывернуть наизнанку весь Париж в поисках цыганки. Эсмеральда отчетливо поняла в тот момент, что ее острое чувство справедливости и жажда защищать отверженных, таких, как она сама, вышли ей боком. Судья оказался не тем человеком, которого можно было прилюдно высмеять и забыть об этом. И вот теперь она расплачивалась за свой порыв, когда осмелилась освободить горбатого звонаря и перечить судье, дразня его.

Эсмеральда, закутавшись в плащ, стояла в толпе и смотрела на мельницу, около которой сгрудились солдаты и стоял вороной жеребец судьи Фролло. Люди вокруг перешептывались*:

— Бедный мельник! Он никому никогда не делал ничего плохого!

— Судья совсем обезумел…

Эсмеральда подобралась поближе к мельнице. Тут она увидела судью Фролло, который вышел из дома мельника со словами:

— Если вы невиновны, то вам ничего не грозит.

Но то, что он сделал дальше, целиком и полностью разошлось с его обещанием. Судья запер дверь в дом мельника, заблокировав ее копьем какого-то стражника, и надменно уронил капитану королевской стражи де Шатоперу:

— Сжечь их! Сжечь их дотла! Эти люди изменники, и я хочу, чтобы это послужило уроком для остальных!

На лице капитана отразился ужас.

— Я чту вас, судья, но я не обучен убивать невинных! — возмутился он.

— Но зато вы обучены выполнять приказы, — пронзил его холодным взглядом судья.

Эсмеральда ахнула. Она вспомнила о том, что мельник и ей давал кров и делился всем, что у него было, а ведь ему детей малых надо было кормить. И вот судья сейчас хочет сжечь такого добрейшего человека просто потому, что мельник никому не отказывал в ночлеге и пище, даже цыганам не отказывал. Эсмеральда обреченно вздохнула. У нее перед ним долг, а долги надо платить.

— Не делайте этого, ваша честь! Пожалуйста! Этот человек ни в чем не виноват! — закричала она, сбрасывая свой плащ на землю. — Накажите меня, делайте со мной что хотите, но не сжигайте его! Я прошу вас…

Она сама не заметила, как начала плакать.

Когда она подала голос, судья вдруг вздрогнул и резко обернулся. Его карие глаза встретились с ее зелеными, и Эсмеральда увидела в них настоящий пожар. Судья и сам — огонь, вдруг подумала она, неудивительно, что он хочет все вокруг сжечь…

Судья, между тем, вздернул свою тонкую изящную бровь, подъехал к Эсмеральде и ухмыльнулся:

— Ты просишь?

— Умоляю… — Эсмеральда опустилась перед ним на колени и молитвенно сложила руки.

Судья какое-то время молча смотрел на нее с совершенно непонятным выражением лица. Затем он махнул рукой.

— Отпустить их, — проронил он. — Я отменяю сожжение. Взять эту цыганку!

Стража окружила Эсмеральду, а судья толкнул коня пятками и поехал в сторону Дворца Правосудия. Стражники пошли за ним, слегка подталкивая Эсмеральду. Капитан ехал чуть позади судьи, иногда с жалостью поглядывая на цыганку.

Эсмеральда, не обращая никакого внимания на его взгляды, шла, мрачно вперив свой взор в спину проклятого судьи, и при этом совершенно не смотрела под ноги. Она даже не заметила, как наступила своей босой ножкой на что-то изумительно острое, и вскрикнула от боли.

Судья резко остановился и слегка повернул голову.

— Что там еще случилось? — холодно спросил он.

— Цыганка поранила ногу, ваша честь, — ответил солдат.

— Она может идти?

— Если и может, то очень медленно.

— Судья, позвольте мне… — начал капитан, но Фролло проигнорировал его слова и развернул своего жеребца. Он подъехал к Эсмеральде, которая сидела на земле с закушенной от боли губой, держась за свою ножку. Осколок стекла вошел довольно глубоко в подошву ее босой ноги, и несчастная цыганка задыхалась от мучений.

— Ты можешь встать, цыганка? — надменно уронил Фролло.

Эсмеральда, побледнев, гордо вскинула голову и встала, стараясь не наступать на больное место. Судья кивнул и протянул ей руку. Если бы Эсмеральда могла, то отшатнулась бы, но тогда бы ей пришлось наступить на израненную ногу, а она боялась, что это будет так больно, что она потеряет сознание.

— Я вас не понимаю, ваша честь… — прошептала она. Судья вздохнул.

— Хватайся за мою руку, — терпеливо сказал он. — Я повезу тебя. Я не хочу терять время из-за того, что ты поранилась. Впрочем, ты можешь отказаться, но знай, что тогда мы пойдем быстрее.

Эсмеральда зло нахмурилась. О, чтоб ты провалился, проклятый мучитель! Она схватила судью за руку, и он легко, словно она ничего не весила, усадил ее к себе в седло спереди. Его рука стальным захватом обвилась вокруг ее талии, и Эсмеральде показалось, что дыхание судьи слегка сбилось. Она прислушалась… Нет, ей действительно это показалось.

На счастье Эсмеральды, до Дворца Правосудия они добрались быстро. Цыганка чувствовала, как кровь заливает ее ногу. Эсмеральда уже сама желала того, чтобы ее, наконец, отвели в камеру, дабы она смогла вытащить проклятое стекло из подошвы и промыть и перевязать рану. Судья спустил ее со своего седла, и Эсмеральду отвели в темницу. Идти было очень больно. Она старалась наступать на пятку, но все равно боль вспыхивала у нее в ноге, пронзая до самого сердца. В камере она успела только оглядеться, потому что за ней опять пришли и повели ее по коридорам Дворца. «Какого черта они не оставят меня в покое?! — возмутилась она про себя. — Зачем им понадобилось таскать меня туда-сюда?!»

Эсмеральду втолкнули в просторный кабинет. Судья стоял возле окна спиной к Эсмеральде и смотрел в него. Ни головного убора, ни наплечников на нем уже не было, он был просто в своей черной бархатной сутане, и какая-то часть Эсмеральды с удивлением отметила, что судья оказался на диво широкоплечим. Она даже не ожидала такого, она вообще думала, что под своими наплечниками Фролло прячет цыплячью старческую грудь.

Судья обернулся, и она застыла перед ним, на мгновение забыв про свою больную ногу. В цыганке вдруг проснулась ярость.

— Вы настолько мелочны, что ненавидите меня за дурацкую шутку на празднике, ваша честь? — прошипела она.

Ноздри судьи вдруг раздулись, а его глаза из карих стали совсем черными.

— Ненавижу? — переспросил он. — О, нет. Ты не знаешь, что я сейчас чувствую. Не уверен, что ты в состоянии даже представить себе это.

Все эти дни, пока судья искал сбежавшую Эсмеральду, были для него мучительной пыткой. Каждую ночь он страдал от ярких, греховных сновидений, каждый день у него перед глазами вставала она, Эсмеральда. Пожары, которые он устроил в Париже, были ничем по сравнению с тем, что творилось в его душе. Молитвы не помогали. Он пробовал переключиться на судебные дела, алхимию, медицину, на что угодно, но каждый раз ее образ возникал перед ним, он вспоминал ее прекрасное лицо, нежную кожу, ее смоляные волосы, их запах, когда он зарылся носом в эту густую чащу … Это было что-то знойное, смесь сандала и пачули, заставляющее бурлить его кровь.

И он не поверил ни глазам, ни ушам своим, когда увидел ее, умоляющую его не сжигать ту мельницу. Но все-таки это была она. Судью обуяла бурная радость, и он почти всю свою железную выдержку убил на то, чтобы не выдать себя и казаться таким же холодным, как и всегда. А когда она поранила себе ногу, это отдалось еще худшей болью у него на сердце, он даже не ожидал от себя такого. Сопереживать кому-то настолько сильно…

Судья думал, что давно разучился это делать. Когда умерли от чумы его родители, ему было так больно, что он, девятнадцатилетний юноша, решил больше этого не допускать. Все эти годы он никому не позволял с собой сближаться, никто не мог вторгнуться в его пространство, пока он сам себе не начал напоминать сплошную глыбу льда. Без малейших намеков на какую-либо слабость или низость.

Он был выше всех этих чувствительных суетливых людишек, он презирал их — этих сентиментальных плебеев и дураков, погрязших в своем разврате и прочих маленьких грешках и больших пороках. Он был безупречен до того проклятого момента, пока ему на глаза не попалась эта маленькая ведьма. Одного ее взгляда хватило, чтобы через смерзшийся ледяной ком его души прорвалась крошечная искра, раздувшаяся в такой пожар, что всей воды на земле не хватило бы, чтобы потушить его.

И вот сейчас цыганка стояла перед ним — бледная, с искусанными от боли губами. Судья бы сейчас душу продал за то, чтобы эта девчонка была цела и невредима. Угораздило же ее так себя поранить!

Судья вплотную подошел к Эсмеральде, которая смотрела на него со жгучей ненавистью.

— Вы — чудовище! — выплюнула она. — Знали бы вы, как я вас ненавижу! Вы уничтожаете все, к чему прикасаетесь!

Каждое ее слово отдавалось в судье невыносимыми страданиями. Ему понадобилась вся его многолетняя выдержка, чтобы сохранить на своем лице то надменно-бесстрастное выражение, какое у него бывало всегда.

— Что ж, — усмехнулся он. — Тогда в твоих силах это все прекратить.

— И каким же образом?! — фыркнула она, заподозрив очередной подвох.

— Есть два пути. Первый: ты становишься моей, душой и телом, — он позволил какой-то части своих чувств прорваться, и нежно коснулся пальцами ее лица. Эсмеральда скрипнула зубами.

— А второй? — спросила она, в полной уверенности, что судья сейчас станет угрожать лишить ее жизни. Она даже хотела, чтобы он ее, наконец, убил и оставил в покое.

— А второй… — прошептал судья и вынул из рукава сутаны кинжал. Того, что произошло дальше, Эсмеральда не ожидала. Фролло вложил его ей в руки, а сам опустился перед ней на колени, подставляя под удар шею. — А второй, — просто покончи со всем этим. Убей меня, ибо я уже устал от того, что я чувствую каждый день, каждую секунду. Это так больно — знать, что всем своим существом любишь женщину, которая тебя ненавидит всеми фибрами души. И осознавать, что сам во всем этом виноват. Невыносимо больно. Из-за этого я чувствую, как становлюсь монстром, зверем, и сам страшусь себя и того, что я еще могу натворить.

Он смотрел на цыганку из-под полуприкрытых век. Его глаза лихорадочно блестели, а Эсмеральда стояла как громом пораженная его откровенностью и самим смыслом его слов. Она смотрела на коленопреклонённого судью и глазам своим не верила. Такой мрачный, гордый и злобный человек, абсолютно безжалостный, и, как она до недавнего времени считала, холодный, стоял перед ней и был готов умереть от ее руки.

— Перережу вам горло, — буркнула она, — и проживу ненамного дольше вас. Меня убьют на месте.

— Там, за шкафом с книгами, — указал судья направление, — есть тайный ход, о котором никто не знает. Ты сможешь уйти отсюда даже с твоей ногой. Ну же, не медли! — он чуть наклонил в сторону голову, открывая доступ к сонной артерии. — Один удар, и ты избавишься от всех твоих бед.

Она не смогла. Эсмеральда отшвырнула кинжал и плюхнулась на колени рядом с судьей. Она подняла на него глаза, в уголках которых набухали слезы.

— Вы не оставили мне выбора. Вы же знаете, я не убийца! — простонала она.

— Выбор есть всегда, дитя мое, — судья кончиками пальцев провел по ее смуглому обнаженному плечу, вызывая в ней нервную дрожь. — Просто он может тебе не нравиться. Но он есть всегда.

Он коснулся своими губами ее рта, и Эсмеральда уже ожидала, что он будет добиваться от нее настоящих ласк вплоть до изнасилования, но он всего лишь пару секунд давил на ее губы. Затем судья встал с колен и вышел за дверь. Через некоторое время он вернулся и в его руках был довольно большой плащ. Он дал его Эсмеральде.

— Обернись в него, дитя мое, — сказал судья. — Стражу я отпустил, но, тем не менее, постарайся не хромать, пока не дойдешь до моей кареты.

Она завернулась в плащ и пошла за ним, стараясь не стонать. Когда он помог ей забраться в карету, она села на скамью и всхлипнула. Нога просто горела. Но зато во всех остальных частях ее тела было холодно. Видимо, она потеряла достаточно крови, чтобы ощутить холод и слабость.

Фролло заметил ее состояние.

— Потерпи, мы скоро приедем, — он хотел бы ее коснуться, но решил лишний раз не пугать.

— Куда вы меня везете? — почти безразлично спросила она.

— В мой дом, — ответил он. — Там я смогу заняться твоей раной.

— А как же то, что вы хотели меня наказать?

— Я и сейчас хочу это сделать, — перед глазами судьи возникла подробная до самых мелких деталей картина о том, как и в какой позе он бы ее наказывал, и его дыхание сбилось. — Только не так, как ты думаешь, — выдохнул он, силясь успокоиться, прийти в себя, чтобы, упаси Господи, не наброситься на нее сию же минуту. Судья перевел дух.

— Просто помолчи, — властно сказал он.