Буч с жадностью вбирал в легкие свежий летний воздух, разглядывая появляющиеся в небе звезды; кожа его обдувалась теплым ветерком, веющим откуда-то с севера, а обхватившие ограду пальцы ощущали прохладу металла, мягко успокаивающую жжение. Он повернулся, чувствуя как от движения суставов покалывают раны: они слабо саднили, что особенно ощущалось при попадании частиц пыли или каких-то крупных соринок, летящих вместе с ветром. И все же сейчас дискомфорт заметно поутих.

Наткнуться на осуждающий взгляд Харкнесса, стоящего в проходе у двери, было неудивительно. Более того, Буч <i>ожидал</i> его увидеть и даже хотел сравнить с охранниками из Убежища: когда те узнавали о его выходках, то выглядели примерно так же. Несмотря на это, взгляд Шефа определенно отличался. Чем — да хрен его знает. Намереваясь это выяснить, Буч усердно продолжал рассматривать лицо своего босса, не выражающее, казалось, никакой определенной эмоции; фигуру, вечно застывшую в одной и той же позе, и руки, как всегда скрещенные на груди. Но, видимо, делал это парень слишком откровенно, потому что внезапно Харкнесс поморщился и устало замотал головой, но не произнес ни слова. Ой, вот только не надо этого немого осуждения. Ну да, Буч облажался. С кем не бывает?

— Здесь всегда так хорошо? — спросил парень, только чтобы прервать ход собственных мыслей, потому что те начинали раздражать. Однако, с некоторых пор здесь и правда очень хорошо — так уютно и… легко. Буч отвел взгляд, потирая ладони.

Харкнесс проигнорировал вопрос, упрямо продолжая молчать. Эй, парнишка ведь не виноват, что некоторые уроды позволяют себе больше, чем должны: лезть в драку с Туннельной Змеей уже было очень глупо, но еще глупее толкать убогие шуточки на этот счет.

А Буч ведь ничего и не сделал. Он спокойно пил свой виски, без дела просиживая в баре заработанные крышки. Народу было совсем немного: он, Тэд и Тринни — впрочем, ничего нового. Эти лица он здесь видит почти каждый день (<i>почти</i> каждый — он же не алкоголик).

После неудачной и до абсурда нелепой попытки обольщения Тэда, совсем осмелевшая Тринни нагло вторгалась в личное пространство Буча, выпрашивая выпивку всеми знакомыми ей способами. Ситуация походила на цирковое представление, зрителей которого его комичность не волновала вовсе, а даже в каком-то роде раззадоривала. Вместо того, чтобы по привычке отвязаться от «прилипалы», парень зачем-то завел не слишком преисполненный смыслом и логикой диалог, в котором какого-то хрена упомянул Шефа. Теперь он говорит о нем, когда бухает — прекрасно! К счастью или нет, Тринни не особо была заинтересована в том, чтобы слушать его (впрочем, как и все остальные), и вновь свела разговор к алкоголю. Буч не заставил себя долго ждать и, не стесняясь своих выражений, эмоционально высказался о странно-пресном вкусе напитков в Баре у Руля, без обиняков объявив Красотку обманщицей. Та, естесственно, возмутилась (но кому ее возражения вообще нужны), а Барсук, видимо, зацепился за мимолетный шанс развлечься, ведь обычно на происходящее в Баре ему плевать.

— Тяжело без бухла, да? — Буч вяло повернулся. — Может, не стоило выпрыгивать на поверхность, если рожден маменькиным сынком? А, сто первый? — неужели очередная шваль вздумала шутить с ним? Нет, эта издевается и нагло высмеивает его. И это был очень опрометчивый шаг.

Буч снова перевел взгляд на стакан с виски и опрокинул остатки в себя, а затем медленно приподнялся со стула, чувствуя, как его ноздри раздуваются от гнева и предвкушения драки. О да, говнюк получит по заслугам.

А затем… затем, шатаясь и кряхтя, Буч подошел к Барсуку и, собрав ладонь в кулак, направил его прямо в лицо опешевшему от неожиданности вышибале. Тот мгновенно собрался, перестав, наконец-то, мерзко смеяться, и ловко перехватил почти достигшую цели руку, намереваясь выкрутить ее обратно. Однако справиться с Туннельной Змеей оказалось не так просто: даже не контролируя в полной мере свои тело и силу, Буч смог вырваться из чужой хватки и ударил, попав, кажется, в солнечное сплетение.

— Тебя мамка в детстве била, да? — процедила шваль сквозь зубы, еле шевеля губами. Однако растянутая на лице ухмылка красноречиво поясняла, чего он добивается.

— Ни слова о моей матери, сволочь.

Буч замахнулся, чтобы снова ударить, в то время как Барсук внезапно поднял голову, являя парню свой гадкий взгляд, полный равнодушного презрения и раздражения. В ту же секунду тупая боль в челюсти, причиненная явно не кулаком, пульсацией разнеслась по нервам; на языке выступил противный металлический привкус.

Бродя несколько секунд расфокусированным взглядом по противнику, Буч заметил в руке вышибалы свою Зубочистку — наверное, тот выхватил ее в драке, а Буч, усыпленный несколькими бутылками алкоголя, просто не заметил. Не очень-то честно.

Довольный ситуацией, Барсук двинулся на парня, давясь собственной ухмылкой.

— Как тебе такое, а, крыса?

Пара ударов в пустоту, и еще, и еще — лишь несколько из них достигли цели. А затем, когда, казалось бы, исход был очевиден (конечно, победил бы Буч), в их стычку вмешалась дежурившая поблизости охрана. Возмущение Барсука парень запомнил хорошо — как и лицо Шефа, как всегда нихрена ему не понятное. Это начинало раздражать: разве люди вообще способны оставаться настолько холодными к абсолютно любому происходящему дерьму? А может, ему и не плевать. Возможно, ему плевать только на Буча, и лишь проблемы этого парня раздражают его. В любом случае, оба варианта пока что звучали неубедительно.

И сейчас, сидя на крыше, Буч понятия не имеет, о чем думает Шеф, зачем-то позвавший его сюда. Парень догадывался, что ни о чем таком, о чем думает он, Шеф и не мыслил, но и абсолютного хладнокровия, вкупе с давящим на и так болящую голову молчанием, не ожидал.

Окончательно растерявшись, Буч двинулся к ограде, почесывая раны. Он ни в коем случае не испугался, нет. Он просто… не знал, что делать. Взобравшись на ограду, парень услышал приближающиеся шаги позади.

— Что, снова будешь молчать? Или заставишь спуститься? — без задней мысли съязвил парень, даже не оборачиваясь. В его неустойчивом положении небольшого толчка вполне хватило бы, чтобы запросто полететь с борта, однако он и не думал слезать или поворачиваться. Потому что доверяет Шефу, ага.

— Буч, — произнес Харкнесс, растягивая звуки, будто собираясь отчитывать его. Но после снова замолчал.

Парень резко развернулся и спрыгнул, оказавшись прямо рядом с Харкнессом. Он умудрился сделать это так, что случайно задел его броню. Затем вдохнул свежий радиоактивный воздух; натянул пип-бой покрепче; поправил воротник.

Вонь резко ударила в нос, от чего Буч поморщился. Кажется, что-то в инвентаре превысило свой срок годности. Зажав рукой нос, парень достал сверток, источающий столь отвратительный запах.

— Что это? — поинтересовался Харкнесс, рассматривая приоткрытый пакет с едой.

— Да хер знает, — пояснил Буч, с нежеланием разворачивая протухший конверт. — Какое-то мясо.

Харкнесс попросил передать сверток ему, на что парень охотно согласился. Взглянув чуть ближе, охранник с недоверием спросил:

— Где ты это взял?

Буч подозрительно покосился на него, с опаской отвечая:

— Слушай, Шеф, говори прямо.

— Это человеческое мясо, — пожав плечами, кратко пояснил Харкнесс, и от этих слов Буча передернуло. — Если кто-то с корабля продал тебе это, у него точно будут проблемы.

— Вот же… — То есть Эшли любезно угостила его человечиной. Как она там сказала — Андейл? Надо бы остерегаться этого места. Теперь в адекватности старой знакомой Буч точно сомневается. — Нет, это не с корабля. Ты слышал о Сто Первой? Конечно слышал, придурок Тридог про нее каждый день на своей Галактике трындычет. Мы с ней, типо, друзья.

— Эшли? — Харкнесс неожиданно посерьезнел и выкинул протухшее мясо за борт.

— Ну да. — А Шеф, похоже, наслышан о ней. Интересно, какова степень его осведомленности. — Что было бы, если бы я все же съел это?

Шеф перевел на парня почти удивленный взгляд, поражаясь такой внезапной смене темы. В его взгляде было что-то, что Буч не мог охарактеризовать словами. То самое, чего он никогда не видел в других, будь то то Эшли, Амата, или Туннельные Змеи.

— Скажем так, быть съеденным мутантом принесет тебе намного больше проблем, но я правда не думаю, что тебе захочется это есть. — Харкнесс отошел к другому краю и снова уставился на теперь совсем потемневшее небо, оперевшись локтями о поручни.

Спустя почти полчаса, проведенных в компании трели ночных насекомых и бултыхающихся в воде болотников, когда Буч уже собирался уйти, Харкнесс вдруг спросил:

— Как твои раны? — Зачем он спрашивает, если ему плевать? Вот серьезно, какой в этом смысл?

На этот раз Буч промолчал, продолжая гордо смотреть на звезды. Как оказалось, молчать самому почти так же тяжело, как смириться с затишьем среди других. Поэтому он не стал отвечать или ждать чего-то, а просто подошел к Шефу и, вставши рядом, оперся на ограду. Боковым зрением он уловил легкий поворот головы Шефа в его сторону, но затем та вернулась в свое изначальное положение — чуть приподнята и вознесена вперед.

Как Буч и думал — ничего. В точке, куда Шеф смотрел, не оказалось ничего интересного, что могло бы настолько завлекать. Почему-то здешний народ очень любит пялиться туда, наверх, (особенно по ночам), и подолгу что-то разглядывать.

— Почему ты такой ледяной? Как чертов айсберг, — прямо высказал свои мысли Буч, не отрывая взгляда от темной дали.

Харкнесс одарил его непонимающим взглядом, несколько секунд пребывая в раздумиях, а после ответил:

— Тот, что в «Титанике»?

— Чего? — Буч непонимающе уставился на охранника.

— Фильм 1997 года.

— Ээ… ну и старье. Ты это откуда вообще взял?

— Я знаю много старых фильмов. Не то чтобы про все из них я читал… Моя жена интересовалась этим.

…Ага. Жена.

Что ж, это нормально. Как минимум, у Шефа была семья. У Буча ее не было, фактически. Однако факт прошедшего времени заставлял два противоречивых чувства зарождаться в его голове — о них он старался не думать.

— Что с тобой?

Все в порядке. Почему он спрашивает? Ах да… Пора начать контролировать свои эмоции: оказывается, не все закрывают на его состояние глаза. Буч улыбнулся. Это… приятно осознавать.

— Где она? — отстраненный тон его голоса прозвучал чересчур холодно. Что ж, оно и на руку.

Харкнесс заметно напрягся, но тут же вернулся в свое прежнее состояние и даже чуть улыбнулся.

— Ушла. — Вполне ожидаемо. — Пока я был в коме.

— Жалеешь?

— Ничуть.

И теперь в раскалывающейся от драки и морального истощения голове Буча еще больше вопросов, а прежние до сих пор остаются неразрешенными. Это, так-то, изрядно выматывает.

— Говоришь, Эшли… э-э… угостила тебя, — начал Харкнесс, пытаясь, видимо, сгладить появившуюся неловкость в диалоге, — и вы с ней друзья. — Чуть помедлив, Буч кивнул. — Я просто хочу знать, все ли в порядке.

— Ты думаешь, у человека, взорвавшего реактор жизнеобеспечения, может быть все в порядке? — парень почти рассмеялся, повернувшись всем корпусом к Шефу. Непонимающий взгляд того развеселил его еще больше.

Буч охотно рассказал, как радикально Эшли решила их проблемы в Убежище и как благородно вытащила всех на поверхность. Ну же, парень лишь вскользь упомянул про водяной чип, и даже не рассчитывал всерьез на то, что подруга послушает его (хотя в душе, конечно, надеясь на это). В конце концов, тогда он не мог еще полностью осознать, насколько сильно Пустошь изменила Эш и на что эта странная девчушка с розовыми волосами и миловидной, но кровожадной напарницей за спиной, теперь способна.

Но, знаете, получившийся исход Буча вполне устраивает. Они не хотели его слушать — они получили по заслугам. И никаких угрызений совести — не дождетесь.

Как выяснилось в ходе развязавшегося диалога, Тридог в своих неумолкающих вестях поведал слушателям не совсем полную историю произошедшего, и о столь важной детали, как взрыв реактора, тактично умолчал. Буч уверен, что не просто так.

Делиться личной жизнью с начальником охраны оказалось намного проще, чем с теми же Тринни, Эшли или любым другим человеком, встретившимся Туннельной Змее на пути, и это казалось до ужаса странным. Вся та легкость, с которой годами копившиеся мысли неистово выливались из плотин в его голове; та простота, с которой Харкнесс отвечал ему — все эти аспекты казались чем-то действительно нереальным; чем-то особенным, что с детских лет представлялось парню лишь в мечтах. Все дети в Убежище грезили о новом выпуске своих любимых комиксов, а Буч просто хотел, чтобы мама вернулась трезвой; чтобы улыбнулась ему по-родному, как Джеймс Эшли, и защитила перед смотрителем (но несмотря на это, комиксы так же были ему интересны).

И теперь наступившая темнота уже перестала казаться такой пугающей и непонятной, а наоборот. Она манила и завлекала смотреть на нее все дольше и дольше, пока не отыщешь то самое, ради чего безотрывно устремляешь на нее свой взгляд. И Буч будет искать.

Пока получается неплохо.