Переполняясь чувствами,

Взрываются вечерами.

А бывает, что люди грустные

И всё ищут кого-то глазами.

         Широкие взмахи рукой, чтобы линия шире, взболтать баллончик и вновь провести по стене цветом, чтобы рисунок стал ярче, чтобы след остался надольше. Быстрые, частые взмахи, дуги, круги, буквы, фигуры, контрасты, и стена теряет свой естественный серый, местами потемневший или заросший мхом, вид. Черкнув небольшую галку в левом нижнем углу, Тэхён отошёл назад, спуская на подбородок маску.

         Минус одна свободная от красок стена в районе.

         Минус одна буря в его душе.

         Тэхён занимается тем, чем занимается, уже не один год. Кто-то назовёт его поступки вандализмом, кто-то искусством, а сам он называет это спасением. Спасением от людей, осуждающих за его нестандартный ум, от родителей, давящих на него, ставящих в пример более умного и серьёзного старшего брата, сравнивающих, ожидающих, непонимающих.

         Тэхён впитывает в себя, собирает, копит днями, неделями, а потом, когда место заканчивается, срывается среди ночи через окно в город, чтобы выплеснуть всё накопленное красками на стены.

         Каждый раз получалось что-то особенное и разное. Были абстракции, карикатуры, космические пейзажи, тексты и мини-комиксы. Эмоции тоже были разные: и злость, и боль, и отчаяние, однажды даже счастье. В нижнем левом углу каждого граффити он оставлял знак — «Ви» как Peace означает, что Ким не желает никому вреда, «Ви» как Victory означает, что Тэхён преодолел очередной шквал своих чувств.

         Тэхён выбирал ночи, потому что они были самыми безопасными. Как только наступала ночь, засыпали родители, засыпал старший брат, засыпал город. Он выбирал наиболее безлюдные и полузаброшенные места, чтобы не попасться на глаза полиции и камерам наблюдения, надевал неприметные тёмные вещи и маску. Тэхён не хотел проблем, не хотел, чтобы кто-то узнал, как он проводит некоторые ночи, не хотел, чтобы его лишили этой отдушины.

— Юнги?

         Послышался тихий полный надежды голос рядом — Тэхён вздрогнул, он даже не заметил, что уже не один в переулке. К нему стремительно подошёл неизвестный парень, его каштановые волосы были немного растрёпаны, наверное, оттого, что он только что скинул с головы капюшон. Глаза парня, тёмные, отражающие свет уличного фонаря, старательно изучали его лицо и, видимо, не находя искомого, постепенно тускнели. Незнакомец стоял перед ним, застыв, быть может, ещё на что-то надеясь, но как бы Тэхён ни хотел, он не мог оправдать его ожиданий.

— Тэхён, — ответил он сочувствующе.

         Незнакомец отвёл взгляд, вмиг наполнившийся грустью, в сторону и накинул на голову капюшон.

— Простите, я обознался, — произнёс парень и стремительно ушёл прочь.

         Тэхён простоял ещё несколько минут, глядя ему вслед и размышляя о том, что не один он не спит по ночам, разбираясь со своими проблемами.

         Освобождённый морально, чувствующий удовлетворение и спокойствие Тэхён аккуратно пробирался назад, домой, прятал сумку с баллончиками под кроватью и ложился спать, чтобы с утра начать накапливать всё сначала.

***

         Хосоку всегда говорили, что у него красивая улыбка. Его из приюта-то забрали лишь потому, что он улыбался чаще и искреннее, чем другие дети. Семья, пришедшая однажды в их детский дом, увидела, как он, счастливый донельзя, бежал во дворе к хёну, чтобы показать, какую классную вещь он откопал в песочнице. Это был небольшой аккуратный завиток, переливающийся на солнце, который когда-то был улиточным домиком, но сейчас уже был покинут хозяином. Мелочь, казалось бы, но тогда, в детстве, такая находка казалась сокровищем, которым Хосок хотел поделиться лишь с Юнги.

         Когда воспитательница сказала ему, что его усыновляют, Хосок был так счастлив, что хотел обнять весь мир. А когда узнал, что уйдёт в приёмную семью без Юнги, был готов отказаться от всего мира. Но что мог он, девятилетний ребёнок, противопоставить уже решившим всё взрослым? Мог лишь плакать на заднем сидении чужой закрытой машины, жаться к окну и надеяться. Надеяться, что они с Юнги встретятся там, за пределами ворот детского дома. В тот день Хосок приобрёл фамилию, но потерял единственного важного человека.

         Помимо людей, которых мальчик должен был звать мамой и папой, Хосок получил собственную комнату, где было всё, что мог пожелать сирота, не знавший ничего о жизни в семье: мягкую кровать, полный шкаф одежды, что не сравнится с тряпьём, в котором Хосок ходил в приюте, игрушки и книги. А ещё Хосок получил компанию в лице новоиспечённого младшего брата — родного ребёнка его «мамы и папы».

         Чонгук был не такой, как приютские, — он был тихим и робким, и Хосок не знал, как его называть и как с ним обращаться. Когда «родители» уходили на работу, Хосок сидел в комнате Чонгука, поодаль от него, и молча наблюдал, как мальчик рисует. Закончив очередной рисунок, Чонгук показывал его Хосоку, робко зовя его хёном, и всё, что Хосок мог на это сделать, — широко улыбнуться и показать большие пальцы. Довольный похвалой Чонгук принимался с большим усердием за другой рисунок, а Хосок думал о том, как же он соскучился по Юнги.

         В один из выходных дней, когда родители спросили, куда бы мальчики хотели сходить, Хосок ответил, что хотел бы повидать друга. Родители не поняли, пытались отговорить, убедить, что приезжать в детский дом всей семьёй, чтобы повидаться с одним конкретным ребёнком, — не очень хорошая идея, предлагали лучше съездить в кино или парк развлечений, но Хосок упрямо стоял на своём. Ему не хотелось ни в какой парк, он очень хотел увидеть Юнги, узнать, как он там, справляется ли со всем без него.

         Чонгук молчал всё это время, молча наблюдая за родителями и братом. И когда мама спросила, куда бы хотел пойти он, он ответил, что хотел бы встретиться с другом хёна, подвергая тем самым в шок всех — Чонгук никогда не хотел сам выходить из дома.

         Они ехали молча под тихое звучание радио — родители спереди, а они с Чонгуком сзади. Хосок крепко держал руку брата в своей — то, что Чонгук поддержал его, стало началом зарождения той важной связи, которую они затем укрепляли с годами. Хосок был счастлив, что именно семья Чон усыновила его, он был счастлив, что Чонгук стал его братом, он был счастлив ехать в машине со своей семьёй, чтобы вот-вот увидеть Юнги.

         Он был счастлив ровно до тех пор, пока не узнал, что Юнги сбежал из приюта и что его уже несколько месяцев никто не может найти. Хосок плакал второй раз в жизни, но в этот раз его было кому утешить. Он плакал в объятиях Чонгука и мамы, пока папа вёл машину домой через ларёк с полюбившимся Хосоку мороженым и убеждал, что Юнги сильный мальчик и что у него обязательно всё в порядке.

         Хосок верил, он также верил в то, что Юнги сбежал вслед за ним и сейчас наверняка ищет его. С того дня Хосок решил тоже искать.