Она покупает парик на ворованные у отца деньги. Пепельный блонд, или типа того. Парик выглядит так, будто жизнь его уже помотала. В соседнем магазине она покупает платье — не слишком откровенное, но и не слишком скучное: надо иметь пространство для маневра.
Драная косметичка располагает всем необходимым, чтобы замаскировать себя-настоящую под себя-выдумку. Люди часто этим пользуются, когда хотят сказать себе, что они могут быть другими, верно? Надин очень не хочет быть собой, и кто бы ее в этом упрекнул.
Она смотрит в стеклянную витрину ювелирного магазина, поправляя парик.
Надин думает: проститутка, никак иначе, но хотя бы не школьница. Могло быть хуже.
Группы поддержки существуют для объединения людей со схожими проблемами, для обсуждения своих тараканов. Может, это и парадоксально, но, уделяя время проблеме на эти два часа встречи, проживая ситуацию-триггер заново, ты избавляешься от суровой тяжести, которую нес все это время.
Два типа людей. Есть люди-дерьмо, а есть люди-поддержка.
Надин-Натали предстояло понять, что второй тип людей — не миф, хотя в ее пустой голове не закралось и мысли об этом.
Входя в обшарпанное здание, Надин думает: зачем я это делаю.
Ноги подкашиваются, ее трясет, капельки пота на лбу так и норовят испортить часть ее образа, над которым она так тряслась. Барабанной дробью в ушах стучит сомнение, и Надин матерится: ругань снимает напряжение, как-то даже врач меня за это похвалил, кстати. И я говорю: Надин, ты молодец…
…но все же дура, лучше бы ушла отсюда, пока не поздно, черт, Бо переживает, нам всем жаль, позаботься о себе, будь сильной и выше этого…
Хлопок.
— Черт, комары?.. — Надин трет себя по предплечью, где красуется труп комара в небольшой капле крови.
Она поднимает взгляд, перед глазами расплывается табличка на двери зала. «Группа поддержки для ВИЧ-инфицированных».
Надин думает: входи или беги.
Надин думает: блять, у меня ничего не получится.
Натали думает: мне это нужно.
Она берет судьбу за яйца и… только пытается открыть дверь, даже не притронувшись к ручке. Такое чувство, что сердце пульсирует в пальцах холодной ободранной руки.
Окей, пока Надин тупит, расскажите мне, что вы думаете, когда речь заходит о психах или серьезно прям больных? Вы думаете, что им полагается просто молча уйти, наверняка так?.. Не буду причислять вас к людям первого типа, буду надеяться, что я ошибся в суждениях. Просто замечу, что люди, в каком бы состоянии они ни были, остаются людьми. В данном случае это особые люди, кто бы что ни говорил. У них есть имена, коты, любимые цвета и запахи, родители, комплексы и желания поехать куда-нибудь заграницу — но им просто приходится по-особому жить.
Надин становится плохо, в нос бьет мифический запах ромашкового мыла, рвотный позыв имеет все шансы реализоваться здесь и сейчас.
Натали не осознает серьезности, с которой присутствующие — в большинстве, как потом окажется — в этом зале относятся к их особой ситуации. Она не осознает, через что им приходится проходить каждый день. Не понимает, как тяжело принять факт своего — может бедственного, а может пока нет — положения.
Надин боится упасть. Начинает падать. Инстинктивно хватается за ручку двери и вваливается, падая на колени.
— Мир не так прост, как мы думаем, сэр, однако, — смеется парень у кулера, обращаясь к старому мужчине.
Рядом с ним стоит трость, но выглядит парень здоровее некуда, будто трость и не его вовсе, будто он просто проездом через все это безобразие и заглянул водички попить.
— Свежее мясо? — обращается парень в сторону Натали.
В зале в общей сложности человек девять-десять, все разбились по парам-тройкам, что-то обсуждают, выглядят как закадычные друзья, будто бы и не происходит никакого треша и они просто пришли потусить, так сказать…
Ну, так было до ее эффектного появления. Это вообще было очень забавно, кстати. У нее было чувство, что она публично облажалась перед сотней человек. Она чувствовала себя голой и беззащитной.
Маска себя-выдумки спала с нее в ту секунду, едва она вообще вошла в здание психологического центра.
Короче, теперь все смотрят на нее, ее сумочку, из которой вывалилась пара ручек, ее драные красные руки.
Натали почему-то вспоминает, что у нее остался труп комара на предплечье, и ей становится дико смешно из-за ее непрезентабельного вида. Она думает, насколько глупо выглядит.
Тем временем слышно, как пролетает очередной комар.
— Не, ну даме кто-нибудь поможет или мне самому ковылять? — парень с тростью, оказывается, сама галантность.
К ней тут же подбегает какой-то мужчина. Точнее, парень с очень наивным лицом. Мальчик, иначе не скажешь. Подает ей руку и помогает встать. Резко подрывается — и поднимает сумку, аккуратно — боится спугнуть, будто Надин сейчас упорхнет, подобно бабочке — возвращает ей.
— Спасибо, Дангер, ты лучший! — и парень с тростью поднимает за него пластиковый стаканчик воды и снова пьет. — Жара — вообще жесть, да?
А Натали и слова сказать не может, смотрит в лицо чудо-мальчика, пару секунд истерически смеется — как припадочная, как от жуткой щекотки в самых чувствительных местах, — резко меняется в лице и говорит:
— У меня такое чувство, что я сейчас упаду в обморок, извините…
Рвотный позыв отступает, сомнение со своей чертовой дробью больше не имеет места быть, но душный туман и запах моющих средств бьют по мозгам с утроенной силой — и она теряет контроль. Слышно, как выходят газы; видно, как жадно Надин пытается сохранить равновесие; она чувствует все это так, будто уже далеко от этого мира, будто ее мысли — буйный пациент в комнате с мягкими стенами, будто еще немного — и она пошлет этот мир нахрен…
Короче, она падает.
Последняя мысль Надин: пиздец парику и имиджу…
Но Дангер успевает ее подхватить, чтобы она не ударилась головой и своим тучным мягким телом о холодный пол. Обращается нежно, как с хилым котенком, с которым вроде и не знаешь, что делать, но пытаешься хоть как-то проявить заботу.
Парик держится крепко, но макияж…
— Расступись! — и поток холодной воды опаляет лицо.
Ей тут же становится чуть лучше. Немного, капельку. О, этот чудный момент, когда только начинаешь приходить в сознание, но ни хрена еще не понимаешь!
И когда до нее доходит, что только что произошло, ей становится еще более стыдно, чем когда-либо.
— Блять! — тихо говорит она, протирая лицо руками.
Секунда молчания.
Она в ужасе смотрит на свои ладони и пытается представить, что сейчас с ее лицом. Косметика, надо сказать, не настолько хорошая, чтобы не смывалась водой. Думаю, вы вполне себе поняли масштабы катастрофы.
В общем, действительно пиздец имиджу.
Кто-то издалека спрашивает по-матерински добрым голосом, с такой заботой, что Надин даже сперва растерялась:
— Ты как там, детка?
Надин, кажется, настолько опешила и охренела, что парень с тростью решает ответить за нее.
— В норме она. — И тут же добавляет, протягивая стаканчик. — Держи.
Надин медленно садится, берет стаканчик, пьет. Со стороны она выглядит спокойней некуда, но в ее мыслях зоопарк взбесившихся животных: она не может сообразить, что ей делать, куда бежать, где взять поддержки…
Ловит себя на последней мысли и усмехается.
Поддержка.
Странное слово, предположительно горькое, с привкусом железа. На вид как диковинный фрукт из какой-нибудь Страны добрых людей, где она никогда не была…
Надин думает: бежать.
Кидает взгляд на распахнутую дверь.
Сознание пищит подобно комару, пытаясь донести хоть одну трезвую мысль в черепную коробку под душным париком.
Надин думает: давай, просто скажи, что ошиблась дверью, просто уйди, если тебе тут не нравится. Просто скажи спасибо и уйди…
Дангер, как назло, сидит возле нее и преграждает путь к двери. Никто никогда не ловил ее, когда она падала, никто никогда не спасал ее. Также из головы не выходит добрый женский голос: никто никогда не говорил с ней подобным образом. И все это казалось мощной каменной стеной перед старой деревянной дверью, за которой только мрак и насилие, насилие и мрак, бесконечный цикл мытья рук и прочего ужаса.
Надин смирилась с тем, что бежать некуда, но не приняла то, что у нее и не было никакого реального желания это сделать.
И мне, если честно, до сих пор непонятно, было это лучшим моментом или худшим. Стоило ли пытаться как-то вырваться и вернуться к прошлой жизни, где Надин — подстилка для своего папаши, серая жирная мышь, которую не оставляет тошнотворный запах ромашкового мыла, или же Натали оказалась в нужном месте и в нужное время? Может, она по-своему особенная и где-то здесь все же найдет покой ее душа? Короче, честно, я без понятия, что и думать, но факт остается фактом: в тот момент она чувствовала, что ее не вышвырнут за порог, если она раскроет свою суть. В общем, я практически уверен, что с самого начала она поняла, что тут найдет свой приют…
А пока что она пьет медленно, туман в голове проходит окончательно, но слабость остается. Пьет нарочито медленно, очень медленно, боится открыть глаза в очередной раз и понять, что она тут делает.
Давай, Надин, твердо поблагодари, улыбнись и встань с пола. Хватит быть слабой.
Но что-то пошло не так.
— Спасибо, — тихо срывается с ее губ.
И встает она не сама: Дангер так и норовит помочь, словно привязался к ней, как к тому самому хилому котенку, которого так хочется окружить жалостью и заботой. Принимать помощь для нее как наркотик: подсесть можно с первого раза, будто пробуешь нечто настолько потрясающе вкусное, что хочется есть постоянно…
И от мысли о еде подкатывает тошнота.
Если ты ешь слишком много, ты идешь так же много вызывать рвоту и опорожнять и без того пострадавший желудок.
Она резко отстраняется, как будто ее ударили кнутом.
Она не понимает, насколько отравлена ее жизнь, насколько ужасны ее инстинкты, насколько сильно она сокращает качество своей жизни.
Однако кто мы такие, чтобы что-то решать за защитные механизмы или просто долбоебизм?
В ужасе она смотрит на людей, чувствуя себя нереально отстраненной и слабой, уверенности как ни бывало, но она не понимает, что ищет сейчас той самой поддержки, плоды коей еще не вкусила сполна, ей хочется больше… И пока ее не тошнит.
— Ладно, дорогая, садись. Парни, дайте девочке дорогу.
Это женщина с тем самым приятным, как вкус подтаявшего сливочного мороженого, голосом зовет присесть возле нее. И Надин принимает ее слова, буквально бежит к ней и садится на стул, вся в напряжении и панике, стараясь скрыть свое лицо челкой парика и проклиная производителей легкосмываемой косметики.
— Конечно, моя госпожа, — фамильярно произносит парень с тростью.
Надин думает: бля, ну, понеслась.
Люди засуетились, расселись по своим местам. Кто-то посматривал в ее сторону, кто-то просто расслаблялся, кто-то — а именно Дангер — не мог перестать смотреть на Надин, пораженный не то ее внешним видом а-ля «с трассы, но не точно», не то ее манерой поведения.
Как бы сказал мой друг: не столь важно, как ты выглядишь, но как себя преподносишь. И Надин, надо сказать, облажалась тут по полной программе. Честно, до сих пор смешно, когда вспоминаю об этом, но с каждым разом какие-то подробности стираются, а какие-то возникают вновь.
Если говорить о том, в чем я уверен, так это то, что были человек с тростью, холодная вода в лицо, по-матерински добрый голос, труп комара на предплечье Надин и что Дангер тогда безоговорочно влюбился.
Правда, хрен его знает почему.