Как она ни пыталась, она не могла найти тут ни тени смысла, хотя все слова были ей совершенно понятны.

Льюис Кэррол

Солнце жгло.

Удивительно, что в ноябре его лучи были такими яркими и теплыми, пронзающими почти до костей и заливая весь кабинет таким ярким светом, что хотелось закрыть глаза и просто утонуть в этом тягучем золоте.

Но немного встряхнув головой я вспомнила, что жгло здесь не только солнце — грозный взгляд директора МакГонагалл, казалось, уже полностью прожег во мне дыру. Я стояла, бесстрастно глядя на нее и пытаясь не замечать шепотков по всему классу.

«Чего это Грейнджер и отчитывают как малолетку»

«Вот это она дает, еще отличница называется».

— Мисс Грейнджер, после урока зайдите ко мне.

Я молча кивнула. Она отвернулась и продолжила проводить лекцию как ни в чем не бывало, подробнее объясняя аспекты анимагии.

Сев на свой стул, я рвано выдохнула — хотелось уйти отсюда прямо сейчас. Во мне не клокотала злость или ярость, стыда тоже не было и в помине, хотя прежняя Гермиона от такого, наверное, в неверии упала в обморок — я никогда не позволяла себе не слушать на занятиях. И уж нем более на них опаздывать и засыпать на одной из последних парт.

Урок уже заканчивался. Я все так же лениво водила пальцем по парте, подперев другой рукой голову. Где-то сбоку все еще гудели когтевранцы и гриффиндорцы, но мне совсем не было до них дела. Собственно, как и до всего урока.

Стоило колоколу прозвенеть, как все студенты вихрем унеслись куда-то в сторону коридора. В кабинете была лишь я.

И она.

— Мисс Грейнджер.

Голос МакГонагалл как всегда был выразительным и величественным, и я снова вспомнила почему я ей всегда восхищалась. Она повернулась, проходя в маленькую учительскую комнату около висящей доски, а я молча поплелась за ней.

Комната таила в себе больше, чем я думала. Очевидно, что на нее было наложено расширение вроде того, что я накладывала на свою сумку, только, однозначно, обширней и мощнее. Минерва МакГонагалл была выдающейся ведьмой, и если было место, которое бы показывало её душу, то оно было здесь.

Первое, что мне бросилось в глаза — книги. Их было столько, что они лежали и на полу, и на широких подоконниках, и даже образуя целый постамент. В воздухе парили свечи, оттеняя комнату каким-то полупрозрачным синим сиянием, а стоящая посреди всего этого большая статуя феникса напоминала о прошлом владельце этого замка. Директор дошла до стоящего в отдалении небольшого столика с двумя стульями и села на один из них. Чуть погодя я села на второй.

Она молчала, я тоже. Буквально через три минуты на столе образовался высокий, будто аристократический чайник в окружении таких же чашек, и директор просто начала наливать чай.

— Сахара, к сожалению, нет. Это не так полезно, но если вы любите с ним, могу позаимствовать на кухне.

Я молчала, не в силах сказать и слова.

Было почти легко забыть обо всем на свете и просто наслаждаться компанией преподавателя, смущаясь просить сахара, потому что без него не могу пить чай совсем никак. Почти. И я почти справилась, но где-то на подкорке сознания горящим красным флажком светилось слов «ложь».

Себе, в первую очередь.

И я все еще молчала, глупо уставившись на фарфоровую чашку с красивой резной золотой ручкой.

МакГонагал вздохнула. От этого вздоха на душе стало еще тяжелее. Переведя на нее взгляд, я ровным тоном сказала:

— Директор, я понимаю, ем расстроила вас, но уверяю, этого больше по повторится, будьте уверены. И, также, спасибо вам большое за приглашение, я исправлю все западающие темы и оценки. Думаю, мне уже пора, я пойду.

Я легко кивнула головой и встав, устремилась к выходу.

За спиной я услышала едкий смешок.

— Я знала, что вы все помните.

Её слова заставили меня замереть на месте. Позвонок прошибло молнией, а горло будто сдавили чьи-то тонкие, крепкие пальцы. Я резко повернулась, мои волосы хлестко ударили меня же саму по лицу.

МакГонагал сидела неподвижно, и в определенный момент можно было принять её за статую, но взляд… Мне стало жутко.

— Что… — я нахмурилась, — что вы имеете в виду?

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

Я была права — она знала. Она все прекрасно все знала, отлично играя свою роль в этом большом спектакле. Вопрос был только в одном — почему её это не мучило так, как меня, как Малфоя?

Директор скрестила пальцы и немного склонила голову вбок, все еще глядя на меня как на малое дитя. Что вообще творилось здесь?

— Будет лучше, если вы забудете, как и все.

Встряхнув головой, я отшатнулась. Хотелось думать, что это галлюцинация.

— Зачем? — Мой голос хрипел. — Я не хочу забывать.

— Вы должны, мисс Грейнджер, как и все остальные.

Мы столько боролись за это… А что насчет тех, кого уже не вернуть? Тех, кого все должны помнить, потому что только благодаря ним мы смогли достигнуть того, что имеем сейчас? Зачем забывать то, из-за чего мы научились ценить сами себя и чужие жизни?

— Министерство разработало лучший путь, чтобы сохранить тот зыбкий волшебный мир, что остался после войны, — сказала она. У меня пошли мурашки по коже. Я обняла сама себя руками.

— В некоторых людях блок, но легче переработать единицы, чем переделывать вакцину… Всем лучше это забыть. Это наше лучшее решение.

Я была разбита. Во мне потихоньку начинала клокотать злость — я просто была неисправностью системы.

— Чье решение? Почему вы решаете за всех?

Её взгляд говорил больше, чем слова.

— Потому что это ненужная боль, которая нас отравляет. Поэтому, мисс Грейнджер…

Она встала, подбирая палочку со стола, но я уже ее не слышала — к горлу поступала горечь и дышать становилось все труднее.

— Боль — это двигатель, из-за которого мы движемся дальше. — Я почти кричала. Они пытались забрать у меня мои мысли, мои воспоминания, мою жизнь. Те люди, которых я считала своими… Люди, которым я доверяла.

— Боль — это блок, который останавливает вас. Такой же, как и на вашем сознании.

Она почти наставила на меня палочку, когда я, захлебываясь слезами из-за обиды, резко рванула прочь. Быстрее, лишь бы убраться оттуда.

Боль, злость, страх, обида — все, что я так давно не испытывала захлестнуло меня сильнее цунами, и я почти не разбирала дороги, куда я бежала. Люди, встречавшиеся мне на пути были не важны, порой я толкала кого-то, спотыкалась и падала, но мне было все равно. Главное — вперед, главное — убежать.

Легкие жгло огнем и казалось, будто я вот-вот умру, когда внезапно на повороте была схвачена чьими-то сильными руками.

Вмиг, стало еще страшнее. Я стала вырываться, но обхват стал только сильнее.

— Эй, эй, Гермиона, ты чего, то с тобой не так?

Взглянув вверх, в лицо сжимавшему меня я увидела россыпь темных веснушек и пронзительные голубые глаза. Рон был в недоумении, а а меня перед глазами все плыло, и я вот-вот грозилась упасть в обморок. Но я не могла этого сделать, мне нужно было бежать. И делать это нужно было очень быстро!

— Гермиона? — Гарри положил мне руку на плечо, пытаясь заглянуть мне в глаза — Все в порядке? Тебя кто-то обидел?

«Да, вы обидели. Вы, предатели, которые ничего не помнят!»

Тихий шепот до боли знакомым голосом заставил меня содрогнуться. Белла. Чертова Белла засела у меня в голове.

Я затрясла головой, но стало только хуже

«Беги, Грейнджер, беги, или они отнимут у тебя все!»

— Герм, — Рон потряс меня за плечо.

— Вы, — я тяжело дышала, пытаясь выбраться из объятий, — вы не понимаете, они все продумали, они заберут все…

Рон и Гарри переглядывались между собой, а меня душило их присутствие. Нужно было бежать, бежать так быстро, как только можно, лишь бы уцелеть. Лишь бы никто не залез мне в голову.

— Мне кажется ты переутомилась, — сказал Рон, перехватывая меня крепче, — нужно отвести тебя в твою комнату, чтобы отдохнуть.

Мельком, я заметила её. Те же волосы. То же уродливое черное платье. Она пришла за мной.

«Беги…»

Я закричала, пытаясь освободиться. Слезы застлали мне глаза, а страх заполонил легкие. Стало темно. Сейчас я буду мертва. От старой меня ничего не останется.

— Грейнджер?

Голос, мягкий, но одновременно острый, как лезвие, разрезал время. Меня схватили за щеки и я наконец-то освободилась из захвата жестких Роновых рук.

— Грейнджер, соплохвост тебя раздери, открой глаза.

Я боялась. Я очень боялась.

Но открыла.

Этот силуэт я не узнавала. За ореолом светлых волос виднелся точеный профиль говорившего. Серые, громовые глаза. И миллион маленьких эмоций, скрытых в них. Драко.

Спасенье и погибель.

— Драко…

— Прийди в себя, Грейнджер, — его глаза метались по моему лицу, ища изъяны и ошибки. Я была уверена — он увидел их все. Трещины, расколы и шероховатости, неясный голос его родной тетки и явную нетрезвость ума. Я знала — он видел меня насквозь.

— Они ничего не помнят, Драко, — я шептала, будто в пустоту. Мне казалось, меня не слышит никто. Колени дрожали, и я знала, что вот-вот и я не смогу стоять ровно.

— Скоро и я не буду. Они заберут все.

Я потянулась, накрыв его руки своими. Мир снова начал смутнеть. Последнее, что я услышала, было едва различимое:

— Гермиона…