Прибыв из Египта в столицу мира, Хасан тут же поехал в Топкапы. Трясясь на ухабистых дорогах, он то и дело прикладывался к фляжке и представлял себе приятные картины. Вот повелитель дает ему новое назначение и дарит дворец. Вот они с Хюмашах переезжают в новое место. Вот он ведет в ложе Хюмашах и силой берет ее, игнорируя ее протесты и угрозы покончить с собой — все это пустое, на самом-то деле она этого хочет. Он был уверен в этом и часто представлял себе их совместные ночи. Даже девушек в борделях во время их разлуки он подбирал по ее подобию — высоких, рыжеволосых и зеленоглазых. Всех он пользовал с особой жестокостью, называя это пылом, и представлял на их месте Хюмашах. Она не давала ему покоя, и лишь вино помогало ему отвлечься, забыться в приятном дурмане.

Карета остановилась, и Хасан, пошатываясь, выбрался из нее на улицу. Сырой воздух Стамбула пришелся ему по душе больше, чем песок, забивавшийся в горло, в Каире. Он шел, покрякивая, и рассматривал свое окружение, думал — хорошо было бы жить во дворце, большом и удобном. Ничего, убеждал он себя, скоро все наладится. Осталось лишь немного потерпеть. У дверей, ведущих во дворец, его встретили слуги, которым было велено сопроводить его к повелителю. Хасан представил себе личные покои падишаха, в которых никогда не бывал, представил, как юный султан хвалит его за хорошую службу и повышает жалование, а потом отправляет на заслуженный отдых и велит его жене хорошо о нем позаботиться. Хюмашах всегда была точкой, к которой вели все пути. Рано или поздно все сходилось на ней.

Однако, вместо покоев его отвели в зал заседаний и велели подождать. Он стоял, посвистывая, и представлял, как на глазах у всех визирей и пашей ему дают печать великого визиря — он считал себя достойным этой чести. Но здесь его ждало первое разочарование. Внутри заседал совет, был тот момент заседания, когда все важные дела уже были решены, но маловажных было слишком много, чтобы разобраться с ними за раз.

— Хасан-паша, бейлербей Египта, — доложили о нем в зале, и Хасан вошел с высоко поднятой головой.

— Добро пожаловать, Хасан-паша, — сказал ему султан, юноша, у которого едва отросла настоящая борода, на взгляд Хасана хлипкая и короткая. — Давно мы не виделись. Хорошо ли идут дела?

— Прекрасно, повелитель, — похвалился он. — Налоги платятся исправно, народ доволен. Чего еще можно желать?

— Приятно слышать, — странный тон султана Хасан принял за поощрение и широко улыбнулся. — На этом заседание объявляю закрытым. Прошу каждого подготовить подробные отчеты по проделанной работе к следующему заседанию. Хасан-паша, задержитесь.

Министры разошлись, оставив султана и зятя династии в зале одних.

— Я чем-то расстроил вас, повелитель? — из чистой вежливости спросил Хасан. Он был уверен, что не сделал ничего такого.

— Вовсе нет, — подтвердил его мнение о себе султан. — Я всего лишь хотел, чтобы мы вместе пошли в мои покои и пообщались о семье, о делах. Давно мы о них не говорили. Пойдемте же.

Прогулка по дворцовым коридорам до покоев султана выпала из памяти Хасана, но, обнаружив себя в богато уставленной комнате, он совершенно не удивился. Покои повелителя ему понравились, и он пообещал себе обустроить собственные подобным образом.

— Я послал вам бумаге о разводе, но вместо достойного ответа получил известие о том, что вы без моего приказа покинули вверенные вам земли, — сразу перешел к делу султан. — Как вы это объясните, Хасан-паша?

— А мне нужно объясняться? — искренне удивился Хасан. — Посудите сами, повелитель. Я женат на прекрасной женщине, которую искренне люблю. И тут она ни с того ни с сего возвращается в столицу и не покидает ее несколько недель, после чего я получаю бумаги о разводе. При этом я точно уверен, что никаких причин для этого нет. Мы жили счастливо все эти годы. Как же я могу позволить госпоже развестись со мной, ежели ничего между нами не произошло? Все наладится, повелитель, я узнаю, чем недовольна госпожа и завоюю ее снова.

— Нет, не наладится, — твердо сказал Ахмед, и Хасан удивленно вытаращился на него, не понимая, что вызвало такую перемену в его отношении. — Хасан-паша, я дал вам достаточно шансов на признание. Я уже давно знаю о ваших с Хюмашах-султан денежных делах. И в то время, как госпожа, неспособная выносить груз стыда за содеянное, сама приехала в столицу и покаялась мне, вы не только этого не сделали, но и дополнили свои прегрешения новыми, не менее тяжкими. Я знаю, как вы обращались с моей тетушкой, знаю обо всех ваших изменах — я мог бы перечислить имена всех девушек, с которыми вы ей изменяли в кабаках и борделях, и рассказать, как жестоко вы с ними обращались, но не сделаю это из жалости к ним и уважения к госпоже. Я знаю обо всей отвратительной лжи, которую вы посмели произнести о ней и обо всей династии, и уже за это вас следовало бы казнить немедленно в тот миг, как эти слова сорвались с ваших губ. Я совершенно не уважаю вас, Хасан-паша, но я уважаю мою тетушку, и из уважения к ней я лично сообщаю вам свой приказ. Я снимаю вас с должности бейлербея Египта, все деньги, украденные вами, будут возвращены в казну вместе с вашими прочими богатствами, а ваши дома будут проданы.

— Повелитель! — вскричал Хасан, до которого только сейчас дошел смысл происходящего. Он нелепо упал на колени и подполз к Ахмеду, чтобы поцеловать край его одежд. — Прошу! Смилуйтесь! Не лишайте меня должности! Как же я…

— Замолчите! — рявкнул на него разгневанный султан, поднявшись с места и сделав шаг назад, чтобы не позволить Хасану себя коснуться. — Молитесь Аллаху и благодарите госпожу, помиловавшую вас, ибо я не казнил вас только по ее милости! Хюмашах-султан больше не ваша жена, и вам запрещено приближаться к ней. Если я узнаю, что вы хотя бы на шаг к ней приблизились, то лично вас головы лишу. Не испытывайте моего терпения!

— На что же я жить-то теперь буду, — икнул Хасан, окончательно протрезвев, но все еще не до конца отдавая себе отчет в действиях. Вдруг он склонился и застонал. Долгая поездка и пьянство дали о себе знать, и Хасана стошнило прямо на дорогой ковер.

— Стража! — позвал Ахмед, брезгливо морщась. Когда охранники вошли в покои, он кивнул им на корчащегося на полу Хасана. — Уведите это пьяное животное в комнату, пусть проспится перед обратной дорогой. И пусть здесь все уберут.

Что было дальше — Хасан не запомнил. Он потерял сознание и очнулся в какой-то из комнат дворца. Кто-то накрыл его покрывалом, и Хасан, поднявшись, отбросил его в сторону с глубоким, недовольным стоном. Все происходящее злило его. Вместо того, чтобы получить заслуженную высокую должность, он потерял ту, которую имел. Вместо того, чтобы приумножить свои богатства, он лишился тех, что уже приобрел. И, что самое неприятное, его развод с Хюмашах остался в силе. Хасана не так волновало все остальное, как его волновала невозможность быть рядом с женщиной, которую он так хотел.

— Хюмашах, — закричал он жутким голосом, едва выхаживая по комнате. Пот крупным бисером катился по его лбу, застилая глаза пеленой, через которую он ничего не мог разглядеть. — Хюмашах! Где ты? Я хочу говорить с тобой. Хюмашах! Ты слышишь меня?

— Слышу, — остановил его голос, от которого у него все переворачивалось с самого первого дня, как он его услышал. — Чего ты хочешь, Хасан?

Обернувшись к камину, Хасан вытер лицо ладонью, присмотрелся и обомлел. В кресле напротив огня он увидел Хюмашах. Она сидела, освещенная желтоватым маревом затухающего пламени, такая же холодная и равнодушная к его чувствам, но все еще прекрасная и желанная для него. Хасан рассмеялся как-то жестко и грубо — присутствие Хюмашах в одной с ним комнате снова убедило его в том, что она его любит.

— Я знал, — сказал он заплетающимся языком, сам не до конца обдумав собственные слова, — знал, что ты будешь со мной, несмотря ни на что. Я заберу тебя отсюда, Хюмашах, и увезу, и этот мальчишка не посмеет нас разлучить. Собирайся. Мы уезжаем из этого дворца!

— И не подумаю, — спокойно, не выказывая ни уважения ему, ни даже прежнего страха, который доставлял ему удовольствие, сказала Хюмашах. — Я никуда с тобой не поеду, Хасан. Мы с тобой больше не женаты.

— Кто сказал? — Хасан засмеялся ей в лицо. — Этот мальчишка-султан?

— Это говорю тебе я прямо сейчас. Слушай меня внимательно, Хасан, — Хюмашах поднялась. — Я развожусь. Развожусь. Развожусь. Отныне я свободный человек. Ты не имеешь права решать за меня.

— С чего ты взяла? Ты даже не человек, Хюмашах, — Хасан покачивался из стороны в сторону. Его подташнивало, но при этом было много сил, гораздо больше, чем раньше. — Ты женщина, тебе права слова не давали. Мне плевать, что ты там думаешь. Я заберу тебя отсюда.

— Так и знала, что это будет бесполезно, — вздохнув, Хюмашах направилась к двери. — Мне жаль тебя расстраивать, Хасан, но ничто больше не будет так, как ты хочешь. Я больше не твоя жена и никуда с тобой не поеду, нравится тебе это или нет. Я надеялась, ты образумишься, но ты пропил свой разум. Ты конченный человек, Хасан. Я ухожу. Прощай.

— Не смей так со мной разговаривать, — закричал Хасан. Гнев, вспыхнувший в нем в следующий миг, вытеснил и плохое самочувствие, и последние остатки разума и контроля. Он бросился к Хюмашах, схватил за плечи и, развернув к себе лицом, принялся трясти. — Не смей! Ты подчинишься мне! Подчинишься! И не посмеешь больше мне перечить!

Продолжая что-то кричать, Хасан поволок Хюмашах к кровати. Но он не ожидал, что она окажет сопротивление. Удар кулаком, который он получил в кадык, откликнулся головной болью, такой сильной, что Хасан согнулся и застонал, находясь на грани потери сознания. Он не успел прийти в себя — следующий удар пришелся ему в пах. Острый носок тяжелых туфель ударил точно, боль от удара была невыносима, и Хасан, отпустив Хюмашах, с воплем рухнул на колени. Скрючившись и упав на бок, он застонал, пытаясь прийти в себя. Но его измученный алкоголем организм отказался ему подчиняться окончательно. Все, что он смог — лежать, стонать и плакать, надеясь, что боль скоро уйдет.

— Ты ничтожество, Хасан, — услышал Хасан сквозь собственные слезы голос Хюмашах. — Ты никчемный глупец, возомнивший себя венцом божьего творения. Ты можешь только издеваться над слабыми и обкрадывать бедных, но ничего не можешь ответить на силу, превосходящую твою собственную. Я ненавижу тебя. Всегда ненавидела. И никогда не прощу тебе того, что ты со мной сделал. Я хотела расстаться по-хорошему и сделала все для этого, но ты доказал, что я не смогу жить своей жизнью, пока ты ходишь со мной по одной земле. Гори в аду, Хасан, ибо теперь я сделаю все, чтобы тебя туда отправить.

Липкий страх за собственную жалкую жизнь снова возобладал над ним. Продолжая стонать и плакать, Хасан с трудом поднялся и на ощупь пополз к Хюмашах, нашел край ее платья и поцеловал носки ее туфель. Хюмашах оттолкнула его пинком и быстро вышла из комнаты, оставив Хасана кричать и молить о прощении. Последняя нитка была разорвана.

У собственных покоев она встретилась с взволнованным Зульфикаром.

— Хюмашах, дорогая, — сказал он, когда они вошли в комнату, — где ты была? Я долго не мог тебя найти и начал переживать. Новость у меня есть. Хасан-паша приехал во дворец.

— Я знаю, — не подумав, сказала Хюмашах. Зульфикар взглянул на нее с немым вопросом, и она вынуждена была признаться. — Я от него возвращалась.

На миг ей показалось, что все хорошо. Зульфикар молчал, но молчание его, сопровождающееся мрачнеющим лицом, не предвещало ничего хорошего. Хюмашах опустила голову, не зная, что сказать. Она понимала, как это выглядит, и была готова принять заслуженную реакцию.

— О чем ты думала? — спросил Зульфикар, смотря прямо на нее. Встретившись с ним взглядом, Хюмашах увидела в его глазах немой упрек, обиду и волнение. — О чем ты думала, отправляясь на встречу с ним в одиночку, безоружная? Если бы он снова на тебя руку поднял, что тогда? Как ты могла так глупо рискнуть собственной жизнью, Хюмашах?

— Я не была безоружна, — Хюмашах чуть не расплакалась, осознав, что Зульфикар даже не подумал приревновать ее, и что он действительно волновался за нее. — Ты научил меня, как освобождаться из захватов и противостоять сильному противнику, и я смогла себя защитить…

— Ах, отродье шайтана! Он все-таки напал на тебя, — взорвался Зульфикар, подрываясь с места. — Убью мерзавца! Не побоюсь, что паша!

— Зульфикар, стой! — Хюмашах опередила его и закрыла собой дверь, мешая ему выйти. — Обещаю, он умрет, и, если хочешь, я сделаю так, чтобы его дали казнить тебе, только прошу, не делай этого тайно! Если же ты сейчас убьешь его, утром Ахмеду придется убить тебя! Кричи сколько хочешь, ругайся, злись, все, что угодно, только не трогай мерзавца до утра!

— Ты обещаешь? — с трудом сдерживая рвущуюся наружу ярость, спросил Зульфикар. — Клянешься, что дашь мне казнить нечестивца?

— Я обещаю сделать все для этого, — Хюмашах несмело подошла ближе и замерла, не зная, может ли она коснуться Зульфикара после своего поступка. — Я должна была предупредить тебя, знаю. Сама не понимаю, почему не сделала этого, и мне очень жаль, что я заставила тебя переживать обо мне. Простишь ли ты меня?

— Только при одном условии, — сказал он, расслабившись и притянув ее к себе, чтобы обнять.

— Все, что угодно.

— Никогда собой больше не рискуй, — попросил Зульфикар, прижимая ее к себе. Чувствуя ее дыхание на своей шее, он все больше успокаивался. — Ты мое сокровище, я не хочу тебя потерять.

— Обещаю, Зульфикар, — честно сказала Хюмашах, целуя его. — Отныне ты всегда будешь знать обо всем, что со мной происходит.

— Вот и славно, — улыбнулся хранитель покоев, наслаждаясь их близостью.

Хюмашах исполнила оба своих обещания.

На следующий день султан Ахмед велел казнить Хасана-пашу. Из башни Справедливости Хюмашах увидела его казнь и не отвернулась — ей совершенно не жаль было увидеть, как отделяет клинок Зульфикара голову мерзавца Хасана, которого они оба ненавидели. Зульфикар же больше о ней не беспокоился. О каждом перемещении Хюмашах ему теперь докладывали ее слуги, и он смог выдохнуть, зная, что в случае чего всегда сможет ее найти.

***

Шатер, разбитый в дворцовом саду, был мил и уютен, и Хюмашах, пришедшая туда первой, с наслаждением обустроилась в нем. Она разгладила складки на длинной юбке темно-синего платья, которое предпочла ожидаемому от нее трауру, и удовлетворенно вздохнула.

— Хороший день, не правда ли? — спросила она у Бюльбюля, прислуживавшего ей.

— Истинно так, госпожа, — согласился евнух. — Вы теперь свободны, Иншлаллах. Глядишь, скоро обретете подруг да замуж снова выйдете.

— Скорее бы, — вздохнула Хюмашах, думая о Зульфикаре, уехавшем проверить гарнизон вместе с повелителем. — Я бы хоть завтра замуж вышла, да рано.

— Дорогу! — послышался голос Хаджи-аги с соседней дорожки. — Кесем-султан хазрет лери!

Хюмашах и не подумала встать. Кесем, конечно же, стала валиде, управляющей гаремом, но ее положение все еще было ниже положения Хюмашах. Отношения у них пока что были нейтральные, но Хюмашах понимала, что Кесем на нее не обидится. Повода не было.

— Госпожа, — Кесем, подойдя к ней, склонилась в приветствии, Джаннет, ее хазнедар, и служанки, несущие маленьких шехзаде, последовали ее примеру.

Получив знак выпрямиться, Кесем села по левую руку от Хюмашах и взяла на руки Османа. Дремлющего Мехмеда положили в кроватку, принесенную евнухом.

— Как твои дела, Кесем? — спросила Хюмашах. — Я так занята была, что не смогла даже на минутку заглянуть, и соскучилась за нашими шехзаде. Надеюсь, все хорошо, Иншлаллах.

— Наши дела хорошо, благодарю вас, — Кесем, радовавшаяся каждый раз, когда говорили о ее детях, улыбнулась. — Они растут не по дням, а по часам. Осман ползает уже, скоро сам пойдет, Мехмед берет с него пример.

— Вот и славно, — Хюмашах улыбнулась в ответ и посмотрела на ее изрядно выросший живот. — Скоро уже срок?

— Едва половина минула, госпожа, — Кесем погладила себя по животу. — Даст Аллах, ребенок будет здоров.

— Аминь.

Они помолчали немного, наслаждаясь запахом свежей листвы и растущих неподалеку цветущих кустов.

— Госпожа, — сказала Кесем как-то тихо, и в глазах ее Хюмашах увидела сожаление. — Позвольте мне выразить вам свои соболезнования…

— Не стоит, Кесем, — остановила ее Хюмашах, погладив по плечу. — Я совершенно не расстроена. Ты знала мою мать, думаю, ты понимаешь, как трудно по ней скорбеть.

— Может и так, — Кесем запнулась. — Однако, за столь короткий срок вы потеряли не только ее, но и мужа…

— Который был предателем, поднимавшим на меня руку, — Хюмашах усмехнулась в ответ на шокированный взгляд Кесем. — По такому человеку даже траур стыдно носить. Я совершенно не горюю по ним, и меньше всего мне бы хотелось знать, что по ним скорбит вообще хоть кто-то. Я предпочитаю смотреть в будущее и искать встречи с достойными людьми. Не горюй же и ты, Кесем, ибо впереди у тебя прекрасное будущее на зависть всем недоброжелателям.

— Аминь, госпожа, — эти слова явно понравились Кесем.

Она хотела было сказать что-то еще, но голос евнуха, предупреждающего о появлении Халиме-султан, и скрип гравия под ногами процессии, отвлек ее. Халиме, заплаканная и бледная, какой она была в последнее время, присоединилась к ним вместе с Дильрубой.

— Здравствуйте, госпожа, — слабым голосом сказала она, стараясь не сталкиваться своим пустым взглядом с взглядом Хюмашах.

— Халиме, дорогая, — Хюмашах, преисполненная сочувствия, протянула к ней руки. — Сядь рядом со мной, дай мне на тебя посмотреть. Как ты себя чувствуешь?

— Держусь одними молитвами, — Халиме не без помощи служанки опустилась на подушки. — Слуги докладывают, что Мустафа в порядке, но мне этого мало. Мое сердце не будет спокойно, пока его нет со мной, — прочти прошептала Халиме, и ее голос потонул в шуме листьев… и звуках приближающихся шагов. Чудо случилось в следующий миг.

— Мама! Мамочка! — закричал Мустафа, подбежав к матери. — Я так скучал! Почему ты не приходила?

Халиме не смогла ответить сразу — не веря своему счастью, она сгребла Мустафу, златокудрого малыша в охапку, и заплакала, прижимая его к себе.

— Миленький мой, бесценный мой шехзаде, — рыдала она, не в силах остановиться. Дильруба, гладившая брата по волосам, тоже не смогла удержать слез, и какое-то время под шатром слышались радостные рыдания. Наконец, успокоившись, Халиме отстранилась от сына и повернулась к Хюмашах. — Благодарю вас, госпожа, благодарю! Только Аллах знает, какую вы радость мне доставили, позволив увидеться с Мустафой…

— Я и сама рада видеть вас вместе, — тепло улыбнувшись, Хюмашах погладила ее по плечу. Она помолчала немного, не зная, как сказать Халиме остальное. — Но должна признать, что ради вашей встречи я рискнула благосклонностью племянника. Я сказала Ахмеду, что устрою семейный обед для тебя и Кесем с детьми, но о том, что я велела вывести Мустафу из покоев, он ничего не знает. Мустафе придется вернуться в покои, Халиме, и с этим пока я ничего не могу поделать. Я не знаю, когда вы сможете увидеться снова, но мне бы хотелось как-то вам помочь. Я думала поговорить об этом с моим племянником, попробовать убедить его, и надеялась, что ты, Кесем, поможешь мне…

— Я была бы рада, госпожа, — вздохнула Кесем. — Но, боюсь, наш повелитель устал от моих просьб. Он и сам не рад мне отказывать, но как наш султан он… должен быть последователен в своих решениях.

— Нам не обязательно просить об освобождении, — Хюмашах нахмурилась — ей показалось, что Кесем не хочет помогать ей и Халиме. — Хотя бы о встречах. В конце концов, не может же эта разлука продолжаться вечно. Я думаю, этого времени Халиме было достаточно, чтобы понять, что борьба за власть не стоит жизни Мустафы и разлуки с ним. Если ты, Кесем, не хочешь поддержать нас — ничего страшного.

— Нет, госпожа, что вы, — Кесем смутилась. — Конечно, я поддержу вас. Скажите мне, как пойдете к повелителю, я пойду с вами. Надеюсь, мы сможем что-то изменить.

— Храни вас Аллах, — сказала растроганная Халиме, продолжая обнимать довольного Мустафу. — Даже если повелитель не позволит, небольшим утешением мне будет служить знание, что вы будете навещать его. Конечно, я все еще буду волноваться, но ваша искренняя забота о моем шехзаде дает мне надежду на то, что он не останется один.

Еще раз поблагодарив Хюмашах, Халиме окружила Мустафу лаской, словно стремясь наверстать упущенное. Наблюдая за ними и Кесем, воркующей над своими малышами, Хюмашах попыталась представить себя матерью и не смогла. Почему-то это причинило ей боль. Она никогда не хотела быть матерью, никогда не могла себя ей представить, но почему-то у нее было стойкое ощущение, что Зульфикар захочет детей, и то, что, возможно, она так их и не захочет, разбивало ей сердце. Решив, что это не самый удачный момент для подобных размышлений, Хюмашах задвинула их на дальний план.

— Повелитель сказал, что вы останетесь с нами, во дворце, на какое-то время, — сказала Кесем, когда слуги угостили их напитками и сладостями. — У вас есть какие-то планы на будущее?

— Пока никаких конкретных, — о грядущей свадьбе Хюмашах пока решила умолчать, не желая дать Кесем или Халиме повод манипулировать Зульфикаром. — У меня есть небольшие накопления, и я думаю, как ими грамотно распорядиться. Часть из них повелитель передал столичному гарнизону янычар на ремонт зданий и надбавку к жалованию. Но как распорядиться остальными я пока не знаю.

— Вы сделали хорошее вложение, госпожа, — Кесем, явно удивленная ее выбором, кивнула, одобряя его. — Янычары — замечательные воины, только они и не предали повелителя во время восстания.

— Я слышала, Зульфикар-ага, бывший ага янычар, ныне занимающий должность хранителя покоев, часто возил вас, госпожа, в Девичью башню в последнее время, — сказала Халиме, заставив Хюмашах напрячься. Она уже успела забыть, какая Халиме наблюдательная. — Как вы его находите, госпожа?

— Его назначение показалось мне удивительным, когда я впервые об этом услышала, — озвучила допустимые пока что мысли Хюмашах. — Но сейчас я считаю его хорошим. Мы мало общались, но Зульфикар тем не менее произвел на меня впечатление порядочного и строгого человека, какого давно не хватало гарему.

— Это так, — согласилась с ней Кесем. — Что до вложений… Что вам интересно больше — благотворительность или, быть может, лекарское дело?

— Я думала об образовании, — сказала Хюмашах. — Меня беспокоит недостаток школ, особенно в бедных районах. Я хотела бы пожертвовать денег на постройку нескольких школ при мечетях, но не знаю, где это может быть нужнее. Быть может, ты что-то подскажешь мне, Кесем?

— С удовольствием, госпожа! — Кесем просияла, обрадованная такой возможностью. — Недавно я навещала моего хорошего знакомого, Хюдаи хазрет лери. Он, как вы слышали, чудеса творит и бедным помогает. В его обители много детишек, которым не помешало бы учиться, и он обеспокоен их образованием. Если поблизости построить хотя бы одну-две школы, он сможет отправить туда большую часть детей, кроме самых маленьких или тех, кому надо кормить семью.

— Хорошая идея, Кесем! — Хюмашах улыбнулась, довольная тем, что интересное для нее занятие так быстро нашлось. — Я просто обязана встретиться с Хюдаи и обсудить с ним это! Обязательно позови меня с собой, когда поедешь в обитель в следующий раз!

Кесем слегка склонилась, давай ей такое обещание, и хотела было сказать что-то еще, но их прервали. Пришла одна из служанок Хюмашах.

— Госпожа, — она поклонилась, — нам сообщили, что повелитель уже выехал из гарнизона и скоро будет во дворце! Шехзаде Мустафе пора возвращаться в покои!

Халиме, все это время занимавшаяся сыном, оглянулась на Хюмашах со слезами на глазах, и светловолосая султанша вздохнула. Как бы они обе себя не убеждали, но такой короткой встречи Халиме было мало. Однако, ничего было не поделать. Если Халиме хотела снова увидеть сына, ей нужно было отпустить его.

— Мустафа, мой хороший, подойди, — поманила его к себе Хюмашах. — Я знаю, как ты любишь свою милую мамочку, и как хочешь быть с ней. Но пока что тебе придется подождать. Мы постараемся устроить вам еще встречи, но для этого нам нужна твоя помощь. Обещай нам, что не расскажешь брату о том, что ты видел ее сегодня в саду, иначе мы не сможем тебе помочь. Обещаешь, золотой мой?

— Обещаю, тетя Хюмашах, — с трудом сдерживая слезы сказал малыш, и Хюмашах ласково расцеловала его. — Но я буду очень скучать и плакать за ней.

— И я буду скучать, мой шехзаде, — сказала Халиме, целуя его на прощание. — Но так надо! Ступай же!

Наблюдая за тем, как Мустафа, постоянно оглядываясь, уходит, и слушая плач Халиме, Хюмашах в очередной раз проклинала судьбу шехзаде. Воистину, думала она, лучше не иметь детей вовсе, чем иметь и жить с ними в разлуке только ради спасения их жизни.

***

— Знаешь, Зульфикар, — сказал султан Ахмед, спешившись, — мне не терпится узнать у тебя кое-что.

— Все, что угодно, повелитель.

Они вернулись во дворец к началу сумерек. День прошел хорошо. Они провели его продуктивно. Проинспектировав гарнизон, они также навестили обитель Хюдаи и прошлись по базару. Султан был инкогнито, и Зульфикар, впервые сопровождавший его таким образом, смог по достоинству оценить то, насколько Ахмед на самом деле был хорошим правителем. Он искренне интересовался бедами людей, искал способы решения их проблем и был действительно вовлечен в это. Видеть это было приятно для Зульфикара — его радовало то, что он служил хорошему человеку. Проделав обратный путь по пыльной дороге, они были рады вернуться в ухоженный дворцовый сад с зелеными высокими кустами и прохладным ветерком, гуляющим по дорожкам.

— На какой день мне назначить вашу свадьбу? — спросил султан, улыбаясь. — Ты не подумай, я вас не тороплю.

— Хюмашах-султан хотелось бы как можно быстрее, — хохотнув, ответил Зульфикар, и они пошли вперед по дорожке. — Она почти не говорит об этом, но я вижу, как ей не терпится. Мне кажется, она уже начинает все планировать потихоньку. За последние несколько дней она уже трижды посылала Бюльбюля за тканями, еще дважды заставляла его снимать с меня мерки. Боюсь, у бедняги не хватает из-за этого времени на прочие обязанности. Позволите мне перевести его на полное услужение госпоже?

— Давно пора, — согласился Ахмед. — Тем более, что госпожа, как мне кажется, живет очень скромно, гораздо скромнее, чем положено ей по статусу. Но я рад, что она ждет этого события с нетерпением. А что ты?

— Я тоже жду, повелитель, — Зульфикар улыбнулся, стараясь не показать своего волнения, но султан заметил его и взглядом потребовал продолжить. И Зульфикар повиновался. — Беспокоюсь правда по мелочам, но ничего страшного. Мне кажется, любой перед свадьбой беспокоится.

— Это так, — султан продолжал улыбаться. — Однако, я хочу помочь. Не стесняйся, Зульфикар. Меньшее, чем я могу отплатить тебе за все, что ты для меня сделал, это помочь с самым важным событием в твоей жизни.

Вспомнив о словах Хюмашах, он остановился и повернулся к Ахмеду, всмотрелся в его доброе, открытое лицо. Этот человек снова был готов предложить ему помощь, и он, Зульфикар, знал, что заслужил ее. Однако, по какой-то причине, которую он все еще не мог определить, он снова чуть было не отказался. И если раньше он действительно был в состоянии справиться со всем самостоятельно, то сейчас было кое-что, с чем ему была нужна помощь. И именно сейчас по иронии судьбы помочь ему мог только Ахмед.

— Есть кое-что, с чем мне действительно нужна помощь, — наконец признал он, смущенно отводя взгляд. Признаться в этом было трудно, ведь он привык рассчитывать только на себя и так и не научился принимать помощь даже от тех, кто искренне был готов помочь. — И мне очень неловко…

— Не думай об этом, Зульфикар, — отмахнулся Ахмед. — Просто скажи: что я могу сделать для тебя?

— Знал бы я еще, как это достойно объяснить, — пробормотал Зульфикар. Откашлявшись, он выпрямился и сказал как есть. — Государь, меня беспокоит то, что я недостаточно денег скопил для махра. Раньше я жил один, и жалованье мое меня вполне устраивало, да только вот не откладывал я ничего толком. Недвижимости я так и не приобрел, и много личных средств вложил в гарнизон, думая, что там свой век окончу. Получается так, что мне нечего дать Хюмашах-султан кроме своей любви. Но на нее, к сожалению, не проживешь.

К его удивлению, Ахмед звонко рассмеялся.

— Добрый мой Зульфикар! — воскликнул он, похлопав его по плечам. — Это же так просто устроить! Не беспокойся о махре. Я отложил часть денег, изъятых у Хасана-паши, на этот случай. Считай, что это уже решено. Кроме того, я уже давно подумываю выделить вам один дворец, и мне важно узнать твое мнение. Он уже почти достроен, так что скоро мы поедем посмотреть на него.

— Мне очень приятна ваша забота, повелитель, — Зульфикар слегка поклонился, смущенно улыбаясь. — Благодарю вас за щедрость! Без вашей помощи это было бы невозможно…

— Зульфикар, тебе не нужно меня благодарить, — сказал Ахмед. — Это действительно меньшее из того, что я могу и должен для тебя сделать. К слову… Есть еще кое-что, что я хочу тебе сказать. В ближайшие год-два в совете освободится много мест, и я хочу, чтобы ты занял одно из них.

— Повелитель, ваша щедрость не знает границ, — снова поклонился Зульфикар. Ему было искренне не по себе. Не только потому, что он не привык к такому обращению, но и потому, что его устраивала его должность. — Если позволите…

— Да, конечно. Что такое?

— Не сочтите за грубость, повелитель, но мне нравится моя нынешняя должность, — Зульфикар не знал, как смотреть Ахмеду в глаза, но он чувствовал, что обязан это сказать. — Благодаря ей я многому научился. Не занимай я эту должность, я бы никогда не встретил Хюмашах-султан. Наконец, мне нравится то, что я делаю, и я не хотел бы отказываться от этого. Позвольте мне… быть хранителем ваших покоев и дальше.

— Зульфикар, мне и самому нравится то, что ты занимаешь эту должность, — Ахмед кивнул ему на дорожку, и они продолжили путь. — Более того, я не думаю, что кто-то сможет лучше тебя исполнять эти обязанности. Однако, я считаю, что совету нужен твой голос. Дервиша со мной уж больше нет. Мурад-паша пока что держится, но его век, как это не прискорбно, катится к закату, и рано или поздно и он меня оставит. Есть еще Насух-паша, отказавшийся служить Сафие-султан, и он действительно полезен, но повышения ему не светят до конца жизни из-за его прошлых прегрешений. Что до всех остальных… не спорю, среди них есть много хороших и верных министров, но я могу по пальцам одной руки пересчитать их заслуги в последние годы. Ты же, находясь на должности хранителя покоев, знаешь, умеешь и можешь больше, чем многие из них. Совет нуждается в голосе такого честного, умного человека, имеющего боевой опыт, и, что более важно, я нуждаюсь в тебе.

— Я понимаю, повелитель, однако….

— Однако, Зульфикар, рано или поздно тебе придется принять это предложение, — прервал его очередную попытку возразить султан. — Если не ради себя, то ради Хюмашах-султан. Как ты себе представляешь семейную жизнь в вашем уютном гнездышке, если большую часть своего времени ты будешь проводить в гареме? Сможете ли вы тогда быть счастливы?

Зульфикар хотел было возразить что-то на это, но вдруг понял, что не может. Ахмед был прав. Если он останется на этой должности, то будет вынужден разрываться между долгом и любимой женщиной, султан же предлагал ему возможность выполнять свой долг, не теряя при этом семью. Как ни крути, это был лучший выход из всех возможных.

— Теперь ты понимаешь? — Ахмед улыбнулся. — Если тебя это успокоит, ты займешь одну из средних должностей. Такую, что будет тебе по плечу, и достаточно хорошую, чтобы ею можно было довольствоваться без страха возжелать больше заслуженного. Что скажешь?

— Скажу, что это лучший вариант из всех возможных, повелитель, — поклонился Зульфикар. — Благодарю вас за вашу щедрость!

— Я рад, что смог тебя убедить, — Ахмед улыбался. — Ты хороший человек, Зульфикар, но тебе на мой взгляд недостает амбиций. Совсем немного.

— Раньше я тоже так думал, повелитель, — Зульфикар усмехнулся. — Но один хороший человек сказал мне, что имей я амбиции, соразмерные прочим моим способностям, я стал бы жестоким, кровожадным и алчным человеком. Его слова уберегли меня от множества ошибок, и благодаря им сейчас я счастлив. Поэтому, повелитель, лучше никому из нас не хотеть, чтобы у меня прибавилось амбиций.

Это рассмешило Ахмеда, но смеялся он по-доброму, понимающе.

— Думаю, ты прав, — сказал он, отсмеявшись. — Ты один на миллион, Зульфикар, и мы все тебя таким любим, так что уж постарайся сохранить свою благородную личность в прежней чистоте.

Согласившись с ним, Зульфикар тоже коротко рассмеялся. Они прошли уже большую часть пути и добрались до сада, окружающего апартаменты султана и его гарем, и пошли бы дальше, не задержись Ахмед на очередном перекрестке.

— Это не Бюльбюль там часом? — удивился он, указывая на знакомую причитающую фигурку неподалеку.

— Он самый, — сказал Зульфикар, приглядевшись. — Что он забыл в саду в такой час? Эй, Бюльбюль! Ты на кого госпожу оставил?

— Она тоже где-то здесь, — ответил Бюльбюль, подойдя к ним и поклонившись. — Кошка Елизавета сбежала из покоев. Служанки видели ее у дверей на улицу, вот мы и ищем. Госпожа так переживает. Пусть это кошка Сафие-султан, но госпожа ее успела полюбить.

— Раз так, ничего не поделаешь, — добродушно сказал Ахмед и оглянулся на стражников, следовавших за ними с Зульфикаром все это время. — Разойдитесь и поищите белую кошку. Это любимица Хюмашах-султан, госпожа расстроится, если мы ее не найдем. Зульфикар, мы тоже будем искать.

— Разумеется, — Зульфикар улыбнулся. — Елизавета и мне по душе пришлась.

Они разошлись по нескольку человек в разные стороны и принялись потихоньку прочесывать сад. У одного из фонтанов они встретили расстроенную Хюмашах в компании нескольких служанок. Увидев их, она с надеждой в глазах подошла к ним.

— Вы не видели Елизавету? — спросила она, стараясь не показывать, как волнуется за кошку. — Мы ее уже везде искали, но она как в воду канула…

— Пока не видели. Но скоро мы ее обязательно найдем, — вздохнул Бюльбюль.

Зульфикар, следовавший за ними в стороне, остановился. Его внимание привлекла маленькая беседка неподалеку, кусты рядом с которой подозрительно шумели. Он подошел ближе и осмотрелся, позвал кошку по имени. Кусты снова затряслись и зашумели, и Елизавета, грязная и лохматая, вылезла из-под них на его голос.

— Эх, ты, негодница, — пожурил ее Зульфикар и взял на руки. — Такой переполох устроила.

Вместе с усталой от прогулки кошкой на руках он вернулся к Хюмашах, Ахмеду и подошедшим к ним слугам и охране.

— Вот и беглянка, — сказал он, показывая Хюмашах Елизавету. — Под кустами пряталась. Хорошо хоть недалеко ушла.

— Елизавета! — Хюмашах резво подошла ближе и забрала кошку из рук Зульфикара. — Больше не убегай так! Я страшно перепугалась!

— Что же вы, госпожа, — запричитал Бюльбюль, увидев, как испачкалась кошка. — Вы же испачкаетесь! Дайте-ка, я заберу…

— Ну уж нет, — сказала Хюмашах, прижимая к себе кошку. — Платье не жалко, главное, что Елизавета нашлась. Спасибо, что помогли мне найти ее.

— Не стоит благодарности, тетушка, — Ахмед улыбнулся, подойдя ближе и погладив кошку по голове. — Мы рады, что ваше сердце спокойно.

Вместе они вошли во дворец и, весело переговариваясь, прошли большую часть пути к личным покоям султана.

— Я знаю, что объявлять о вашей помолвке на весь свет немного рановато, — сказал Ахмед прежде, чем они разошлись. — Но я хочу устроить небольшой семейный ужин и объявить о ней Кесем-султан и Халиме-султан. Пора бы начать подготовку к свадьбе, и я хочу, чтобы они помогли.

— Звучит хорошо, — согласилась с этим Хюмашах, поглаживая кошку, которую не выпускала из рук. — Однако, мы должны кое-что прояснить. Если вы позволите, повелитель, можем ли мы обойтись без пышной церемонии и долгих гуляний? Пусть это будет простой праздник для близких и, что самое важное, для нас.

— Как же так? — удивился Ахмед. — Это же такое счастье! Почему бы не поделиться им с народом? Зульфикар, ты что скажешь?

— Скажу, что согласен с госпожой, — Зульфикар усмехнулся. — Все эти долгие гуляния не по мне. Хороший и простой праздник, который сделает Хюмашах-султан счастливой, и на который придут наши хорошие друзья, сделает счастливым и меня.

— Вот как, вы двое сговорились, — Ахмед шутливо погрозил им пальцем и засмеялся. — Но пусть будет так, как вы хотите. Это ваш праздник.

Поблагодарив повелителя, Хюмашах с кошкой на руках и Зульфикар, решивший проводить ее, пошли в сторону гарема.

— Повелитель очень щедр, — поделился с Хюмашах Зульфикар новостями. — Он обещал помочь мне с махром и уже решил какой дворец выделит нам для жизни. И еще… меня кое-что волнует.

— Что же?

— Повелитель хочет, чтобы я вошел в совет, — Зульфикар остановился и заглянул в красивые зеленые глаза Хюмашах. — Должность будет не самая высокая, как раз такая, что меня устроит, да и освободится она нескоро.

— Надеюсь, ты согласился, — Хюмашах передала Бюльбюлю кошку и погладила освободившимися руками Зульфикара по плечам. — Не пойми меня неправильно, но с твоими достижениями и успехами ты уже давно в него должен был войти. Ты очень талантливый, Зульфикар, ты заслужил эту должность.

— Я согласился, — пока еще хранитель покоев улыбнулся.

— Вот и славно. Что же тебя волнует?

— Никак не могу перестать думать, что я ничего из этого не заслужил, — сказал он. Они пошли вперед по коридору, и Зульфикар вздохнул. — Не заслужил ни щедрости повелителя, ни твоей любви. Твои слова придали мне сил тогда, и я стараюсь привыкнуть к этим изменениям, но получается плохо. Вот из-за чего я переживаю.

— Зульфикар, дорогой, — Хюмашах пригласила его в свои покои и отослала слуг. Оставшись с ним наедине, она погладила его ладонью по щеке. — Это сложно, я знаю. Всегда непросто, когда жизнь так стремительно меняется. Но как солнце и луна неизменно существуют в небесах, неизменна моя любовь к тебе. Я буду рядом, Зульфикар, что бы не происходило, и сделаю все, чтобы помочь тебе легче перенести эти изменения.

— Что бы я без тебя делал, Хюмашах, — улыбнулся Зульфикар, обнимая ее. — Не устаю благодарить небеса за то, что они послали тебя мне.

Подарив ему еще один поцелуй в губы, Хюмашах отстранилась немного и печально вздохнула.

— Как же я устала прятать свои чувства по углам и покоям, урывать лишь краткие мгновения близости, — пожаловалась она. — Поскорей бы сыграть свадьбу, чтобы я могла целовать тебя в любой миг, когда пожелаю.

— Не боишься, что я тебя не отпущу? — когда Зульфикар смеялся, его грудь почти что вибрировала, и Хюмашах, чувствуя это, мечтала, чтобы он смеялся чаще.

— Я буду только рада этому, — Хюмашах снова погладила его по щеке. — Но пока что придется подождать. Ты сегодня много работал. Отдохни, пожалуйста. Завтра мы снова встретимся на обеде у повелителя.

— Не могу дождаться. Спокойной ночи, — отвесив шутливый полупоклон, Зульфикар ушел из покоев Хюмашах в приподнятом настроении.