Паша нервно посматривает на часы и перебегает дорогу в совершенно неположенном месте. Он заходит в цветочный (никогда не думал, что здесь окажется) и берёт небольшой букет ромашек. Коля роз не любит. Он расплачивается, сам себе что-то под нос шепчет и улыбается хитро, как кот, наевшийся сметаны.
Сам Николай собирается, к счастью или сожалению, в одиночестве смотреть фильм, так как Александр ушёл куда-то на всю ночь. Нужно таки проверить теорию, предложенную Бенкендорфом, про подмену инопланетянами. Заставку французской мелодрамы прерывает звонок. При виде знакомого имени хочется визжать. Всё же влюблённость плохо для него влияет.
— Да, Паш… Да. Зачем? Ладно, сейчас выйду, — Романов сбрасывает и быстро выбегает из квартиры, даже не запирая её. Пестель попросил его спуститься в подъезд, что довольно странно учитывая позднее время. Надо заметить, оправдание, что Пестелю было по пути, и он просто решил зайти на чай не прокатит, юноша живёт на другом конце Питера.
Он стоит с букетом ромашек, весь промокший и взъерошенный, но, кажется, безумно счастливый. Вручает этот самый букет Коле, который безбожно краснеет и улыбается как дурак. Цветов ему не дарили, что делает эти обычный ромашки дорогим юному сердцу (не будем упоминать, что тот, кто подарил этот самый букет много дороже). Ника зарывается лицом в цветы, смеётся звонко и, наконец, поднимает взгляд на Пашу.
— Спасибо. На чай зайдёшь? — от такого предложения отказывать по-настоящему глупо, а Павел и не отказывается. Сегодня он должен сказать всё, что думает, иначе его душа (наличие которой, кстати, не доказано) просто не выдержит.
— Конечно, ваше высочество, — окончание произнесено тихо, хотя Романов всё прекрасно слышит, но в ответ молчит.
В таком же напряжённом молчании они доходят до квартиры, садятся на кухне, Николай ставит чайник. Он опирается на столешницу и внимательно смотрит на Пестеля, что сидит за столом у противоположной стены. Тот отвечает ему таким же взглядом. Кто-то точно проиграет в эти гляделки.
— Как твои дела? — боже, Павел, да ты тот ещё идиот. Романов опускает взгляд и отвечает дежурное «нормально». «Хватит», — и Паша вскакивает с места, заставляя Колю вздрогнуть. — Я люблю тебя.
Юноша не даёт Нике и слова сказать, сразу затыкает его поцелуем. Тот же думает недолго и, хоть и не очень умело, отвечает. Который раз за эту неделю. Всё идёт так быстро, что у него даже нет времени обдумать происходящее. Паша отстраняется и явно ждёт, пока Романов вернётся из своих ненужных сейчас размышлений.
— Давай ты будешь решать как послать меня чуть позже, — Павел чуть не получает подзатыльник, но вовремя уворачивается.
— Дурак… Я тоже, — чайник кипит как нельзя вовремя.
— Что-что? Прости, я не расслышал, — Пестель был бы не Пестелем, если бы не сказал этого. Но Коля тоже умеет играть. Он к уху Паши приближается, дышит так тяжело и шепчет: «Я тебя люблю».
От такого разного Ники голова кругом. То он краснеет от простого комплимента, то такое вытворяет, а потом просто приглашает посмотреть фильм. К вашему сведению, ни один из них на следующее утро сюжет фильма не вспомнил.
***
Белые стены уже порядком надоели, количество выпитого кофе говорит само за себя, а нервные клетки тратятся с небывалой скоростью. Серёжа нервно расхаживает по палате Миши, который, как говорят врачи «в хорошем состоянии, всего лишь перелом нескольких рёбер и ушибы». Он уже отзвонился всем, кому только можно было, и сообщил, что ночевать точно будет в больнице. Видно не судьба им встречаться спокойно.
— Серёж… — тихий голос заставляет отказаться от всех своих размышлений. Он тут же оказывается у кровати, даёт Бестужеву попить и слегка приобнимает его, трудно сделать это, когда у Мишеля сломаны рёбра.
— Как ты себя чувствуешь? — в глазах Муравьёва неподдельное волнение. Он помогает Рюмину сесть и внимательно слушает его.
— Бывало и лучше. Ты спал? Выглядишь жутко.
— Ну спасибо. Ты помнишь, что произошло? — Сергей по руке его поглаживает, сам того не замечая, а Мишу жест этот греет.
— Они напали со спины, трое мужчин. А ещё я помню высокую женщину, что была с ними, — Бестужев-Рюмин чуть морщится, то ли от боли, то ли от воспоминаний.
— Ладно, отдыхай, я приду через час, — и Муравьёв-Апостол быстро скрывается.
Уже в такси Сергей звонит на номер, который с радостью бы забыл, и назначает встречу в её любимой кофейне. Эту женщину нужно как-то задобрить, да и хороший кофе лишним не будет. Когда он заходит в здание, она уже сидит за столиком с излюбленным карамельным латте в руках.
— Привет, — она улыбается всё так же ярко, как и в их последнюю встречу. Чёрное платье ей очень идёт, она знает, что Муравьёв это заметит. — Давно не виделись.
— Если хочешь со мной встретиться, Ань, можно просто позвонить, — с Бельской они расстались более года назад по инициативе Сергея. Он просто перестал к ней что-либо чувствовать, ничего необычного.
— Думаю, ты вряд ли ответишь. Ты, вероятно, узнал о моём небольшом подарке на прощание, — девушка отпила из кружки и продолжила. — Я уезжаю с моим женихом из России, и вот, решила попрощаться. Думаю, парни не очень сильно навредили Мише. Как он?
— Не тебе об этом спрашивать. Тебе делать нечего? — Сергей напряжён, это задорит Анну ещё больше. В ответ девушка лишь пожимает плечами и собирается уходить.
— Больше я вас не потревожу, достал ты меня знатно. Ты тот ещё мудак, Муравьёв-Апостол. Люблю тебя. Пока, — она отправляет воздушный поцелуй и скрывается за стеклянными дверьми. Серёжа устало трёт переносицу. Пора отправляться обратно к Мишелю.
***
Кондратий заглядывает в спальню, совершенно недовольный, так как уже третий час ночи стукнул, целует Серёжу, который занят курсовой неимоверно, в лоб и спрашивает, будет ли он чай. У Трубецкого на что-то, кроме как кивнуть, сил нет. Рылеев возвращается через десять минут уже с чаем и ложится рядом. Сергей компьютер сразу откладывает. Если Кондраша приходит, то поработать уже не удастся.
— Паша с Колей сошлись. Серёжа с Мишей в больнице. Неужели всё наконец-то хорошо? — Рылеев ластится под бок и куда-то в шею утыкается. Пора бы уже его официально нарекать свахой всея Союза, так как количество разговоров, проведённых с каждым из вышеперечисленных (и даже с Колей) сложно представить.
— Похоже. Долго же они сходились, — Сергей поглаживает каштановые кудри. Он и вправду чувствует себя счастливым.
— Кто бы говорил. Сам-то от меня месяц бегал, не меньше, — Кондратий приподнимает голову и тычется губами куда-то в щёку. Трубецкой, и правда, думал слишком долго. Он, как минимум, две недели обдумывал свои чувства, а потом ещё две думал, как бы подойти. Стратег хренов.
— Ладно тебе. Главное, что, в итоге, вместе, ‒ его диктатор целует Кондрашу в губы, медленно, тягуче и накрывает одеялом. Тому лишь остаётся сонно повторять: «Вместе».