Неделю спустя.

Константин сидел всё на том же диване, обнимая всех троих детей Максима Викторовича. Все они, кроме дворецкого, тихонько плакали, а сам он глядел в пустоту. Денис прижался к правому плечу своего теперь уже опекуна, Маша – к левому, а маленькая Ксюша, сидя на коленях Константина, обнимала его, пряча голову в шерстяном жилете своего лучшего друга. Сегодня поиски пропавших без вести были официально прекращены.

- Мы поедем туда, - сказал вдруг дворецкий, нарушив молчание. Дети вздрогнули, но более никак не отреагировали на его слова. – Поедем, и найдём их. Обещаю.

А дальше была дорога. Долгая и тяжёлая. После недели шока и последующих за этим неоднократных попыток к бегству Константина смогли, наконец, вырвать из когтей безумия, и он уже как законный опекун вернулся к осиротевшим детям хозяина. Близился новый учебный год, но никто из них ни разу об этом не вспомнил. С дворецким даже не пытались спорить, когда он начал готовиться к отъезду. По завещанию Максима Викторовича, Константин унаследовал право распоряжаться имуществом в случае гибели завещателя, включая право на опекунство. Поэтому ни малейших проблем с законом у него не возникло. Дом Шаталиных дворецкий быстро продал и, поскольку воспользоваться воздушным транспортом по понятным причинам они уже не могли, нанял грузовик и, щедро заплатив водителю за долгую дорогу, семья отправилась на север, почти в изгнание.

Печален был их путь. Вкратце рассказав водителю свою историю, Константин до самого Мурманска не проронил больше ни слова. Шофёр понимающе отнёсся к своим молчаливым пассажирам, и нарушал их молчание лишь в самых крайних случаях.

Вскоре они добрались до конечного пункта своего назначения – побережья Баренцева моря. Из Мурманска до места своего вынужденного изгнания им пришлось добираться уже на рейсовом автобусе.

Поселились они в заранее купленном двухэтажном особняке далеко за Полярным кругом. Отсюда открывался вид на впадающую в море речушку, а до самого моря было около полутора километров. Кое-как обустроив быт, Константин, устроив детей в ближайшую школу, а маленькую Ксюшу – в детский садик и купив подержанный «Опель», в первый раз посетил место трагедии. Этот первый раз он не забудет никогда.

Он стоял на берегу реки, вглядываясь в бушующие волны, ещё не скованные льдом. Стоял и молча просил прощения. Его душа готова была разорваться от боли. Всю первую неделю с момента потери Константина мучили кошмары, где вновь и вновь он видел себя рядом с Максимом Викторовичем, гибнущем у него на глазах в горящем, стремительно падающем в море лайнере. Были и счастливые сны, но их было слишком мало, чтобы приглушить ужас потери.

Воспоминания о прошлой жизни нахлынули на дворецкого, но он не заплакал – за неделю он выплакал все свои слёзы, и теперь глядел сухими, без единой слезинки глазами туда, куда его душа так сильно стремилась последние дни.

Сегодня он зашёл слишком далеко – в буквальном смысле слова. Горе и преданность гнали его вперёд. Он брёл по льду моря на северо-запад – туда, куда упал самолёт. А в его голове настойчиво вертелась одна и та же фраза. Это был девиз клуба дворецких России, и звучал он так: «Кто, если не мы».

«Кто, если не я?» - спрашивал самого себя Константин, упорно двигаясь вперёд. Но некому было ответить ему на столь простой и одновременно столь сложный вопрос. И он отвечал сам себе: «Никто кроме меня. Никто».

Домой он вернулся поздно – дети уже спали. Та суббота выдалась на редкость спокойной – впрочем, как и все предыдущие дни. Разумеется, о них здесь быстро прознали, и первое время стремились взять интервью как у наследников якобы приличного состояния погибшего продюсера, а простой народ даже пытался оказывать «гуманитарную помощь» в виде еды и одежды, но от таких проявлений внимания Константин сразу отказался, сославшись на то, что до их отшельнического жилища на берегу моря трудно добраться. На самом же деле дворецкий не хотел отнимать у населения, и без того живущих в суровых условиях Севера, последнее. А журналистов как людей, любящих приврать, он презирал ещё при жизни Максима Викторовича.

Так и жили они вчетвером, и каждый по-своему отдавал свой долг памяти погибшим. Но настал день, когда всё изменилось. И изменилось благодаря самой что ни на есть банальной случайности.