В глазах постепенно прояснялось. События последних суток были настолько безумными, что почти казались Игорю реальностью. Но кажется теперь все закончилось, пыль оседала и тишина разливалась в воздухе. Ветер смахнул последние клочья порожденного божеством тумана, и Игорь впервые за эти дни втянул воздух полной грудью. Кажется, на этом все. 

Было странно ощущать себя настолько живым. Каждая клеточка тела приятно ныла, как после долгого пути. Ступни и ладони покалывало, глаза щипало от облегчения, а под кожей бурлила энергия. Гром чувствовал себя одновременно способным свернуть горы и отчаянно желающим лечь и упокоиться с миром. Призраки мертвецов наконец оставили его душу. И вот теперь он мог бы и отдохнуть. 

Но тут взгляд зацепился за яркое пятно. Настолько до смешного неуместное. Это был Разумовский. Тот сидел на земле и смотрел в никуда взглядом глубоко ошарашенного чем-то человека. Он не казался Игорю ни наигранным, как в первые дни их знакомства, ни агрессивным, каким был почти всегда. В нем не было забитости, о которой Грому рассказывали коллеги. Сергей, возможно, впервые за всю свою жизнь был собой. И, похоже, это шокировало его. 

Игорю, если честно, вообще не хотелось знать откуда он выполз или откуда его притащили, но даже ему были очевидны разительные изменения, произошедшие с врагом. Хотя какой он теперь ему враг. 

Пропала горделивая осанка, волосы грязные и спутанные торчали в непредсказуемых направлениях, придавая парню вид взъерошенного воробья, босые отбитые ноги и руки в ссадинах, беззащитно прижатые к груди. Поставь рядом с вот этим видавшим виды оборванцем лощеного, одетого с иголочки Сергея Разумовского, и даже ребенок не скажет, что это один и тот же человек. 

Они встретились взглядами. Сергей смотрел чуть исподлобья, настороженно, но не зло. Из глаз, в общем, пропало это ощущение злобы. Глаза как глаза. Голубые разве что. Молчание затягивалось. Они не знали, что делать дальше. С одной стороны, они теперь чуть ли не лучше всего в мире знают друг друга, а с другой и ненависти друг к другу больше нет. И что они дальше должны делать? 

Но тут послышалось шуршание. Негромкое, но ударившее в голову с усердием выпущенной в лицо пули. В паре шагов от бывших врагов валялась груда церемониальных тряпок. Они впились в нее взглядами, внутренне гадая правда ли тряпки сами по себе зашуршали или это игры их расколотых на части и спешно собранных воедино разумов. Но тут тряпки завозились снова, а потом угукнули. Мужчины напряглись. От своих жизней они уже не ждали тихих гаваней, но и проблемы привыкли встречать лицом к лицу. Они снова встретились взглядами, и Игорь кивком головы указал собрату по несчастью на тряпки. Сергей отрывисто кивнул и, подобравшись, медленно стал двигаться к указанной цели. Игорь подобрал с земли ближайшую, с виду крепкую, палку, готовый в случае чего обороняться. 

Сергей приближался медленно, не торопясь. Шаги босых ног были практически не слышны, но это только усилило напряжение. 

Сверток не переставал загадочно шуршать. И вот он достиг цели. Протянув подрагивающие руки к ткани, он осторожно потянул и застыл, как громом пораженный. 

— Что там? — Игорь нервно сглотнул, не отрывая взгляда от закаменевшей спины Разумовского. — Что ты видишь, черт тебя дери?! 

Сергей не ответил. Он наклонился, сгребая тряпье в охапку, и прижал его к себе. Обернулся с диким выражением лица и уставился на Грома широко открытыми синими глазами. Игорь хотел уже возмутиться и попытаться добиться ответа силой, но от увиденного и сам застыл, как изваяние. 

Из вороха тряпок показалась крошечная детская ручка. Она несколько мгновений мягко ощупывала воздух, а потом с видимым удовольствием и улюлюканьем крепко вплелась в волосы Разумовского. Тот даже не заметил этого. Он только разомкнул губы и не громче шепота сказал: 

— Игорь, он рыжий… — за этим последовал нервный вздох и Сергей с трудом вытолкнул из себя продолжение. — И… глаза! И брови! 

Едва ли Игорь что-то понял из этого лепета, но сделал шаг к Разумовскому, отогнав мелькнувшие сомнения. Отодвинул мешающую тряпку и обомлел. 

На руках Сергей Разумовский держал ребенка, новорожденного младенца. Почти что свою точную копию. И правда рыженький, удивленно отметил Гром. Пусть и судить можно было в основном по нескольким рыжеватым и одному маленькому темному пучкам на голове, но самое удивительное это глаза: большие, красивые, смотрящие уверенно и с издевкой, не так, как обычно смотрят настолько маленькие дети. А еще они были разноцветными: правый, такой же синий, как далекое небо над головой или как испуганные глазенки Разумовского, стоящего напротив, и левый, настолько серый, что почти как ртуть, и этот оттенок Игорь всю свою жизнь видел в зеркале. Верить не хотелось, но ребенок (пацан, как машинально отметил Гром) нес в себе черты их обоих. И если, в общем, в этом еще можно было усомниться, то ломаная линия маленьких соболиных бровей сомнений не оставляла. Они были такими же, как у исчезнувшего божества. Да и в целом малыш выглядел как его маленькая копия, что наталкивало на мысли. 

Они оба ощущали себя не в своей тарелке. Но по закушенной губе и поднятым домиком бровям Сергея, Игорь понял, что тот на грани какого-то сложного решения. И полностью его понимал, так как пытался решить для себя тоже самое. Ребенка бросать было нельзя, а они оба недостаточно в своем уме, чтобы в одиночку позаботиться даже о самих себе. И… Игорь опустил взгляд. Странным образом один взгляд на сверток и на трепетно сжимающего его Разумовского вызывал в душе прилив нечеловеческой нежности и жажды защищать. И судя по тому, как Сергей гладит пальцами маленький кулачок, все еще крепко сжимающий рыжие пряди, Игорь в этом порыве был не одинок. 

Надо было принять решение. И тут на грани слуха появились удары лопастей вертолета. Их время на решение вышло. Игорь обхватил предплечья Разумовского и, встретив твердый уверенный взгляд, четко сказал: 

— Уходим!