Смотря на бесконечное звёздное небо, Номини с невыносимой болью ощущала своё одиночество, ледяной взвесью растёкшееся по венам. Она бесконечно устала от космической бездны, от вереницы планет с безжизненными скалами. От Ноэралана, изматывающего частыми процедурами «сна», не желающего идти на контакт. Даже редкие сеансы связи с Китой не вызывали ничего кроме раздражения.
— Время приёма пищи, Номини.
Поведя рваным ухом, Двадцатая не двинулась с места, продолжая медленно покачиваться в спальном коконе. Ей не хотелось есть. Ей не
хотелось ничего. В жизни Номини часто возникали ситуации, когда от безделья она готова была на стенку лезть. Сколько долгих дней она провела на Акарителли в загоне для киэнодэши в полном одиночестве. Сколько мучительных часов ворочалась на своей лежанке в научном комплексе, корчась от боли в несуществующей руке. Но всегда в голове горела мысль, что рано или поздно она выберется, найдёт лазейку, заберётся в чужую голову и выгрызет себе путь на свободу. Идея неизведанного будущего билась в её сердце, даже когда не оставалось сил встать. Но сейчас всё это будто истлело, растворилось в бескрайнем вакууме Вселенной.
Номини совершенно не представляла, что ей делать. Мысли о том, чтобы от неё остался только номер, о смерти, всегда пугали её. Но нынешнее существование притупило даже такие глубокие страхи. Сколько ещё ей придётся быть безвольным приложением к разумному кораблю, способному заряжаться энергией звёзд, но не осознать необходимость обычного разговора с подопечной? От таких перспектив всё её естество выкручивало наизнанку в беспомощной агонии.
Самым отвратительным для Двадцатой было понимание, что и назад дороги нет. Не станет лучше, если она вернётся на Дарнателли к Ките и своим сородичам. Общество древней сухой учёной мало бы отличалось от тюремной замкнутости Ноэралана. А другие киэнодэши рано или поздно разорвали бы её на куски, ведомые завистью и ненавистью.
— Время приёма пищи, Номини.
Ноэралан повторял это уже вторые сутки, исключительно по расписанию. Возможно, раньше Номини из любопытства не реагировала бы на его призывы, проверяя как долго он будет нудеть и чем это закончится. Но сейчас она лишь вяло поводила ухом, не желая поднимать голову. Голод напоминал о себе, но даже боль в животе, тупая и глухая, не могла достучаться до тлеющего сознания. Номини устала жить так. Но как быть иначе, уже не могла представить.
Некстати вспоминалась Карайаши, тёмная, неприветливая, едва теплящаяся жизнью. Но это была жизнь! Кипучая, яркая, такая невероятная по сравнению с жалким существованием Номини. Единственное, что вспыхивало во мраке её мыслей, было горьким сожалением. Если бы она знала, если бы знала! То никогда бы не согласилась разрушать такую редкую неповторимую планету. О, Двадцатая, возможно, даже стерпела бы общество шитури. В конце концов, среди них, таких тёплых и чувствующих, было не так уж много учёных, желающих запереть её в клетке. Если бы она знала какой драгоценностью является живая планета…
— Номини, — голос Ноэралана стал громче, — время приёма пищи. Голодание недопустимо.
Тихий мерный скрип звучал в обычном шуме работы корабля совсем ново. Но не настолько, чтобы у Номини возникло желание поднять голову. Звук приближался и стоило ему затихнуть, как Двадцатую немилосердно и бесцеремонно встряхнули. Будто очнувшись, она заозиралась, обнаруживая перед собой исследовательскую броню, трясущую её за плечи. Номини и не догадывалась, что та может двигаться сама по себе.
— Время приёма пищи.
Поморщившись, киэнодэши отвернулась.
— Я не хочу есть. Отстань.
— Ты не ешь третьи сутки. Между твоими желаниями и жизнеспособностью выбор однозначен.
Из-за трясущего её модуля казалось, что у Ноэралана наконец появилось тело и какие-то эмоции в голосе. Но это уже не могло расшевелить поникшую Номини. И её молчание оказалось тем самым пределом. Не размениваясь на слова, Ноэралан практически выдрал тело киэнодэши из спального кокона. Отвыкшая от физической грубости Двадцатая хотела уже возмутиться, но оказалась внутри брони, двигающейся без её воли.
— Да что тебе от меня нужно?!
Колючая злость наконец пробудила сознание Номини, и она яростно забилась в металлических оковах, пока те, пошатываясь, несли её в сторону лабораторного отсека. Там модуль начал перебирать оборудование и препараты, едва ли не ломая втиснутые внутрь пальцы. Чувствуя, как слабо её сопротивление отражается на движениях брони, Двадцатая вспылила ещё больше:
— Что ты делаешь?! Выпусти меня!
Одна из рук взметнулась, стискивая челюсти и заставляя раскрыть рот. И к злости Номини добавился страх. Вторая рука вытянула гибкую жёсткую трубку, пропихивая её меж разжатых зубов. Попытки оттолкнуть её языком обернулись резким рывком прямо в горло. Боль обожгла слизистые. Двадцатая, мыча и смаргивая кровавую плёнку с глаз, отчётливо ощущала движение трубки по гортани
и пищеводу. Рука дёрнулась и ткнула в консоль.
— Время приёма пищи.
Металлические объятия брони раскрылись лишь когда ноющий желудок болезненно заполнился. Едва двигая дрожащими от слабости и ужаса конечностями, Номини выбралась из модуля. С хрипом и кашлем она стискивала ладонями разодранное горло, чувствуя какой-то совершенно иной уровень беспомощной агонии. Кожа лица горела от кровавых слёз, непроизвольно льющихся из глаз.
— Зач… зачем-кха?.. Зачем?
— Такое длительное отсутствие пищи негативно влияет на твой организм. Мне пришлось позаботиться об этом.
Ухватившись за поручень и прижавшись к холодной стене, Номини со страхом смотрела на неподвижный модуль. Он казался олицетворением внезапной жестокости Ноэралана, его новой сущности, пугающей до икоты.
— Поч-почему н-не внутрив-в-венно? За что? Мне больно!
Горло уже полностью зажило, когда Двадцатая осознала, что Ноэралан вновь предпочёл игнорировать её вопросы. И она не представляла, что делать. На место недавней апатии пришёл бессильный ужас. И понимание, что впредь лучше не игнорировать напоминания.
Номини вела себя послушно и тихо, исполняя все требования корабля. До очередного созвона с Китой.
— Как ты себя чувствуешь, Номини?
Двадцатая неуверенно оглянулась. Раньше, даже если она решала пожаловаться на своенравный разум корабля, тот никак на это не
реагировал. Но прежде он не запихивал её же руками трубки в горло!
— Кита, ответь на один вопрос.
— Ты выглядишь взволнованно…
— Кита! Прошу…
— Хорошо, я отвечу, если знаю ответ.
Ещё раз воровато осмотревшись, Номини склонилась к записывающей консоли.
— Когда моя экспедиция закончится?
Полупрозрачное лицо Киты исказилось в подобии обеспокоенности, но ответа так и не последовало. Шумно выдохнув, Двадцатая стиснула панель пальцами.
— Кита… я буду жить, где прикажешь, буду делать, что тебе нужно. Я буду выполнять все поручения, только позволь мне завершить экспедицию.
— Это невыполнимое требование, Номини.
— Да почему?!
В ярости Двадцатая грохнула кулаками, отталкивая себя от консоли.
— Твоё нахождение на Ноэралане необходимо. Более выгодного варианта придумать невозможно, и твои проблемы с питанием — никак не причина что-то менять.
Обречённо взвыв, Номини стиснула голову и вскинулась.
— Когда ты успела узнать о проблемах с питанием?
— Ноэралан присылает отчёты, в том числе и о твоём физическом состоянии.
— А об эмоциональном состоянии не докладывает? Я тут буквально схожу с ума, я забыла, как чувствовать чужое тепло, я забыла, как звучит чей-то голос без машинных модуляций. Я устала, Кита. Я очень устала.
— Тебе стоит переключиться на более важные задачи.
— Перестань говорить со мной как Ноэралан!
Явно желающая что-то сказать учёная тут же застыла, будто прекратив жить. И это испугало Номини ещё больше. Кита и при личном общении казалась не слишком эмоциональной, но при звонках её манера разговора становилась совсем неживой… машинной. Жуткое предположение, вспыхнувшее в голове, заставило Номини оцепенеть. А Кита тем временем отмерла.
— Кроме очередного прошения на окончание экспедиции тебя ничего не интересует? Следующая звёздная система состоит из шести крупных планет, нечастое явление…
Рассеянно пожав плечами, Двадцатая нырнула под консоль, извлекая светлую шкатулку.
— Скажи, Кита, зачем ты подарила мне это, если Ноэралан не позволил бы раскурить трубку на его борту? Ты помнишь почему я заинтересовалась этим?
Лицо учёной вновь исказило какое-то сложное нечитаемое выражение. Помолчав некоторое время, она чуть медленнее, чем обычно
проговорила:
— Перед отлётом я сказала тебе «не увлекаться». То, что я решила поощрить твою плохую привычку, не значит, что тебе стоит к ней возвращаться в дальнейшем.
Замерев на пару мгновений, Номини оттолкнулась от панели, отплывая подальше и хватая ртом воздух. Тело не болело, но стало так плохо, что потемнело в глазах. Кита ещё что-то говорила, но Двадцатой теперь не хотелось этого слышать. Не хотелось слышать машинные насквозь лживые интонации. Не потрудившись попрощаться, Номини отправилась к своему спальному месту, лихорадочно раздумывая. Созвоны с Китой проходили нечасто, но бессистемно. Ни разу не было такого, чтобы учёная не ответила или перенесла бы
звонок из-за дел. Хотя постоянно с чем-то возилась, не позволяя Двадцатой тратить своё время по пустякам, пока они жили на одном корабле. А тут стоило только изъявить желание, как Ноэралан оповещал о готовности оборудования для связи.
— В чём причины твоего алогичного поведения, Номини?
Вздрогнув, она лишь сильнее вцепилась пальцами в спальные ремни.
— Ноэралан, ты ведь не имел соединения с внутренними системами Дарнателли, когда находился внутри него?
— Как это связано?
— Слова Киты при прощании ты мог услышать, уже был активен. Но вот о том, что она подарила мне трубку, несмотря на то, что я ни разу не курила, тебе известно не было.
Мерный гул корабля казался куда громче из-за ожидания хоть какого-нибудь ответа. Но Ноэралан молчал. Дрожа от сдерживаемых эмоций, Двадцатая едва смогла совладать с голосом, чтобы спросить:
— Кита хоть раз на самом деле связывалась со мной?
Тишина была настолько осязаемой, что не давала воздуху проникать в лёгкие.
— Нет.
Громко всхлипнув, Номини обмякла. Кипящая мешанина эмоций, всё это время бурлившая внутри, в секунду обратилась сосущей пустотой. Единственная слабая ниточка к миру, где существуют не только холод металла и пластика, бездна космоса и безжизненность существования, оказалась ложью. Фантазией машинного разума. Всё это время она была заточена в тюрьму корабля, не имея никаких возможностей связаться с внешним миром.
— Ты ответишь на другие вопросы или предпочтёшь смотреть на мои страдания молча?
— Ты можешь вновь сесть за консоль…
— Нет! — Номини затрясла головой. — За чужим изображением всё равно будешь ты! К чему растраты ресурсов на поддержание подобных иллюзий?
Немного помолчав, Ноэралан пояснил:
— Общение с себе подобными больше располагает к доверительности и пониманию.
— Да, только я не подобна Ките. Ты тем более. Почему она никогда с тобой не связывалась?
— Для связи с базовым кораблём нужно минимальное расстояние или наличие маяков. Мы слишком далеко.
— Насколько далеко?
— Неизвестно. Местоположение Дарнателли не отслеживается с тех пор, как я вышел за пределы системы.
Ничего не понимая, Номини обхватила лицо руками.
— Как же так? Но ты ведь можешь вернуться? Мы можем просто перелететь обратно, и…
— Кита не планировала находиться на одном месте долго, в системе присутствует жилая планета, родина расы, использованной для создания киэнодэши. Они рано или поздно достигли бы уровня развития достаточного, чтобы добраться до Дарнателли.
— И куда она могла бы отправиться?
— Первоначально в соседнюю систему, там есть необходимые ресурсы для поддерживания работы станции. Но и там бы они не задержались надолго.
Взволнованно вскинувшись, Номини подобралась к иллюминатору, смотря на звёзды.
— Так чего же мы ждём? Отправляйся сейчас же, и мы их застанем!
Помолчав, сухой голос корабля с нотками неуверенности пояснил:
— Не застанем. Ты этого не осознаёшь, но прошло много времени, Номини.
— Да не так уж, я хоть и с огрехами, но стараюсь следить за тем, сколько времени я провожу с тобой.
— Эти «огрехи» куда более обширны, чем ты можешь себе представить. Твоя нелюбимая капсула для сна, на деле погружала тебя не в сон. А в стазис.
Обернувшись, Двадцатая недоумённо оглядела помещение. Трудности отсутствия у Ноэралана тела заключались ещё в том, что она не знала, куда смотреть при разговоре.
— Стазис? Это же, вроде, состояние, когда все функции тела застывают на время?
— Именно так. Для экономии ресурсов, я вводил тебя в стазис для перелётов. Часто.
— Насколько часто? Сколько времени я провела в этом состоянии?
— Шесть с половиной ра. За это время Дарнателли мог бы успеть улететь в совершенно другой сектор галактики, где могут находиться колонии шитури.
Номини потерянно потёрла лоб. Шесть ра… она в сознании прожила в три раза меньше. И всё это время остальные киэнодэши и Кита жили где-то там, в необозримом космосе, без неё.
— Я… как же… как же мы вернёмся, когда закончим экспедицию? Да и в чём её смысл, если данные, что ты собираешь, не отправляются Ките?
В этот раз Ноэралан молчал достаточно долго, чтобы Двадцатая потеряла надежду на ответ. Она шумно дышала, сопротивляясь накатившейся панике. Она одна на тысячи световых лет. Наедине с бездушной машиной и без надежды встретить своих собратьев.
— Нам нужно их найти. Если не их, то кого-нибудь ещё. Найди любую живую планету, Ноэралан. Я не хочу прозябать здесь.
— Номини, — прервал её сухой голос. — Моей задачей является не только исследование новых систем. Прямым приказом Киты является недопущение каких-либо контактов с разумными формами жизни.
Обняв себя, Номини принялась раскачиваться.
— Нет… нет, нет, нет. Мне нужно… нужно увидеть кого-то живого.
— Кита нашла тебя нестабильной и слишком опасной для сосуществования с другими киэнодэши. А контакты с иными разумными видами слишком непредсказуемы.
— Нет, нет. Я не хочу тут оставаться. Я не хочу.
Ноэралан активировал один из экранов напротив спального кокона. В отличие от проекции, плоское изображение Киты смотрелось куда живее.
— Загружаю цепочку объектов для исследования. В случае непредвиденных обстоятельств ты, Ноэралан, волен исходить из собственных алгоритмов. Не уверена, что доживу до твоего возвращения на Дарнателли, но, возможно, другие выжившие шитури найдут твои базы данных полезными. Роль твоей пассажирки, Номини, тоже можешь координировать сам, но желательно, чтобы она тебе ассистировала, так ей будет легче жить. В конце концов, она неспособна на сосуществование с кем-либо, но исследование единственной Экхлайя-полукровки — слишком ценный проект, чтобы терять такую возможность. Так что на твоём борту она должна находиться до окончания жизненного цикла. Жди её естественной кончины, умерщвление допустимо только в самой крайней необходимости. Труп сохранишь с исследованиями. Исполняй.