Запись 1 от 6 перехода 0.12 узла.

«Пишу это, и даже как-то не верится. Сколько же лет прошло с начала моих поисков? Так-то сложно сказать, конечно — если по ощущениям, то не один миллениум, если же по меркам самого времени, то просто как стояние на месте, а если ориентироваться по хронологической ленте данного узла, то мне удалось всего лишь отмотать пару десятков лет назад. Интересная все же эта штука — время. Многогранная и вариативная…

Пометка: переписать данные двух прошлых переходов. 0.15 узел минус 3, с петлями на 9, 11 и 12. Остаточная петля на 8.

И все же мне удалось найти ее. Чертову отправную точку этого измерения. А все потому, что параноидальное чучело — сколько бы сил было сэкономлено, не перепроверяй я 71 узел заново. Сейчас-то уже смешно вспоминать, конечно. Но ведь фраза точь-в-точь! Да что там фраза — все измерение! Как и 17, аюстал бы их побрал. И ведь отличий — всего-то пара незначительных действий. Пробуждение команды на 2,4 секунды позже, приведших к гибели еще на подходе к Айсури, и уничтожение одного-единственного цветка на Иггдрасиле, что вообще спровоцировало мировую катастрофу. Хотя, вроде, об этом уже писалось… Но все же интересно, наверное, будет потом перечитывать эти записи всем вместе. Возможно даже, что то, что казалось мне раньше заурядным, позже я сочту невероятно интересным — а станется, и наоборот. Удивительно, какое все же хрупкое равновесие вещей. Как и мыслей, вменяемости, мировосприятия… И как легко все уничтожить. Особенно обидно, если неосознанно. Просто потому, что в мире все взаимосвязано.

+ Показать плавучий ресторанчик 0.13 узла близ Кейто, южнее Иггдрасиля. Штука называется «рамен», который с рулетиками из мяса полосатой свиньи и с радужной кукурузой, очень вкусно.

Что же. Исходя из расчетов, первое вмешательство здесь (не считать сегодняшнее) потребуется через 11 лет, 47 дней, 19 часов и 34 33,6 секунд. Более чем достаточно времени на дела Пангеи, Рамали, Тортуги и Железной земли. Хотя, просто наблюдать же мне никто не запрещает. (Уточнить у Хтороноса!!!) Всегда хотелось увидеть кап- его маленьким. Да всех их. Да и просто — увидеть. Такими вот, живыми и настоящими. Если бы не дневники, то крыша у меня точно бы уже уехала из-за этих постоянных воспоминаний, разговоров с собой и нелегких дум. Даже, вернее, одного из воспоминаний, которое я и пытаюсь исправить все эти годы. Чтобы оно так и осталось только моим воспоминанием, а не ужасной реальностью, где все, кроме меня, погибли.

Ныне я даже удивляюсь, как только мне удалось сохранить здравый рассудок после всех увиденных мной ужасов в тот роковой день — может быть, когда-нибудь я постараюсь изобразить на бумаге пережитый кошмар, хотя до сих пор не нахожу слов, чтобы охарактеризовать и описать его. Не исключаю, что человеческий разум в принципе не способен понять это в том виде, в каком оно задумано природой: в конце концов, мы слишком жалкие по меркам вселенской бездны; мы не видим всех существующих красок, не воспринимаем в полной мере все грани пространства — лишь слегка коснувшись иных измерений, насколько мне позволяет это сделать материальная оболочка, я трепещу от осознания реальных возможностей, доступных моему покровителю и которых, увы, мне не дано будет постичь никогда. А ведь он — тоже не вершина эволюции и тоже не совершенен, ибо где-то существует нечто, являющееся богом для него так же, как он является для меня. И так далее, и далее... Когда я задумываюсь о подобной мощи и всесильности, пытаясь ее осознать, то горло сжимает спазмами и волосы встают дыбом. Столкнуться же с подобным лицом к лицу...

Я солгу, если скажу, что меня не страшит перспектива вновь пережить тот ужас, что их — нас — еще ждет впереди. Но я буду пытаться снова и снова, пока не исправлю наши ошибки. Пока не совершу невозможное и не исправлю ход времени, не разорву роковую петлю и не освобожу наши разбитые на осколки души. Ради того, чтобы снова увидеть улыбку Цикады. Чтобы понаблюдать, как курит Бабочка. Чтобы услышать ругательства Фрина и недовольное верещание Шеду. Чтобы, морской черт мной подавись, поцеловать-таки Ликориса. Чтобы снова обнять Нить. Чтобы даже пусть специально накосячить, но получить нагоняй от Источника. Чтобы наконец научить Ориона играть в карты — так и не успелось ведь. Чтобы (да, пусть!) снова наслушаться до тошноты этих дебильных ядовитых шуточек Тени. Чтобы (потом, вместе, но все же) вернуть Кадавра… И чтобы услышать смех самого дорогого нам всем человека. Ведь кто, если не я? Это моя работа, в конце концов: искать верный путь. Осталось совсем немножко…

+ Найти любой постыдный компромат на Фрина и Шеду. (Не считать случай, когда у Фрина при первой пробе алкоголя эль пошел носом). Будет разменной монетой для отлучки от вахты.

Как же мне всего этого не хватает… Пусть даже если бы мы и выглядели иначе. И звали нас по-другому. И выглядели мы не собой, а как иные расы, или кристаллы, или как эфирное вещество — почему бы и нет, раз измерений бесконечная бесконечность множеств? И что и мне лично уже, наверное, немного осталось, но мне нужно выполнить свое обещание. Это моя расплата, мое наказание. Мной уже заплачена страшная цена — потерять все, что у меня было. Верных друзей, любимых людей, дорогую семью… Уже ведь не человек даже — существо, проклятое Богами и людьми, морем и небом, без дома для тела и приюта для души… Но так уж заведено природой — любое создание, сколь скверно бы оно ни было, стремится выжить. Потому их — наша — жизнь должна продолжаться. Я сделаю для этого все возможное. Клянусь.

В этот раз у нас получится. Я верю. Я знаю.

Время: 01:11:18. Место: остров Гуденес Дот, Слепая бухта, северный склон. Погода: пасмурная, шторм спадает, 5 баллов. Собственное состояние: стабильное чертовски отличное».

Сидящий на скользком камне оборванец закрыл потертый кожаный дневник и убрал его вместе с ручкой во внутренний карман видавшей виды черной походной мантии. Вновь налетел шквал ветра, но человек в последний момент ухватил едва не сорвавшийся с головы капюшон — из-под ткани выбились рыжие пряди. Море бесилось и ревело, с грохотом разбиваясь волнами о скалы внизу. Лицо орошало мелким дождем.

Человек глубоко вздохнул и подтянул рукав, обнажив навигационный мультинаруч на предплечье. 01:13:25. Еще пара минут — и можно спускаться. В отдалении уже реально было разглядеть среди укутанного ночью леса прыгающие огоньки фонарей. А если напрячь слух — то и услышать за шумом ветра встревоженные человеческие голоса.

Пора.

Ловко перепрыгивая с камня на камень, царапая босые ноги острыми краями булыжников, человек спустился в бухту точно в момент, когда небольшая толпа из пары десятков человек уже собралась полукругом в ее глубине, подальше от пенящегося волнами прибоя. Высокие скалы защищали песчаный берег от шторма просто отлично — по сравнению с тем, что творилось наверху, здесь бесящаяся стихия, казалось, едва шептала. В отличие от шумящего сборища.

Пользуясь темнотой ночи, человек укутался в мантию поплотнее и аккуратно подкрался к скоплению людей, остановившись тогда, когда любые, даже тихие чужие слова уже можно было разобрать подробно, не напрягая для этого слух. И судя по обрывкам этих самых слов, спор был в самом разгаре.

— А я говорю, что это ненормально! — упрямо кричал коренастый бородатый мужчина, тыча пальцем куда-то себе под ноги. — Он даже не ревет, как обычно ревут младенцы! В шторм, чтоб тебя морские драконы пожрали, Джо! Так вот если он ему так нравится, то пусть и отправляется в пучину, так я считаю!

— Верно! — горячо поддержала его всхлипывающая женщина, меж тем утирая краем головного платка с лица то ли дождевые капли, а то ли слезы. — Рею очень жалко, не спорю, совсем баба молодая была, но дитё это… Джо, извини, конечно, но тут все приметы на лицо. Я вот верю в это. У меня у самой дети, Джо, ты знаешь! Почему я должна волноваться о них, зная об этом отродье рядом?

Приземистый, поседевший, но не утративший с годами волевого взгляда старик с гордостью распрямил сильнее итак ровную спину, поднял подбородок и спокойно ответил:

— Отродьем воспитаем — отродьем и вырастет. А будете относиться как к человеку, так человеком и будет. И никакие суеверия тут ни при чем. Рея уже была на сносях. Жаль, но утонула, да, такое случается, хоть я и не знаю, чего ее угораздило переться на побережье в шторм — поди пойми мысли беременной бабы. Что младенец появился живой — это удача, тут радоваться нужно, что хоть ребенок жив-здоров, хоть в память о доброй женщине! А вы точно варвары прямо, ну чем он перед вами провинился?..

— Да какая ж тут удача?! — нервно взвыл дрожащий юноша, беспокойно мявший в руках рыбацкую панаму. — Я тебе клянусь, Джо, она уже утопленницей разродилась! Тут, на берегу прямо! Ты же меня знаешь — думаешь, стал бы я из-за ничего такую шумиху поднимать?! Как увидел — так и к вам сразу. Заметь, ничего сам делать не стал, хотя мог его тут и укокошить, никому не сказав! И не сам ли ты нам эти легенды читал еще когда я мелким коленки об гравий разбивал?! Не помнишь?! А я помню! О морском дьяволе и человеческой женщине, которую он полюбил! «И сыграли они свадьбу в морских глубинах, и ревели небеса, их поздравляя, и плясали вместе с ними волны в свадебном вальсе. И забрал морской дьявол душу возлюбленной под океанскую толщу, оставив на бренной земле лишь ее тело с зачатым ими чудовищем внутри. Чтобы вскормила его чернь людских сердец, и чтобы сеяло оно ужас на морском просторе, и правило бы океаном от имени отца своего до скончания времен. И не будет равных ему, ибо есть он сама стихия, манящая и влекущая в свои силки слабые человечьи души против их воли и вопреки сопротивления. И подарит он в жертву родителям каждого, кто осмелится бросить ему вызов. И принесет погибель и несчастья в мир загордившихся людей». Конец сказки, впереди былина! Шторм, утопленница, ребенок — все сходится! Он нас одурманит и погубит! Мы все сгинем, его нужно уничтожить! — эмоционально закончил он, не на шутку испугавшись собственных слов.

Толпа заголосила на разный лад. Кто — зло, кто — возмущенно; некоторые плакали, некоторые дрожали. Люди размахивали руками, кричали, разбрасывали ногами песок. Лишь несколько фигур не участвовали в горячем споре. Старуха, все это время без перерыва рыдающая над посиневшим трупом некогда красивой темноволосой женщины. Джо, со скрещенными на груди руками хмуро взирающий на напуганных селян. Спящий младенец возле его ног. И босой человек в черной драной мантии, в отдалении сидящий на холодном песке.

Сдвинув на переносице седые брови, Джо наконец поднял раскрытую ладонь, призывая собравшихся к молчанию, и строго сказал:

— Помнится, вы сами избрали меня главным на деревне. И, как главный, я несу ответственность за каждого из вас. Но если вы думаете, что я способен убить невиновного малыша оглядываясь только на детскую страшилку, то вы выбрали в мэры не того человека. Тысячи простых людей регулярно творят зло! Лиза, — обратился он к говорившей до этого женщине в платке, — где гарантия, что твои дети не вырастут пиратами или работорговцами? И что же, убивать их из-за такой вероятности? А ты, Морган, — махнул он рукой на громче всех возмущавшегося верзилу, — уже позабыл поди, как по молодости спьяну Сару снасиловал? Было? Было! Но теперь-то ты порядочный человек, на ней женатый, и мухи за просто так не обидишь. Мы все, бывает, совершаем ошибки. И никто не знает, что и как мы сделаем в будущем. И при желании я могу найти в книгах кучу легенд, где злодеем был рыжий, или хромой, или бабенка рябая. Что ж вы тогда поголовно всех рыжих, хромых и рябых в нечистую силу не клеймите, м? — выдержав паузу, чтобы дать притихшим селянам обдумать его слова, он вздохнул, осторожно взял младенца на руки и продолжил: — Этот ребенок останется в деревне. Можете его сторониться или опасаться — право ваше. Но калечить его я не позволю. Я лично буду по мере сил за ним приглядывать и обучать. Аланна, — позвал он все еще рыдающую над трупом старуху, — тебе он приходится родным внуком. Потому жить он будет у тебя.

Та вскинула перекошенное болью и яростью лицо и гневно прошипела:

— Пригреть отродье, убившее мою дочу?! Ноги его в моем доме не будет! Мужу я это как объясню? Больной человек, он подагрой скрючен в три погибели, куда нам еще маленького ублюдка под крышу?! Что обо мне люди подумают, что я монстра собственноручно взращиваю?!

— Не будет он монстром, если воспитаешь человеком! — отрезал Джо. Младенец на его руках сонно завозился и захныкал. Покачав его немного и успокоив, мэр продолжил, понизив голос: — Хотя бы в память о дочери его не гони. Он ни в чем не виноват, вообще ни в чем. Боги милостивые, он же совершенно беспомощный и неразумный! Да ты посмотри на него — это обычный ребенок, самый обычный, о, Боги, без рогов или хвоста. Я поручаю тебе и Сэму заботиться о нем, как родичам. Хотя бы до отрочества, а там по возрасту уж в подмастерье куда учиться пойдет. Но до тех пор и ты, и все остальные не посмеете причинить ему зла. Если вы с этим не согласны, то можете себе прямо сейчас выбирать другого старшего. Это просто ребенок. Хватит уже чушь нести, взрослые люди вроде! Слушать тошно.

Селяне колебались и молчали: женщины кусали губы и заламывали руки, мужчины хмурились и фыркали. Очевидно, что им не хватало малейшего толчка, чтобы принять нужное решение. И тогда слово взял человек в мантии, вставая с песка и пряча улыбку в тени глубокого капюшона:

— Позволите внести предложение?

Люди вздрогнули все как один и оторопело замерли, повернувшись к неожиданному свидетелю. Джо, прижав младенца к груди, вышел вперед.

— Кто ты? Из города? Что тебе нужно?

— Демон! В капюшоне! Черный Жнец! — внезапно выкрикнул юноша, от страха срываясь на визг. — Предатель Темного Отца и прислужник Отверженного Брата! В «Войне Богов» о нем писалось!..

Джо аж свободной рукой всплеснул от негодования и осаждающе, сердито шикнул в сторону паникера:

— Да ну не мели ты ахинею еще большую! И не лезь в чужие разговоры, когда не велено! Зелен еще. Мало ли городской молодежи да заходчих моряков по округе шляется, тоже мне...

Человек же невольно улыбнулся данной сцене. Уж больно этот парнишка ему кое-кого напоминал подобной паранойей... Впрочем, в чем-то в его словах присутствовали и зерна истины. Но разубеждать Джо в его версии определенно не стоило.

— Не думаю, что мое имя вам о чем-то скажет, — с отстраненной интонацией в голосе усмехнулся он, — как и в целом, кто я и откуда. Пожалуй, мне посчастливилось случайно услышать ваш спор во время прогулки, верно. Люблю полюбоваться штормовым морем, знаете… И мне стало любопытно: а вот даже если этот мальчик отродье морского дьявола, то почем вы решили, что, убив его, не накликаете на себя гнев его папаши?

— Ты о чем это? — недоверчиво уточнил из-за спин товарищей один из мужчин.

— Как это? — со смехом в голосе удивился человек. — Каждый островной житель зависим от моря. А вдруг как разъяренная стихия начнет топить все торговые корабли на подходе к острову? Или штормовые ветра будут калечить ваши постройки и урожай? А там кто знает, на что способен злой морской родитель — авось и просто остров захлестнет в один день гигантской волной? Так-то небольшой он у вас, хоть и целый город на западном берегу имеется. С другой же стороны, — склонив голову набок, задумчиво проговорил он, — что, если вы и вовсе ошиблись и никакое он не отродье? Не думаю, что среди вас имеются столь закостенелые люди, способные продолжить жить без угрызений совести, зная, что их руки покрыты кровью невиновного. Ребенка. Внука, — проницательно добавил он и с удовольствием отметил, как вздрогнула старуха. — В любом случае вам будет лучше оставить его в живых. Убить никогда не поздно, поверьте мне. А вот воскресить из мертвых… — он гулко хохотнул и покачал головой. — Вернуть кого-то гораздо, гораздо сложнее... Так что не спешите сразу отказываться от подачек судьбы, какими бы они ни были. Избавиться от них всегда успеется. Людей делает людьми именно человечность. В противном случае вы гораздо худшие монстры, чем это неразумное дитя.

Джо ничего не сказал. Лишь поджал губы и молча кивнул. Ничего не сказали больше и остальные. Кто-то что-то тихо порой бубнил себе под нос, но не более. Возможно, были слишком поглощены своими мыслями, а, может, просто слишком вымотались, перенервничали и устали. Спор был исчерпан. По крайней мере, на данный момент.

Человек в мантии еще долго стоял на берегу, провожая взглядом возвращающихся домой людей. Когда исчез последний фонарь, шторм утих уже полностью. Еще через пару десятков минут вдали замерцало на макушках деревьев пламя погребального костра Реи. Стих ветер, закончился дождь. Человек вдохнул полной грудью и подошел к воде, опустившись на песок возле самой линии прибоя и вытянув ноги, позволяя прохладной воде ласкать голые ступни. Посидев так немного, он с искренней улыбкой обернулся в сторону деревни. Потом осторожно хохотнул. А потом рассмеялся, звонко и радостно, молотя ногами по воде и подкидывая руками к ночному небу горсти песка.

Он смеялся долго, полностью отдавшись захлестнувшей его эйфории. Впервые за долгое время на душе было удивительно легко — настолько, что впору было петь и танцевать. Он радовался безудержно и простодушно, как умеют радоваться маленькие дети: не думая ни о том, как они выглядят со стороны, ни о каких-то посторонних, неважных сейчас вещах. Наверное, он все же провел в своих странствиях слишком много времени, раз почти позабыл, какое это замечательное и приятное чувство.

Он успокоился только когда бока начало колоть, а горло — саднить. Умывшись морской водой, он сел удобнее и достал недавний дневник с ручкой. 03:19:13. Тучи поредели. Начало светать.

Запись 2 от 6 перехода 0.12 узла.

«Не думаю, что можно передать словами чувства, одолевающие меня сейчас. Мне казалось, что я вовсе больше никогда не смогу улыбаться. Но выходит, что порой даже наши собственные души для нас загадка. И кто бы что ни говорил, но все-таки свою историю мы пишем сами. Все люди сами создают свою судьбу, и мы — не исключение. Ведь иначе что нас отличает от растений или камней? Можем ли мы называться свободными, если вовсе никак не можем повлиять на свою жизнь? Думаю, что нет. Сколько помню, мы всегда стремились к свободе — той самой, о которой принято говорить с придыханием, как о чем-то самом сокровенном и дорогом. Не имеет значения, какого ты пола, какой расы, какой веры или убеждений. Если ты не стремишься вырваться из клетки, пусть даже созданной твоим воображением, каким бы живым ты ни был — на деле ты мертв. А потому море мне будет свидетелем, вековые ледники Северного края, Великие Боги, птицы, бескрайний космос — что угодно! Я буду бороться за нашу жизнь, даже если мне придется вырывать ее зубами, сдирая десна в кровь! Пусть все Боги разом подавятся — хоть весь мир поломаю, но на сей раз протяну нить нашей судьбы самостоятельно. Теперь-то я точно знаю, что нужно делать, как и кому. Даже если умереть ради этой борьбы и есть мое чертово предназначение…

Даже если не получится… Не попробовав — не узнаешь. Пытаться из последних сил — это ведь тоже делает нас живыми, правда? И есть ли тогда иначе вообще смысл в жизни простой марионетки какого-то там высшего знамения?.. Мне начинает казаться, что я никогда не смогу отыскать точные ответы на эти вопросы.

Что же тогда такое свобода на самом деле? И возможно ли стать поистине свободным? Действительно ли мы можем распоряжаться своей жизнью, как думаем, или это лишь иллюзия?

Сами ли мы выбираем свой путь, или путь выбирает нас?..»