англия, 1882 год.
 

тэхен обхватил резную деревянную ручку гребня и провел щеткой по распущенным волосам, что едва касались плеч, покрытых шелковой рубашкой. по той скользили высеченные узоры атласных алых роз. ткань рукавов лоснилась и блестела в бледном сером свете. из зеркала с кованными железными краями на тэхена смотрел высокий худой юноша с едва осевшим на щеках румянцем. глаза ярко блестели в полутьме ванной комнаты. его глаза — это, наверное, единственная вещь во всей англии, что осталась нетронута пороком, жаждой власти и вечным поиском наживы. его глаза — это, наверное, единственное во всей англии, что осталось живым. юноша открыл небольшую шкатулку, обитую красным бархатом, и выудил оттуда наполовину использованную червонную помаду. она принадлежала его матери, которая каждое утро красила обескровленные губы, но иногда, очень-очень редко, тэхен позволял себе красть у нее понемногу. его собственные уста были цвета пепельной розы, всегда тусклые и невзрачные, и ему приходилось их подкрашивать, чтобы они сверкали спелой вишней. он провел указательным пальцем по помаде, собирая цвет, а после размазал его по губам.

сегодня важный день — так говорил его отец, а потому тэхен должен быть собран и в любую минуту готов встречать гостей. сегодня в резиденции отца важный ужин с высокопоставленными людьми, со всей страны в его дом съедутся банкиры, владельцы промысловых фабрик, небезызвестные юристы и даже ректор сент-эндрюсского университета, выпускником которого являлся отец тэхена, и выпускником которого когда-нибудь предстоит стать самому юноше. его отец сам крутился в денежной сфере, имея за плечами один крупный и несколько мелких банков, разбросанных по всей стране. он называл это «великой империей», в которой был императором, и однажды тэхену предстояло занять его место. ему это досталось от его отца, тому от его отца, и, в конечном счете, все это перейдет тэхену. так думал он сам, так думал его отец, так думала и мать, но никто из них не знал, что сегодняшний день — последний день жизни ким тэхена.

а пока к празднеству готовился весь дом, слуги начищали лестницы и щели меж мраморных плит, вытирали каждую пылинку с полок огромной материнской библиотеки, кухарки и кухари готовили яства, от которых, казалось тэхену, скоро переломятся столы. он ходил меж них, разглядывая украшенную фруктами запеченную свинину, говядину с фасолью в сливочном соусе, поджаренные на углях бараньи ребра с крупными кусками нарезанных овощей, и давался диву. сколько же людей посетит их праздник, если еды наготовлено ни много, ни мало на целую королевскую гвардию? тэхен даже осмелился пошутить матушке, мол, неужто сама королева виктория посетит их? но та лишь глянула на сына равнодушным взглядом и, приказав поставить на столе поболее вина, удалилась. тэхен на мать не обижался.

его мать — женщина своенравная, не смеющая показать строптивый характер мужу, но вполне держащая в узде слуг, личных камеристок, горничных, лакеев и, конечно, самого тэхена. с возрастом юноша начал понимать, что все, происходящее между его матерью и отцом — не более, чем терпение друг друга. один терпит ради поистине ангельского лица, вторая же — ради состояния, а тэхен тут лишнее, нежеланное звено. но, тем не менее, он случился, и потому оба родителя вынуждены проявлять мало-мальскую заботу. мать подарила ему доступ в библиотеку, откуда молодой человек в обычные дни не желал выходить, а отец — путевку в светлое, безоблачное будущее. после тэхена им так и не удалось завести еще одного ребенка, но тэхен сомневается, что они вообще этого хотели. матушка стала часто прикладываться к вину и разного рода закускам, отчего весь ее гардероб приходилось менять каждый месяц, а отец пропадал на работе. и пусть он тэхена особо не любил, но не уважать его тэхен просто не мог — то был по-настоящему одаренный человек. он много лет изучал экономику, сферу обращения денег и социологию, был ярым поклонником карла маркса, и каково же было его горе, когда оного в тысяча восемьсот восемьдесят третьем не стало! стало полагать, что смерть известного ученого он оплакивал больше, чем смерть собственного сына. но вернемся к празднику.

к восьми часам начали стягиваться гости. матушка, надев на лицу привычную маску-улыбку, встречала их сразу же после мужа, на крыльце с выходом в сад, где и должно было состояться мероприятие. тэхен стоял позади нее, улыбаясь также ярко, как и мать, только чуть менее фальшиво. это, своего рода, стало его хобби — чем фальшивее улыбнешься, тем лучше. но не фальшивить тэхен просто не мог. но не любил находиться в окружении этих людей и вести светские беседы на темы, которые были от него невообразимо далеки. его призвание — книги, новые знания, путешествия на поезде в другие страны, но никак не банковская империя во главе с его отцом. этот маленький, едва начавший жить человек совсем не знал, что жизнь его оборвется, так и не начавшись, всего через несколько часов. а причина его смерти уже ступила отполированным ботинком на хрустящий гравий. наблюдать за последними часами жизни людей поистине печально, ведь они даже не подозревают, что эта минута в их жизни — последняя. оттого так трудно запомнить то, что в жизни происходит в последний раз. люди просто не понимают, что он — последний.

этот человек, имя которого чон чонгук, выделялся на фоне остальных. он не был божественно красив, не был и баснословно богат, он просто был… иным. не для меня, не подумайте, но для тэхена — точно. в нем, в этом человеке, было нечто такое, что заставило улыбку молодого человека сползти с лица. то ли его манера держаться, то ли аура, витающая вокруг него, то ли нездоровый блеск в глазах — тэхен точно не знал, но что-то его отталкивало. матушка, заметив, что сын больше не изволит улыбаться, ткнула его пухлым локтем в бок, и тот сразу же нацепил на вишневые губы фирменную улыбку. чон чонгук шел к ним неспеша, внимательным цепким взглядом рассматривая мраморные статуи и цветочные композиции. он переставлял трость, которая служила чистым декоративным украшением, и этот стук был похож на сердцебиение тэхена. он не переставал улыбаться, но от нехватки воздуха спирало дыхание. и вот, когда чонгук миновал его отца и приблизился к матери, он снял свои кожаные перчатки, переложил их вместе с тростью в левую руку, а правой галантно обхватил ее пухлые пальцы и едва весомо коснулся их холодными губами.

— миссис ким, с каждым годом ваша красота все больше покоряет меня, да не будет ваш муж ревнив, но вы все краше и краше, как истинный бутон розы.

— право, господин, вы мне льстите, — смущенно ответила матушка, кокетливо заправив накрученный локон за ухо. она раскрыла веер с узорами диких роз и начала лениво обмахивать себя им, настойчиво привлекая внимание к своей груди, покрытой блестящей пудрой.

но все внимание чонгука было приковано к юноше, стоящему поодаль от миссис ким. он держал себя длинными пальцами за запястье, а взгляд бегал по интерьеру и гостям, упорно игнорируя чонгуков взгляд. возможно, уже тогда тэхен знал, что смотрит прямиком в глаза своему убийце. его хрупкий вид не мог не привлекать, и на что он надеялся? длинные волосы собраны в аккуратный низкий хвост, спокойно лежащий на изящной спине. тонкая талия отчетливо выделялась на фоне заправленной в черные брюки с высоким поясом шелковой рубашки, а эти алые бутоны на его груди распустились, как капли свежей крови. и впрямь, на что же он надеялся? неужто думал остаться в живых?

— отнюдь, — после затянувшегося молчания ответил чонгук. — а вы, стало быть, тэхен? — обратился он к юноше, заведомо зная ответ.

— да, господин, — ответил тэхен и слегка склонил голову, кое-как выдавив из себя улыбку. — для меня честь познакомиться с вами, господин.

тэхен с трудом расцепил окоченевшие пальцы и протянул чонгуку ладонь для рукопожатия, но тот сделал немыслимое. мужчина взял его прохладную ладонь в свою и слегка наклонился, целуя выступающие костяшки. у тэхена в тот же миг щеки вспыхнули ярко-красными бутонами, и он поспешил выдернуть свою ладонь из чужой хватки. это вздор — его, молодого человека, целуют в ладонь, как даму? матушка стояла в не меньшем оцепенении, чем сам тэхен, но поспешила сгладить острые углы, предложив молодому господину напитки и угощения. тэхен судорожно огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто этой неслыханной наглости не видел. тэхен просто тогда не знал, что своим опрометчивым поступком лишь затянул потуже петлю на собственной шее.

молодой господин ушел, тотчас переключившись на стоящих у фуршета леди, которые приехали на мероприятие вместе со своими мужьями, отцами или любовниками, но тэхен еще несколько минут чувствовал на себе липкое прикосновение страха, от которого назойливо пытался отмахнуться. к девяти вечера все гости прибыли, и праздник начался. матушка упорхнула вглубь сада, весело рассказывая юным дамам о коллекции прекрасных туфелек от бренда лоак, который всего лишь два года назад вышли на британский рынок, отец же внимательно слушал прогнозы инфляции на крупу, а тэхен скучающе отпивал темно-алое вино из бокала с точеной ножкой. ему было откровенно скучно.

и лично я считал это забавным — он считает свои последние часы жизни скучными! в этом проявляется вся человеческая глупость. вместо того, чтобы напиться вусмерть и высказать матери и отцу все, что он о них думает, тэхен просто стоял в стороне и потягивал вино. но, стало бы признать, он не будет об этом жалеть. он будет жалеть о тех книгах, что не прочел, о тех знаниях, что не получил, о тех странах, в которых не побывал. но нет — о родителях он жалеть не станет. где-то очень глубоко он испытает жалость, но разумная его сторона будет знать, что их горе не будет вечным. скорее всего, они не продержат траур и двух месяцев, но, а пока тэхен окинул взглядом гостей, не задерживаясь ни на ком. зато в противоположной стороне сада темные, бесовские глаза его пожирали.

чонгуку на ухо шептали о выгодных сделках, но он не мог оторваться от созерцания ангельской красоты и живительной молодости прекрасного юноши. чонгук был кем-то вроде коллекционера, но собирал он отнюдь не почтовые марки и даже не модели класса люкс, а нетронутые, чистые души. раньше то были юноши и девушки — выходцы из бедных семей, коих и не хватишься, но здесь… он просто не мог устоять перед чистым, животным желанием и собственным пороком. когда по горло увязаешь в грехе, не заботишься о том, сколько там пороков еще осталось за спиной и сколько ждет впереди. они просто становятся частью тебя. как воздух. вот и этот мальчишка для чонгука стал не чем-то свыше, не даром господа, он просто стал одним из. одним из, которого до ломоты в костях хотелось, и мерзкий план по заполучению оного чонгук уже выносил в своей голове.

— тэхен, — окликнул молодого человека отец. тэхен вскинул голову, отчего собранные в хвост волосы слегка качнулись. — сынок, иди сюда, — мужчина поднял руку, подзывая сына к себе.

тэхен вежливо улыбнулся даме, что огорчилась скорым уходом прекрасного юноши, и поставил на поднос мимо пробегающему официанту свой допитый бокал вина. он спешно сошел со ступенек, чувствуя легкое опьянение, и подошел к отцу, который стоял в группе небезызвестных банкиров. тэхен искренне старался запомнить все имена, но сделать ему этого так и не удалось. увы, так устроен наш мозг — какой бы полезной ни была информация, мы ее просто не можем запомнить, потому что она нам неинтересна.

— одет не по дресс-коду, — хохотнул полный мужчина, хлопнув тэхена увесистой рукой по спине с выступающими позвонками. юноша вздрогнул, но лишь выдавил из себя улыбку, изо всех сил стараясь вспомнить его имя, чтобы не попасть впросак.

— он у меня с бунтовским характером, — с долей легкого упрека сказал отец, вызвав хохот своих коллег. они не были ему друзьями, ни в коем случае. чистый бизнес, возможность женить тэхена на дочери одного из них, выгода, но дружба — нет. дружат только глупцы, умные же люди знают, что от всяких людей лучше держаться в стороне.

— это сыграет свою роль однажды, когда он переймет твой бизнес. кто знает, может, это и поможет ему разбогатеть втрое больше, чем ты, — вклинился банкир с бакенбардами.

— или разорит своего отца полностью, — засмеялся все тот же полный мужчина, едва не оставивший на спине тэхена пару смачных синяков. мужчины вновь разразились смехом, но только отцу было совсем не смешно, и хотя он делал вид, что улыбался, тэхен видел, что глаза его при этом неподвижны и мертвы. — а ты сам-то о чем мечтаешь, голубчик? — обратился он к молчаливому юноше, у которого с каждой отпущенной шуткой лицо становилось все более и более мрачным.

он оглядел стоящих в кругу мужчин, и понял лишь одно: он точно не хочет быть такими, как все они — набитыми до верха мешками денег, в которых не осталось ни любви, ни сострадания, ни человеческих мечт. только жажда преумножать богатство. они были как акулы, которые в любой момент готовились разодрать друг другу глотки, и, к сожалению, его отец был абсолютно таким же, он хотел, чтобы и тэхен стал ему подобным. но тэхену это не нужно. не нужно ему состояние, не нужен брак по расчету, не нужна и денежная империя. ему бы развести маленькое хозяйство с пару-тройку коров да выводок куриц, чтобы самого себя прокормить, библиотеку, под завязку набитую книгами, и лишние деньги, отложенные с пособий, для путешествий. ему не нужно все это. не нужна показуха, богатство, дорогие одежды, влиятельные знакомства. будь тэхен в здравом уме, если бы он не выпил лишний бокал горячительного напитка, если бы не надерзил отцу и его коллегам, может, он и остался бы жив. но все карты выпали именно так.

— явно не о том, чтобы стать такими же акулами, как вы, — язык тэхена уже не слушался. — не хочу пить дорогие вина, показушно обнажая золотые перстни, — юноша глянул на полного мужчину, у которого от злости раскраснелось лицо, — не хочу жениться на девушке со смазливым личиком лишь ради картинки, за которой ничего нет, — он кинул взгляд на отца, который с силой сжал свой бокал. — не хочу рвать людям глотки за каждую копейку. я хочу просто жить. не ради наживы, не ради денег, не ради случайных связей с элитными куртизанками в борделях. я хочу жить для себя, хочу взять от этого мира все, что он мне предложит. я хочу быть, а не притворяться, потому что вы все…

— довольно, — грубо прервал его отец, схватил за тонкое запястье. он сжал его с такой силой, что тэхен тихо ойкнул. — немедленно иди в свои покои, тэхен, — прошипел он сыну в лицо так тихо, чтобы услышал только он. — ты переступил черту. после поговорим, и этот разговор тебе ой как не понравится.

— не моя вина, что вы не любите слышать правду, — хмыкнул тэхен и вырвал свое запястье из хватки. — приятного вечера, господа, — съязвил юноша, показательно откланявшись, а после, развернувшись на каблуках, двинулся прочь.

его обдало жаром. сквозь тело прошелся электрический ток от осознания, что он всю свою жизнь только и делал, что поддакивал отцу, строя из себя того, кем не является. он не знал, почему именно сейчас все это решило вырваться наружу, зато это знал я. его сгорбленная фигура, шагающая вдоль усыпанной листьями пустой трасы, была поистине печальной. встреча с чонгуком отразилась на нем, хотя сам он этого знать не мог. это что-то, заложенное от природы — смотря в глаза своему убийцы, мы, как правило, испытываем жуткое чувство, необъяснимое другим. это шестое чувство. вот и в тэхене скопившийся за долгие годы комок лопнул, когда он впервые встретился с ним глазами. может быть, если бы он послушался отца, а не опрометчиво пошел по пустынной дороге, все обернулось бы иначе, но тогда он этого не сделал, а время уже не остановить. процесс был запущен.

внезапно тэхен услышал шуршание колес о землю, и уже тогда следовало бы побежать, но он не стал, хотя сердце бешено забилось в его груди. он украдкой оглянулся, заметив черную машину с выключенными фарами, которая направлялась к нему от, вероятно, резиденции отца, и немного успокоился. стало быть, кто-то из гостей решил закончить раньше. когда машина поравнялась с ним, стекло с водительского сидения опустилось, и на улицу выполз мутный язык сигарного дыма, который сразу же растворился в воздухе. тэхен увидел только мелькнувший огонек сигары, а после проникновенный, глубокий голос:

— ты не должен их слушать, — чонгук знал, что говорить. тэхен начал жевать губы, опустив взгляд на темное окно. — их разум поглощен жаждой власти и деньгами, они никогда не поймут тебя. не доказывай что-либо, оно не стоит того.

— почему вы решили мне это сказать? — тихо спросил тэхен, остановившись. машина остановилась тоже.

— потому что я слышал разговор, и был по обе стороны баррикад. думаешь, они живут так, как им хочется? — усмехнулся мужчина, стряхнув пепел на землю. воздух становился прохладным. — уверяю тебя, нет. все их мысли направлены лишь на одно — удержание и преумножение того, что уже у них имеется. это, считай, их смысл жизни, но ты, я вижу, не такой.

— отец никогда не понимал меня, — раздосадованно сказал тэхен, проглотив умелую наживу. чонгук на самом деле ни капли не сопереживал молодому человеку, он говорил лишь то, что от него хотели услышать. жертва уже на удочке, осталось лишь дернуть вверх. — а матушка… думаю, ей совсем плевать.

— понимаю, — спокойно сказал чонгук, слегка кивнув в темноте. — это не те люди, которые способны поддержать тебя, тэхен, им попросту на это все равно. дело вовсе не в тебе, мой дорогой. ты просто… — чонгук склонил голову, разглядывая юношу с ног до головы, — другой. ты не опорочен жаждами, оттого непринят этим мерзким обществом твоей семьи. знаешь, что? садись, — он открыл дверь, приглашая тэхена поехать вместе с ним. — плевать на них. проветришься, поговорим, можем даже выпить, а после с чистой головой вернешься домой. как тебе?

— звучит неплохо, — улыбнулся уголком губ тэхен, и все-таки сел в машину, захлопнув за собой дверь.

маленькая рыбка угодила в умелые когтистые лапы. но в этом чонгук его не обманул — он подарил юноше и поездку с открытыми окнами, в которые задувал ветер, и разговоры ни о чем, и даже выслушал полупьяного от нескольких глотков виски тэхена о своей нелегкой судьбе. наверное, это были самые хорошие часы в жизни тэхена, и перед смертью он получил капельку облегчения. но как жаль, что и оно было обманчивым. чонгук внезапно остановил машину у кромки леса и заглушил мотор. тэхен отпил еще глоток из бутылки, но несколько капелек побежало мимо, по подбородку к шее. чонгук наклонился, поймав их языком, и обвел по кругу адамово яблоко, а после прикусил застывшего тэхена за подбородок.

— ты же понимаешь, что я тебя сейчас убью? — спросил тогда его чонгук.

это были последние слова, которые тэхен слышал в своей жизни. смысл сказанного дошел до него не сразу, но с отягощающим чувством ужаса. когда он попытался выбежать из машины, у него ничего не получилось, так как все двери были уже давно закрыты. чонгук об этом позаботился. он схватил тэхена и, откинув сидение, придавил собой. юноша кричал и пытался вырваться, но все это было тщетно. он хотел найти в руках этого мужчины понимание, но нашел свою смерть.

чонгук разорвал на нем шелковую рубашку, обнажая впалый живот и выступающие хребты ребер. дотянуться хотелось до всего и сразу, и чон жадно бродил руками по его оголенному телу, одновременно затыкая крики грубым поцелуем. он кусал губы юноши так, что тот вскрикивал от боли, но тот лишь наслаждался выступающими алыми каплями и металлическим привкусом во рту. это было иное удовольствие, не то, как когда всего себя отдавали добровольно. чонгуку нравилось подчинять, нравилось присваивать настолько прекрасные тела, а у тэхена оно было невообразимо прекрасно. молодой человек пытался его оттолкнуть от себя, старался вырваться, но ничего не получалось. и не получилось бы. мужчина крепко сжал его горло, а под рукой яростно билась жилка, и сделал толчок в наскоро подготовленное нутро. он не старался доставить удовольствие или подготовить юношу к проникновению, он сделал это лишь затем, чтобы завладеть его телом было легче.

тэхен закричал от невыносимой боли, но его крики потонули в чужих губах. его тошнило и разрывало на части. по бедру побежала струя крови, которая впитывалась в обивку сидения и его собственные порванные брюки. тэхен плакал навзрыд и задыхался от силы, с которой сжимали его горло. когда чонгук видел, что глаза юноши закатываются, он резко отпускал его, позволяя сделать вздох, а после вновь душил. насиловал и душил, получая при этом крышесносящее удовольствие. в его груди разрывались фейерверки, а пальцы на ногах поджимались от удовольствия. кровь хлюпала при каждом толчке, а тэхен уже не кричал, только хрипел от боли. спустя час у него не было сил даже на то, чтобы самостоятельно дышать. перед глазами все меркло, испарялось, превращалось в одну сплошную темноту. свежие царапины на теле чонгука горели. он смог получить желаемое удовольствие только после нескольких актов жесткого соития, а потом… ему просто надоело.

чонгук утер рот порванной рубашкой тэхена, которая пропиталась кровью, и перекатился на свое сидение, закуривая сигару. даже после самого бешеного секса ему не было так хорошо, как сейчас. этот малыш, сполна накормивший его своей плотью, исполнил свой долг. он получил в обмен на это фальшивое понимание и принятие с его стороны, а сам поплатился за это жизнью. застегнув брюки, чонгук вышел из машины и открыл дверь со стороны тэхена, выволочив его наружу. он бросил полубессознательное тело на холодную землю и присел перед ним на корточки, склонив голову в бок. его волосы растрепались и выбились из аккуратного хвоста, и чонгук ласково заправил прядь каштановых волос обратно.

— красиво, — сказал он, сжимая сигарету губами, — но уже бесполезно.

мужчина достал из-под сидения нож с длинным лезвием, намотал на кулак тэхеновы волосы, и обрезал их по самый затылок. это его трофей, который он сохранит для своей коллекции. сожгя его окровавленные вещи рядом прямо с неподвижным телом, мужчина вернулся в машину и тронулся с места, оставляя тэхена одного. он с трудом приоткрыл глаза. слипшиеся от слез ресницы тихо подрагивали. над его головой разливалось холодное зарево. день обещал быть пасмурным, холодным и дождливым.

одинокая слеза покатилась к его виску и упала на землю. помните, я говорил о том, что тэхен жалел о жизни, которую так и не смог прожить? его жажда жить была такой сильной, что я не мог не прийти. он не мог мне сказать об этом, не мог мне этого показать, я просто это… чувствовал. это желание шло прямиком изнутри, из его перестающего биться сердца. я присел перед ним на одно колено и коснулся пальцами ледяной щеки, спрашивая, действительно ли он хочет получить второй шанс?

он хотел.