—… Иноске?

Некомфортно близкое лицо и сосредоточенность на нём заставляют дыхание и пульс сбиться с обычного спокойного ритма. Иноске чуть отдаляется и переводит взгляд с глаз Танджиро на его губы. У того мимолётно проскальзывает мысль о том, что Иноске собирается его поцеловать, и от этого лицо Камадо густо краснеет.

«Да быть такого не может. О чём я только думаю?»

Но думает Танджиро следующие несколько секунд, к своему стыду, только об этом, потому что никаких других предположений о том, что хочет, но никак не может сделать Иноске, у него нет. На его лице отчётливая нерешительность, которую он, как и все свои эмоции, не скрывает и даже не умеет, но постепенно он переводит взгляд чаще и выглядит всё более напряжённо, нервно и обеспокоено, как будто вот-вот сделает… то самое.

Иноске, может, так выражает что-то, понятное только ему самому, а Танджиро всё ужасно извращает, думая, что его сейчас поцелуют, и от этого не получается ни двинуться, ни сказать хотя бы что-то, только ждать, а чего — не понятно. С такими намерениями его никто никогда не целовал, и что делать в таких случаях Камадо понятия не имеет, от того и смущается и хочет чтобы это закончилось уже хотя бы как-нибудь.

А потом Иноске, словно сделал всё, что хотел, поднимается и идёт к оставленной на земле маске, не говоря ни слова. На живот больше ничего не давит, личное пространство больше никто не нарушает, но легче от этого становится только физически. Недоумённо сдвинув брови к переносице, Танджиро смотрит на спину Хашибиры, который наклоняется, поднимая, наверное, самую дорогую принадлежащую ему вещь и отряхивает, как будто сейчас не произошло ничего необычного. Но кое-что произошло и они оба это знают.

Иноске оборачивается только с маской на голове, поэтому о выражении его лица судить становится невозможно. Танджиро знает, что он навряд ли сейчас ответит ему, если позвать, поэтому чувствует себя невероятно глупо, понимая, что теперь у него одной проблемой больше. Ему явно хотят что-то сказать — поведение Иноске решительно отличается от его обычной неусидчивости и энергичности, — но не знают, как, а читать мысли он не умеет. Иноске уходит, и не торопящийся пока подниматься с земли Танджиро замечает, что он сжимает руки в кулаки.

«Злится?»

Отложить несколько слишком конкретных навязчивых мыслей, чтобы можно было заниматься чем-то полезным, — безусловно замечательная идея, да только с трудом осуществимая. Танджиро действительно пытается, и у него даже получается на пару часов забыть о том, что произошло на тренировке, а потом он мельком замечает проходящего по коридору Иноске, который похож на тень, и в то же мгновение вспоминает, как близко он к нему оказался и как это ощущалось. Иноске на нём сидел, на минуточку. И Камадо до сих пор ума не приложит, в чём было дело. С Иноске определённо нужно разговаривать, задавая наводящие вопросы, чтобы он мог сказать, что его злит или беспокоит, но чтобы это сделать Танджиро для начала нужно хотя бы примерно знать, в какую сторону клонить, а предположение у него лишь одно и очень смущающее.

Ближе к вечеру думать о чём-то другом становится всё сложнее: Танджиро видит перед глазами лицо Иноске с, кажется, невероятным количеством самых разных эмоций и когда занимается растяжкой, следя при этом за дыханием, и когда его осматривает Шинобу. Сидя на ступеньке к крыльцу в полном одиночестве, он силится понять, чем мог руководствоваться Хашибира. Задумавшись и перестав отдавать себе отчёт в том, насколько далеко могут зайти его размышления, Камадо едва не прикрывает рот рукой, резко вдохнув. Последние несколько минут он думал только о том, что сделал бы, если бы Иноске его поцеловал, и опомнился лишь почувствовав ускорившийся пульс и бабочек в животе. Тогда, за смущением и полным непониманием происходящего, он даже не заметил, что ждал только одного, и сейчас это осознание свалилось слишком внезапно и резко, увеличив количество проблем на одну как минимум. Зардевшийся Танджиро понимает, что ему прямо в этот самый момент нужно признаться себе в чём-то, что может привести к самым непредсказуемым последствиям. Собравшись с духом и отбрасывая всю неуверенность и желание придумать какие-либо отговорки или придать своим чувствам какую-то другую окраску, он проговаривает про себя одну крайне неоднозначную вещь, в которой нужно просто сознаться, потому что он не врёт ни себе, ни окружающим.

«Я хотел, чтобы он меня поцеловал.»

Теперь полегче. Теперь потупивший взгляд Танджиро признался себе в желании ощутить своими губами чужие (наверняка искусанные и наверняка мягкие и совсем не девчачьи). Теперь размышления о том, как бы Иноске это сделал должны вызывать меньше внутреннего осуждения за такие ужасные непотребства, но Камадо, не выдержав, всё равно закрывает горящее лицо руками.

— О чём я только думаю, — шепчет он, но думать не перестаёт.

«А вдруг Иноске даже не знает, что такое целоваться и хотел сделать что-то другое? Как мне теперь смотреть ему в глаза? Я ведь всё ужасно опошлил в таком случае… какой ужас.»

Танджиро вспоминает свой недавний кошмар, и объятия с Иноске теперь наполняются новым смыслом, потому что к нему снова хочется оказаться настолько близко. Обхватить руками стройное сильное тело, прижаться, положить голову на плечо, почувствовать, как его самого прижимают крепче и сильнее. Танджиро в целом любит обниматься, не важно с кем, но только сейчас это заставляет невольно улыбнуться и вызывает столько трепета внутри, что ничего с собой сделать не можешь и продолжаешь выдумывать всякие варианты развития событий. Не слишком-то опытный в делах сердечных, Камадо решает, что просто остался под впечатлением от необычного поведения Хашибиры на тренировке, и в этом жесте был абсолютно другой смысл, о котором он обязательно спросит позднее. И нет, он, конечно, не влюбился. Чушь какая. Это ведь как-то по-другому ощущается, да? К тому же Иноске парень.

Поднимаясь со ступеньки, Танджиро оборачивается назад. Он слышит возню, вскрик Зеницу и невнятное озлобленное бормотание и понимает, что в их общей комнате происходит что-то, требующее его немедленного вмешательства, пока ещё есть возможность обойтись без жертв. Отодвинув сёдзи, Камадо входит внутрь. Обернувшийся Зеницу сразу же отвечает на немой вопросительный взгляд.

— Этот дурак сейчас все волосы себе выдерет, — он пытается звучать монотонно и безучастно, но обеспокоенность за отсутствие у Хашибиры привычки делать со своими волосами хотя бы что-то кроме мытья спрятать не получается.

Танджиро переводит взгляд на насупившегося, словно дитя малое, Иноске. Он от усердия разве что сопеть не начал и ответным взглядом его, к слову, не удостоил. Сидя перед зеркалом на полу, Иноске тщетно пытается распутать колтуны и узлы при помощи только лишь собственных пальцев, и уже заметно злится. Камадо, у которого были когда-то ещё более длинные волосы, знает, как неприятно этим заниматься. Иноске, даже близко не такой усидчивый и терпеливый, заставляет Танджиро на несколько секунд всерьёз задуматься о том, почему у него вообще ещё все волосы на месте.

— Иноске, давай я тебе помогу.

— Отвали, я сам справлюсь.

Переглянувшись с Зеницу, который качает головой, Танджиро вздыхает.

— Тебе же больно.

— Не больно мне.

— Придурошный, — бросает Зеницу. Иноске тут же поворачивает голову в его сторону, напоминая, что он может, вообще-то, подняться с пола и подойти, — чем так сидеть вырывать клочки, лучше бы дал себя расчесать, что ты как дик-… а, точно.

— Давай же.

Иноске переводит взгляд на Танджиро, который в ответ ему тепло улыбается, от чего сердце пропускает удар и внутри появляется какая-то злоба. Бесит его эта доброта. Хашибира озадаченно опускает взгляд вниз, надув губы, а затем слабо кивает, запоздало понимая, что не очень-то хочет, чтобы Гонпачиро был так близко.

Танджиро подходит к тумбочке у своей кровати и достаёт из неё небольшой гребешок.

Зеницу по привычке напрягает слух, даже не замечая этого, и слышит что-то смутно знакомое, но очень слабое и едва уловимое. Осознание природы звонкого и мелодичного звучания заставляет слабо улыбнуться, потому что он знает, что это. Звук отдаёт теплотой, объятиями, ощущениями, что тебя держат за руку.

«Откуда это?»

Единственные живые существа рядом — Иноске и Танджиро. Последний, спустя несколько тяжёлых минут уговоров всё-таки заставил взбалмошного Иноске сесть на задницу и спокойно посидеть, пока он разберётся с запутавшимися волосами, попутно причитая, что не позволит ему так вредить себе только из-за того, что несколько прядей спутались. Танджиро, подогнув под себя согнутые в коленях ноги, сидит позади Хашибиры, довольный, что смог остановить его от намерения вырвать колтуны в последний момент и, слегка нахмурившись, перебирает пальцами чёрные с синими кончиками волосы, думая, с чего начать. По левую сторону от него лежит гребешок.

Зеницу, приподнявшийся на локтях после того, как услышал столь манящее, ласкающее уши звучание, смотрит на развернувшееся перед ним представление. Беззлобно ждёт, когда Иноске уже через пять секунд начнёт ёрзать и ворчать, говоря, что ему и так нормально, а Танджиро до последнего будет пытаться его успокоить без применения физической силы.

Камадо, глубоко и с упрёком вздохнув, пытается оценить масштаб бедствия. Иноске сидит на полу, скрестив ноги. На колени он опирается локтями, подпирая голову, но быстро меняет положение на уже в разы менее расслабленное: выпрямляет спину, держит голову прямо, смотрит перед собой и иногда поджимает тонкие губы. На Танджиро можно даже не смотреть, чтобы быть абсолютно уверенным, что он аккуратен настолько, насколько это возможно, словно колтуны, с которыми нужно разобраться, принадлежат миниатюрной красавице Незуко-чан, а не дикому кабану, прожившему в лесу всю жизнь и который явно не помрёт от того, что его пару раз дёрнут за волосы.

Зеницу, забывшись, отвлекается от фонового звучания, вставляя иногда язвительные, но безобидные комментарии и напоминая Иноске о том, что его несправедливо красивое и милое личико совершенно не соответствует его бешеной, вспыльчивой и несдержанной натуре, на что получает почти настоящие угрозы убить или остаться без языка и ушей. Танджиро не отпустит его теперь вплоть до тех пор, пока всё не расчешет, поэтому Зеницу чувствует себя в безопасности. Камадо, в свою очередь, в характерной добродушной и заботливой манере советует Иноске чаще расчёсывать волосы, чтобы так не путались во время особенно тяжёлых тренировок, и вслух замечает, что они красивого цвета. Иноске в ответ ворчит, напоминая неприученного к рукам кота, который оказался против воли в чьих-то объятиях.

Танджиро, закончив с волосами, нагибается через плечо Иноске, чтобы что-то то ли спросить, то ли сказать, и Зеницу отчётливо слышит, как чужое сердцебиение сбивается с ритма. Своими ушами он улавливает в разы больше любого обычного человека, и привык жить с постоянным фоном, даже научившись находить в нём обволакивающий приятный комфорт, но когда что-то выходит за рамки нормы, то не остаётся без его внимания. Агацума невольно напрягается, вслушиваясь, ищет глазами, пока не натыкается на источник. Им оказывается по обыкновению голая грудь Иноске. Зеницу силится понять причину, но долго думать не приходится: его придурковатый и живущий одними сражениями друг решительно не признаёт концепт личного пространства, но при этом его самого до безобразия легко заставить опешить и смутиться, оказавшись слишком близко, правда своё смущение Хашибира может выразить и через злость, а не только раскрасневшееся девчачье лицо. Танджиро об этом, кажется, забыл. Зеницу не видит его лица, но зато замечает, что Иноске, не моргая, смотрит в глаза напротив.

Камадо начинает говорить ему что-то, улыбаясь. Справедливости ради Иноске улавливает первые пару слов (там, скорее всего, снова бесполезная болтовня про волосы), а затем он заканчивает поворачивать голову к источнику звука прямо над ухом, и сердце на миг перестаёт сокращаться. Кожа в местах, которых касалась чужая одежда и на плечах, на которых лежали тёплые руки, покрывается мурашками, посылая в мозг вопящие сигналы о том, что кто-то вторгся в его царство, состоящее только из самого Иноске и теперь, видимо, каких-то дурацких эмоций, с которыми нужно ещё разбираться.

«Блять, Гонпачиро.»

Иноске благополучно пропускает мимо ушей всё, что ему говорят, потому как всё его сознание занято сейчас глазами напротив. Чего в них такого привлекательного Хашибира знать не знает, да и не смог бы подобрать невозможное количество синонимов, но глаза у этого лобешника вблизи и вправду какие-то цепляющие. Может, именно это имеют в виду, когда называют что-то красивым? Цвет у них такой… особенный. Раздражает прям.

Танджиро переползает на другое место и теперь сидит напротив. Иноске ругается про себя, но думает, что чем быстрее он закончит, тем скорее от него можно будет отойти, чтобы сердце так не билось.

«Давай бегом, бесишь уже.»

Пока Иноске рассматривает лицо Танджиро, тот смотрит на проделанную работу. Волосы теперь лежат как нужно, Хашибира давно успокоился, всё идёт гладко. Неосознанно Танджиро осторожно берёт его за подбородок и парой движений причёсывает и чёлку тоже, а потом аккуратно заправляет несколько прядей за ухо. Запоздало замечает, где оказались его пальцы и тихо ойкает, отметив про себя, что Иноске не дёрнулся и послушно позволил проделать с собой подобную манипуляцию. Камадо убирает пальцы с подбородка и довольно сообщает, что разобрался с узлами.

Молча поднимающийся Иноске красноречиво напоминает о неимении привычки говорить «спасибо», но Танджиро достаточно уже того, что он позволил себе помочь.

Зеницу слышит нервозность, смущение и что-то очень ласковое.