— Почему я? — устало и совсем вымотано, нервы на вылет, как выпущенная из пистолета пуля в живот годы назад.

Джеремайя не уверен, задаёт ли этот вопрос Брюс ему, или обращается к пустоте, судьбе или вселенной, чтобы прознать, за какие такие грехи всё это с ним приключилось. Брюс не сломан, не надломлен, не повержен. Моральные принципы непоколебимы, а идеи чисты. Просто устал. Потому что люди устают, когда много работают, или когда у них депрессия, или когда сваливается слишком много. Просто зарубка мелом на доске или ножом на коже, что Брюс, несмотря на мрачный образ летучей мыши-виджиланте — человек из плоти и крови. Убиваем, подвержен старости и болезням.

От этой мысли тошно, её хотелось сплюнуть с кровью на пошедший трещинами асфальт, и никогда не думать о своём вечном противнике в таком ключе. Что под фунтами брони — маленькая уязвимая черепашка, которую из этого панциря выцарапать можно острыми коготками или лезвием складного ножа. Можно, но трудно. Доспехи не столь материальны, сколь внутренние, из светлых мыслей и силы воли. Самая настоящая скала из принципов и запретов.

Джеремайя видит его насквозь, как под трипами дешёвого синтетического наркотика или в очередных рассказах Ра’с аль Гула. И жёсткий образ линчевателя, и потерянного ребёнка в замке тысячи стен. Мальчишку в лабиринте из своей сложной души. Джеремайя с горячечным интересом минует одну стену за другой, а на месте каждой тот воздвигает десять.

Игра не по правилам, им правила не писаны. Ни законы, ни уставы, ни мораль серого общества. Общество спрятало бы их с глаз долой в соседние камеры, не разбираясь, кто прав, а кто виноват. Они парят над ним, как орлы над степью. Джеремайя упивается своей властью и вседозволенностью, Брюс — с высоты лучше видно всё. У них свои длинные списки «нельзя/можно/нужно» в головах.

Роль Джеремайи проста и несложна — быть врагом этому чуду природы. Он привык соблюдать чертежи, которые сам же и написал в день, когда Готэм стал ничьей землёй. Готэм — и подарок, и поле битвы, и сцена для обожаемого тёмного рыцаря. Роль Брюса — останавливать Джеремайю.

Тёмный рыцарь в сверкающих доспехах спасает город от психованного дракона который год.

Герой трущоб, ребятня со вшами и водой в ботинках бредит образом готэмской летучей мыши, как Робином Гудом. Шервудский лес сбросил гнилые листья и переродился в бетонные блоки с асфальтными дорогами, с неоновыми вывесками и с психопатами-убийцами-коррупционерами-сутенёрами вместо белочек и волков. Только здешний шериф ноттингемский не такая сволочь и ловить за капюшон «Робина» не собирается пока.

Завтра он возродится вновь, как феникс из пепла. Джеремайя уверен в этом, как и уверен в грядущем дне. По расписанию на неделю — сбежать из Аркхэма, прихватить души пары-другой охранников, одного санитара и медсестры. Прийти покуролесить в «Айсберг Лаундж», попытаться ограбить банк с помощью водяного пистолета, получить несколько сломанных (он узнает это на рентгене в Аркхэме под вздохи n-ого лечащего врача, который от него откажется, открестится, как от чумного) рёбер в подарок к рождеству от летучей мыши. Урвать пару синяков и коротких фраз, попытаться вызвать на откровение или разговор, поиграть по нервам, как на струнах или кишках. Снова сбежать.

Время закольцевало их в этом городе, как в загсе, меняя лишь людей-декораций.

— Это твоё предназначение, — подсказывает ему Джеремайя. — Мое предназначение. Мы играем роли в этом большом театре.

Брюс снова надевает маску. Нет, не ту, что из кевлара. Та давно отброшена между старыми врагами, потому что к чему столько преград, если знаешь, кто за ними. Ведь только они могут называть друг друга по имени вот так: Брюс с напоминанием, кем этот человек когда-то являлся, Джеремайя — с навязчивым желанием сказать, что знает, кем Брюс является теперь.

Ночь выгорает в светлый.

— Комиссар Гордон скоро прибудет.

— Поэтому сторожишь меня? Боишься, что я сбегу? Это даже можно назвать очаровательным.

— Боязни — специальность Крейна, — парирует уверено-ровно. — до этого ты сбегал. Просто предосторожность.

— Или предлог побыть со мной.

— Не хочу после ловить тебя по крышам, Джеремайя, — Брюс смотрит в небо.

Он поджимает губы: звать по имени — нечестный приём.

— Тебе всё равно придётся, Брюс.