Игорь осуждающе смотрел на лежащее у его ног тело. Тело не отвечало ему взаимностью и смотреть на него в ответ отказывалось. Стоящий неподалеку Разумовский, уже в ботинках, но еще в тюремной, черт знает в чем испачканной, робе, со встрепанной грязной шевелюрой, в которой запутались листики и небольшие веточки, больше напоминал кикимору, чем опасного преступника. Он тоже смотрел на тело, с немного детским выражением на лице: «Смотри, что я сделал! Похвали меня. Скажи, что я молодец!» и, очевидно, испытывать от содеянного мук совести не собирался. Игорю не очень-то хотелось портить довольное мальчишеское выражение лица Сергея, но тот только что у него на глазах вскрыл человеку глотку. И, с одной стороны, Игорю этого космонавта не было жалко вообще, но с другой — он не должен потакать Разумовскому. Так что Игорь носком ботинка поддел ногу лежащего тела и как можно более грозно спросил:       

— Ты какого хера натворил? — вздрогнувший от командирского рыка Сергей в ответ на вопрос подобрался и вздернул подбородок повыше. На его лицо наползла острая тень самодовольства, и Игорь с кристальной ясностью осознал — сейчас Разумовский будет сучиться.       

— А что мне стоило сделать? — рыжий с шутовским выражением развел руки и почти пропел. — Постоять в сторонке и посмотреть, как в твоей голове станет на одно отверстие больше? Кто б знал, что ты так жаждешь умереть. И, кстати, да. Пожалуйста.       

— Спасибо, наверное… — Гром ущипнул переносицу, пытаясь взять себя в руки. Не стоило забывать, что Сергей болезненно реагировал на проявление эмоций. Он должен помнить о самоконтроле, если не хочет, чтобы трупов стало больше. А вот придушит ли он паршивца собственноручно или Сергей прирежет его по тихому во сне — это еще вопрос. — Но сам натворил — сам и разгребай. Не стоит оставлять лишних свидетельств нашего присутствия.       

Сергей выдохнул и как будто немного сдулся, а потом, закатив глаза, ухватил труп покрепче за ногу и потащил в кусты. Не оборачиваясь, он бросил:       — Они решат, что это были дикие звери.        

— И ты в этом уверен, потому что..? — растерянно спросил Игорь и сразу об этом пожалел. Сергей остановился. И глухим тяжелым голосом, отличающимся от его обычного, припечатал.       

— Потому.       

И двинулся дальше, но через три шага его спина затряслась и Разумовского разразил хохот, как будто смешнее шутки он еще не слышал. Игорь потерял дар речи и только мог молча слушать, как смех затихает за деревьями. Но продолжать стоять и смотреть на лес было нельзя. Надо вернуться и проверить, как там пацан.       

Тот был в полном порядке. Даже уже не скажешь, что его что-то беспокоило. Малец не спал, смотря на вошедшего огромными любопытными глазами, и Игорь мысленно застонал, когда вспомнил, сколько сил ему понадобилось, чтобы укачать его в первый раз. Но тому пока что и так было хорошо, так что Игорь для начала взялся за уборку всего того кошмара, который они сотворили с домиком.       

Гром нашел метлу и, тихо мурлыча прилипчивый мотивчик под нос, сгребал весь мусор в одну кучку. С огромным сожалением Игорь признал, что один из табуретов не пережил столкновения и очень подло при этом забрал с собой несколько тарелок. Пацан перекатывался по дивану, даже почти в ритм, и вторил пению Игоря, лепеча на своем детском языке.       

Именно эту картину застал Сергей, от носков кирзачей и почти по самые знаменитые брови перепачканный в маслянисто-блестящей алой крови. Он замер на пороге, стараясь не разрушить магию момента. Малец заметил его первым и весело засмеялся, довольно чирикая знакомому лицу. Игорь отреагировал на голос ребенка, успокаивающе что-то проворчал, а потом повернулся и в поле его зрения попал Разумовский, с одежды которого с чавканьем стекали кровавые капли. И не успел тот занести ногу над порогом, как в него обвиняюще уперся палец Игоря.       

— Даже не думай, — Игорь угрожающе придвинулся. — Ты тут все угваздаешь. Иди отмывайся.       

Сергей немного помялся, размышляя над возможностью вступить в спор, который скорее всего закончился бы рукоприкладством и членовредительством, но тут в голову прилетели чистые вещи, и спорить резко расхотелось. К тому же он чертовски устал и ему действительно надо смыть с себя кровь. Да и калечить Игоря не хотелось, самим такой нужен, так что он в очередной раз тяжело вздохнул и отрывисто кивнул, после чего на полу у его ног осталась мелкая россыпь темных капелек. Потом молча удалился к журчащей в отдалении речке, с гордо задранным к небесам носом.

***       

Им бы стоило поблагодарить кого-нибудь за сопутствующую беглецам удачу, лениво размышлял Сергей. Не иначе, как вселенная решила им с Игорем выдать все счастливые случаи, которые задолжала, а где-то даже с бонусами. Да, можно согласиться, что это странноватые мысли для человека, сидящего по пояс в тихо журчащей речке, но не то чтобы у него раньше была возможность как следует поразмыслить над ситуацией.       

В чем-то он чувствовал себя героем книг Лавкрафта, человеком повисшим над пропастью посреди безумных событий, которые не способен осознать его маленький ущербный разум и с которыми, очевидно, было невозможно бороться. А еще у Лавкрафта все главные герои умирают. Или крышей едут, если чуть меньше повезет выжить.       

И вот он, Сергей Разумовский, сидит и смотрит, как смывшаяся кровь расходится от него в воде кольцами, успевший за свою, в общем-то, не очень долгую жизнь и с ума сойти и настоящего бога увидеть. Что примечательно — в себе. И в Громе. Даже любопытно, чтобы на это сказал его лечащий психолог. Он ведь почти начал апокалипсис. Напряженная вышла неделька. Или год..? Или сколько его там не было..?       

Сергей не мог назвать себя верующим человеком в традиционном смысле этого слова. Жизнь быстро приучила его надеяться только на себя и свои силы, не отвлекаясь на разные: «А почему..?» и «За что..?». Но где-то в глубине души, если она у него конечно есть, он всегда надеялся, что может и правда есть кто-то там далеко-далеко, кому не наплевать, кто-то, кому есть дело до маленького рыжего мальца, внезапно оставшегося в одиночестве в этом большом-большом мире. Если бы он только знал…

На мерно шелестящую поверхность реки опустилась тишина. Сергей замер, погрузившись в свои размышления и не тревожа тихой глади. В отличие от нее, омут в его голове был куда опасней и темнее. Взгляд мужчины блуждал по каймам огромных елей на той стороне речушки, ласково расчесывающих зелеными лапами ускользающее течение. Он так устал, что не был способен уцепиться взглядом за что-то определенное. По телу разливалась тяжесть с явным отпечатком подступающего истощения. Мелкие ранки уже затянулись, но синяки, давние друзья его тонкой и ранимой кожи, останутся еще надолго. Даже стопы уже почти восстановились. Еще недавно лопнувшая кожа снова сошлась, и оставленные иголками отметины заросли. Но стоит признать, что если бы не Игорь, то восстановление шло бы куда медленнее. Сергей вдруг припомнил прикосновения грубых теплых пальцев, уносящих пронзительную боль. Даже проследил под водой маршрут чужих рук. Пятки покусывал тактильный голод, он сам уже не мог вспомнить, когда до него дотрагивались в последний раз не с желанием навредить. И как будто очнувшись от этой мысли, Сергей отдернул пальцы. В который раз он с трудом мог понять, что происходит в его гудящей мыслями голове.       

Он даже попытался немного уладить этот гул, запутавшись пальцами в волосах, но лишь наткнулся на огромный колтун и от неожиданности чуть не выдрал его вместе с куском скальпа. А это еще что? Маленький листик..? Нет, так больше продолжаться не может.       

Сергей решительно поднялся. Вода мелкими волнами разбивалась о его бледные бедра. Он направился к оставленным на берегу вещам. Где-то там среди одежды лежал простой охотничий ножик. В руке голодно блеснуло лезвие. Коротко выдохнув, Сергей поднес нож к волосам и начал методично срезать рыжие пряди. Они летели во все стороны, оставаясь на мокром теле и плавно покачиваясь на воде. Каждый уродливо свалявшийся колтун мужчина отрезал, не жалея. В конце концов, волосы не уши. Отрастут. 

После некоторого времени, наполненного шипением, чертыханием и злобным сопением, волос на голове Разумовского значительно поубавилось. Вышло не очень ровно, но и так было неплохо. Только открытую шею холодило воздухом. И отражение в воде больше не тревожило сходством с Птицей. Вот теперь действительно Сергей видел там только самого себя, осунувшегося и с пробивающейся темной щетиной, но себя. Окунувшись напоследок и смыв с себя срезанные волоски, он засобирался обратно. Сергей только начал собирать себя по кускам, но первый шаг сделан. Дальше будет проще.

***       

На пороге хижины Сергей почти споткнулся. Осознание того, что открылось его глазам, ударило в грудь с силой поезда, сошедшего с рельс и несущегося в пропасть на скорости, превышающей разумные пределы. Слова, которыми он хотел объявить о своем возвращении, не просто умерли на кончике языка, но, кажется, на всю оставшуюся жизнь забрали у него возможность выражать свои мысли с помощью слов. Грудь затопило теплом, не обжигающим пламенем злости или пробегающим по нервам искрами огнем страсти, но ровным, наполняющим жизнь смыслом, теплом принятия. Принадлежности. Ощущалось немного тревожно. С другой стороны, откуда бы ему было знать, каково это быть частью семьи. Своим, а точнее даже не чужим. И только на груди теплая волна не остановилась, она пробежалась по конечностям, согревая и заставляя волоски на руках встать дыбом и даря чувство комфорта. Добралась даже до торчащего в разные стороны рыжего ежика на затылке, заставляя волосы топорщится под невообразимыми углами. Не удержавшись, Сергей пальцами попытался их пригладить, при этом ни на секунду не отводя взгляда от уютного зрелища перед его глазами.       

Очевидно, Игорь еще не заметил его возвращения. В тусклых отблесках потрескивающих в очаге угольков, тот сидел на полу, прислонившись к видавшему виды старому потертому креслу, и мягко покачивался, тихо укачивая на руках сладко сопящего детеныша. Тот иногда забавно ворочался и хмурился, что вкупе с клочками рыжих и островком каштановых волос и мерным сопением, скорее напоминало о котятах. На каждый недовольный звук Игорь сразу отзывался успокаивающим ворчанием, рождавшимся глубоко в его глотке и мягко прокатывающимся по коже не столько звуком, сколько мимолетным ощущением безопасности, на которые малец отзывался довольным писком. Должно быть ему было безумно удобно в теплых объятьях с гулом большого сердца напротив. Игорь, с его вечной философией решать любые встреченные по дороге проблемы ударом с ноги, в данный конкретный момент, посреди чертового нигде, был нежнейшим из смертных.       

Чувство принадлежности в Сергее внезапно усилилось и огненным цветком укоренилось, приятно обернувшись вокруг сердца, согревая его. И каким-то десятым чувством Разумовский понял, что оно больше не исчезнет. Что в любой момент он сможет обратиться к нему и прочувствовать это сильное тепло. И тут Гром запел. Скорее мурлыкая мелодию под нос, не повышая голоса. Сергею понадобилась где-то минута для осознания. После чего он рассмеялся, но стараясь при этом сильно не шуметь.       

— Серьезно, Игорь..? — он перехватил взгляд Грома и мягко ухмыльнулся, покачав головой. — Ты поешь ему Цоя? Не рановато?       

— Ну это же классика, — Игорь чуть смущенно встретил его взгляд. — Ее знать надо.