— А откуда такой шрам? — Маринетт кивнула на ногу Луки, на которой во время совместного принятия душа успела заметить большой неровный след от давно зажившей раны.
Молодые люди расположились на кухне. Они пили заново заваренный чай, болтали о всякой ерунде и иногда негромко смеялись, слишком уставшие для того, чтобы ярко демонстрировать какие-либо эмоции. Но, несмотря на сонливость, вместе им было удивительно хорошо и уютно, словно и не было этих четырёх лет разлуки. Маринетт сидела на диванчике и задумчиво теребила край футболки, которая действительно оказалась достаточно длинной для миниатюрной девушки и скорее походила на короткое домашнее платье. На Луке, сидящим напротив неё на стуле, были одни лишь штаны, и теперь Маринетт могла разглядеть все татуировки, расположенные на его торсе, но сейчас больше всего её волновал именно скрытый за тканью шрам.
— Несколько лет назад, когда я только учился ездить на мотоцикле, я попал в неприятную аварию. Но я почти не пострадал, не считая раненой ноги и пары ушибов. Легко отделался. Так что не бери в голову, я уже даже хромать перестал, — Куффен отмахнулся, сделав еще один глоток из большой синей чашки.
Маринетт нахмурилась. Ей захотелось прижаться к Луке как можно крепче, обхватить его руками и почувствовать, что он на самом деле в порядке. Это, конечно, было бы глупо, учитывая, что она весь вечер и почти всю ночь провела с ним и уже не раз имела возможность удостовериться, что у него действительно всё достаточно хорошо (по крайней мере, лишние объятия в более глубокой диагностике точно не помогут). Но запоздавший страх за близкого ей человека всё равно поселился где-то в глубине её души. Почему она не переживала за своих друзей, когда заставляла их бороться с марионетками Бражника? Безрассудно раздавала им Талисманы, не думая о том, что это могло быть опасно?.. А сейчас даже мысль о том, что Лука мог сильно пострадать во время обычной аварии, вызывала леденящий сердце страх.
Не обращая внимание на беспокойство на лице Маринетт, Куффен тем временем решил спросить о том, что волновало его самого.
— Маринетт… Наверное, мой вопрос покажется бестактным, но ты говорила о том, что дома тебя ждёт бывший парень, и поэтому ты не хочешь туда идти. Он тебе как-то мешает? Может, тебе нужна помощь? Это, конечно, не моё дело, но мне неприятна мысль о том, что кто-то не даёт тебе спокойно жить…
Маринетт почувствовала себя неловко. Ей была приятна забота Луки и его желание помочь ей с возможными проблемами, но говорить с ним о Стэне совсем не хотелось. Но в то же время и наврать она не могла.
— Нет, дело не в этом… — Маринетт почувствовала, что её щеки заливаются краской. — Просто… Я рассталась с ним вчера. И ещё не успела съехать из нашей общей квартиры. Скорее всего, буду заниматься этим весь следующий день.
— Оу, понятно… — Лука немного помолчал, глядя в чашку, а затем поднял на девушку серьёзные глаза: — Я снова чувствую себя так, будто воспользовался ситуацией…
— Нет-нет, не переживай! — Маринетт поспешно замахала руками. Еще не хватало, чтобы Лука думал, что она ищет в нём лишь утешение после разрыва («Это ведь на самом деле не так? Или…»). — Это были ужасные отношения, и мне давно надо было решиться их прекратить. А ты, и наша прогулка, и всё, что произошло потом… Всё это помогло мне понять, что я поступила правильно, что наконец избавилась от того, что меня тяготило и мешало чувствовать себя самой собой. И без лишних сомнений я осознала, как на самом деле хорошо, что всё закончилось.
— Что ж, раз ты так говоришь… Тогда поздравляю тебя и приветствую в рядах свободных людей, — Лука неуверенно улыбнулся, будто не до конца поверив в слова девушки, и встал из-за стола, чтобы убрать пустые чашки.
Сердце Маринетт снова неприятно кольнуло. Она погрузилась в себя и свои размышления, краем глаза наблюдая за тем, как Лука мыл посуду.
«Я так радовалась своей свободе во время нашей ночной прогулки… Наслаждалась тем, что снова могу творить всякие глупости, не отчитываясь и не оглядываясь ни на кого. Но сейчас мне совсем не хочется быть свободной… Неужели он не понимает? Всё, что между нами сегодня произошло, для него хоть что-то значило? Или для Луки это просто секс? А вечером он вернётся к себе в Брюссель и снова перестанет со мной общаться?..»
Думать об этом было больно. Как бы Маринетт не пыталась себя убедить в том, что грядущий отъезд Куффена её ничуть не беспокоил, и она осознанно шла на эту связь «на одну ночь» просто потому, что наконец может себе позволит делать то, что хочет, а хотела она наслаждаться текущим моментом, не думая и не переживая о том, что будет потом, но все эти размышления её мало успокаивали. Не переживать не выходило. Это просто было чуждо самой природе Маринетт.
Ей стало неуютно, и она обхватила себя за плечи руками. Она пыталась вразумить себя тем, что нельзя быть такой эгоисткой. У Луки есть работа, жильё, устроенная жизнь в другом городе. И одна единственная ночь вдвоём и секс, который Маринетт сама же и спровоцировала, не смогут заставить его всё бросить и переехать обратно в Париж.
«Хотя его мама наверняка была бы рада такому раскладу, учитывая, что даже квартиру эту не сдаёт, а держит свободной для него. Ох, о чём тут вообще размышлять, если даже собственная мать не может убедить его вернуться в родной город… Со мной он уже один раз распрощался и снова сделает это с лёгкостью, как бы грустно мне не было это осознавать. Я прекрасно знала, на что шла. И сейчас надо перестать жалеть себя и продолжать наслаждаться тем временем, что Лука рядом. Надо жить в моменте. Да.»
Маринетт потёрла уставшие глаза рукой и вновь взглянула на Куффена. Одно удовольствие было наблюдать за тем, как он вытирал и расставлял на верхние полки чашки. Она видела, как рельефные мышцы перекатывались под его кожей, как он встряхивал головой, привычным жестом убирая мешающие длинные пряди, как по-домашнему, но в то же время сексуально он выглядел, совершая такие простые бытовые действия. Он был удивительно хорош.
Перед глазами поплыли отрывки воспоминаний о прошедшем вечере — первое появление Луки в тёмном переулке; его лучистые глаза, наблюдавшие за веселящимися в караоке друзьями; его готовность катать Маринетт по городу, несмотря на позднее время; его спокойная задумчивость, когда он смотрел на течение Сены и огни ночного города; взволнованное выражение его лица, когда он следил за выходками девушки на перилах моста; страсть, с которой он целовал её на улице, а затем и горячее желание, с которым он ласкал её, взирая на их отражение в зеркале; и, наконец, его забота о ней, которая читалась во всём — в поднесённых туфлях, в отданном шлеме и куртке, в налитом дважды чае и, наконец, в вопросе о беспокоящем бывшем. Он относился к ней бережно, внимательно практически во всех вопросах, и это было то, чего уставшей от безразличия Стэна Маринетт так не хватало.
«Конечно, такого счастья на постоянной основе я просто не заслуживаю. Так не бывает. Но я и за один такой день благодарна. Отдых моей непутёвой душе… И телу заодно.»
Закончив с посудой, Лука присел на диванчик рядом с Маринетт, и она вздрогнула от того, что он снова оказался так близко. Мягкая волна приятного возбуждения вновь прокатилась по её телу, но девушка была слишком уставшей, чтобы это её хоть как-то беспокоило. К тому же, толкающий её на безумства голод был уже утолён, и единственное, на что она была сейчас способна, это полностью расслабиться и получать удовольствие от происходящего вокруг неё, раз уж беспокоиться и нервничать она себе запретила.
— Почти шесть утра, — заметил Лука, взглянув на часы. — Может, всё-таки пойдём спать? Кажется, запас твоей, да и моей, будем честны, энергии совсем иссяк, и нам лучше перебраться в спальню, если мы не хотим уснуть за кухонным столом.
Маринетт слабо улыбнулась и кивнула:
— Спать — хорошая идея.
Лука встал и протянул ей руку, и она снова, в который раз уже за эту ночь, вложила свою ладонь в его и покорно последовала за ним, чувствуя при этом разлившееся в её груди нежное тепло от того, как бережно его крепкие пальцы сжимали её хрупкие.
Спустя несколько минут она лежала рядом с Лукой в постели под большим тёплым одеялом и не могла убрать с лица грустную улыбку. Ей было очень хорошо сейчас, но понимание того, что, проснувшись, она будет вынуждена уехать домой, и они, вероятно, уже больше не встретятся, заставляло её сердце сжиматься от тоски.
— Может, ты споёшь мне колыбельную? — тихо спросила она, положив голову на грудь лежащего на спине Куффена.
— Ты же знаешь, без гитары я не пою. Не настолько я люблю звук своего голоса, чтобы слышать его без аккомпанемента, — Лука запустил пальцы в волосы девушки и начал медленно поглаживать её голову, от чего та совсем разомлела.
— Я люблю твой голос… — пробормотала сонная Маринетт, но тут же спохватилась, вновь краснея: — То есть, я хотела сказать, что мне всегда нравилось, как ты поёшь. Кстати, видеть тебя без гитары так непривычно… Ты теперь реже играешь, насколько я поняла?
— Не то чтобы так уж редко… Но всюду таскать с собой гитару я перестал, да. К тому же, ехать с ней на мотоцикле из Брюсселя было бы не совсем удобно.
— Это грустно… Я бы хотела еще раз услышать, как ты поёшь и играешь, — выдохнула Маринетт, но её выдох неожиданно перерос в зевок, который она попыталась подавить, уткнувшись носом в шею Пернатого Змея.
— В этом нет ничего грустного, — Лука улыбался, наблюдая за сонной девушкой. — Жизнь меняется, меняются и привычки… Но меньше любить музыку я не стал и часто играю по вечерам у себя дома. Опять же, участвую иногда в роли гитариста на концертах в нашем клубе… Может быть, в свой следующий визит в Париж я всё-таки захвачу с собой гитару и исполню твоё желание.
«В следующий визит в Париж он хочет со мной встретиться!» — Маринетт внутренне возликовала, и на этом энтузиазме в её голову тут же пришла ещё одна идея.
— Желание! Точно! — она, казалось, даже проснулась и резко подскочила, упершись рукой в грудь Луки. — Я же выиграла спор! Теперь ты должен мне желание!
— О, Маринетт… — Куффен страдальчески закатил глаза, а затем рассмеялся, прикрыв лицо свободной рукой. — С чего ты вообще взяла, что я с тобой спорил?
— Только не говори, что ты готов пойти на попятную! Лука! Нет! Молчи, — окончательно осмелев, она закрыла его рот ладонью, не желая больше слышать ни возражений, ни смеха над её идеей, ведь, если быть честной, ей и самой казалось всё это смешным и глупым, но признаваться в этом совсем не хотелось. — В общем так. Я решила, что моё желание будет таким: перед отъездом ты придёшь в караоке, в котором мы сегодня, вернее, уже вчера сидели, и споёшь любую песню на твой выбор. Смотри, какая я великодушная — даю тебе право выбора!
В её глазах горели озорные огоньки, а на щеках образовались ямочки, которые Лука тут же погладил большим пальцем. Настолько нежно, что у Маринетт снова все внутренности скрутились в узел, то ли от волнений, то ли от нежелания всё это вновь терять. Но грустные мысли в очередной раз были выгнаны на задворки сознания.
— Караоке?! Ты издеваешься надо мной, да? — как только его рот был освобождён из плена тёплой девичьей ладони, Лука простонал, но уголки его губ были всё еще приподняты в еле заметной улыбке. — У меня перед отъездом еще столько дел…
— Это займёт не так уж много времени! Придёшь, споёшь и уедешь. Ты ведь проиграл! Я же смогла тебя удивить там, на мосту!
Маринетт надеялась, что её взгляд был достаточно убедительным. Она сама не знала, зачем ей нужно было, чтобы Куффен исполнил именно такое желание, ведь попросить она могла фактически всё, что угодно, но эта безумная идея очень нравилась ей сейчас. Она хотела, чтобы Лука спел ей. И если у него нет гитары, пусть поёт в караоке. В следующий раз будет знать, как приезжать в Париж без инструмента.
— Я даже не знаю, чем ты меня больше удивила — своими выходками, тем что осталась после них цела, или тем поцелуем.
— Это ты меня поцеловал!.. — буркнула себе под нос Маринетт, не желая признавать тот факт, что на самом деле и она сама могла стать инициатором всего того, что произошло между ними. Но, спустя мгновение, немного успокоившись и опустив голову обратно на мужское плечо, она с нажимом произнесла: — Не уходи от темы! Я буду ждать твоего выступления в караоке.
— Ох, Маринетт. Это будет просто ужасно… Терпеть не могу караоке.
— Ну я же должна окончательно испортить твоё пребывание в Париже, — пожала плечами девушка, уже не пытаясь бороться с отяжелевшими веками и закрывая уставшие глаза. — Вот и договорились. Приятных снов, Лука.
— Приятных снов, Маринетт, — он покачал головой, не одобряя, но и не противясь больше её странному желанию, которое она так упрямо отстаивала.
Он поцеловал её в макушку и приобнял за плечи, и девушка сонно улыбнулась. В объятиях Луки она чувствовала себя так умиротворённо. Рядом с ним было уютно и даже дышалось как-то иначе. Маринетт медленно вдохнула, набрав полную грудь воздуха, и, с удовольствием ощутив аромат мужского геля для душа, плавно выдохнула, чувствуя, как тепло, исходящее от тела Куффена мягко обволакивает и убаюкивает её. Даже мысль о том, что он скоро уедет, и она больше не сможет лежать с ним вот так, тесно прижавшись и слыша его мерное сердцебиение, не тревожила её сейчас. Ей было слишком хорошо, чтобы думать о грустном. Даже усталость, взявшая наконец над ней верх, была приятной.
Неожиданно в её памяти всплыла та самая мелодия, которую Лука играл ей больше четырёх лет назад. Её мелодия. Такая лёгкая, воздушная, но при этом отражавшая всю глубину её души… Маринетт попыталась напеть забытый было мотив, но голос уже не слушался её. Да и Лука на сонное мычание своей гостьи никак не отреагировал. Вслушиваясь в его ровное дыхание, она перестала наконец цепляться за свои разбегающиеся в стороны мысли и позволила себе провалиться в давно поджидавшую её темноту.
Спустя мгновение они оба уже крепко спали.
***
Маринетт проснулась от того, что почувствовала, как кто-то осторожно обнял её сзади и прижал к себе. Крепкая мужская рука удивительно нежно скользнула по её животу, на мгновение замерла на уровне талии, а затем принялась плавно поглаживать её кожу сквозь ткань футболки. Не открывая глаз, Маринетт недовольно нахмурилась. Ей снился такой сладостный и реалистичный сон, что возвращаться из него в реальность совсем не хотелось. Хотя несвоевременные ласки тоже были весьма приятными… Но и это само по себе было довольно странно.
— Стэн?.. Что ты делаешь? — спросила она хриплым полушёпотом.
Она всё-таки попыталась открыть глаза, но тут же зажмурилась от яркого света, проникающего меж неплотно задёрнутых штор. Судя по всему, уже давно наступило утро, с улицы доносилось пение птиц, а солнце, сочащееся сквозь ветви растущих за окном деревьев, разделило спальню пополам яркой сияющей полосой. Предприняв новую попытку разомкнуть тяжёлые веки, Маринетт постаралась осознать, что происходит. Стэн всегда любил спать в полной темноте и терпеть не мог, когда хоть один солнечный лучик проникал в их комнату по утрам. Но сейчас мягкий золотистый свет, заполнивший помещение, освещал танцующие в воздухе пылинки и наделял спальню атмосферой какой-то сказочности, будто бы сладкий сон Маринетт всё ещё продолжался. А горячее дыхание, опалившее её шею и ухо, и чуть хриплый приятный голос прижимающего её к себе человека заставили девушку ещё больше усомниться в реальности происходящего.
— Стэна тут нет. Сегодня утром ты только моя, Маринетт…
По её телу пробежала волна мурашек, а в не до конца проснувшееся сознание начала прокрадываться тень догадки:
«Неужели это был не сон?..»
Не веря самой себе, она попыталась обернуться, но жаркий поцелуй в шею заставил её томно выгнуться и снова прикрыть в наслаждении глаза.
— Лука…
Маринетт тихо застонала. Такое пробуждение определённо было ей по душе. Тем временем исследовавшая её тело рука уже пробралась под край футболки и чертила замысловатые символы на чувствительной коже чуть выше резинки трусиков. Ощутив всполохи возбуждения в своём всё ещё объятом сном теле, девушка откинула голову назад, подставляя шею под невесомые поцелуи и позволяя Куффену делать с ней всё, что ему вздумается.
Ей нравилось, что Лука не торопился, не лез прямолинейно ей в трусы, как это делал Стэн в те редкие случаи, когда ему хотелось утреннего секса, не накидывался на неё, подминая под себя и бесцеремонно срывая остатки одежды. Маринетт помнила, что Лука мог быть страстным и напористым, ведь он так ярко демонстрировал это ночью, но для нынешней ситуации, для их совместного мягкого пробуждения, он выбрал наилучшую тактику.
Кончики его пальцев, так и не решившись проникнуть под ткань белья, скользнули вверх по в момент напрягшимся от лёгкой щекотки мышцам её пресса, прошлись меж выпирающих рёбер и плавно очертили полушария груди. Чувствуя постепенно накатывающие пламенные волны возбуждения, Маринетт млела в руках Куффена, не желая больше открывать глаза. Тёплые, немного шершавые ладони, блуждающие по её изнеженному телу, заставляли её плавно изгибаться, отзываясь на каждое прикосновение. Она чувствовала, как меж её сведённых вместе бёдер постепенно разгорался жар, который затем распространялся по всему её телу, заставляя пульс биться сильнее, а грудь интенсивнее вздыматься от участившегося дыхания. Длинные пальцы Куффена обводили по кругу её затвердевший сосок, и она в нетерпении ёрзала в постели, цепляясь за одеяло, которым всё ещё была прикрыта. Лука был обескураживающе нежен, но в то же время Маринетт спиной ощущала его сексуальную энергетику. Она с трудом вдыхала плотный, наполненный солнцем воздух и чувствовала, как растущее желание вытесняет из неё остатки расслабленной истомы, хотя связь с реальностью всё ещё не была налажена, и это пограничное состояние между сладостным сном и возбуждающей явью ей невероятно нравилось.
— Прости, что разбудил, — шёпот Луки вызвал целую волну электрических импульсов, пронзивших её от уха до кончиков пальцев на ногах. Его низкий голос сводил с ума, и смысл сказанных слов с трудом доносился до помутнённого сознания девушки. — Я проснулся от яркого света и, увидев тебя рядом, больше не смог заснуть.
— Не знаю, смогу ли простить тебя… — улыбнулась Маринетт и тут же застонала, когда Лука ущипнул её за сосок, слегка оттянув, а затем сжал ладонью мягкую грудь девушки, еще плотнее прижимаясь к ней сзади.
— О, я уверен, ты простишь, — произнёс он, и его тон был настолько многообещающим, что Маринетт рассмеялась от переполняющих её эмоций.
Она повернулась на спину, взглянув на нависшего над ней Куффена. Его сузившиеся от яркого света зрачки смотрели на неё из-под густых ресниц с такой пугающей серьезностью, буквально пронизывая её насквозь, что она ощутила себя добычей в сильных руках крупного хищника. Она была такой хрупкой и маленькой по сравнению с ним, но это чувство беззащитности лишь усиливало желание снова слиться с этим человеком в одно целое, почувствовать его мощь на себе, в себе и вновь испытать то удовольствие, которое она ощущала вчера, находясь в его крепкой хватке.
Маринетт потянулась к лицу Луки и коснулась его щеки, на которой уже успели появиться признаки щетины. Шершавая кожа под кончиками её пальцев была тёплой и такой реальной, что девушка не смогла сдержать очередной улыбки. Скользнув с его щеки на шею и далее всё ниже, очертив выпирающую ключицу и двинувшись в сторону, к плечу, её тонкие пальцы сжали мужскую руку, которая в это время исследовала её собственное тело. Куффен, которому с изменением позы открылся доступ к другой груди девушки, уже захватил в плен второй её сосок, сжав твёрдую вершинку между пальцами, и с удовольствием наблюдал за реакцией Маринетт на его действия. Пристальное внимание голубых глаз сводило девушку с ума, но отвести взор от гипнотического воздействия этого горящего, полного животной страсти взгляда она была не в силах. Куффен по-прежнему был сдержан, но Маринетт видела бурю, бушевавшую в нём, и ей хотелось доказать, что внутри неё бушевала стихия не меньшей силы. Ей хотелось продемонстрировать ему, что можно было больше не жалеть её сонное сознание, что она готова к большему, но слова застряли в её горле, из которого вырывались лишь тихие стоны. Закусив губу, она могла лишь взглядом призывать Луку действовать. Но в этот раз он почему-то не понял её.
Рука Куффена медленно заскользила обратно по плоскому животу девушки, вниз к её округлым бёдрам, но, так и не коснувшись её в том месте, которое больше всего теперь нуждалось во внимании, Лука неожиданно прекратил все ласки.
— Ох, Маринетт… Ты сводишь меня с ума… — пробормотал он, отстраняясь от неё.
Девушка ошарашенно наблюдала за тем, как он решительно сел, а затем предпринял попытку подняться с кровати, откинув в сторону одеяло. Но, как только ноги Луки коснулись пола, вышедшая из оцепенения Маринетт решилась на отчаянные действия. Отпускать Куффена ей не хотелось, и она подумала, что на этот раз вполне может позволить себе некоторую наглость. К тому же, это ведь он разбудил её и начал всё это.
Двумя руками она схватила его за плечи, не давая встать, а затем молниеносно вскочила, оседлав его сверху и опрокидывая обратно на кровать. Теперь она нависала над ним, с победным выражением лица разглядывая поверженного Луку и надеясь на то, что не слишком сильно шокировала его своим поведением.
«Какой он красивый…» — мелькнуло в её голове.
Ярко-голубые глаза, длинные густые волосы, разметавшиеся по постели, высокие скулы, соблазнительный пирсинг на нижней губе, мускулистые плечи и грудь… Маринетт облизнула пересохшие губы. После её резкого манёвра остатки сна окончательно развеялись. Ей снова захотелось быть озорной, соблазнительной, смелой. Запоздавшую мысль о том, что её напор мог выглядеть со стороны как жалкая попытка привлечь внимание молодого человека, потерявшего к ней интерес, она постаралась отогнать как можно дальше.
«Ну почему я стала такой неуверенной в себе? Всё время боюсь, что меня оттолкнут, что мне откажут…»
Но на неоспоримом доказательстве неугасающего энтузиазма Луки она как раз очень удачно теперь сидела. Ощутив под собой твёрдость напряжённого члена, Маринетт почувствовала себя немного увереннее, хотя всё ещё внутренне дрожала от смеси проснувшегося в ней желания и присущего ей стеснения. В то же время, возникшее было недоумение на лице Куффена быстро сменилось лукавой улыбкой, и теперь он явно ждал дальнейших действий или хотя бы объяснений со стороны девушки. И Маринетт, постаравшись вложить в свой голос как можно больше уверенности и кокетства, наконец произнесла:
— Если ты меня разбудил, чтобы теперь просто уйти, то этого я точно не прощу.
— Просто я подумал, что в этот раз нам с тобой нужно быть более предусмотрительными и всё-таки воспользоваться средствами контрацепции, — пояснил он. — Презервативы лежат в аптечке в коридоре, и если я не схожу за ними сейчас, то потом снова не смогу от тебя оторваться…
Маринетт почувствовала, как её щеки вспыхнули. Ночью, во время совместного принятия душа, Лука в свойственной ему прямолинейной манере успел заверить её, что совершенно здоров, подразумевая, что она может не беспокоиться из-за того, что они занимались незащищенным сексом, и Маринетт, отчаянно краснея, сообщила ему о том же и на свой счёт. Но из-за усталости, да и в целом из-за того, что рядом с обнажённым Куффеном её мозг отказывался нормально соображать, она не подумала о том, что ей следовало рассказать ему об отсутствии и других поводов для беспокойства. Почему-то говорить с Лукой на такие темы вслух ей было очень сложно. Одно дело — заниматься сексом. И совсем другое — о нём свободно говорить. Но сейчас молчать было просто глупо.
— Я… Я принимаю противозачаточные. Так что об этом можно не волноваться, — наконец ответила она и, чтобы скрыть дрожь в своём голосе, склонилась над Куффеном, спрятав пылающее лицо в основании его шеи и принявшись целовать его точно так же, как до этого целовал её он — прокладывая дорожку вдоль линии подбородка.
Лука глухо застонал, наслаждаясь ласками девушки и тем, как она ненароком тёрлась об его эрекцию, и Маринетт подумала о том, что теперь, когда вопрос контрацепции решён, они смогут наконец заняться чем-то более приятным. Но обычно неразговорчивый Лука неожиданно решил продолжить беседу.
— Хочешь сказать, что я ещё вчера мог расслабиться и не следить за тем, что мне нужно вовремя остановиться? — прикрыв глаза и подставляя Маринетт свою шею для поцелуев, спросил он.
В его голосе не было осуждения, но Маринетт стало неловко от того, что вчера Лука, в отличие от неё, побеспокоился о возможных последствиях их беспечности, в то время как она совершенно потеряла голову. Если бы она на самом деле не принимала таблетки, то в глазах Куффена, вероятно, выглядела бы сейчас совсем легкомысленной.
— Извини, мне стоило сразу сказать тебе, чтобы ты напрасно не переживал…
Лука сжал ягодицы Маринетт, плотнее прижимая её к себе, и теперь уже она тихо застонала, тем не менее не прекращая свои ласки и нежно касаясь губами татуировки у него за ухом. Она вдыхала его запах, чувствовала биение пульса в тонкой вене на его шее и сходила с ума от их близости, позволяя всем угрызениям совести отступить на задний план, не смотря на то, что Куффен продолжал говорить.
— Да… Потребность самоконтроля, конечно, уменьшила удовольствие. С гораздо большим наслаждением я бы кончил в тебя, чем так… Но, знаешь, вид моей спермы на твоей спине выровнил общее впечатление. Это выглядело по-своему красиво, — мягкий голос Куффена, говорящего ей такие вещи, разливался в сознании Маринетт огненной смесью из смущения и возбуждения, а тем временем Лука вновь забрался под ее футболку и провёл обеими руками с двух сторон от её позвоночника, вынуждая девушку изящно прогнуться и напоминая о том, как она делала это под напором его ладоней прошлой ночью, наблюдая за их отражением в зеркале. — Знала бы ты, как я мечтал о такой картине лет пять назад, когда ты приходила к нам на Либерти и брала у меня уроки игры на гитаре…
Маринетт удивлённо замерла. Осознав услышанное, она приподнялась, чтобы взглянуть в лицо Луки и удостовериться в серьёзности того, о чём он говорил.
— Ты думал обо мне тогда… так?
— Конечно. Мне было восемнадцать. Мы оставались наедине в моей каюте, ты сидела на моей кровати и играла на моём инструменте. Разве может молодой и здоровый парень, в котором бушуют гормоны, думать при таком раскладе о чём-то приличном? Ты всегда казалась мне такой соблазнительной… — Лука потянулся было снова к Маринетт, но неожиданно убрал от неё свои руки: — Прошу, сними с себя эту футболку. Она вызывает у меня ассоциации, совершенно сбивающие весь настрой.
Маринетт несколько раз моргнула, а затем неловко хихикнула, осознав проблему. Выпрямившись, лёгким движением руки она сняла и отбросила на стоявший у кровати стул футболку Джулеки, оставшись в одних трусиках. Эти несложные манипуляции дали время для того, чтобы ещё раз обдумать всё услышанное, и общий смысл сказанного Лукой всё же пришелся ей по душе. Мысль о том, что он всегда находил её соблазнительной и желанной придала ей уверенности в себе.
Сидя на нём, она встряхнула волосами, убирая их с плеч, и соблазнительно изогнулась, демонстрируя идеальную осанку и пламенный, как она надеялась, взор. Полоса света, просочившегося сквозь шторы, разделяла её практически на две равных части, играя бликами в её спадающей на лоб челке, подсвечивая влажные от поцелуев губы, пролегая меж полушарий аккуратной груди и выступающих рёбер, спускаясь всё ниже и продолжаясь уже на теле Куффена. Маринетт провела пальцем по напряженным мышцам его живота, следуя солнечной черте, и улыбнулась от того, что почувствовала, как Лука вздрогнул и чуть крепче сжал её бёдра, которые до этого нежно поглаживал.
— Не знала, что ты боишься щекотки, — и, не требуя ответа, произнесла: — Кстати, тебе не кажется, что на нас с тобой всё ещё слишком много одежды?
Провокационные разговоры, иллюзия того, что это Куффен сейчас находился лишь в её власти, вид его прищуренных глаз, изучавших её невероятно довольным взглядом, напряжённый член, упирающийся в её обтянутые кружевом ягодицы, — всё это пьянило, возбуждало и дурманило девичью голову. Горячие ладони Луки вновь поползли по её плавным изгибам вверх и сжали грудь, соски, попавшие меж сильных мужских пальцев, заострились, и Маринетт прикрыла глаза, наслаждаясь возобновившимися ласками.
— Мне нравится твой настрой, — широко улыбаясь, ответил Лука, любуясь раскрасневшейся и возбужденной девушкой. — А ещё мне интересно, насколько ты действительно решительна и способна ли сама справиться с этой проблемой…
— Куффен, ты бросаешь мне вызов? — она изогнула бровь.
Маринетт была азартна, и Лука совершенно точно это знал, чем и не преминул воспользоваться. Не удивительно, что уже в следующее мгновение девушка держалась за резинку его домашних штанов и уверенно стягивала их вниз, оголяя крепкую мужскую плоть. Уж теперь-то она ему покажет, что уже давно не была той робкой девчонкой, которая брала у него уроки игры на гитаре и не допускала даже мысли о том, что сидящий с ней на одной кровати парень, осторожно переставляющий её тонкие пальцы на нужные лады, на самом деле страстно её хочет. Она изменилась. И пускай уверенность в себе периодически покидала её, и она частенько слишком много думала и переживала по ерунде, но иногда она всё же была способна брать то, что ей хотелось. И сейчас ей хотелось только Луку. Благо, их желания явно совпадали.
***
Спустя некоторое время Маринетт вышла из ванной и отправилась на кухню, чтобы забрать оставленный там телефон. Ноги плохо слушались её, голова до сих пор кружилась после бурно проведённого утра, а только что принятый освежающий душ не смог смыть с неё приятную истому, разлившуюся по телу после последнего оргазма. Но эта усталость была безумно приятной, и Маринетт чувствовала себя в невероятно приподнятом расположении духа, поэтому даже значок непрочитанного сообщения на едва светящемся экране не смог испортить её настроения.
«Где тебя носит? И что за приколы с расставанием?»
Маринетт усмехнулась. Судя по всему, Стэн наконец проснулся и заметил, что она не ночевала дома. И, видимо, в серьёзность её сообщения он даже не поверил… Надежда на то, что, прочитав смс, он всё поймёт и без лишних слов исчезнет из жизни Маринетт, растаяла без следа. Эта надежда, конечно, была глупой и прозрачной, но мало ли, какие бывают в жизни чудеса…
«Что ж, разговора с ним мне всё-таки не избежать… В этом мне не повезло. Ну и ладно.»
Маринетт присела на диванчик, посмотрела на часы и задумалась. Было уже десять утра. Спала она лишь немного больше двух часов, и мысли вяло текли в её тяжёлой голове. Заряд батареи её телефона был почти на исходе, но даже это не казалось ей сейчас сильной проблемой.
«Думаю, что я могу себе позволить ещё немного поваляться в постели вместе с Лукой. Никуда предстоящий скандал от меня не денется, а так хочется хоть немного отсрочить возвращение к суровой реальности. Еще хотя бы пару часов побыть в этом тёплом и уютном сновидении…»
«Если Стэн тебе позвонит, скажи, что я у тебя и вернусь домой к обеду. Я тебе потом всё объясню. Спасибо! Люблю тебя!»
Маринетт быстро набрала сообщение Алье и отложила телефон, перевернув его экраном вниз. Она прекрасно знала, что журналистка непременно засыплет её вопросами, но ввязываться в долгую переписку прямо сейчас тоже не хотелось. Алья её поймёт.
Маринетт решительно поднялась с диванчика и хотела было вернуться к Луке, но от резкого движения вверх в глазах потемнело, а в голове появились первые отголоски тупой боли.
«Чёрт, знала же, что так будет…»
Вчера, заказывая один коктейль за другим, Маринетт считала, что готова к тяжёлой расплате — неминуемой головной боли, которая должна прийти к ней с утра. Так случалось всякий раз, поэтому алкоголь она не любила, но вчера был такой вечер, что хотелось позволить себе всё, не беспокоясь о последствиях… И сегодня, проснувшись в объятиях Луки и не почувствовав ожидаемых признаков недомогания, Маринетт посчитала, что в этот раз ей удалось избежать своей расплаты. Но, как бы не так. Темнота перед глазами быстро рассеялась, но вот запоздавшая боль стремительно набирала обороты и за считанные секунды превратилась из далёкой и лишь немного неприятной в безжалостную, острыми спицами пронзающую виски.
«Надо попросить у Луки какое-нибудь лекарство, » — решила она и медленно, стараясь не делать резких движений, чтобы не провоцировать усиление боли, отправилась обратно в комнату.
Перешагнув порог, она невольно залюбовалась лежащим на постели молодым человеком. Обнажённый, прикрытый лишь краем одеяла, он лежал к ней спиной и, судя по его глубокому размеренному дыханию, спал.
Размашистые крылья Пернатого Змея, расположившиеся на широкой спине Куффена, привлекли внимание Маринетт. Несмотря на неприятные ощущения в потяжелевшей голове, она приблизилась к кровати, рассматривая искусный рисунок. Но полностью татуировку разглядеть было всё ещё невозможно из-за длинных волос, спадающих на плечи спящего Луки. Маринетт осторожно протянула к нему руку и, стараясь не разбудить, убрала черно-бирюзовые пряди в сторону, открывая своему взору те детали ацтекского бога, которые она не смогла рассмотреть раньше. И, к своему немалому удивлению, она впервые заметила, что на левой лопатке Луки, среди невероятно реалистично нарисованных перьев был изображён маленький жук с семью черными точками на спинке. Божья коровка сидела на крыле Кетцалькоатля, как оберег — крошечный символ удачи.
«Или как напоминание о той, что дала Луке Талисман Змеи? О Ледибаг? Обо мне?.. Ведь он знал, что она — это я, когда делал эту татуировку…»
Предположение о том, что на теле Куффена скрывалось косвенное напоминание о ней, заставило сердце Маринетт сладко затрепетать. Возможно, он не так уж и хотел забыть о ней, уехав в Брюссель? Может быть, он даже скучал?.. Эти догадки были крайне приятны, в отличие от головной боли, вновь напомнившей о себе. Маринетт еще раз взглянула на спящего Луку. Он был настолько красив в своём безмятежном сне, что будить его девушка не решилась, бесшумно отступив от кровати на несколько шагов.
«Кажется, он говорил, что в коридоре есть аптечка… Он же не будет против, если я без спроса позаимствую пару обезболивающих таблеток?..»
С этой мыслью Маринетт вернулась в коридор и сразу уже увидела шкафчик, на который прежде не обращала внимания. Нарисованный много лет назад красный крестик уже почти стёрся, но всё равно ясно оповещал о том, что именно хранилось за деревянной дверцей, на которой он был изображён. Маринетт потянула за маленькую ручку, и шкафчик, немелодично скрипнув, явил своё содержимое. Нужные медикаменты нашлись почти сразу, и девушка, зажав в кулаке две таблетки и поморщившись от всё нарастающей боли, уже собиралась закрыть дверцу аптечки, как вдруг ей на глаза попалась явно открытая упаковка презервативов, о которой, видимо, ей и говорил Лука. Не до конца осознавая, зачем она это делает, Маринетт взяла в руки коробочку и обнаружила, что та была не только открыта, но и почти пуста. Одинокий блестящий квадратик отразил свет, льющийся из комнаты в тёмный коридор, и Маринетт почувствовала, как внутри неё всё сжалось от неприятной догадки.
Она быстро положила на место коробку, закрыла шкафчик и вернулась на кухню, всеми силами стараясь не поддаваться негативным эмоциям. Достав с полки стакан, она налила в него воды из чайника, запила обезболивающее и, вновь опустившись на кухонный диванчик, прикрыла глаза. Боль пульсировала в висках, а к горлу начала подкатывать тошнота. Хотелось принять горизонтальное положение, но мысль о том, чтобы вернуться в спальню к Луке больше не казалась Маринетт такой уж привлекательной. Возвратиться в прежнюю мечтательную негу она бы уже не смогла, а объятия Куффена сейчас принесли бы ей только боль сожаления. Она в очередной раз почувствовала себя чересчур наивной и глупой. Вновь разочарованной в себе. Как бы она не храбрилась, как бы не убеждала себя в том, что готова к сексу без каких-либо обязательств, только во имя собственного удовольствия, как бы не настраивала себя на то, что грядущий отъезд Луки ничего для неё не значил, осознание того факта, что она была для него лишь одной из череды случайных связей, было неприятно настолько, что хотелось забыть всё произошедшее, как страшный сон. Сколько бы физического удовольствия она не получила за это время, теперь она ощущала себя морально раздавленной. И совершенно не понимала, что ей теперь с этим чувством делать.
Безусловно, ей хотелось чувствовать себя особенной. Будучи Ледибаг, она только и слышала от других, что она — избранная, героиня, достойная обладательница самого сильного и важного Талисмана. Но с уходом чудес из её жизни, она потеряла и это ощущение собственной исключительности. В глубине души она надеялась, что для Луки она всё ещё была таковой, и с невероятной жадностью ловила каждый мимолётный намёк, подтверждающий это предположение. И как же тяжело было ей теперь признать, что она — всего лишь «одна из».
«Надо ехать домой… Разговор со Стэном всё равно неминуем. Тогда пусть уж он скорее состоится. Настроение всё равно уже испорчено…» — подумала Маринетт, протянув руку к лежащему на столе телефону.
Разблокировав экран, она увидела новое сообщение от Альи.
«Мне-то ты можешь рассказать, где ты на самом деле?»
Маринетт с усилием проглотила подступивший к горлу горький ком. Всегда беспокоящаяся о ней подруга была единственным человеком, с которым она могла поделиться такими переживаниями. И в этот раз Сезар наверняка сможет привести её мысли в порядок, накричать на неё за глупости, которыми она забила голову, отвлечь или поддержать. Ей точно стоило поучиться лёгкости, энергичности и оптимизму Альи. А ещё терпению, с которым подруга выслушивала любое её нытье и бесконечные жалобы на жизнь.
«Я у Луки. Потом всё расскажу. Давай встретимся часов в 6 на нашем месте?»
Дожидаться ответа подруги она не стала. Быстро, пока батарейка телефона полностью не разрядилась, она зашла в приложение и вызвала такси. Десяти минут до приезда автомобиля ей должно было хватить, чтобы привести себя в порядок и покинуть квартиру.
Одевшись и собрав волосы в незамысловатый хвост, она зашла в спальню, собираясь сказать Луке о своём уходе. Куффен всё ещё спал, в этот раз повернувшись на спину, и вид его спокойного, расслабленного лица заставил Маринетт ощутить щемящее чувство в груди. Ей хотелось еще раз поцеловать его, прижаться к нему, сказать, что она будет скучать… Поблагодарить за время, что он уделил ей, и попросить, чтобы он хотя бы иногда писал ей из Брюсселя.
«Но захочет ли он писать? Я ведь давно уже ему не нужна… Зачем пытаться поддерживать эту неловкую переписку?.. Пожалуй, лучше его не будить. Мне слишком сложно сказать ему простое «пока», еще не хватало при нём расплакаться. Более жалкой в таком случае выглядеть будет уже невозможно. Лучше тихо уйти. Вряд ли он всерьёз расстроится от того, что я не попрощаюсь…»
С этими мыслями Маринетт в последний раз взглянула на красивый профиль безмятежно спящего молодого человека и покинула квартиру, аккуратно прикрыв за собой дверь.
***
— В общем, Стэн на меня даже толком не посмотрел. Зря я шарфик по дороге покупала, чтобы скрыть засосы на шее… Он только спросил, точно ли я всё решила, и, услышав положительный ответ, взял куртку и хлопнул дверью. Сказал только, чтобы к его возвращению ни меня, ни моих вещей в квартире больше не было. В общем, я решила не ввязываться в лишние споры, покидала вещи в чемоданы и сумки и перевезла всё на такси к родителям. Благо, они лишних вопросов не задавали. И вот, приехала к тебе.
Подруги уже час сидели за столиком их любимого кафе, и Маринетт успела рассказать Сезар обо всём, что произошло прошлой ночью и этим утром, утаив лишь наиболее пикантные подробности.
— Хочешь сказать, что ты расстроилась из-за того, что Лука спал с кем-то до тебя? Маринетт, тебе не кажется, что это смешно? — пропустив мимо ушей рассказ про Стэна, Алья вернулась к наиболее интересной теме разговора.
— Я… — девушка запнулась. Она понимала, что её ревность в данном случае была совершенно неуместна, но справиться с царапающим её сердце чувством она никак не могла. — Просто мне было неприятно осознать, что, может, ещё вчера он делил ту же самую постель с другой…
— Думать о такой возможности стоило еще до того, как ты решила пренебречь средствами контрацепции, — фыркнула Сезар, отправляя в рот очередную ложечку чизкейка.
— Алья! — Маринетт обхватила голову руками и закрыла глаза. — Я понимаю, что поступила необдуманно и глупо… Не знаю, что на меня нашло. Но это ведь Лука… Мне сложно не доверять ему. И, между прочим, он также доверяет мне. Не думаю, что он стал бы меня обманывать и подвергать излишнему риску, если что-то было бы не так.
— Ладно, с вашим доверием друг к другу мне всё понятно. Будем решать проблемы по мере их поступления. Но почему ты сейчас-то переживаешь? Ты говоришь, что понимала, что он не останется ради тебя и уедет, и что тебя вполне устраивало то, что это был просто разовый секс. Тогда в чём проблема? Может, это вообще не он опустошил ту коробку с презервативами?
— А кто? Роуз с Джулекой? Им-то зачем?
— Ну мало ли…
— Алья! Ты не помогаешь!
— Ну что «Алья»? Я не могу тебе помочь, пока не пойму, в чём причина твоего расстройства. Может, тебе просто не понравилось, и теперь ты жалеешь, что пошла на всё это ради не слишком приятного опыта? У него что, маленький член?
Маринетт моментально покраснела, шикнула на подругу и с опаской обернулась по сторонам, силясь понять, мог ли кто-то из посетителей кафе их услышать.
— Тише ты! Не в этом дело. Всё совсем наоборот… У него там всё более чем… Ух, — Маринетт почувствовала, что от моментально нахлынувших воспоминаний, по телу снова прошла лёгкая волна возбуждения. Девушка встряхнула головой, приложила к горящим щекам ладони и со смесью негодования и смущения в голосе призналась: — Мне всё понравилось, даже очень. Со Стэном такого не было даже в лучшие времена…
— Кажется, всё стало проясняться, — Алья взмахнула ложечкой и с видом раскрывшего тайну детектива начала излагать: — Ты готова была на разовый секс, пока не узнала, что с ним настолько круто, и теперь тебе хочется еще! И при этом ты не желаешь его ни с кем делить! Но ты понимаешь, что не имеешь права на это чувство собственничества, и поэтому страдаешь, пытаясь убежать от всей этой ситуации. И именно поэтому ты бросила Луку, даже не попрощавшись. Ох, подруга, только не удивляйся потом, если он тебе снова не позвонит. Ты сама дала ему понять, что всё, что тебе было нужно, ты получила и теперь не хочешь больше общаться.
— Он и так не позвонит — у него нет моего номера телефона… Как и у меня нет его… Ох, Алья… — Маринетт бессильно уронила голову на сложенные перед собой руки. Слышать то, что говорила ей Сезар было неприятно. Еще неприятнее было от того, что она знала — большая часть сказанного являлась чистейшей правдой. — Я не знаю, зачем я сбежала. Я расстроилась, перенервничала, устала. И у меня сильно болела голова. Я наделала глупостей, да?
— Ну… Смотри, — Сезар принялась загибать пальцы: — Ты наконец рассталась с этим своим Стэном, провела классную ночь в обществе другого, у тебя в кои-то веки был отличный секс. Всё это сложно назвать глупостями. Если, конечно, закрыть глаза на ваше это «взаимное доверие» и не думать о том, что ты могла от него что-то подцепить, — Алья бросила на Маринетт выразительный взгляд, и та страдальчески закатила глаза. — Ладно-ладно! Так вот, ты хорошо провела время. Теперь-то ты чего хочешь? Что тебя беспокоит? Ты хочешь, чтобы он теперь остался с тобой?
— Я не знаю… — Маринетт почувствовала, как слёзы подступили к горлу, и она уже готова была расплакаться прямо в этом кафе. — Нет, я не хочу, чтобы он бросил свою устроенную жизнь в Брюсселе. Не ради меня… От меня только неприятности. Шлем ещё его утопила… Ох, если подумать, я наверное крайне странно себя вела. Так начудила… Может, я именно от того и расстраиваюсь, что не успела проявить себя с лучшей стороны и вряд ли смогла выделиться на фоне всех тех девушек, которых он… Водил в эту квартиру.
Маринетт с несчастным видом подняла глаза на подругу, всё ещё надеясь на то, что Алья сможет её успокоить и повернуть всё так, что на сердце у неё снова станет так же хорошо и спокойно, как было этой ночью, когда она засыпала на груди у Луки.
— Тебе так важно его мнение о тебе?
— Да… То есть… Да. Мне важно, — неохотно призналась Маринетт. — Я так переживала раньше, что он переехал в другой город с мыслью о том, что я не ценила его дружбу… Я была такой слепой и глупой. И теперь, когда у меня появился шанс исправить тот неприятный осадок, который, возможно, оставался у него обо мне, я сделала всё только хуже. Лука — не просто какой-то посторонний человек. Он всегда был мне дорог. Я хочу, чтобы он вспоминал обо мне с теплотой. Особенно в том случае, если мы с ним больше никогда не увидимся…
— Может, тогда встретишься и поговоришь с ним еще раз, пока он не уехал?
— Но вдруг он не захочет? Тебе не кажется, что это странно? Сначала сбежала, потом ищу встречи с ним…
— Вот и объяснишь, почему сбежала. Придумай что-нибудь убедительное. А я пока позвоню Джулеке, узнаю, где её брат.
— Нет, подожди! Я не уверена, что стоит…
— Маринетт, если ты не поговоришь с ним, то потом будешь жалеть о том, что упустила возможность оставить о себе, как ты и хотела, хорошее впечатление. Вряд ли ты сделаешь хуже, если попытаешься.
Дальнейшие возражения Алья уже не воспринимала, принявшись звонить Куффен-младшей. От нахлынувшего на неё волнения руки Маринетт похолодели и покрылись липким потом. Казалось, что воздуха перестало хватать, и она дрожащими пальцами обхватила чашку с остывшим кофе и сделала несколько больших глотков. Поморщившись от горечи, она с замиранием сердца прислушалась к тому, как Сезар вела переговоры.
— Надо же… Ну хорошо. Давайте тогда все там встретимся?.. Да… Спасибо! Счастливо.
Алья ткнула наманикюренным пальчиком в красную кнопку на экране телефона и озадаченно посмотрела на Маринетт.
— Представляешь, Джулека не знает, где сейчас Лука, но они с ним договорились в девять часов встретиться возле того самого караоке, где мы вчера сидели. Интересно, почему именно там?
— Ооо… Караоке… — глаза Дюпен-Чен расширились от осознания, но она всё ещё не могла поверить в то, что Лука решил выполнить её глупые требования. Особенно после того, как она так невежливо оставила его. — Я как-то и забыла…
Вкратце Маринетт рассказала подруге о том, как попросила Луку спеть ей в качестве платы за проигрыш в их нелепом споре. Она снова вспомнила, как хорошо ей было, когда она, почти засыпая, вдохновенно несла всю эту чушь, лёжа вместе с Куффеном в постели. Она вспомнила, как он неодобрительно мотал головой, но с теплом смотрел на неё и так по-доброму ей улыбался… Хотелось вернуться в то время, в эту квартиру, к нему… Но теперь она лишь растерянно наблюдала за тем, как Алья достает из кошелька купюры, кидает их на стол и поспешно тащит её к выходу.
— Ай! Куда ты так торопишься?
Маринетт споткнулась и больно ударилась плечом о дверной проём, пытаясь поспеть за шустрой журналисткой.
— До караоке пешком минут тридцать, но это в любом случае быстрее, чем добираться транспортом. Заодно голову проветришь! К тому же, нам надо занять удачные места в баре, чтобы видно было сцену. После выступления ты с ним и поговоришь!
— Я не думаю, что он будет выступать! Может, он решил, что я буду ждать его там, вот и захотел со мной увидеться… Высказать всё, что думает обо мне, после моего ухода?
— Как-то это не похоже на Луку, тебе не кажется? Или ему есть, в чём тебя обвинять помимо твоего внезапного исчезновения?
— Вроде нет… Ох, Алья, подожди, я не успеваю… Я же снова на этих дурацких каблуках!
— Ничему тебя жизнь не учит, девочка моя, — Алья закатила глаза, но темп всё же сбавила.
***
— Уже почти девять. Вдруг он не придёт?
— Джулека написала, что они с Роуз уже стоят у входа в бар и ждут Луку. Она обещала позвонить, когда они с ним встретятся, и задержать его, если он не захочет заходить внутрь. Будь готова выйти сразу после её звонка, — ответила Алья, в очередной раз взглянув на экран своего телефона. — Да не нервничай ты так! А то я подумаю, что ты в него и правда влюбилась!
Сезар, подозрительно сощурив глаза, попыталась заглянуть в раскрасневшееся лицо Маринетт, но ответить та не успела. Именно в эту секунду в бар вошли Джулека и Роуз и радостно помахали руками в знак приветствия. Маринетт неуверенно кивнула им, стараясь не смотреть на Алью. Отвечать на её вопрос она была не готова — она и сама не понимала, что с ней творится и что она чувствует, когда думает о Луке, поэтому вразумительного ответа Сезар всё равно бы не получила и только продолжила бы мучить её, зацепившись за эту неуверенность.
— Привет, девочки! — поздоровалась Алья с бывшими одноклассницами. — А где Лука? Джулека, я думала, что ты позвонишь…
— Всё немножко пошло не по плану. Лука подъехал очень быстро, вручил мне ключи от квартиры, как мы с ним и договаривались, а затем направился прямо сюда! — начала рассказывать Джулека, садясь рядом с Маринетт на свободный стул. — Я начала расспрашивать, зачем он сюда приехал. Прямо скажем, нетипичное место для моего брата. И он неохотно признался, что проиграл спор и теперь должен тут спеть.
— Интересно, кому это он мог проспорить? — с видом опытного дознавателя прищурилась Роуз. — Почему-то мне кажется, что в этом замешан кто-то из вас. Алья, зная твою азартность…
— Это Маринетт! — ткнула пальцем в подругу Сезар, стремясь как можно скорее скинуть с себя все подозрения. — Все вопросы к ней!
— Нет, прошу, не надо никаких вопросов, — запротестовала Маринетт. — Этот спор был глупым, и я вообще удивлена, почему Лука решил выполнить мои условия… Ему совершенно не следовало…
— Кстати, а где он? — перебила причитания подруги Алья.
— Пока мы разговаривали, к нам подошел охранник бара и попросил переставить мотоцикл на другое место, поэтому Лука немного задержится. Ой, сейчас, секунду, — Джулека вытащила из кармана вибрирующий телефон и поднесла трубку к уху. — Да, Милен, я забрала ключи, завезу их тебе через часик. До встречи! — сбросив звонок, Куффен-младшая обратилась к Роуз: — Заедем потом к Милен. Им не терпится. Надеюсь, Лука там в квартире прибрался…
— А что, Милен живёт в вашей квартире? — спросила Алья, выразительно глянув при этом на Маринетт.
— Да, я разрешила им с Айвоном пожить пару месяцев в моей комнате. Но Луку они смущать своим присутствием не хотели, поэтому эту ночь им пришлось провести у родителей. И вот теперь, видимо, они торопятся снова остаться наедине…
На лице Альи Маринетт отчетливо читала фразу: «Я же говорила!», и теперь ей было стыдно за то, что она в очередной раз наделала поспешных выводов, расстроилась из-за того, чего не было, и теперь страдала от последствий собственной глупости.
«Значит, в этой квартире Лука провёл только одну ночь. И ту — со мной. Ох, я решила, что он слишком ветреный, и сбежала по глупости, а теперь он наверняка думает что-то подобное про меня. И ведь правда, всё выглядело так, будто я напросилась сначала на прогулку, потом буквально к нему домой, а затем, получив своё, исчезла, не оставив ни записки, ни номера телефона. Как же это мерзко… Что я наделала?..»
— Смотри, вот он! — горячо зашептала Роуз, кивнув на сцену.
Когда Лука успел войти в клуб, девушки не заметили, но теперь, не отводя любопытных взглядов, наблюдали за тем, как Куффен взял в руки микрофон и, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, ожидал вступления выбранной им мелодии.
При виде Луки Маринетт почувствовала, как её сердце глухо ударилось о грудную клетку, а затем провалилось куда-то вниз, не подавая больше признаков жизни. Она волновалась. Очень сильно волновалась и за себя, и за него, и из-за всей ситуации в целом. Она видела, что ему было неуютно на сцене без привычной гитары, она знала, что он не любил петь чужие песни, она осознавала, что он наверняка чувствует себя глупо, но не понимала, ради чего он всё это делает. Ради неё? Или просто потому, что привык держать слово?
«Интересно, он заметил меня? Знает ли о том, что я его вижу и слушаю?»
Тем временем на большом экране появились слова знакомой Маринетт песни, и одновременно с тем, как раздались первые звуки мелодии, она ощутила, как всё в груди неё болезненно сжалось, а к горлу подступил горький ком, лишивший её дара речи. Вкрадчивым, немного хриплым голосом Лука запел, повернувшись к висящему рядом с ним экрану боком, не смотря на слова, но и не поднимая глаз на посетителей бара.
On n’ose pas vraiment se dire
(Мы не смеем говорить друг с другом)
On est timide, on est ainsi fait
(Мы скромные, мы такие)
В зале стало значительно тише, многие начали прислушиваться к пению длинноволосого молодого человека в кожаной куртке, хотя прежние выступающие не привлекали особого внимания у отдыхающих за столиками людей. Но бархатный, чарующий голос Куффена обволакивал и притягивал всеобщее внимание к его обладателю.
Mais je sais que le désir
(Но я знаю, что нужно)
Il faut aller le chercher
(Отправиться искать желание)
— Смотри, какой, — донесся до Маринетт тихий женский шепот со стороны соседнего стола. — Красавчик. И высокий, как ты любишь.
— Не люблю неформалов, — кто-то фыркнул в ответ. — Хотя должна признать, что голос у него очень даже ничего.
— Дай мне свой телефон, я видео сниму…
Маринетт нахмурилась и с возмущением посмотрела на двух светловолосых девиц, обсуждающих Луку. Их желание записать его выступление вызвало в ней волну недовольства. Он ведь пел для неё! Это она его попросила! А эти дамы потом будут пересматривать это видео, обсуждать…
Она хотела было пожаловаться на беспардонных блондинок своим подругам, но увидела, как Джулека тоже снимает Луку на телефон, а Алья с разочарованным шипением откладывает свой, явно снова севший мобильный.
«Все снимают… И почему меня это так задевает?.. Я же сама виновата, что заставила его выступать прилюдно. Что мне стоило попросить его спеть лишь мне одной?..»
Demande-moi la lune
(Попроси у меня луну)
Demande-moi les clefs
(Попроси у меня ключи)
Demande-moi de te suivre
(Попроси меня идти за тобой)
Je te suivrai
(И я пойду за тобой)
Эта песня была знакома Маринетт уже очень давно. Отец, находясь в лирическом настроении, любил напевать эти строки её маме: «Попроси меня идти за тобой, и я пойду за тобой…», и Сабин всё время смущенно смеялась в ответ, но всегда смотрела на своего мужа счастливыми глазами любимой и любящей женщины. И теперь Маринетт невольно шевелила губами, беззвучно проговаривая знакомые слова и чувствуя, как её наполняет тягостное ощущение одиночества. Никогда она не переживала таких же взаимных, глубоких, настоящих чувств, что испытывали её родители друг к другу. День за днём утопая в суровых буднях, она уже почти перестала верить в то, что такое бывает, но эта песня напомнила ей о наглядном примере реальности такой безусловной любви. Сможет ли она сама когда-нибудь такую повстречать?..
Маринетт безотрывно смотрела на Луку. Он заметно расслабился и пел уже свободно, облокотившись на большую колонку, стоявшую на сцене. Но в зал он по-прежнему не смотрел, погрузившись глубоко в себя.
«Почему он выбрал именно эту песню? С такими словами… Придаёт ли он значение их смыслу?»
Маринетт терзали сомнения вперемешку с прорывающейся вопреки здравому смыслу надеждой, и от волнения она до боли кусала свои обветренные губы. Она не понимала, мог ли Лука посвящать ей эти строки, мог ли так относиться к ней, или выбор песни был совершенно случайным? Может, Марк Лавуан* был любим не только её родителями, но и их с Джулекой маме? Предположения можно было строить бесконечно.
«Решусь ли я спросить у него напрямую, почему он выбрал именно эту песню? Но лучше уж горькая правда, чем наивные мечты о том, что это всё для меня…»
Demande-moi le ciel
(Попроси у меня небо)
Demande-moi l’impossible
(Попроси меня о невозможном)
Demande-moi ton chemin
(Попроси у меня твой путь)
Je t’aiderai
(Я помогу тебе)
Сегодня утром, проснувшись в объятиях Луки, она чувствовала себя такой счастливой, какой не была уже очень долгое время. Но Маринетт почти смирилась с тем, что всё, что произошло, было лишь для того, чтобы она осознала, насколько плохо ей было со Стэном, как неправильно она жила, забыв про свои настоящие эмоции и чувства, подстроившись под прихоти и привычки другого человека и позабыв про то, что хочет быть любима, хочет любить, а не просто жить с тем, с кем было «удобно». Раньше она боялась расстаться со Стэном и остаться одна, но лучше бы она боялась полностью потерять себя, продолжая идти по неверному, чуждому ей пути. И Лука помог именно тем, что открыл ей глаза на то, как она на самом деле ошибалась, как запуталась в себе. Он не указал ей новый путь, но она теперь и сама, кажется, была готова отыскать его.
Demande-moi ce que tu veux
(Попроси у меня, что ты хочешь)
Demande et je passe aux aveux
(Попроси и я перейду к признаниям)
Demande-moi de me jeter
(Попроси меня броситься)
Dans tes bras, je le ferai
(В твои объятия, я сделаю это)
Несколько пар из посетителей кафе поднялись со своих мест и принялись танцевать на небольшой площадке перед сценой. Люди плавно двигались в такт музыке, загораживая Луку от Маринетт, и она лишь изредка могла видеть его лицо, казавшееся сейчас таким уставшим, но всё равно не менее красивым, даже в свете тусклого прожектора, висящего под потолком.
Она почти смирилась с тем, что он, выполнив свою негласную миссию, обновив её сознание, снова уедет. Если не навсегда, то всё равно надолго. Снова перестанет с ней общаться…
«Хотя он ведь обещал взять гитару и спеть мне в следующий раз? Или его появление в караоке делает то обещание недействительным? Хотя, о чём это я… После того, как я сбежала утром и показала, что не хочу с ним общаться, на новую встречу даже надеяться глупо… Но я хочу надеяться! И хочу с ним сейчас же поговорить!»
À trop laisser le temps partir
(Позволив времени уйти,)
On finit le cœur enfermé
(Оказываемся с закрывшимся сердцем.)
Dans des rêves sans avenir
(В мечтах без будущего)
Avec un goût de tout gâcher
(С привкусом того, что все испорчено)
Продолжение песни вызвало лёгкую дрожь в теле Маринетт.
«Как же эти строки хорошо описывают то, что у меня на душе… Всё испорчено. Я всегда всё порчу своими же собственными руками. Не ценю, принимаю неверные решения, трачу время на тех, кому я не нужна. Сначала Адриан, потом Стэн… И только с Лукой я смогла почувствовать себя желанной и счастливой… Но нужна ли я ему? К чему эта песня? Хочет ли он что-то передать мне через неё? Но ведь я так и не поняла, знает ли он, что я в зале?»
Маринетт надеялась всё же перехватить взгляд Луки, но он упорно не смотрел на зрителей, а всё увеличивающееся количество танцующих неминуемо уменьшало шансы на то, что Куффен сможет разглядеть ту, что заставила его прийти в ненавистное им караоке.
Песня всё продолжалась, каждой своей строчкой затрагивая всё новые струны в душе Маринетт. И чем больше она вслушивалась в слова припева, тем сильнее ей хотелось, чтобы они были обращены к ней.
Demande-moi le ciel
(Попроси у меня небо)
Demande-moi l’impossible
(Попроси меня о невозможном)
Demande-moi ta route
(Попроси у меня твой путь)
Je l’éclairerai
(Я освечу его)
Последний припев подходил к концу, и Маринетт следовало бы приготовиться, чтобы сразу встать и пойти Луке навстречу, чтобы поймать его и наконец объясниться. Возможно, ей даже стоило подняться из-за стола уже сейчас и перехватить его у выхода из бара. Но она чувствовала, как её ноги будто бы налились свинцом от волнения и почти не слушались её. Она обхватила голову руками и немигающим взглядом уставилась на покачивающихся в танце людей, стараясь больше не вслушиваться в текст песни, чтобы не раскиснуть окончательно в самый ответственный момент.
«Почему я так переживаю? Мне нужно просто попрощаться с другом перед его отъездом. Только и всего. И заодно извиниться за глупое утреннее исчезновение. И, может быть, сказать ему, чтобы он не пропадал больше, чтобы звонил… Или писал… Хотя бы иногда… Хотя бы, когда в следующий раз будет в Париже… Чёрт, это не будет выглядеть так, будто я приглашаю его провести со мной ещё одну ночь, когда он снова приедет?.. Это ужасно… Или не ужасно? Может, я этого действительно хочу?..»
— Это было просто ужасно, — с восхищением в голосе произнесла Джулека, останавливая запись видео.
Маринетт растерянно моргнула, отвлекаясь от своих мысленных метаний. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что выступление Луки подошло к концу, и, несмотря на то, что завершающие аккорды музыки всё ещё разливались по залу, микрофон уже одиноко лежал на колонке, на которую облокачивался Куффен, а самого его уже не было видно на сцене.
— Джу, зачем ты так жестоко? Он же отлично спел! — возмутилась Роуз. — Меня в какой-то момент до мурашек проняло.
— Лука в караоке — это само по себе ужасно. Публичное предательство идеалов! Еще и с таким репертуаром… Маринетт, я искренне благодарна тебе за такой компромат на моего брата, — Джулека выразительно помахала в воздухе телефоном. — Не знаю, в чём была суть вашего спора, но ты явно выбрала лучший способ взять от своего выигрыша максимум! Наверняка Лука сделает что угодно, лишь бы я не устроила массовую рассылку этого видео!.. Может, он даже согласится привезти мне тот усилитель… Эй, подожди, Маринетт, ты что, плачешь?
— Нет, я просто…
Но две крупные слезы неожиданно для самой Маринетт скатились по её пылающим щекам.
«Я просто снова совершенно по-идиотски упустила его…»
— Девочка моя, ну что ты сидишь? Ты же хотела с ним поговорить? Иди уже, наверняка ещё успеешь! — Алья слегка подтолкнула подругу в плечо, и в этот момент в голове у Маринетт словно что-то щёлкнуло.
Она вскочила со своего места, чуть было не опрокинув стул, и, то и дело сталкиваясь с рассаживающимися по местам после танца посетителями кафе, поспешила к выходу. Плохо разбирая дорогу из-за пелены слёз, проклиная злополучные каблуки, на ходу извиняясь перед официантом, которому успела наступить на ногу, она обогнула несколько столиков, даже ни разу не споткнувшись, взлетела вверх по короткой лестнице, несколько раз дёрнула ручку двери на себя, пока не поняла, что дверь открывается наружу, и наконец оказалась на улице. Конечно же забыв, что её тренч остался висеть на спинке стула, в то время как на улице было ощутимо холоднее, чем накануне.
Но долго искать Луку ей не пришлось, лишь добежав до угла дома, она увидела, как знакомый мотоциклист, вырулив со стоянки, стремительно набрал скорость и уже спустя несколько секунд скрылся из поля зрения Маринетт, легко маневрируя в потоке машин.
***
— Да, мам, квартира хорошая, хозяйка — приятная на первый взгляд женщина. К тому же, расположение дома настолько удобное, что я не хочу тянуть и искать еще варианты. Нет, я не считаю, что поторопилась, подписав договор… Да… Я готова хоть завтра перевезти свои вещи от вас туда и переселиться… Нет… Я же не на край света переезжаю, мам! Конечно, я буду к вам почаще заходить!.. Да, конечно, беги, целую тебя!
— Маме не хочется вновь выпускать тебя из-под родительского крыла? — улыбнулась Алья.
Подруги сидели на скамейке, стоящей на набережной Сены, ели мороженое и, щурясь от солнца, ловили последние тёплые лучи неожиданного наступившего в начале октября «бабьего лета».
— Да, каждый раз, как в первый… — с улыбкой покачала головой Маринетт. — Хотя в этот раз она отговаривала меня намного меньше, чем в прошлый. Можно сказать, совсем не отговаривала.
— В прошлый раз ты переезжала к Стэну, и твоя чуткая мама сразу поняла, что это был не твой человек! — фыркнула Сезар. — Слушай, мне нужно зайти в магазин с автозапчастями, Нино попросил меня кое-что ему купить. Сходишь со мной или пойдешь готовиться к переезду?
— Я, пожалуй, тут ещё немного посижу, а потом поеду домой, собирать чемоданы. Так устала с этим поиском квартиры… Но рада, что всё наконец закончилось.
— Ты выбрала отличный вариант! — кивнула Алья, а затем, положив в рот последний кусочек вафельного рожка, встала со скамейки и помахала рукой. — Тогда я пойду. Счастливо! Звони, если нужна будет помощь с вещами!
Маринетт улыбнулась и кивнула. В тот момент, когда Алья упомянула магазин автозапчастей, её голову посетила неожиданная мысль, осуществить которую ей теперь не терпелось. Но сделать это ей хотелось непременно в одиночестве, поэтому, дождавшись, когда Сезар скроется из виду, Маринетт достала телефон, отыскала на карте нужный адрес и отправилась по нарисованному на экране маршруту.
Уже через полчаса она стояла на улице и держала в руке новенький мотоциклетный шлем, точно такой же, какой она сама несколькими неделями ранее утопила в реке во время своих нелепых гимнастических упражнений.
С тех пор, как Куффен вернулся в Брюссель, она мучилась в сомнениях. Уже на следующий день она обнаружила в своём телефоне среди входящих сообщений незнакомый номер и вспомнила, что Алья именно с телефона Луки отправила ей то сообщение с автозаправки. Его номер Маринетт тут же сохранила, но без достаточно веского повода она никак не могла решиться связаться с ним. Но теперь её желание написать или позвонить ему выглядело вполне разумным и оправданным. И почему ей сразу не пришло это в голову?
«Я ведь не буду выглядеть навязчиво? Я же должна вернуть ему то, что он потерял по моей вине? Позвоню, скажу, что хочу отправить ему шлем… Может, разговор завяжется, и всё как-нибудь само собой решится, сгладится…»
Полчаса у неё ушло на то, чтобы придумать текст сообщения. Сразу звонить она не хотела, побоявшись, что голос её подведёт, будет заикаться и дрожать, и поговорить им толком не удастся. Но она уже в сотый раз набирала, а затем стирала своё сообщение, стараясь подобрать наиболее подходящие слова. В конце концов, когда терпение и самообладание стало покидать её, она открыла камеру, вытянула руку вперёд и как можно радостнее, при всём её внутреннем раздрае, улыбнулась. Сделав несколько снимков, она открыла галерею и принялась выбирать наилучший, но с каждого из них на неё смотрела её растрёпанная, немного смущённая копия, прижимающая к себе чёрный блестящий шлем. Моральных сил на то, чтобы переделывать снимки, у Маринетт уже не было. Выбрав самый первый и самый естественный из них, она набрала короткое сообщение:
«Я хочу тебе кое-что вернуть.»
Нажала кнопку «Отправить» и приготовилась ждать.
Постояв несколько мучительно долгих минут с телефоном в руке, она всё же решилась поехать домой. Дорога в пекарню показалась ей мучительно долгой. Она регулярно заглядывала в экран телефона, ругала себя за дурацкий текст сообщения, гадала, поймёт ли Лука, что она имела в виду именно шлем, и заламывала руки от волнения.
Вернувшись домой, Маринетт несколько раз пыталась начать собирать свои вещи обратно в чемоданы, но всё буквально валилось у неё из рук, и она решила отложить это дело до тех пор, пока хотя бы немного не успокоится. За ужином её родители многозначительно переглядывались между собой, глядя на рассеянную дочь, но лишних вопросов благоразумно не задавали. Когда семейный ужин подошел к концу, Маринетт молча собрала со стола пустые тарелки и понесла их мыть. На её счастье, телефон оповестил о новом сообщении именно в тот момент, когда посуда была осторожно поставлена в раковину, иначе подпрыгнувшая от неожиданности Маринетт наверняка разбила бы большую её часть. Стараясь выглядеть как можно естественней и спокойнее, она вернулась к столу и разблокировала телефон. С экрана на неё смотрел Лука. Сердце девушки ёкнуло, она с волнением раскрыла сообщение и прочитала одно лишь короткое слово:
«Привози.»
На фотографии Куффен стоял на фоне здания с броской вывеской «Myrtilles» и улыбался.
«Это его клуб? Это приглашение?..»
— Что такое, милая? Какие-то важные новости? — с беспокойством обратилась к дочери Сабин, мягко положив руку на её плечо.
— Хм… Мам, а можно мои вещи ещё некоторое время полежат у вас? Мне нужно отъехать на день-два. Займусь переездом, когда вернусь.
— Как скажешь. Ты же знаешь, твоя комната всегда свободна для тебя.
***
На следующее утро, готовясь сесть в такси, чтобы отправиться на вокзал, Маринетт обнимала родителей и попутно пыталась отказаться от вишнёвого пирога.
— Спасибо за заботу, папа! Но я хорошо позавтракала, а обедать планирую уже в Брюсселе. Не стоит так беспокоиться, — девушка с улыбкой похлопала по руке отца, а затем обернулась к матери.
— Всё будет хорошо, не волнуйся!
— Ох, Маринетт… Я слишком хорошо знаю это твоё выражение лица. На нём слишком много сомнений и неуверенности, но ты всё равно решила так внезапно куда-то ехать… Я доверяю тебе и не собираюсь отговаривать от чего-то, но, пожалуйста, будь осторожна… Ты ведь не собираешься снова заниматься возведением воздушных замков?
— Скорее реставрацией разрушенных мостов… — смущенно пожала плечами Маринетт. — Не волнуйся, мам. Всё будет хорошо. Я еду к другу. Скорее всего, уже вечером буду дома. Не о чем переживать. Это не тот случай, когда я могу потерять голову.
— Удачи тебе, милая, лёгкой дороги.
Маринетт села в такси, посмотрела в окно на машущих ей родителей и машинально погладила лежащий возле неё мотоциклетный шлем.
Она улыбалась от предвкушения маленького путешествия, вот только где-то глубоко в душе её терзало неприятное чувство от того, что маме она всё-таки наврала. Голову она, кажется, уже потеряла.
— Поехали? — спросил водитель, вглядываясь в лицо пассажирки через зеркало заднего вида.
— Да, — кивнула она. — Поехали.