Тук.

Тук-тук-тук.

Чимин не двинулся с места.

Тук-тук-тук.

Уже, наверное, сотый раз.

Тук-тук-тук.

Медленно повернув голову, Чимин посмотрел на дверь. То, что было в его глазах, сложно было назвать живым взглядом: там были два круглых карих стёклышка. Не хотелось вставать, не хотелось никого впускать, не хотелось говорить.

Ничего не хотелось.

Тук-тук-тук.

— Эй, открывай. Я знаю, что ты дома.

Тук-тук-тук.

Мерзкий глухой звук стука продолжался до тех пор, пока Чимин не сдался, нехотя вставая с места и открывая дверь. Распахнув её, он сразу развернулся и ушёл обратно на кровать. Не то чтобы в ноутбуке было что-то очень интересное, просто это было единственное, что оставалось.

— Ты опять не пришёл, — сразу с порога пробурчал Тэхён. — Я прождал тебя час.

— Я же сказал, я не хочу выходить. И я не обещал прийти.

— Тебе нужно проветриться. Ничего не случится, если тебя часик не будет дома, — сказал Тэхён, закрывая за собой дверь. — Ты здесь как в тюрьме. Хоть бы шторы открыл. У тебя ни воздуха, ни солнца.

— От солнца болят глаза.

— Потому что ты мало спишь.

Скрестив ноги, Чимин придвинул к себе ноутбук, игнорируя слова друга. Тэхён, тем не менее, продолжил в более спокойном тоне:

— Почти неделя прошла, Чимини... Тебе нужно выживать, даже если сложно.

Ответом ему был звук клавиш ноутбука.

— Понятно, — тихо сказал Тэхён.

Он двинулся в сторону кухни, шурша пакетом с продуктами. Он принёс совсем немного. Просто небольшой перекус, который удалось купить в магазинчике неподалёку. Заслуживал ли Чимин этой заботы? В последнее время — нет. Но иначе было просто невозможно. Особенно сейчас.

— Я говорил с Сокджином, — зазвучал голос Чимина.

Всё тело Тэхёна замерло, не дойдя до холодильника.

Нет, нет, нет.

Только не сейчас, пожалуйста.

— Он тоже не знает, где Чонгук, — договорил Чимин, не отрывая взгляд от экрана.

Бесшумный вздох облегчения вышел из Тэхёна, прежде чем он продолжил свой путь.

— Вообще-то, я удивлён, что не мог дозвониться до него так долго, — Чимин продолжил. — Только сегодня получилось поговорить. Не знаешь, в чём дело?

Нет. Ему и самому хотелось с ним поговорить, только на звонки Тэхёна Джин тоже не отвечал.

— Нет. А это имеет значение?

— Он никогда раньше не игнорировал мои звонки.

— Ну, раз Чонгуку больше не нужно к нему ходить, видимо, он подумал, что больше не надо быть на связи, — Тэхён пожал плечами, но совершил ошибку, позволив этому действию выглядеть легкомысленно, почти небрежно.

— Ты это о чём? — голос Чимина изменился с уставшего на твёрдый. — Чонгуки вернётся.

— Я не это имел в виду.

Тэхёна пугало, насколько сильна была любовь и вера Чимина.

Была ли любовь Тэхёна такой же сильной? Если да, был ли её объектом всё ещё Чимин или его место уже было занято другим человеком?

Даже Тэхён не знал ответов на эти вопросы. Он не знал, предпочёл ли бы крепкую хватку на бёдрах и тяжёлое дыхание в спину или согревающий сердце смех, к которому привык за два года. Выбрал бы он снова оказаться в полюбившемся состоянии отсутствия ответственности или желание оберегать, движущей силой которого было эгоистичное чувство, называемое «любовью».

Слово, которое так не любил обладатель того самого тяжёлого дыхания.

Первый и единственный, способный одним своим присутствием разрушать границы и освобождать от любой тяжести.

То, что он получал, казалось, было много больше, чем то, что он отдавал. За ощущение отсутствия груза из стыда, ответственности и каких-то там моральных ценностей он всего лишь отдавал себя. Вначале это казалось очень удобной негласной сделкой. Просто подчиняйся, а взамен полная свобода мыслей и удовольствие как бонус. Жаловаться было не на что. Разве что только на опустошение, остававшееся после, и горящие отметки на теле, дарившие ложную надежду, что в нём нуждаются, что им хотят обладать. Что однажды, пусть даже спустя года, пусть даже через множество болезненных перешагиваний через себя, эта «сделка» превратилась бы во что-то настоящее.

Был ли виноват Тэхён в том, что всё так вышло? Ушёл ли Он потому, что устал пробираться через то, что даже сам Тэхён не хотел разгребать в себе? Или Тэхён просто не был достаточно хорош?

«Ему нравятся красивые вещи», — в голове зазвучали слова Чонгука.

То, что Тэхён считал своим оружием, обернулось безделушкой, бесполезной обёрткой для души, загнавшей свои желания и мысли в болезненные рамки. Красота снаружи бесполезна, если того же нет внутри. Или и снаружи он не был достаточно красив.

«Ты красивый», — всплыло в памяти голосом, который вызывал дрожание в пальцах даже от простого воспоминания.

Нет, всё же Тэхён был достаточно красив, но, может, недостаточно походил на «вещь», раз уж именно вещи по душе Ему. Тому, чьё имя не хотелось вспоминать, потому что ассоциировалось с эйфорией, во время которой так ловко и плавно «буквы складывалось в одно единственное слово».

«Какая теперь разница…», — мысленно остановил себя Тэхён.

Тошно. От себя, разучившегося жить в напряжении и ответственности, и от имени того, кто был причиной этому.

Почему «решение» было принято вместо Тэхёна? До сих пор неясно, что именно он называл в своей голове решением — то, что они больше не увидятся, или то, что он теперь снова возле Чимина, но от главного вопроса это не избавляло. Каким же надо быть человеком, чтобы посчитать, что решать за других — отличная идея? С чего бы вдруг Ему решать за Тэхёна, что чувствовать и с кем быть, будь он хоть сотню раз знаток человеческой души, весь из себя умный и серьёзный.

Тэхён не был зол. В первые дни. Поначалу он даже не заметил, что что-то произошло. Потом пропал Чонгук. Звонки Ему с желанием узнать, куда подевался любовь всей жизни Чимина, оказались проигнорированы и ни одно сообщение не было прочитано. Дверь квартиры не открылась, сколько бы он ни стучал, будто больше там никого нет. Будто вообще никогда не было.

До того дня он не думал, что для человека возможно вот так исчезнуть, будто и не существовал никогда.

Тогда Тэхён начал понимать. Тогда стало больно, как ещё никогда не было.

Он не понял, в какой момент боль и обида за то, что он получил в обмен на доверие, превратилась в злобу. Просто однажды, проснувшись утром, вместо слабости в теле кипела ненависть, и слёзы Чимина, увиденные позже в тот же день, удвоили её.

Он мог бы оправдать Его поступок, если бы хотел, переиначил бы смысл с предательства на наказание за то, что даже доверив свой разум, Тэхён не доверил своё сердце. Во всяком случае, не до конца. Но вот оправдать Чонгука было нечем. Как бы он ни пытался придумать вариант, при котором тот не был бы виноват, не получалось.

В общем-то, старшего из братьев оправдывать он тоже не хотел, успешно пресекая попытки подсознания сделать это, регулярно вытягивая на поверхность самые разные воспоминания из проведённого вместе времени. Позволить себе простить Его было недопустимо. Тэхён приложил достаточно усилий, чтобы срубить это желание в себе на корню.

Тэхён был по меньшей мере раздражён, глядя на то, как упрямо Чимин верил в Чонгука, делая противоположное ему, копаясь в себе в попытках вытянуть как можно больше причин для «Чонгук вернётся».

Кто Тэхён такой, чтобы мешать? Отношения у каждого из них были свои, и их характеры тоже сильно отличались. То, что Чимин совершенно по-другому переживал «потерю», не удивительно.

— Я имел в виду, что вы закончили лечение. Разве нет? — Тэхён распаковал пакет, открывая холодильник.

Чимин слегка сузил глаза, а после опустил взгляд в ноутбук.

— Да.

— Какие ещё варианты у тебя остались? — Тэхён напомнил себе в сотый раз, что должен оказывать поддержку, иначе станет только хуже.

— Не знаю. Я уже объездил полгорода, обошёл все места, где мы с ним были, обзвонил всех... — Чимин сдвинул ноутбук дальше от себя и лёг на спину, устало закрывая глаза. — Не знаю, что ещё могу сделать.

— Ждать? — нехотя предположил Тэхён. — Но не так, как сейчас, что ты даже из дома не хочешь выходить.

— Вдруг он придёт сюда?

— Он бы для начала позвонил, как в прошлый раз. Думаешь, если бы он вернулся, он был бы рад видеть, в каком ты состоянии? — чёрт, опять. Опять он ошибся.

— «Если бы»? — Чимин сел, хмурясь. — Серьёзно? Опять?

— Извини, — Тэхён ненавидел свою привычку говорить Чимину то, что на уме, а не то, что нужно.

— Мне надоело это видеть, — Чимин вздохнул.

— Что видеть?

— Как ты прикидываешься, что тоже веришь.

— Чимини...

— Хватит так звать меня. С этого момента я не хочу, чтобы ты так говорил, — раздражённо сказал Чимин. — Это звучит, как будто всё хорошо, но на самом деле ничего не хорошо. Всё очень-очень плохо, Тэхён.

— Я понял, — лучше соглашаться, пока не стало хуже.

— Раз понял, уходи.

— Что? — Тэхён удивлённо вскинул брови.

— Я говорю, уходи. Я не хочу тебя видеть до тех пор, пока ты мне не веришь. Вот увидишь, Чонгуки вернётся. И тогда я посмотрю, что ты скажешь, — Чимин отвернулся от него.

Тэхён захлопнул холодильник и подошёл ближе, глядя на друга. Это начинало переходить всякие разумные границы. Видеть Чимина таким и слышать такой его тон было не только непривычно, но и неприятно. Настолько, что «предложение» уйти казалось не таким уж плохим.

— Хорошая идея, — сказал он, удивляясь равнодушию в собственном голосе. — Я уйду. Может, если ты останешься совсем один, то, наконец-то, увидишь очевидное.

— Ты вообще ничего не понимаешь, — Чимин не смотрел на него. — Ты понятия не имеешь, как я себя чувствую. Мне такие друзья не нужны.

У Тэхёна в груди кольнуло обидой. Чувства Чимина — это всё, что волновало Тэхёна, а сейчас ещё больше, чем обычно, и вот что он получил в ответ. А что насчёт его собственных чувств? Они для Чимина вообще не существовали? Может и их дружба тоже?

Ничто не имело значения, только чёртов Чонгук.

— Как будто ты сам был хорошим другом, — тихо, но уверенно сказал Тэхён.

После этих слов он опустил взгляд и сорвал со своей руки браслет. Раз это не важно, то и снимать его аккуратно не надо. То, как легко браслет порвался, стоило приложить совсем немного сил, было до смешного похоже на то, что происходило сейчас. Воистину, браслет, олицетворяющий их дружбу.

Тэхён бросил бесполезный дешёвый кусок метала на кровать. Когда он получил этот браслет, ценность его была не в цене, а в смысле, которым он был наделён. С этого момента пусть это станет тем, чем являлось с самого начала — безделушкой из какого-то ларька.

Никакой реакции. Тэхён ожидал этого, поэтому молча отвернулся и пошёл к двери.

— Тоже уходишь, — тихо сказал Чимин ему вслед.

— Всё как ты хотел, — ответил Тэхён, не оборачиваясь.

— С каких пор ты делаешь, что тебе говорят? — Чимин усмехнулся. — Юнги тебя так выдрессировал?

Тэхён обернулся:

— Знаешь, в чём твоя проблема? Ты врёшь. И себе и другим. Кому здесь на самом деле плевать на других, так это тебе. Кто реально никому не верит, так это ты. Что я сделал не так? Я просто хотел, чтобы ты не загубил себя в каком-то бреду, убеждая себя, что надо верить в того, кто этого не заслуживает.

— А ты заслуживаешь? — Чимин улыбался уголками губ, и Тэхён впервые в жизни чувствовал к нему что-то похожее на отвращение.

— Речь сейчас не обо мне, — ответил Тэхён. — Не пытайся теперь обвинить меня в чём-то. Хреновым другом был ты. Ты ни разу не спросил меня, как себя чувствую я, хотя я в том же положении, что и ты, но нет. Нет, важны только твои чувства. Вот и сиди с ними наедине. Если тебе нужны просто уши, для этого есть более подходящие люди.

— Какой умный, вы посмотрите на него, — Чимин упёрся взглядом в экран ноутбука, где ничего не происходило. — Я не хочу это слушать. Иди промывай мозги кому-то другому.

— С тех пор, как появился Чонгук, тебе на всё похер. Вижу, только для меня эта дружба что-то значила, — договорив, Тэхён вышел за дверь.

Всё это не было разумным разговором в его глазах. Только оскорбляющей полуправдой. Это было обидными словами, высказанными необдуманно, но, казалось, честно. И болезненно, ведь звучали от того, кто всегда был самым светлым человеком в его окружении.

— Сомневаюсь, — ответил Чимин в пустоту.

Снова он один. Он успел полюбить тишину: в ней можно уйти в свои мысли. Иногда он уходил настолько глубоко, что звучавший постоянно в голове голос Чонгука начинал казаться настоящим. Темноту он теперь тоже любил: проще было заставить себя верить, что мутное изображение Чонгука рядом с ним на кровати тоже настоящее.

Он мог убедить себя во многом, утешаясь этим ночью, чтобы отвлечь себя от тянущего в груди чувства обиды и разочарования, но подделать тепло рук он не мог. Вообразить сверкающие счастьем глаза напротив себя он тоже не мог. Сколько бы ни пытался вспомнить, как это выглядело, не мог. Помнить Чонгука так же детально, как раньше, он уже был не в состоянии.

Это была тяжёлая неделя.

Следующая оказалась не лучше. Дни смеялись ночами, что было практически одним и тем же для Чимина. С тех пор, как он заменил тонкие шторки на плотные, ни один лучик и даже бледный свет не проходил в комнату. Счёт времени был бы легко потерян, даже если бы Чимин старался за этим следить. Он не старался. Не знать, сколько именно дней прошло, было лучше.

Двадцать один.

На двадцать первый день Чимин понял: нет больше никакого Чонгука.

Момент, когда это осознание пришло, он не уловил. Он проснулся рано утром. Горло привычно саднило после сотни старательных попыток сдерживать комок, подступавший перед началом слёз. Глаза щипало, голова болела. В то утро он и сам не понял, что не полез первым делом в ноутбук включать канал Чонгука для фона, пока он будет делать завтрак. Не заставлял себя есть через силу, иначе «Если не будешь есть — умрёшь раньше, чем твой Чонгук вернётся». Сегодня он даже не вспомнил об этих словах Тэхёна. Он просто поел.

Не пришлось уговаривать себя помыться, тело просто само пошло в ванную, будто это был обычный день, как те, в которых был Чонгук. Больше не было перед глазами мутных картинок чужого лица, а из мыслей исчезло истёртое до бессмысленного постоянно повторявшеeся «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя. Всё хорошо, я люблю тебя». Всё это время он не мог перестать говорить это в своей голове, с самых первых дней, даже когда Тэхён всё ещё был достаточно терпелив, чтобы появляться в этой квартире. Сегодня не было ничего. Сегодня в голове было так же тихо, как в квартире.

Чимин чувствовал себя свободно. Только обычный поток мыслей тоже не вернулся. Когда ушло всё то, что мешало дышать, спать и есть, не осталось ничего. Ни хорошего, ни плохого, ни старого, ни нового. Было просто ничего. Как когда-то в детстве в тот самый момент, когда он впервые понял, что люди могут уходить. То пустое и тёмное, что было внутри всего его тела и разума, заменить было нечем. Да и незачем.

Когда-то за выстроенным характером, благодаря собранной из разных источников информации, он накрепко закрыл пугающую дверь в неизвестное место внутри себя. Опустошалось всё это неторопливо: с каждым новым днём, с каждой новой порцией слёз, с каждым новым потраченным впустую вариантом поиска, с каждым словом, сказанным Тэхёну и имевшим правду только наполовину. Всё, что происходило в эти дни, даже вдохи и выдохи, всё неторопливо разрушало на удивление хрупко построенную конструкцию.

Когда не осталось ничего, когда всё это превратилось в изломанную и выжженную горочку пепла, тогда странная дверь тихо бесшумно приоткрылась, оставшись без опоры. То была не стена, не граница, как казалось. Всего лишь дверь без ключа, от которой достаточно убрать «лишнее», чтобы она сама гостеприимно распахнулась и показала место, попасть в которое было так страшно в самом начале второго десятка своих лет.

Пугающее раньше, сейчас оно казалось удивительно манящим. Глубоким и непроглядным, но отчего-то прекрасным, приятным, удобным. Да, удобно — вот как назвал бы это Чимин, если бы имел желание вдуматься в то, что происходило внутри. К добру или к худу, а желания такого не было, даже идеи такой не возникло. Он просто плыл в своей пустоте, позволяя подсознанию нестись туда, куда хочется. Лишь бы удобно, лишь бы свободно, лишь бы больше не больно.

Стоя под душем, недостаточно холодным для утреннего, Чимин долго не мог вернуться в реальность, встречая свой мрак с открытыми глазами и закрытой душой.

Так вот оно какое — чиминово дно.