Про то, что внешность обманчива, Чимин знает не понаслышке. Он видит мистера Вилсона, который плавной походкой, будто не касаясь пола, расхаживает. Именно расхаживает по танцевальному классу и качает головой в такт типичной американской постпанковой песне двухтысячных. С мистером Вилсоном подобное не кажется чем-то невозможным, вот если бы это была мисс Жонсьер, тогда бы Чимин возможно и застыл с раскрытым ртом, тут дело совсем в другом. Мистер Вилсон успел провести у них тренировку, и Чимин уже с трудом поднимается с пола после неё.

У мистера Вилсона оказывается крепкая тяжёлая рука, его лицо становится жёстким, когда он требует выполнить те или иные движения и связки. За малейшую ошибку он наказывает всю группу, добавляя им подходы. И после этого, после всего этого хочется выхаркать свои лёгкие. Мисс Жонсьер, несмотря на свой строгий вид, ангел по сравнению с мистером Вилсоном.

Чимин продолжает где-то там помнить слухи и своё сложившееся впечатление об этом хореографе. Но за всё время, за все те разы, что Чимин приходил в этот класс, который находится в отдалении на самом последнем этаже их университета, мистер Вилсон ещё ни разу не позволил себе подойти ближе, чем нужно, держать свою руку на чужом бедре, проверяя мышцы, дольше, чем нужно, или говорить какие-то слова, которые бы заставляли чувствовать нежелательное внимание. Нет! Этого не было. И Чимин вроде как должен расслабиться, но он не может. Не помогает даже то, что, танцуя у мистера Вилсона и видя, как шевелятся его большие губы, когда он отчитывает, а Чимин не слышит, потому что кровь шумит в ушах из-за интенсивной тренировки, он ждёт всё время подвоха. Всё не может быть просто так.

Он видит мистера Вилсона каждый раз полным молодой энергии, хоть и явно у него за плечами прячется многолетний опыт. Он видит этого мужчину, думая, что перед ним змея, готовая в любой момент кинуться из кустов и впустить яд в кровь, разрывая клыками кожу.

Но, кажется, Чимин не понимает… Ингрид, которая была достаточно зажата по сравнению со своей подругой Ванессой, чувствует себя более раскованно и легко в танцевальном классе мистера Вилсона. Она часто улыбается, прячет за уши выбившиеся из пучка чёрные волосы, румянит перед тренировкой свои тёмные щёки, что они похожи на кожуру переспевшего нектарина. Чимину не хочется озвучивать каких-либо предположений, но… он чувствует себя ещё более двуличным в этой ситуации потому, что не хочет вылететь из импровизированной группы мистера Вилсона, он хочет продержаться до самого конца. Потому что попасть к нему, это всё равно что выиграть золотой билет, даже несмотря на то, что про него говорят.

Хочешь достичь высот? Сожми зубы и терпи.

Отвратительно. Против всех свобод личности. Против прав.

Чимин слышит в свою сторону смешки, видит, как осмеивают Ингрид. Но также он видит завистливые злые взгляды, жалкие попытки в коридорах, где проходит мистер Вилсон, встать в выгодную позу и произнести выгодную фразу. Можно ли их всех назвать просто продажными? Всех их, включая Чимина. Продажными или людьми, которые прошли уже столько испытаний, что так просто сдаваться не собираются, а лишь идти по головам.

Единственное, чего боится Чимин — после всего увидеть своё отражение в зеркале и испытать отвращение к себе, потому он не стремится подтвердить или опровергнуть слухи во имя справедливости. Он полностью становится частью этого мира.

▼▼▼

— Ты похудел.

Чимин с облегчением убирает с глаз чёлку, пытаясь пригладить её к остальным волосам. Он поворачивает голову вбок, открывает глаза и смотрит с каким-то осуждением на Намджуна.

— Ты это уже говорил.

Намджун неясно соглашается, кладёт руку на обнажённый живот Чимина, который продолжает часто вздыматься от дыхания, и ведёт к груди, где торчат рёбра, натягивая собой покрасневшую взмыленую кожу. Чимин перехватывает его руку, смотрит в глаза теперь с хитрым прищуром, подбирается ближе. Намджун не двигается. Он замирает в ожидании, не пытаясь вырвать свою ладонь из ладони Чимина, поглаживая его пальцы своими. Чимин перекидывает ногу через его туловище и оказывается сверху.

— Итак. Я действительно потерял вес.

Намджун кладёт ладони на его бёдра, теперь поглаживая их.

— Но в этом есть и твоя вина тоже, — продолжает Чимин, нагибаясь ближе.

— Да ложись уже полностью! — смеётся Намджун.

Чимин выпускает изо рта длинный замученный вздох и с облегчением расслабляет руки, на которые до этого опирался. Он съезжает чуть ниже, устраивая свою голову на намджуновой груди, чуть ниже ярёмной впадины, одну ногу устраивает между его же бёдер, а вторую на край кровати. Пальцы Намджуна тут же оказываются в чиминовых волосах на затылке, и тот блаженно прикрывает глаза.

— Так и в чём же моя вина?

— М-м, в том, что занятие сексом тоже требует энергии, ну ты понимаешь.

— Ох, да? Правда? — ехидно переспрашивает Намджун.

— Ага… А, ну ещё у меня в два раза больше тренировок.

— В этом определённо есть логика.

— Думаешь?

— Я уверен. И тебе нужно больше есть. Восполнять, так скажем.

Чимин протяжно вздыхает.

— У меня, бывает, даже сил не хватает себе водички налить, о чём ты. Или раздеться перед сном и тем более снять обувь.

Намджун напрягается под ним.

— Эй! Твои лодыжки! Это вредно для них. Ты же танцор.

— Что?.. — Чимин удивлённо поднимает голову.

— Не думаю, что ты хорош в самостоятельной жизни, тебе точно нужен человек, кто будет присматривать за тобой.

— Оу, — Чимин подтягивается выше, тихо хмыкает и прижимается губами к уголку губ Намджуна. — И как же этот человек будет присматривать за мной?

Лицо Чимина обхватывают руками, направляя ровнее, чтобы не мимо, а ровно губы в губы с тихим влажным звуком. Чимин оказывается на спине, потому что Намджун закидывает на него ногу и следом переворачивает их. Его оглаживают по бокам, бёдрам, сгибают одну ногу в колене и скользят пальцами по напрягшимся мышцам. Намджун освобождает себя от цепких рук Чимина, приподнимает его ногу ещё выше, ближе к своему плечу. У Чимина поджимаются пальцы на ногах, когда его целуют прямо в косточку щиколотки.

— Я бы мог снять с тебя обувь и одежду, когда ты уставший придёшь после учёбы, а потом помыть тебя.

— Ох… помыть? — у Чимина напрягается живот, он смотрит в глаза Намджуну долгую минуту, облизывает распухшую нижнюю губу, смачивая её слюной, а затем осипшим голосом спрашивает: — А что ещё?

— А ещё… — Намджун наклоняется, выдыхает горячо, касаясь своим кончиком носа чиминова. — Я бы сделал тебе массаж, когда мы оба сидели бы вечером на кухне и что-нибудь перекусывали под Бибопа.

— О боже! Ты — фанат Бибопа?

— А ты нет?

Чимин широко улыбается и по слогам произносит:

— Зоро навсегда.

Намджун хмурится.

— Бибоп — классика.

— Ван пис тоже! Он всего на год позже вышел!

К губам Чимина прижимается указательный палец Намджуна, остановив поток его фанатских возмущений.

—Тш-ш. Мы будем чередовать.

— Звучит уже лучше, — произносит Чимин, прикрыв глаза блаженно, а затем резко приподнимает голову и открывает глаза. — Стоп. Что? Будем?

— А почему нет? При всех обстоятельствах нашим отношениям уже два с половиной месяца, и, чёрт, вчера утром в своём шкафу я нашёл твои футболку и шорты.

Чимин отстраняется от Намджуна и садится на постель, подгребая под себя одеяло. Он выглядит серьёзным, а в голове у него лишь смешанные мысли, которые одновременно заставляют его приходить в восторг, когда он позволяет себе представить, а как бы это и вправду было, и в то же время испытывать сожаление из-за того, что он отчаянно хочет этого прямо сейчас, но не может.

— Ты же знаешь… Я пока… Этого пока не может быть.

— Да, я знаю, — с меньшим энтузиазмом произносит Намджун. — Но…

Но. Всё с этого «но» и началось.

Примерно два месяца назад, спустя пару дней после разговора с нуной, Чимин решается сказать всё вслух. Это решение нелёгкое. Правильнее было бы начать подобный разговор с глазу на глаз, но у Чимина не хватает смелости, поэтому он в перерыве между парами звонит Намджуну в надежде, что хотя бы так сможет выдавить из себя всё то, что он привык отчаянно прятать в себе.

— Знаешь, я не сказал бы, что хорошо справляюсь с психологическим давлением, но… кажется, это всё слишком? Всё вокруг, понимаешь? У меня буквально проблемы везде. Куда бы я ни кинулся, мне так тяжело со всем справиться. Я… Я не знаю, смогу ли выдержать ещё. Я устал. Хочу просто не париться хотя бы пару дней, хочу после пар съесть втихаря что-нибудь калорийное, хочу гулять допоздна и не выспаться только потому, что на ютубе смотрел DIY полночи, потому что эта фигня затягивает!

— Но?..

— Но, — хмыкает Чимин. — Но у нуны проблемы, ей нужна терапия, потому что она не справляется сама, режет себе ноги, посчитав, что так сделает лучше мне, избавив от своих истерик, потому что она потеряла ребёнка и подверглась физическому насилию от её парня. А ещё… А ещё меня выбрал мистер Вилсон, он… у него не очень хорошая репутация. Этот хореограф позволяет себе лишнее, и, знаешь, я могу за себя постоять, но в этом случае, это может только навредить мне. Потому что сказано, если хочешь достичь высот, сожми зубы и терпи. И Ингрид…

— Ингрид?

— Моя сокурсница. Она не очень общительная, но её же подружка посчитала её своим конкурентом, потому что Ингрид тоже выбрал мистер Вилсон, а быть у него — это особая честь. И я за неё переживаю, кажется, от неё отвернутся все… — у Чимина спирает дыхание, он закашливается, и у него так начинает почему-то жечь горло, что он хватается за шею рукой и понимает — она мокрая. Дорожки слёз, которых он не замечал всё это время, достигли его шеи, и одна капля свисает с подбородка. Он шмыгает носом и вытирает рукавом свитшота, который накинут на плечи.

— Чимин, — голос Намджуна тихий, обволакивающий. Чимину кажется, что он мягкий даже, такой, чтобы было хорошо, чтобы можно было им укрыться от того, что причиняет боль, чтобы спрятаться за ним.

— Прости… Прости, что я всё так сразу на тебя вывалил. Прости! Я… Я ужасный в этом. Боже… Кто вообще так строит отношения? Это неправильно. Так не должно быть.

— Где ты сейчас?

— На учёбе. У нас сейчас окно.

— Я приду к тебе.

— Что? Нет! Не надо.

— Я приду.

Чимин опускает нагревшийся телефон, сжимает пальцами, он смотрит на дверь, ведущую на балкон, сквозь стекло которой виднеется холл, где прячется дверь в танцевальный класс мистера Вилсона.

— Хорошо, — шепчет он. — У тебя пятнадцать минут, и у нас тогда от силы ещё десять.

— Я постараюсь побыстрее.

Когда Чимин слышит гудки после сброшенного звонка, до него начинают доходить все слова, что он сказал. Он прокручивает каждое из них, каждую интонацию в своей голове. И ему становится так невыносимо. Он привык молчать о многом. В первую очередь потому, что в какой-то момент осознал, что родители, которые должны были быть для него опорой, стали теми людьми, кому бы он никогда не решился сказать о своих настоящих чувствах. А его сестра… Это всё так непросто. Он всё ещё зависим от своей семьи, несмотря ни на что. Он зависим от чужого мнения. Он зависим от того, что скажет Намджун. Как он скажет. Возможно, это профессиональная болезнь каждого танцора — иметь острое желание нравиться всем.

Он спускается вниз, не дожидаясь прихода Намджуна. Он не знает, что будет говорить, о чём они будут говорить. Чимин не хочет в подробностях расписывать свои чувства, чтобы снова не окунаться в них. Он просто хочет, чтобы просветлело, как это происходило каждый раз, когда он был в квартире Намджуна. Он оказывается внизу среди всех тех людей, на кого ранее смотрел с высоты балкона. Чимин прячется в тени у фасада здания за лестницей, опирается спиной о влажный и шершавый камень. Пахнет пылью и куревом. И Чимин просто дышит этим без каких-то особенных мыслей по этому поводу. Он вертит в руках свой телефон, разблокирует и блокирует снова, проверяя время несколько раз подряд. Он зависает на бесконечно повторяющейся гифке, когда его накрывает тенью. Чимин поднимает взгляд и не успевает что-то сказать, как его лицо вжимается аккурат в тёплую шею, от которой пахнет машинным маслом и ещё чем-то уже выветрившимся, но оставившим после себя вяжущую горечь.

— Успел за восемь минут, — просто говорит Намджун, а у Чимина мурашки по спине идут. И нет, на улице не настолько холодно, чтобы его знобило в тёплом свитшоте. Он прижимается ещё ближе, обхватывает руками за плечи и судорожно вдыхает запах, который часто преследует Намджуна, даже когда он сменяет одежду и пользуется парфюмом.

Они не говорят, как ожидал Чимин. Намджун просто обнимает его, проходясь вниз-вверх ладонями вдоль его позвоночника, а Чимин притирается щекой к щеке, прикрыв глаза. Они слушают дыхание друг друга до тех пор, пока Чимин не видит спешащих студентов в здание университета.

Он отстраняется от Намджуна и искренне, неожиданно расслабленно улыбаясь, говорит «спасибо». И эта благодарность влечёт за собой то, о чём Чимин думает до сих пор, когда смотрит на Намджуна.

— Мне тоже есть, что тебе рассказать. Это касается Сьюзан. Но мне тоже нужно время, чтобы решиться на это.

Сейчас Чимин слишком занят тем, чтобы подготовить отъезд сестры обратно в Пусан к родителям. Он долго уговаривал им позвонить. И да, он мог бы сделать это и без её ведома, у него много раз были попытки совершить звонок, но, в конце концов, он понял, что нуна доверилась ему. Она рассказала то, о чём молчала долгое время, и это очень ценно. Их отношения после этого стали, конечно, не идеальными, не такими, о каких мечтал Чимин, но… стало легче, однозначно. Поэтому, когда они, держась крепко за руки, с замиранием сердца смотрели на значок скайпа, Чимин понимал, что вот это правильно.

Разговор был нелёгким. Они оба много плакали. Как и их родители. А потом… Потом была ссора, когда Чимин отказался возвращаться вместе с нуной. Отец был непоколебим в своём решении вернуть детей назад. Своих Пак Юмин и Пак Чимина. И это разрывало на куски. Нуна после этого разговора смотрела на Чимина долгим пронизывающим взглядом, а он поглаживал бока телефона в своём кармане, который хранил их с Намджуном переписку.

— Нуна уже через неделю улетает. А ещё мне нужно будет дозвониться до арендодателя квартиры, и я…

— Ты всё же хочешь продлить договор на себя?

Чимин смотрит на Намджуна жалобно, мол, ну не заставляй меня сейчас принимать такие решения. Но это не помогает.

— Может, всё-таки стоит рискнуть?

Чимин замирает с подхваченной подушкой в руке, которую он собирался кинуть.

— Да или нет? — продолжает наседать Намджун.

— Ты издеваешься?

— Чимин…

— Вот только без этих твоих уловок! — Чимин всё же кидает подушку в улыбающегося Намджуна. — Да! О’кей! Ты победил. Радуйся.

Намджун скатывается с кровати, смеётся и поднимает руки в примирительном жесте.

— Знаешь, а я думал, что будет сложнее.

— Мне нравится твоя спальня. Я в ней хорошо сплю.

— Только спальня? — лукаво спрашивает Намджун.

В груди тяжелеет и вроде как становится там теплее, что даже немного обжигает. Чимин перестаёт закутываться в одеяло, он лежит спиной к Намджуну, смотрит в стену, к которой прикручена полка с коллекционными игрушками Kaws. Они расставлены в какой-то особой системе, а не просто, чтобы было красиво. Ни на одной из них нет и грамма пыли, и Чимин отлично знает, почему. Намджун просто сумасшедший в своём увлечении, а если быть точнее, коллекционировании. И всё это может кому-то показаться нелепым, но Чимину нравится. Ему правда всё это нравится.

— И ты, — говорит он, наконец, игнорируя теперь и горящие кончики ушей.

▼▼▼

Застеленная кровать без единой складки, отсутствие грязной валяющейся одежды по углам, пустые полки, словом, совершенно не обжитая комната.

— Мне кажется, или твоя спальня стала больше?

— Тебе кажется.

— Да нет, как будто стены друг от друга дальше стоят.

— Ой, не издевайся, — нуна устало приваливается к стене, стягивая с рук резиновые перчатки. — Как ты так быстро нашёл себе квартиру?

Чимин стоит коленями на полу и пытается оттереть от пола пятно, которое, когда он расковырял, оказалось липким. Он всё ещё не сказал нуне. Его в этом не стоит винить, прошлый пережитый опыт заставляет его чувствовать неуверенность.

— Сьюзан, — просто отвечает он.

Нуна непонятливо мычит.

— Ты так её прячешь. Ни фотографии ни разу не показал, ни сказал о ней ничего нормально.

Чимин бросает со шлепком тряпку и встаёт на ноги.

— Что ты хочешь услышать? Я не думаю, что тебе всё это надо было, когда ты вся была в своих проблемах.

— Оу, правда? Ну, спасибо за заботу, — язвит нуна, закрывая за собой дверь с хлопком.

Чимин бежит за ней.

— Эй! Мы серьёзно сейчас опять поссоримся?

Нуна не поворачивается, стоит спиной к Чимину и наливает себе с крана воды в стакан. Она пожимает плечами, выпивает воду и, вернув стакан на место, говорит:

— Просто так и скажи, что стыдишься меня.

— О господи… — Чимин нервно сжимает переносицу указательным и большим пальцем, он снова следует за нуной. — Я не стыжусь тебя!

Чем ближе отъезд нуны, тем более нервная и напряжённая обстановка между ними. Нужно набраться терпения по максимуму, потому что уже утром у нуны рейс. Благо хоть до хозяина квартиры дозвонились, и Чимин уже после того, как проводит нуну, во второй половине дня сможет наконец-то расстаться с этим местом. Да, он не соврёт, если скажет, что наверняка испытает облегчение. По крайней мере, по отношению к этой квартире, которая одними своими стенами давит на него.

И он действительно чувствует себя как-то иначе, будто воздуха в лёгких больше, чем было до этого, когда оказывается в аэропорту и держит за руку нуну. Они просто говорят об обыденных вещах, оба стараются не цепляться друг к другу, смотрят на проходящих мимо людей, на внутреннюю обстановку в аэропорту. Чимин не хочет говорить, что обычно говорят, когда прощаются на какое-то время с человеком. Да и нуна не спешит давать ему наставления напоследок. Всё ещё не очень гладко. Отец обижен и отказывается говорить с Чимином, мама же жалуется, что ей уже нужны успокоительные по рецепту. Чимин только надеется, что в Пусане нуне не станет хуже. В конце концов, она с родителями всегда уживалась лучше, чем Чимин, и видно, что она действительно скучает.

— Ты хотя бы на мои сообщения отвечай, — говорит нуна.

Чимин кивает. Он поспешил с выводами: начались наставления.

— И я поговорю с отцом, чтобы он был немного мягче к тебе.

Чимин снова кивает.

— Расскажу им, что ты тут не один и у тебя есть Сьюзан.

Чимин перестаёт кивать. Они попросят фотографии, ещё назойливее, чем его сестра.

— Не надо, — останавливает он.

Нуна хмурится.

— Это ещё почему?

Сейчас, да? Чимин сжимает руку нуны, смотрит на их до смешного похожие пальцы, которыми они сцепились друг с другом. Он ведь должен сказать это, рано или поздно. Чимин ведь уже это делал…

— Я… не думаю, что родители будут рады Сьюзан.

— С чего бы это? — возмущённо начинает нуна.

Чимин опускает голову ещё ниже.

— Потому что… потому что я — гей, нуна. И ты это знаешь глубоко внутри себя. Сьюзан — это псевдоним моего бойфренда.

Он боится поднимать взгляд на нуну, боится увидеть её выражение лица. То самое, какое он увидел когда-то. Но нуна продолжает молчать, они всё ещё держатся за руки, и Чимин всё же осмеливается это сделать.

Нуна не смотрит на него. Её взгляд устремлён в сторону на большие часы. Она отсчитывает секунды на корейском, Чимин видит это по безмолвному движению её губ. Он не знает, что ещё сказать. Не знает, надо ли ещё что-то. Может быть, как-то объяснить… Оправдаться?

— Не смотри на меня, как побитый щенок, — говорит она, когда Чимин ловит её взгляд. — Скажу, что у тебя есть тощая танцовщица, с которой не особо серьёзные пока отношения.

Облегчённое «спасибо» Чимина обрывается, потому что нуна сказала не всё. Она хлопает его по руке, разжимая пальцы.

— Мне жаль наших родителей. Мы их не заслужили.

И Чимину только и остаётся, что смотреть в спину удаляющейся нуны. Он не чувствует себя расстроенным или разбитым. Её слова для него не являются таким шоком, как если бы она сказала, что полностью принимает его, к сожалению… Он сжимает свою руку в кулак.

▼▼▼

Намджун стоит на входе в автомастерскую с повязанным на поясе синим рабочим комбинезоном. Рукава его футболки закатаны как под майку, и Чимин, который, несмотря на свою хвалёную выдержку, кутается в ветровку, чувствует, как по его спине проходит холодная дрожь. Он подходит к нему ближе и понимает, что тот его даже сначала не замечает. Намджун подносит к губам зажжённую сигарету и смотрит куда-то мимо пустым взглядом.

Чимин обнимает его, вытягивая руки из рукавов и накидывая так часть своей ветровки на его плечи.

— Поделишься? — спрашивает через какое-то время Чимин про сигарету.

— Нет.

— Я всё равно сейчас пассивный курильщик, какой смысл, — снова пытается Чимин, а потом замолкает на секунду и после разрывается громким смехом.

Намджун стоит, не издавая ни звука, но его тело становится буквально каменным, потому что только Вселенной известно, сколько ему приходится приложить сил, чтобы не поддаться Чимину.

— Мне кажется, — говорит он дрожащим голосом, — мы только что открыли новые грани в наших отношениях.

Чимин закрывает свой рот руками, чтобы не стало только хуже. Потому что у него буквально на языке повисает топ сто тупых шуток ака сам пошутил, сам посмеялся самоуничтожился.

Намджун со вздохом тушит сигарету ботинком, потому что с повисшим на нём чиминовым телом совершенно невозможно сделать затяжку.

— Хэй, обезьянка, как дела?

— Свои вещи к тебе притащил, — Чимин делает паузу, набирая в лёгкие воздух — его рука всё ещё помнит. — Нуну проводил.

Намджун кивает, устраивая подбородок на чиминовой макушке.

— А у тебя как дела?

Ткань куртки Чимина сжали на его спине.

— Что? — говорит он тихо.

Намджун прижимает его ближе к себе и надломлено отвечает:

— Я хотел тебе показать. Но я сам так и не смог туда зайти.

У Чимина будто сердце ухает куда-то вниз. С эхом приземляется, где-то тонет. Он ничего не говорит, только дышит громко на ухо Намджуну, ждёт и слушает внимательно его самого.

— Мой друг, с которым я сюда приехал. Он всегда был, знаешь, таким оптимистом. Все какие-то цели, которые для меня казались за гранью реальности, для него были всегда осуществимы. И это смешно на самом деле, но из-за этого к нему тянулись люди. Потому что у него-то всё получается, значит, и мне рядом с ним повезёт… Мы здесь встретили одну девушку. Она была похожа на него. Чем-то. Именно благодаря ей мы вообще попали в местный андеграунд. И мой друг, конечно же, влюбился… в Сьюзан.

У Чимина выходит грудное «о» наружу. Он боится сейчас сказать вообще что-либо, но у него вырывается непроизвольное:

— А ты?

— А я хотел всем доказать, что лучший. Внезапно и очень агрессивно. Поэтому я в упор не видел, что Сьюзан не так проста на первый взгляд и что она смотрит только на меня, а мой друг, несмотря на свой характер, не справляется с жизнью здесь. — Намджун цокает языком, как бы говоря, что эта ситуация настоящее дерьмо. — Когда мне призналась Сьюзан, я этого не понял, в гонке за лучшими текстами, попытался выставить её из своей комнаты. Это было грубо. Я отшил её, и в этот момент появился мой друг, с которым мы подрались очень сильно. И это был поздний вечер. Зима. В тот день с самого утра в Нью-Йорке шёл снег. Сьюзан пыталась нас разнять. И мы каким-то образом оказались на улице. Я это всё плохо помню, потому что… потому что всё это стёр визг тормозов. Сьюзан сбили прямо на парковке. Она скончалась в скорой, её даже не успели довезти до больницы. А на следующее утро в квартире, которую мы снимали вместе с моим другом, я оказался совершенно один.

— Намджун…

— Я взял её имя потому, что думал, что я разрушил их жизни. Я хотел каждый день помнить об этом. Я хотел никогда не сметь забывать, какой всё ценой я получил. Я не сразу начал понимать, что это слишком эгоистично, думать, что во всём может быть виноват один человек. Всё это было фатальным стечением множества обстоятельств, возможно, всё это нельзя было предотвратить. Я всё это понимаю головой, но… — он обхватывает лицо Чимина своими холодными ладонями, смотрит прямо ему в глаза, открывая в своих внутренний крик, который невозможно до сих пор переубедить. — Могу ли я, спустя столько времени считать, что в противовес этому я смог, наконец, человека спасти, а не разрушить?