Овца, идущая на заклание прямиком в пасть хищника. Овца. Овца, овца, овца!

Джессика сидела на постели, тупо глядя в стену. Какой же наивной дурой она была, когда решила притвориться наложницей, чтобы попасть в личные покои эмира и поговорить с ним. Конечно же, он не стал даже слушать её. Вернее — стал, но не так, как она думала.

Джесс резко зажмурилась и закрыла лицо руками, словно пытаясь спрятаться от воспоминаний. От поросшей жёстким волосом груди эмира, от его жадных, грубых рук; от режущей боли между ног; от мерзкого привкуса, который остался у неё во рту после его хера — Джессика вызывала рвоту, пила виски, ела все эти до омерзения приторные сладости, которыми славился Ахар, но ей всё чудилось, что этот вкус остаётся на её языке.

Эмир дал ей выбор, конечно: либо она проводит с ним ночь, и тогда он подумает о том, чтобы закончить войну с Сагаром, даже не начав открытых военных действий, либо она убирается прочь и более не лезет в политику, потому что женщинам там не место.

«Это Ахар, чего ты хотела, — подумала Джесс, чувствуя, как воспоминания накатывают на неё снова и снова. Руки эмира, резко усиливающаяся боль на входе от каждого толчка. Когда она попыталась подняться, он надавил ей между лопаток, вынуждая уткнуться лицом в подушку. — Разве можно ожидать уважительного отношения от этих зверей?»

Он трогал её деловито, как будто выбирал мясо на рынке. Схватил тут, стиснул там. Она была лишь для его удовольствия, и он даже, кажется, в мыслях не допускал, что она — живое, чувствующее, понимающее, мыслящее человеческое создание, а не кукла для удовлетворения его желаний.

«Ты не виновата, дорогая, — словно наяву услышала Джессика голос Меган. — Ты ни в чём не виновата, дорогая. Выбор между двух зол — никогда не выбор, но всегда принуждение…»

Она умная — эта Меган. Она бы сразу поняла, что к чему. Она знает, что нет никаких десяти тысяч правил, которые нужно соблюсти, чтобы всё было хорошо. Теперь это знала и Джессика, но ей пришлось заплатить за это слишком высокую цену.

Когда она была там — она чувствовала боль, унижение, слёзы на глазах. Прятала от эмира своё заплаканное лицо, чтобы не злить его. Верила, что от этого зависит безопасность Сагара. Как там в песне пелось? «У войны с изнанки — мясо, кровь и гной».

Ничтожная цена для мира целого королевства, и слишком высокая для одной Джессики.

Да, когда она была там — всё было не так уж плохо. Джессика хваталась за случайные мысли, сосредоточенно разглядывала золотой узор балдахина и резные набалдашники постели. Думала о том, что не так уж всё страшно. Но чем больше проходило времени, тем отчётливее, страшнее становилось осознание произошедшего. Оно формировалось, росло, пожирало те защиты, что она воздвигла внутри, стараясь отгородиться от реальности…

«Ох, дорогая, это никогда не было и не будет твоей виной», — спасибо, Меган. Если бы ты знала, как тебя не хватает!..

Чего она хотела? Побоев, сексуальных кровоподтёков, разрывов, героического сопротивления? Реальность оказалась зла: отделение себя от своего тела, смертельный страх дать отпор, невыносимая ненависть к себе и разъедающее чувство вины.

«Письма, письма. Думай о письмах!»

Их было несколько, и нельзя было точно сказать, кто их написал — в одном можно было быть уверенной наверняка: это был кто-то из принцев. Или тот, кто выдавал себя за одного из них. Да, второй вариант наиболее вероятен, ведь ни Ричарду, ни Лео невыгодно ввязывать собственное государство в войну. Смерти, расходы, санкции — и всё не из-за жизненно важных ресурсов даже, а из-за невнятной политической интрижки в стране на краю света.

Джессика сморщила нос и тряхнула головой. Ей всё чудился запах сыра, который ел эмир перед её приходом. Кажется, теперь она никогда не сможет есть сыр, особенно если этот фантомный запах будет преследовать её вечно.

Джесс услышала шум в коридоре: как будто сразу несколько человек идут. Шаги их становились всё громче, и вскоре дверь в её покои распахнулась. Трое мужчин ввалились внутрь — с ног до головы одетые в военную форму Ахара, в бронежилетах и масках, что скрывали лица. Джессика вскочила, внезапно ощутив сумасбродную решимость выкинуться из окна замка, если это потребуется, но застыла на одном месте.

Её схватили под локти и грубо выволокли из покоев.

***

Джессику втолкнули в зал, где всего несколько дней назад эмир разговаривал с их делегацией. Сюда не следовало входить женщинам — хотя Джесс всё равно тайно проникла — но, кажется, сегодня правило «женщинам вход воспрещён» не работало.

Когда Джессика увидела их, она замерла, разрываемая двумя равновеликими силами, одна из которых требовала немедленно вырваться из хватки военных и убежать назад, а другая настаивала рвануться вперёд, к ним: коленопреклонённые Адам, Лео и Ричард стояли чуть в стороне от эмира. На одного только Леонарда приходилось ещё двое стражников, а на кронпринца и его телохранителя — по трое. Девушка скорее догадалась, чем увидела за спинами друзей, что их руки связаны.

— Несколько лет назад к нам приезжала труппа артистов с мюзиклом, — эмир не стал приветствовать Джесс. Ну да, они ведь сегодня уже виделись. Ей всё ещё больно шагать, садиться и вставать, даже ходить в туалет больно — и, кажется, так будет ещё несколько дней или больше. — Мы хотели запретить его, но потом позволили сыграть несколько раз в замке, для наших мужчин. Что за прекрасные песни они пели! «В раба мужчину превращает красота», не так ли?.. — он протянул руку к лакированному столику, взял оттуда золотую чашу, инкрустированную рубинами, и пригубил вина, а после — отправил в рот тонкий ломтик сыра. — Ты очень красива, Джессика, в чём я уже убедился этой ночью, и твои рабы верны тебе, поэтому… я решил, что твоё присутствие их разговорит.

Джесс ощутила, как в ребра ей уткнулось что-то твердое, тупое и холодное. Она вздрогнула. Дуло автомата, что же ещё это могло быть.

Адам рванулся к ней, но трое военных, что удерживали его, оказались сильнее. Один из них зажал ему рот ладонью. Хьюз громко мычал, меча молнии, мотал головой, стараясь сбросить хваткую руку с лица, но не преуспел в этом.

— Ты… ты спала с ним?..

Голос Леонарда был тих и почти спокоен, только лицо у него — бледное, покрытое лёгкой испариной. Джессика растерянно посмотрела на него, не зная, что ответить. Лео лучше прочих контролировал свои эмоции: он не рвался на свободу, как Адам или Ричард, который то и дело дёргал руками, будто пытаясь сбросить с себя и верёвки, и хватку удерживающих его солдат. Поэтому Джесс нашла в себе силы посмотреть ему в глаза — взгляд принца был пытливый, серьёзный, но словно… словно что-то в нём надломилось внутри от вопроса, сорвавшегося с его губ.

— Это правда?

— Джессика? — девушка резко отвернулась от них, услышав Ричарда. Опустила глаза в пол.

Ей стало невыносимо жарко от стыда и чувства вины. Кровь прилила к лицу, уши горели — она подумала, что наверняка покраснела.

— Да, это правда, — произнёс эмир, прерывая затянувшееся молчание.

Джессика не издала ни звука.

— Она пришла незадолго до полуночи, тайком проникла в мои покои. Надела наряд одной из моих наложниц…

— Ты изнасиловал меня, — тихо сказала Джесс, и эти слова утонули во вновь повисшей мрачной тишине.

— Ты сама пришла ко мне. Разве это насилие?

— Я пришла поговорить о Сагаре.

Голос Джессики стал ещё тише. Так ей было проще управлять им. Так он не дрогнет, не сорвётся. В горле девушки встал ком размером с Букингемский дворец. Она с трудом сглотнула и подняла взгляд на эмира.

— Я дал тебе выбор, — спокойно парировал эмир. — Ты сама согласилась.

— Ты дал мне выбор между моим изнасилованием и войной с Сагаром.

— Джессика! — крик Ричарда пришёлся ей как ножом по сердцу.

«Проще было развернуться и уйти. Вернуться в Нью-Йорк и навсегда забыть об этом. Какое мне дело до двух крошечных стран на чужом континенте?»

— Это были самые отвратительные несколько минут в моей жизни… — о, каких трудов ей стоило смотреть на него!

Эмир вновь пригубил тёмного вина, зажевал кусочек сыра, а Джессика представляла, как полосует его ножом. Раз за разом остервенело втыкает бритвенно-острое лезвие в грудь, в живот, проворачивает клинок внутри, отрезает ему хер и запихивает глубоко в глотку, так глубоко, чтобы он задохнулся раньше, чем истёк кровью.

И мысли эти придавали ей сил.

—…но на кону жизни тысяч жителей Сагара. И Ахара. Может, тебе плевать на людей, на своих собственных подданных, но мне нет.

Возможно, ему стоило бы родить. Хотя бы раз. Полсуток или больше провести в муках, а после порваться, выталкивая новую жизнь в околоплодные воды, дерьмо и кровь. Возможно, если бы его вклад в рождение ребёнка составлял больше, чем несколько минут нелепых телодвижений, неуклюжих толчков, шумного пыхтения, самодовольной гримасы и закатившихся глаз во время оргазма — возможно, он бы относился к чужим жизням с большим пиететом.

«Горбатого могила исправит», — подумала Джессика, не без удовольствия представляя, как перерезает эмиру горло, а он захлёбывается собственной кровью.

— И всё же ты добровольно сделала этот выбор, — эмир усмехнулся.

Джессика переступила через себя — и посмотрела на друзей. Задержала взгляд на Адаме.

Хьюз возился, извиваясь как змея, шумно дыша и пытаясь освободиться каждой клеточкой своего тела. Он не собирался сдаваться ни на мгновение. Не боялся устать и выдохнуться. Физически не мог смиренно стоять на коленях, со связанными за спиной руками, когда вокруг происходило такое — эти странные разговоры, эти прямые признания, от которых кровь в жилах превращалась в жидкое пламя.

Джессика обожгла эмира взглядом.

— Ну и мразь же ты, — с отвращением выплюнула она в его сторону.

Эмир щёлкнул пальцами. Трое военных взвели свои автоматы, приставив их к затылкам Адама, Ричарда и Леонарда. Кронпринц метнул на эмира взгляд, полный чистой ненависти и решимости хоть сейчас голыми руками разорвать его на куски — за Сагар, за Джессику, за себя, за Адама и даже за Леонарда.

Адам действовал — всегда действовал. Импульсивный, взрывной Ричард ждал — опасное затишье перед бурей. Пусть он и стоял на коленях, но стоял гордо, прямо, а на лице его не было и тени страха. Лишь Леонард оставался тёмной лошадкой, став чуть бледнее. Джессика подумала, что принц боится умереть; вспомнила, что на самом деле он едва ли не самый младший в их компании. Словно наяву вновь ощутила на пальцах его лёгкие поцелуи, а на лице — нежные прикосновения влажной от краски кисточки. Совсем ещё мальчишка! Нет в нём той внутренней силы, чтобы смотреть в лицо смерти без страха в глазах, как это делает Ричард, нет в нём сумасбродной отваги, что позволит встретить смерть как боевую подругу, как это делает Адам…

Разве может его жизнь прерваться сейчас?

Разве могут все их жизни оборваться вот так глупо?

— Я рассказала тебе о письмах. Мы найдём того, кто писал их. Его ждёт справедливый суд… я не гражданка Сагара, но я обещаю тебе это от имени королевства. Мы знаем… — дыхание вдруг спёрло, и Джесс понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с силами и продолжить, — что тот, кто писал их, очень приближен к королевской семье, там слишком много подробностей, круг подозреваемых очень узкий и…

Эмир вновь подал знак — Джесс услышала ещё три щелчка, прозвучавших как один, и с ужасом поняла, что в следующий раз по ушам ей ударят звуки стрельбы. Эмир отпил вино из чаши.

Джессика рванулась вперёд, но её крепко держали.

— Не тронь хотя бы Адама! — крикнула она. — Он даже не принц! Не королевской крови!

«Мальчики мои любимые…» — она не знала, что отразилось в этот миг на их лицах, продолжая прямо смотреть в глаза эмиру. Он едва слышно хмыкнул, и, протянув руку к блюду, взял тонкий ломтик сыра.

Эмир смотрел в глаза Джессике, не отрываясь.

— Видишь ли, дорогая Джессика, в чём заключается проблема, — спокойно ответил он. — Адам… тот, кто охраняет королевскую семью. Близкий друг принцев. Он не остановится. Либо его чувства, либо долг толкнут его на путь мести.

Военный, зажимавший рот Хьюза, вдруг вскрикнул и отдёрнул руку.

— Ты даже не представляешь! — зарычал Адам.

Девушка посмотрела на него: мышцы напряжены, губы окрашены кровью, вены вздулись — если б только его отпустили, он зубами, что только что прокусили жесткую перчатку, разорвал бы горло эмира. А значит, эмир прав, что не отпускает Хьюза. Джессика почувствовала, как сердце её разбивается вдребезги.

«Что же с нами сталось, господи? Как мы могли попасть во всё это?»

— Ты только пусти меня, сучий потрох, и я тебе… — Адама вновь заткнули, на этот раз, для надёжности, затолкав в рот прокушенную им перчатку, и только после этого зажав рукой.

— Аллах воистину велик и щедр, — вдруг произнёс эмир. — Поэтому я дам тебе выбор, Джессика. В знак моей признательности за ночь любви, которую ты мне подарила.

«Ты меня изнасиловал, грязный ты ублюдок», — с ненавистью подумала Джессика, но мыслей своих вслух не озвучила, лишь смотрела на эмира — яростно, гневно.

Теперь настала очередь Ричарда вырываться из рук эмировой стражи. Ему грубо заткнули рот, предвидя грязную брань, не подобающую его статусу кронпринца, но ситуация, в которой они все оказались, была не той, где следовало выбирать выражения. Не тогда, когда насилие над женщиной, которой ты готов отдать сердце, называют ночью любви.

— Я пришла поговорить… — севшим голосом ответила Джессика.

Ричард дёрнулся ещё раз и затих. Джесс мельком глянула на него, и осколки её сердца болезненно сжались. Глаза кронпринца ярко блестели из-за подступивших слёз. Адам снова зарычал и рванулся.

— И я благодарен тебе за этот разговор, — с лёгкой насмешкой в голосе прервал эмир. — Именно поэтому я дам тебе выбор.

— Я не уйду отсюда одна.

Эмир едва заметно склонил подбородок в кивке, словно соглашаясь с девушкой.

— Ты права. Ты не уйдёшь одна, Джессика. Я позволю тебе забрать с собой твоих дурно воспитанных друзей, один из которых развязал войну с Ахаром, попытался подсидеть меня, сговорившись за моей спиной с моим советником… — он снова взял кусочек сыра и положил в рот, неторопливо смакуя вкус. — Ни к чему нам губить жизни наших подданных, когда можно решить дело в нашем узком семейном кругу, не так ли?

— Чего ты хочешь? — спросила Джессика. — Просто дай нам уйти, и всё. Мы будем сотрудничать. Мы будем содействовать, мы найдём того, кто…

— Виновен только один, — оборвал её эмир. Лицо его исказилось гримасой раздражения. — И этот кто-то — один из них, преследующий свои цели, до которых мне нет дела. Остальные двое мне не нужны. Ты можешь забрать их, но один — останется здесь. И будет убит.

Джессика ощутила, как у неё вдруг стали ватными ноги. Колени девушки подкосились, и она осела — и вовсе бы упала на ковёр, если бы двое стражников не держали её с обеих сторон.

— К-как… как убит… — пролепетала Джессика.

— Быстро и безболезненно, как видишь. Я не садист. Я человек благородных кровей…

В зале повисло тяжёлое молчание. Джессика слышала, как безумно колотится в её груди то, что осталось от сердца. Этот стук, казалось, заглушал все остальные звуки, но главное — собственные мысли. Весь огромный дивный мир сузился до гулкого сердцебиения. В груди, в горле, в висках… пока, наконец, вся она не превратилась в одно страдающее, истекающее кровью сердце, которое продолжало биться, несмотря ни на что.

«Что за страшный выбор он предлагает мне сделать?»

Джесс посмотрела на Ричарда, Леонарда, Адама. Смотрела на них растерянно, потерянно — с болью, с ужасом, с невыносимым состраданием, и видела в ответ бледные лица, ярость и страх, ужас и гнев, концентрированную ненависть и неумолимое желание убить.

Такие разные, но все по-своему такие любимые.

— Выбирай, Джессика, — голос эмира был тих, но нетерпелив. — Мне нет разницы, кого из них убить. Если это будет виновный — хорошо. Если нет, то истинному виновнику это послужит хорошим уроком, — он кивнул в сторону столика, на котором стояло блюдо с сыром и чаша вина, а рядом — перевязанный алой лентой свиток. — Бумаги о прекращении военных действий уже здесь, они подписаны. Решай скорее, и два славных государства, Ахар и Сагар, навек забудут о своих разногласиях.