Крохотная ванная комната с едва различимым запахом моющего средства. Начисто отмытое зеркало над белоснежной раковиной. Деревянный стул с тонкой сидушкой, поскрипывающий при каждом движении. Едкий запах осветлителя для волос и невзрачная баночка с краской на полке. Феликс сидит напротив собственного отражения с обёрнутым полотенцем вокруг плеч и глядит на свои отросшие корни с какой-то насмешкой. За всю свою сознательную жизнь он ни разу не позволял себе настолько плохо обращаться со своими волосами. Извечные покраски по расписанию прятали от мира его натуральный цвет, и ни одна живая душа не догадывалась, что блонд — всего лишь подделка. И теперь Феликс аккуратно теребит отросшие волосы и не то чтобы сетует на свою халатность, но всё-таки сознаёт, что впервые его практически не волнует то, как он выглядит. Наверное, период, в котором Феликса тревожили настолько несущественные вещи, наконец подошёл к своему концу.

Из коридора доносятся лёгкие шаги Дахён, которая разговаривает с кем-то по стационарному телефону, и её мелодичный голос проникает в ванную отголосками притихшего смеха и робких улыбок. Феликс сам не до конца осознаёт, каким образом он оказался в её доме. Возможно, он не смог противостоять её живости и горящим глазам, когда с его губ слетела одна единственная фраза про необходимость сходить в салон по возвращении в столицу. И Дахён разоружила его своей уверенностью и добротой, что искрилась в каждом её движении.

— Будет лучше, если ты изначально вернёшься в столицу с красивой причёской! Как-никак ты всё-таки едешь в город. Нужно хорошо выглядеть.

И теперь Феликс неуверенной статуей сидит посреди её ванной в ожидании дальнейших действий. Ему нравится небольшой, уютный домик Дахён. Здесь пастельного цвета стены, несколько горшков с цветами, удобные кресла в гостиной, ветхий, но всё ещё неплохо работающий радиоприёмник, шкафы с книгами, несколько комодов и множество рамок с фотографиями. Когда Феликс только-только оказался на пороге, ему показалось, будто он зашёл в обычную среднестатистическую квартирку в спальном районе столицы — настолько здесь всё кажется таким знакомым. И единственной соседкой Дахён в это жаркое лето остаётся лишь белоснежная, словно самый первый снег, пушистая кошка, которая в этот самый момент, пока её хозяйка болтает с кем-то по телефону, ходит вокруг Феликса с заинтересованным взором. Феликс протягивает ей незащищённую ладонь, и она останавливается, несколько секунд рассматривая его руку, а после игриво проводит по ней подбородком.

Когда Дахён наконец возвращается и одаривает их обоих довольной улыбкой, Феликс на мгновение сожалеет, что не хотел раньше с ней сближаться.

— Почти готово, — сообщает Дахён, прокрашивая кистью последние пряди.

Феликс благодарно выдыхает, чувствуя, как кожу на голове слегка жжёт, и расправляет затёкшие плечи, когда девушка победно усмехается, убирая руки.

— Нужно немного посидеть, а потом можно смывать, — координирует она и вновь глядит в зеркало. Их взгляды встречаются, и Феликс не может не засмеяться, когда она ему подмигивает. — Не могу поверить, что ты за столько лет не научился краситься самостоятельно, — игриво возмущается она.

Феликс легкомысленно дует губы.

— У меня была хорошая знакомая в салоне, которая красила меня за полцены, — сообщает он, рассматривая тёмную краску на своих волосах. В свете яркой лампочки она мягко переливается.

— Ох уж эти столичные связи! — всплёскивает она руками, чем заставляет Феликса усмехнуться. — В следующий раз, когда мы приедем к тебе в гости, ты обязан сводить меня к ней.

Феликс едва заметно улыбается. Если честно, то он практически не задумывался над возможностью их приезда. Но теперь, когда Дахён сама заговорила об этом, Феликс невольно представляет себе такое будущее. Его маленькая съёмная квартира, на которую, он надеется, к тому времени он уже поменяет свою общажную комнату, заполненная их радостными голосами, прогулки по центру города, множество фотографий на полароид, экскурсии по любимым местам Феликса, — и всё это греет ему душу, когда он думает о том, что, скорее всего, в будущем сможет ещё раз повстречать этих людей. И хотя они мало проводили времени вместе, и хотя Феликс до сих пор не ощущает себя своим рядом с ними, он всё равно надеется, что в дальнейшем их пути сойдутся ещё хотя бы раз.

— Без проблем, — заверяет он, и Дахён самодовольно кивает, проводя рукой по своим выкрашенным почти в пепельный блонд локонам, заворачивая их вокруг пальцев.

Проходит несколько минут, в течение которых они обмениваются парой комментариев по поводу подходящих марок для домашней покраски, и Дахён принимается отмывать ёмкость и кисть. Феликс наблюдает за её уверенными движениями с какой-то покорностью, всё ещё периодически чихая от разъедающего запаха.

— Не верится, что ты уже так скоро уезжаешь, — выдыхает она, включая воду. — Как будто ты приехал к нам только вчера. А уже осталась неделя, — в её интонации проскальзывает нечто, похожее на грусть.

Феликс опускает взгляд на кафельный пол, покрытый редкими трещинами.

— Мне тоже не верится, — честно признаётся он.

— Ты ведь приедешь следующим летом? С тобой здесь как будто стало живее, — доверительно произносит она и заглядывает Феликсу прямо в душу с милой улыбкой, от которой он покрывается мурашками. — Вечно кто-то бродит по улицам и заглядывает ко всем в огороды, — со смехом добавляет она.

Феликс отвечает ей чуть смущённым смешком. Он не знает, чем будет заниматься завтрашним вечером, в следующем месяце и уж тем более — через год. Но, даже несмотря на всю эту неизвестность, ему хочется пообещать Дахён, что он обязательно вернётся.

— Я постараюсь, — и он вкладывает в эти слова всю искренность, на которую только способен.

Дахён широко улыбается, и её лицо словно становится в тысячу раз прекраснее.

— Мы будем с нетерпением тебя ждать.

❀❀❀

Мягкое постельное бельё едва-едва холодит кожу и мнётся от каждого неловкого движения. Дверь закрыта, и в единственной комнате устанавливается умиротворённая тишина, словно бы абстрагирующая от всего вокруг. По полу прыгают солнечные зайчики, и они резвятся сами с собой без какого-либо постороннего внимания. Голова Феликса покоится на широком плече Чанбина, и чужие руки осторожно перебирают его отросшие пряди. Чанбин аккуратно оттягивает его волосы, чем заставляет Феликса усмехнуться.

— Тебе так сильно нравится мой новый цвет? — он точно знает, что в этот самый момент Чанбин уже в тысячный раз рассматривает его локоны.

— Не могу привыкнуть, — честно отвечает тот.

С улыбкой Феликс прикрывает глаза и позволяет ему играться с собственными волосами. С того самого момента, как он оказался на чужом пороге, Чанбин не оставляет его. И в первые секунды, когда их взгляды столкнулись, он не успел скрыть своего удивления, будто бы Феликс совершил нечто невероятное. Но чужая реакция скорее забавляет Феликса, нежели чем настораживает. Он точно знает, что Чанбину нравится его новый цвет. Просто он, как непутёвый мальчишка, который натыкается на нечто новое, но до боли интересное.

— Тебе очень идёт, — наконец выдыхает он, и Феликс почти смеётся. — Нет, правда. Я, конечно, не дурак и видел, что твой настоящий цвет далеко не светлый. Но я был явно не готов, — с усмешкой признаётся он.

Феликс чувствует, как вздымается чужая грудная клетка, и невольно пытается дышать с Чанбином в унисон. Он небрежно обнимает Чанбина поперёк и периодически покрывается мурашками, когда тот в ответ проводит пальцами по его волосам, плечам или спине. Оказывается, это так приятно — просто лежать с кем-то в обнимку. Раньше Феликсу удавалось такое провернуть лишь с собственной матерью, но ощущения от этого, естественно, совершенно не те.

— Впервые со старшей школы я вернул свой натуральный цвет, — делится Феликс. — Наверное, я всё-таки повзрослел.

Чанбин усмехается.

— Похоже на то, — на несколько секунд он задумчиво глядит в потолок. — Хотя иногда люди меняют свой внешний вид из-за каких-то новых жизненных обстоятельств.

— Это ты в книгах вычитал?

Чанбин насмешливо качает головой. Феликс этого не видит, но чувствует.

— Видел собственными глазами, — он вздыхает. — Так уж иногда получается, что к нам забредают люди, прямо как ты, — Феликс непонимающе приподнимает голову, пытаясь обернуться. — И они остаются с нами. А иногда уходят, — в его голосе проскальзывает нечто, похожее на сожаления. — Поэтому у нас всё-таки есть какая-никакая связь с внешним миром.

— И много рядом с вами людей?

— Наша деревня сама по себе небольшая, поэтому не так много. Я с ними практически не пересекаюсь, поэтому точно не скажу, но, кажется, трое.

Феликс удивлённо распахивает глаза. Он никогда не перестанет приходить в изумление от рассказов Чанбина, от его мира. Перевернувшись, он смотрит точно на спокойное лицо Чанбина.

— То есть вы принимаете к себе людей?

Чанбин кивает.

— Конечно, не всех. Только тех, кому действительно можно доверять. И, как правило, они становятся частью нашей семьи, — он устанавливает зрительный контакт и произносит каждое слово так, словно вкладывает в него ещё больший смысл.

На мгновение у Феликса пробегают мурашки, и он отводит взгляд, не в силах совладать с собственными мыслями. Всего на миг в его голове мелькает мысль о том, что он тоже хочет стать частью этой семьи. Имеет ли он на это право? Достаточно ли Чанбин ему доверяет?

Чанбин внимательно смотрит на чужое смятение и аккуратно проводит ладонью по его макушке, привлекая к себе внимание.

— Не хочешь пойти прогуляться? — с мягкой полуулыбкой спрашивает он, когда Феликс наконец перестаёт смотреть на подушку.

Он кивает.

Они выходят из дома в свете раннего утра, и Феликс позволяет себе улыбнуться, осторожно взяв Чанбина за руку. Они переплетают пальцы и неторопливо бредут в глубь сада. Феликс не знает, куда именно Чанбин его ведёт, и глубоко внутри он преисполняется любопытством: каждый раз, когда Чанбин хочет ему что-то показать — получается нечто невероятное. Но, даже несмотря на лёгкий трепет, Феликс старается сосредоточиться на том, что происходит в эту минуту. Ведь сам путь приятен не меньше, чем их цель, — их размеренный темп, периодические разговоры, кроткие улыбки, сталкивающиеся плечи и влюблённые взгляды, которыми они одаривают друг друга без каких-либо сомнений. Рядом с Чанбином Феликс чувствует себя по-настоящему спокойно и не боится показывать даже самые мимолётные эмоции.

Вокруг раскидываются бесконечные клумбы с цветами, но, даже несмотря на то что Феликс видел их уже сотни тысяч раз, у него всё равно захватывает дух от того, как красиво они переливаются под солнцем. Он никогда не устанет восторгаться тем, что сотворил Чанбин, тем, что он вырастил собственными усилиями. Феликс думает, что его труды заслуживают признания не меньше, чем самые красочные картины в галереях. Чуть прохладный ветерок дотрагивается до их спин и колышет кроны близстоящих деревьев. Феликс с интересом следит за их потенциальным маршрутом, пытаясь предугадать, куда же именно они направляются. Несколько раз он озвучивает свои детские догадки вслух, и Чанбин лишь качает головой, одаривая его насмешливой улыбкой. И Феликса ещё больше раззадоривает чужое молчание.

— Я ведь уже был там? — спрашивает Феликс, оглядывая такой родной сад, каждый уголок которого он обходил не один раз. Здесь просто не может быть неисследованных мест.

Чанбин приподнимает уголок губ и продолжает путь, мягко сжимая чужую ладонь.

— Увидишь.

Рядом с таким собранным и спокойным Чанбином Феликс ощущает себя неугомонным подростком, который просто не способен усидеть на месте. И наверное, именно эта разница так сильно поднимает Феликсу настроение, когда он игриво толкает Чанбина в плечо, а тот на это лишь цыкает, слегка толкаясь в ответ. Феликс негромко смеётся и невесомо оглаживает чужие костяшки. Чужая прохладная рука ощущается настолько подходящей, что Феликс не может перестать периодически поглядывать на их переплетённые пальцы, будто перед ним не простое проявление чувств, а самое настоящее чудо, — ведь даже в столь простом действии можно найти куда больше, чем в самых длинных речах.

Проходя мимо высокой яблони, Феликс удивлённо приподнимает брови, когда различает за кустами ранее не замеченную тропинку. Чанбин уверенно ведёт его к ней, и Феликс хмурится, пытаясь понять, действительно ли он её раньше не видел или воображение просто играется с его памятью. Несколько секунд он борется с лёгкими сомнениями, и стоит им пройти дальше, как Феликс почти содрогается от осознания, что совершенно не знает эту часть сада. Он оглядывается вокруг и окончательно теряет всякие догадки о том, что здесь находится. Ему всегда казалось, что сад кончается той яблоней и кустами. Но теперь, потерянно шагая за Чанбином, который не обращает внимания на его недоумение, Феликс осознаёт, что ошибался.

Они попадают на широкую, сияющую свежестью поляну, обрамлённую такими же кустами. Создаётся впечатление, будто таким образом она отгорожена от всего остального мира. И Феликс невольно сглатывает, рассматривая изгородь, и ловит себя на мысли, что, возможно, ему попросту нельзя было здесь оказаться. Будто это место — не что иное, как мифический город Эльдорадо. Феликс устремляет взгляд в центр поляны и замирает, когда находит посреди однотонно-зелёной травы и виднеющихся вдалеке дубов могучее дерево с перламутрово-лиловыми лепестками. Его извилистые ветки устремлены к небу, а яркие лозы тянутся к земле, из-за чего создаётся своеобразный навес. Феликс завороженно глядит на представшую перед ним картину и невольно отпускает ладонь Чанбина, направляясь точно к дереву. От его красоты у Феликса непроизвольно открывается рот в немом восторге, и он не может совладать с собой. Он оказывается прямо под огромным древом и всего на секунду ловит себя на мысли, что это растение ужасно похоже на глицинию. Но прямо сейчас Феликс даже не собирается что-либо классифицировать. Он просто не в силах оторваться от высоченного дерева, от одного вида которого замирает сердце. Оно выглядит, как все те древа из бесконечных мультфильмов: такое же невообразимо красивое и сказочное. Но даже так оно превосходит любой рисунок, который Феликсу когда-либо приходилось видеть.

— Знал, что тебе понравится, — негромко проговаривает Чанбин, останавливаясь рядом и тоже поднимая голову к ветвям.

Феликс хочет что-то сказать, но слова буквально застревают в его горле от восхищения. И он почти кашляет, поворачиваясь к Чанбину с широко открытыми глазами.

— Это… Ты его вырастил? — Феликс теряется в сотне вопросов, что вертятся у него на языке, и наконец спрашивает хоть что-то.

Чанбин мягко улыбается. И на его лице появляется смесь умиления и гордости.

— Мы его вырастили.

— Мы?

Чанбин кивает, вновь обращая взгляд к пёстрым цветам.

— Это наше семейное древо, — поясняет Чанбин. — Ему уже больше ста лет, — и в его голосе столько непомерной нежности и в то же время энергии, что Феликсу кажется, будто ему открывается какая-то новая сторона Чанбина. Доселе неизвестная, но оттого ещё более пленительная.

— Оно невероятное, — на выдохе честно признаётся Феликс.

Чанбин кивает.

— Мой прадедушка посадил его здесь, и с тех пор мы поддерживаем в нём жизнь, — рассказывает Чанбин. — Для нас это самое сокровенное дерево во всём лесу, и никто на свете не знает о нём, кроме нас.

Длинные спирали лепестков легко покачиваются на ветру, и Феликс задерживает дыхание, разглядывая каждую веточку. Никогда в своей жизни он не видел ничего более красивого. Будто прямо сейчас ему представилась возможность узреть то, чего нигде в мире больше не существует. Феликс чувствует, как по его спине бегут мурашки, когда он понимает, что стоит напротив самого сердца этого леса. Его бросает в дрожь, когда он осознаёт, что Чанбин позволил ему взглянуть на самое важное, что только у него есть. И Феликс не может совладать с собственными эмоциями. Ему хочется плакать от благодарности и в то же время широко улыбаться от признательности. Он не представляет, чем заслужил такое доверие со стороны Чанбина. Ведь сейчас он буквально делится частичкой собственной души. И Феликс протягивает к нему руки, чтобы ненароком её не обронить и прижать крепче к груди.

Феликс больше ничего не говорит, продолжая любоваться древом. А Чанбин позволяет себе любоваться Феликсом.

Феликс чувствует на себе его блуждающий взгляд и медленно поворачивает голову, моментально встречаясь с его глазами, полными симпатии. Он осторожно находит чужую руку и вновь переплетает их несоразмерные пальцы, подходя ближе, чтобы их плечи соприкоснулись. Между ними практически не остаётся расстояния, и Феликс думает, что это лучшее, что они могут делать изо дня в день друг для друга — быть рядом.

— Почему ты решил привести меня сюда? — негромко спрашивает Феликс, позволяя самому главному вопросу сорваться со своих уст.

Чанбин едва слышно усмехается, прежде чем ответить со всей серьёзностью:

— Потому что я хочу, чтобы ты знал обо всех важных для меня вещах.

Чанбин осторожно оглаживает большим пальцем чужую ладонь и медленно подносит её к собственным губам, оставляя на ней целомудренный, но полный любви поцелуй. У Феликса спирает дыхание от нежности, что переливается во взгляде Чанбина. Тепло его поцелуя горит на коже Феликса сладкой патокой. И, может быть, для кого-то этот жест покажется самым обычным, но у Феликса едва ли не кружится голова. Будто бы одним этим действием Чанбин передал ему частичку собственных чувств — ярких, сияющих, искренних.

— Но разве я достоин? — Феликс попросту не может поверить, что кто-то в этой вселенной добровольно делится с ним своими сокровищами.

Чанбин глядит ему в глаза несколько долгих секунд.

— Ты достоин этого больше, чем кто-либо другой, — он так легко позволяет себе произнести эти слова, что у Феликса невольно содрогается сердце. Чанбин говорит так, будто это само собой разумеющаяся истина. — Помнишь, я сказал тебе, что открою тебе свои тайны только в том случае, если ты доверишь мне собственные? — Чанбин едва-едва улыбается. — Пришло время выполнять договор.

Феликс смотрит на его спокойную улыбку и никак не может до конца осознать, что тот говорит всерьёз, что тот действительно желает этого от чистого сердца. Чувство, что в данную минуту наполняет собой его душу, кажется каким-то невообразимым, будто и ненастоящим вовсе. Могут ли люди чувствовать себя настолько живыми, окрылёнными и в то же время опьянёнными, будто они находятся совершенно не здесь? Феликс не может объяснить, что именно он ощущает, находя обсидиановые глаза Чанбина. С ним происходит столько метаморфоз просто от чужого присутствия, что Феликс на мгновение сомневается в собственной адекватности.

В жизни Феликса никогда не было ничего настолько удивительного, как это лето. Будто всё волшебство, которое должно было случиться на протяжении всей его юности, копилось для сегодняшнего дня. Для того момента, когда он собственными глазами смог увидеть нечто, что повергло его душу в неизмеримый трепет. Робкий ветерок колышет ветки, и дерево словно машет ему своими длинными, тонкими руками, приветствует его. Принимает его. Феликс нисколько не сомневается, что в этом растении заключено столько любви и тепла, что хватило бы на всю вселенную. Он не сомневается, что оно в какой-то степени действительно живое. Голос леса. Его душа и сердце.

Сокровище Чанбина.

— Как насчёт заключить новый договор? — выдыхает Феликс, глядя на недосягаемую верхушку древа.

Чанбин заинтересованно усмехается.

— Давай договоримся, что все оставшиеся секреты ты откроешь для меня следующим летом, — почти шепчет Феликс. — Я хочу почувствовать это вновь, — Феликс не говорит, что именно он подразумевает, но Чанбин и без слов всё прекрасно понимает.

Феликс желает, чтобы магия, которая открывается ему взору в эту секунду, продлилась как можно дольше, чтобы в будущем ему представилась возможность ещё раз пережить подобное ощущение. Чтобы у Чанбина ещё оставались бриллианты, которыми бы он мог удивить Феликса. Он уверен, что у Чанбина их ещё миллионы. И хотя ему до боли хочется узнать всё сразу, утолить собственное любопытство, в то же время Феликс слишком жадный, чтобы позволять себе распоряжаться такой роскошью за один раз. Ему хочется растянуть этот момент настолько, насколько это только представляется возможным. Феликсу хочется знакомиться с Чанбином постепенно, не торопясь, чтобы то чувство, которое теплится в его груди, с каждым разом только разгоралось.

Чанбин разглядывает его умиротворённое лицо и улыбается.

— Как скажешь, — соглашается он.

Феликс покрывается мурашками от его голоса, будто в самый первый раз. Держа Чанбина за руку, прикасаясь к нему плечом, ощущая прохладу его тела на собственной коже, слыша его едва различимый аромат, Феликс вновь и вновь дивится тому, насколько Чанбин идеальный. Словно сама вселенная создала их друг для друга.

— Могу я? — несмело спрашивает Феликс, протягивая свободную руку к кроне.

Чанбин незамедлительно отвечает.

— Конечно, — и они оба делают шаг вперёд, оказываясь вблизи широкого ствола.

Феликс сам не знает, отчего медлит. Он осторожно подносит ладонь к коре, понимая, насколько сокровенная вещь перед ним находится. От осознания, что это не просто дерево, а самая настоящая реликвия, Феликс несколько нервничает, прежде чем наконец касается кончиками пальцев шершавой поверхности. Чанбин молча наблюдает за ним, в знак поддержки крепче сжимая его вторую ладонь в своей. И в это самое мгновение, когда он ощущает на своей коже прикосновение дерева, Феликс внутренне вздрагивает от той энергии, что проходит сквозь него. Его будто обдаёт током. Но это не больно. Скорее, просто непривычно и интригующе.

Феликс поднимает взгляд от своей руки, двигает по могучему стволу и наконец глядит туда, где должно начинаться небо, скрытое тысячей лиловых лепестков. Стоя под столь величественным древом, Феликс ощущает себя защищённым. Будто и его оно тоже принимает.

Преисполняясь некоторой уверенностью, Феликс кладёт открытую ладонь на кору.

И в то время пока одна его рука соприкасается с матерью леса, вторая — находится в объятиях Чанбина.

И счастье, что он ощущает, несравнимо ни с чем.

❀❀❀

Дни на календаре уверенно приближаются к последним августовским выходным. За окном по-прежнему тепло, но уже далеко не по-летнему — чувствуется приближающаяся, уже стучащаяся в дверь осень. И кое-где на деревьях начинает проглядываться характерная желтизна. Феликс стоит посередине — скоро уже не — своей комнаты и сосредоточенно оглядывается по сторонам. Он методично пересчитывает все важные документы и вещи первой необходимости, которые ему нужно держать при себе. Ещё раз открывает все шкафы и осматривает их внутренности, чтобы ничего не забыть. Он доподлинно знает, что даже если и оставит что-нибудь здесь, то это никуда не пропадёт. Но всё-таки ему хочется быть уверенным.

Феликс закрывает дверцу дубового шкафа и чувствует, как внутри него просыпается робкая тоска. В этой комнате он провёл целых три месяца, и ему сложно представить, что теперь будет по-другому. Он уже настолько привык к этому месту, что не представляет себя где-то ещё — за исключением домика Чанбина. Но всё же ему честно не хочется отсюда уезжать. Вот в этой тумбочке у кровати он держал свои немногочисленные тетради с записями, а теперь они в сумке. Вот в этом столе он хранил свои учебники, пособия, записные книжки, инструменты — а теперь они все в сумке.

Отныне в этой комнате не остаётся ничего, что когда-либо принадлежало Феликсу. Ему пришлось всё забрать.

В дверном проёме скучающе стоит Сынмин. Он безмолвно наблюдает за собирающимся Феликсом и лишь изредка озвучивает ему некоторые напоминания о вещах, которые лежали в гостиной. Они стараются не затрагивать тему завтрашнего отъезда, чтобы лишний раз не расстраиваться, чтобы создать иллюзию, будто завтра утром разлучатся не они, а кто-то другой. Через несколько дней Сынмин тоже уедет — вернётся к себе в городок. И этот дом останется в одиночестве до следующего лета.

— Помни, что ты всегда можешь приехать к нам, — говорит Сынмин, когда их взгляды встречаются. — В любое время.

— Конечно, — улыбается ему Феликс.

Они уславливаются общаться в интернете, обмениваются номерами и даже адресами на всякий случай. Сынмин обещает как-нибудь заглянуть в гости на новогодних каникулах, может, даже с остальными. И Феликс уверен, что их общение не прервётся, ибо за то время, что они провели бок о бок, их отношения стали достаточно крепкими, чтобы выдержать любое расстояние. Феликс искренне рад, что ему посчастливилось обзавестись таким потрясающим другом, как Сынмин.

Когда все сумки собраны, Сынмин уходит на кухню заваривать чай. Феликс садится на стул и, слушая, как за стеной раздаётся едва различимый стук кружек, открывает верхний ящик стола.

Оттуда на него глядит пышущая красотой гортензия.

❀❀❀

На рассвете Феликс привычным путём двигается в сторону леса. Он оставляет спящий посёлок позади, уверенно шагая вдоль дороги. Сейчас, понимая, что это его последний поход, Феликс внимательно разглядывает каждую, казалось бы, давным-давно приевшуюся часть маршрута — высокие дубы, кусты в форме арки, ставший приветливым ручей, выпирающие из земли корни деревьев. И даже метка в форме креста, которую он оставил в самый первый раз, кажется ему сегодня невообразимо значимой. Из-за влаги маркер немного выцвел и стёкся, и Феликс мимолётно проводит пальцами по его очертаниям.

При стремительном спуске полупустой рюкзак слегка бьётся об его спину. Феликс ощущает себя дураком, но от этого ему становится только приятнее на душе. Небо склоняется бежево-жёлтым полотном, и у него ещё сполна времени, чтобы выполнить задуманное.

Феликс спускается в овраг, и какая-то внутренняя сила заставляет его остановиться и просто сделать вдох. Аромат сотен цветов. Его лето полностью состояло из этой красоты, и Феликс едва сдерживает слёзы, в многомиллионный раз рассматривая разноцветный сад, будто в эту секунду он становится ещё прекраснее. Но то, что Феликс видел изо дня в день уже было шедевром, и если оно станет ещё краше, то — он просто не выдержит. В свете рассветных лучей спящие бутоны кажутся маленькими точками на фоне зелёной травы. И Феликс вбирает в себя их безмятежный сон, вбирает в себя дремоту леса и атмосферу спокойствия. Он прикрывает глаза и делает ещё один глубокий вдох. Он хочет, чтобы лето наполнило его лёгкие и ощущалось внутри даже в самые грозные морозы.

Феликс уверен, что тепло, обретённое в этом месте, не покинет его сердце никогда.

Небольшой деревянный дом притягивает его к себе, и Феликс точно знает, что, как только он откроет дверь, его будут ждать привычные объятия — крепкие и любимые. Феликс смаргивает непрошеные эмоции и глупо улыбается, осторожно опуская дверную ручку. Внутри привычная полутьма, и робкий солнечный луч ластится на полу. Чанбин сидит на своём излюбленном месте с книгой в руках. Стоит Феликсу сделать шаг, как он отрывается от пожухлых страниц и поднимает на него голову. Его чёрные глаза сверкают в темноте, и Феликс сглатывает, не в силах отвести взгляд. Каждый раз, глядя на Чанбина, Феликс ловит себя на мысли о том, что тот слишком красивый. Но сегодня всё вокруг кажется ему чётче и оттого — прекраснее.

Ему думается, что ни одно слово в целом мире не передаст, насколько Чанбин хорош собой. Такое возможно только прочувствовать.

И сейчас у Феликса в агонии стучит сердце.

Ещё один шаг — и Феликс оказывается прижатым к широкой груди, чужие руки опускаются на его спину. Он обвивает шею Чанбина, и они замирают, упиваясь присутствием друг друга. Феликс склоняет голову, прижимаясь носом к чужой прохладной коже. Чанбин обнимает его крепче, и время застывает. Постепенно стук в висках стихает, и Феликс обмякает от чужой близости. Они проделывали подобное сотни тысяч раз, но от этого их объятия становятся только значимее и приятнее. Ощущая присутствие Чанбина, Феликс чувствует себя как дома. И больше ему ничего не нужно. Лишь бы всю оставшуюся жизнь иметь возможность вот так без препятствий прикасаться к Чанбину, зарываться пальцами в его волосы, вдыхать его запах, оставлять неприметные поцелуи на его шее и щеках, проводить носом по его скуле, шептать ему неразборчивые слова и даже с закрытыми глазами знать, что тот внимательно слушает и ловит каждое его движение.

Чанбин мягко оглаживает выпирающие позвонки на спине Феликса, и тот покрывается мурашками, едва-едва содрогаясь. Любое прикосновение Чанбина заставляет его медленно сходить с ума. Они ничего друг другу не говорят, сохраняя установившуюся тишину, абстрагируясь от всего остального мира. Здесь, в объятиях друг друга, в безмятежности, нежности и ласке они ощущают себя как никогда живыми, а все проблемы остаются за пределами их маленького домика в лесу.

Феликс поднимает голову и прикасается губами к чужому виску, явственно чувствуя, как внутри него танцуют бабочки, и ему хочется зацеловывать лицо Чанбина до тех пор, пока на нём не останется ни одного нетронутого сантиметра. Он прикрывает глаза и позволяет себе неторопливо и беспорядочно осыпать щёки Чанбина поцелуями, наслаждаясь каждым прикосновением. И в каждый новый поцелуй он вкладывает всего себя, запоминая всё до единой мелочи.

Феликс выцеловывает воспоминания о Чанбине, чтобы даже в самые одинокие вечера ощущать на собственных губах его тепло.

Чанбин позволяет Феликсу делать всё, что ему захочется, и льнёт ближе, не сопротивляясь. Лишь крепче прижимает Феликса к себе, одной рукой проходясь вдоль позвоночника, а второй обхватывая чужую тонкую талию. Как бы сильно они ни тянулись навстречу друг другу, им всё равно не хватает — им хочется ещё. Им хочется слиться друг с другом. Но, к сожалению, это невозможно, и поэтому они довольствуются лишь тем, что предоставила им вселенная.

— Я люблю тебя, — на выдохе шепчет Феликс, оставляя очередной поцелуй.

Чанбин не содрогается, не напрягается и не застывает. Чужое признание для него — сам собой разумеющийся факт. С тех самых пор, как они вместе, Чанбин уверен в чувствах Феликса. И озвучивание их — лишь очередное подтверждение.

— Я тоже люблю тебя, — незамедлительно отвечает он и сразу же накрывает чужие губы своими, как только глаза Феликса распахиваются.

Они сталкиваются как двое людей, разделяющих обоюдное счастье, как двое людей, находящих счастье друг в друге. Феликс плавится под напором и обрывисто проводит языком по чужим мягким губам. Они утопают в этом моменте, касаясь друг друга так, как не касались даже самых хрупких предметов — с небывалой осторожностью. Между ними нет ни миллиметра пространства, и каждое их движение передаётся другому. Они норовят соединиться, быть настолько откровенными, насколько это только представляется возможным. И хотя их поцелуй не отчаянный, не горький и не резкий, в нём проскальзывает некая поспешность — желание почувствовать как можно больше и как можно быстрее, собрать все эмоции за считанные секунды и смаковать их, дыша в унисон.

Феликс ни с кем и никогда не целовался так, как с Чанбином, — стараясь показать всё, что происходит внутри, стараясь быть настолько искренним, насколько только позволительно. Феликс ни с кем и никогда не целовался так, как с Чанбином, — с удовольствием, что расходится под кожей электричеством, с энтузиазмом, что граничит с фанатизмом.

Чанбин сминает его губы, и кажется, будто ничего лучше уже никогда не произойдёт в жизни Феликса. А потом Чанбин углубляет поцелуй, и Феликса сбивает волна. У него кружится голова и пенятся мысли. Но каждая секунда проведённая с Чанбином наедине — стоит дороже всех богатств этого мира.

— Нужно было сказать об этом раньше, — проговаривает Феликс, когда они отстраняются, пытаясь восстановить дыхание. И он поднимает взгляд к чужим внимательным глазам, в которых скрывается целая галактика.

Чанбин улыбается, ощутимо поглаживая под лопаткой.

— Главное, что ты признался, — просто отвечает он, находя чужие глаза своими.

Они замирают, глядя друг на друга, как на самое сокровенное, что когда-либо было в их жизнях. Феликс продолжает ощущать на своих зацелованных губах близость Чанбина. Он медленно проводит пальцем по чужой острой скуле.

Солнечный луч осторожно поднимается по стене, заполняя комнату светом, и былая темнота окончательно уходит. Феликс краем глаза ловит его передвижения и вздыхает, прижимаясь лбом ко лбу Чанбина.

Несколько секунд он молчит, прежде чем окончательно собраться с мыслями:

— Ты же понимаешь, зачем я пришёл, — его шёпот утопает в звуках просыпающегося леса.

Чанбин кладёт ладонь поверх чужой, аккуратно сжимая.

— Да, — выдыхает он и на мгновение прикрывает глаза, проводя большим пальцем по острым костяшкам, а после открывает с присущей серьёзностью, которая тут же обжигает Феликса. — Сколько времени у нас осталось?

Феликс старается не поддаваться неприятным эмоциям, но его сердце всё равно болезненно содрогается, и он едва заметно морщится.

— Около часа.

Чанбин непривычно широко улыбается, чем приводит Феликса в замешательство.

— Этого более, чем достаточно, — отвечает он.

Чанбин оставляет безвинный поцелуй на лбу Феликса, и все его зарождающиеся тревоги отступают.

Усевшись на край кровати, Феликс несколько секунд смотрит куда-то в пустоту, а Чанбин терпеливо ждёт его дальнейших действий. На некоторое время устанавливается тишина, и Феликс будто пытается в ней укрыться, спрятаться от действительности. Он делает глубокий вдох и прикрывает глаза, а после немеющими пальцами нащупывает молнию на рюкзаке и медленно расстёгивает её. Чанбин следит за ним с покорным молчанием.

— У меня есть к тебе просьба, — негромко начинает Феликс, вытаскивая из рюкзака фотоаппарат. Выражение лица Чанбина становится серьёзным. — Возьми мою камеру и фотографируй всё, что будет происходить с тобой весь следующий год, — он опускает его себе на колени и поднимает голову на Чанбина. — Я хочу, чтобы в нашу встречу у нас было чем поделиться, — в его взгляде просыпается некая надежда.

Феликс знает, что им и без того будет, что рассказать друг другу. Но ему хочется, чтобы эти воспоминания были не простыми словами, а изображениями, на фоне которых можно представить себя.

Как будто всё это время они провели рядом.

— Но перед этим, — уже громче проговаривает Феликс и садится к Чанбину вплотную. Он достаёт из заднего кармана телефон и несколько секунд водит пальцем по экрану. — Нам нужна наша собственная фотография.

Несмотря на всё недоумение Чанбина, Феликсу удаётся запечатлеть их более-менее живые улыбки. А после проделать всё то же самое с фотоаппаратом. Чтобы и у Чанбина была возможность видеть Феликса наяву, а не только в собственных воспоминаниях.

Феликс уверен, что никогда не забудет Чанбина. Но воспоминания так или иначе имеют свойство постепенно иссыхать. И поэтому он делает всё, чтобы их история оставалась яркой до самого конца.

— И ещё, — неуверенно выдыхает Феликс, когда Чанбин сквозь все протесты всё же забирает чужую камеру. — Я никогда не говорил тебе об этом, но…

Чанбин настораживается, внимательно наблюдая за тем, как Феликс вновь опускает руку в рюкзак.

— Когда я впервые зашёл в твой лес, я нашёл это, — он вытаскивает на свет пурпурную гортензию. — Я не знаю, откуда она взялась. Но, наверное, было бы разумнее вернуть её тебе.

Уже несколько недель Феликс обдумывал, как ему стоит преподнести цветок. Он сомневался, как отреагирует Чанбин и как вообще это будет выглядеть со стороны. Но теперь, когда пути назад нет, а впереди их ждёт разлука, Феликс решает, что другого шанса ему уже не представится.

Глаза Чанбина на мгновение расширяются, и он рефлекторно протягивает руку к приветливому цветку. Осторожно забирает его и подносит к свету, льющемуся из окна. Гортензия мерцает свежестью так же, как делала это в самый первый день. И Чанбин глядит на неё с нескрываемым изумлением. Он замирает, уйдя куда-то в свои мысли, и Феликс нервно теребит рукава толстовки, не понимая его реакции.

В абсолютной тишине Чанбин оборачивается, и в его глазах горит смесь восторга и непонимания. Феликс натыкается на его взгляд и моментально ощущает потребность оправдаться, объяснить всё это недоразумение.

— Я, честно, пытался отыскать её в твоём саду, но почему-то не смог. И поэтому долго откладывал, будучи неуверенным, — негромко поясняет Феликс. — Извини. Я правда не хотел воровать её.

С каждым словом лицо Чанбина вытягивается, а на губах появляется странноватая улыбка. Феликс теряется, заметив чужое преображение.

— Ты злишься? — неуверенно спрашивает Феликс, когда уже больше не может выдерживать непонятные эмоции Чанбина.

Чанбин не выпускает гортензию из рук. Он усмехается.

— Ты даже не представляешь, как сильно нам повезло, — проговаривает Чанбин, и в его голосе проскальзывает поспешность. Он изо всех сил пытается сдерживать какой-то внутренний порыв.

— Что?

Чанбин, не сводя с Феликса глаз, словно завороженный, протягивает ему свободную ладонь и мягко кладёт её поверх чужой.

— Эта гортензия не из моего сада, — вкрадчиво начинает он. Феликс удивлённо изгибает бровь. — Её вырастил кто-то другой и, по всей видимости, случайно обронил, когда ты был неподалёку.

Феликс пытается представить себе картину, как другой эльф испугался его неосторожных, буйных шагов и не заметил, как оставил на траве благоухающую гортензию. Неужели в тот день он мог действительно наткнуться на кого-то, помимо Чанбина?

— Но почему она не вянет? — несмело спрашивает Феликс. — Прошло уже столько времени, а она до сих пор такая же, как в самом начале.

Чанбин игриво улыбается.

— Потому что растения, выращенные с помощью магии, могут жить годами, — просто объясняет он и выглядит при этом так, будто только что научил Феликса таблице умножения.

— И с ней ничего не случится?

Чанбин отрицательно мотает головой.

Они одновременно опускают взгляд на гортензию. Теперь, когда Феликс наконец поделился с Чанбином своей маленькой тайной, ему становится легче. Не то чтобы она его тяготила, но Феликс слишком привык доверять Чанбину каждый уголок своей души, чтобы иметь какие-то секреты.

Чанбин негромко вздыхает.

— Должно быть, именно из-за неё моя магия не сработала на тебе, — задумчиво произносит он.

— Хочешь сказать, что только благодаря ей я не забыл тебя? — поражённо переспрашивает Феликс.

Чанбин вновь обращается к нему с теплотой в глазах.

— Нам невероятно сильно повезло.

Феликс невольно содрогается от мысли, что, если бы не подобная случайность, они бы никогда не сблизились. В тот день он бы вернулся к Сынмину и навсегда забыл о существовании Чанбина. Из его воспоминаний стёрлись бы все очертания загадочного леса и его ещё более загадочного обитателя. Феликсу становится не по себе от осознания, что благодаря такой, казалось бы, мелочи им удалось избежать самого большого разочарования в своей жизни.

Видя искреннюю радость и в то же время нежность, что искрится на лице Чанбина глубокой ямочкой на щеке, маленькими морщинками под веками и блеском глаз, Феликс чувствует, как медленно эмоции берут над ним верх. В эту секунду, когда их плечи соприкасаются, а в руках они держат причину их счастья, Феликс как никогда благодарен вселенной за всё, что ему пришлось пережить. Ведь если бы в его жизни не было всех этих препятствий, ошибок и перепутий, он бы сейчас не оказался здесь, рядом с Чанбином.

И Феликс переполняется чувствами, переполняется такой признательностью и нежностью, что ему в пору обезуметь. Он смотрит на Чанбина и ощущает, как внутри него теплеет нечто, что будто бы заставляет его переродиться. В это тёплое, августовского утро Феликс окончательно осознаёт, как сильно любит Чанбина.

До невероятного сильно.

И навсегда.

— Забери её с собой, — негромко просит Чанбин, когда с него сходит наваждение. — Пускай она останется с тобой.

Феликс едва заметно дрожит, когда слышит чужие слова сквозь собственные мысли. Ему требуется несколько секунд, чтобы понять, что по его щеке стекает слеза.

Чанбин удивлённо протягивает к нему руку.

— Всё будет хорошо, — ласково произносит он, стирая её аккуратным движением.

Феликс сглатывает.

— Я… я знаю, но, — он тихо всхлипывает.

Чанбин крепко обнимает его за плечи, осторожно поглаживая по спине. Феликс утыкается ему в шею.

— Всё будет хорошо, не плачь, — с отчего-то весёлыми нотками шепчет Чанбин. — В следующем году ты вернёшься, и мы будем вместе, — он начинает укачивать Феликса, как маленького ребёнка, и тот постепенно успокаивается. — А пока пообещай мне, что больше не будешь плакать из-за нашей разлуки. Пообещай мне, что будешь улыбаться, думая о нашей скорой встрече.

Феликс вздыхает и негромко соглашается.

— И ты тоже?

Чанбин усмехается, прикрывая глаза.

— И я тоже буду с нетерпением ждать тебя.

Следующим летом.

❀❀❀

Феликс закрывает за собой скрипящую калитку и останавливается прямо посреди подъездной дорожки. Он оборачивается на одноэтажный светлый дом с фанерной крышей и обводит его взглядом от самого фундамента до воздуховода. Здесь он провёл три долгих и самых ярких месяца своей жизни. На плече у него походный рюкзак, в руке — сумка. Феликс старается не поддаваться тоске, и рядом оказывается Сынмин, который забирает у него вещи и осторожно приобнимает за плечи.

— Не думал, что будет настолько тяжело, — отшучивается он, и Сынмин согласно кивает.

Они стоят ещё несколько минут, прежде чем положить все вещи в багажник и сесть в старенький, но уже такой родной джип.

Сынмин заводит машину и нажимает на педаль газа, выруливая на дорогу. Феликс смотрит в окно и оглядывает каждый удаляющийся дом. На коленях у него рюкзак. В рюкзаке — сборник стихотворений в синем переплёте. И аккуратно упакованная гортензия.

И Феликс точно знает, что, даже несмотря на отъезд, впереди его будет ждать ещё уйма приключений.

Осень

Вернувшись в столицу, Феликс первым делом принимается разгребать весь накопившийся материал для исследования. Он и не думал, что информации окажется так много, что он с головой уйдёт в работу на добрых три недели. Когда учёба врывается в его размеренные будни, становится тяжелее, но Феликс не отчаивается. В своей небольшой, но всё же собственной комнате в общежитии Феликс развешивает несколько вырванных из блокнота страниц.

Одна из которых — те самые армерии.

На рабочем столе появляется рамка с фотографией. Феликс никогда в своей жизни не относился к какому-то снимку с подобной заботой. Но теперь каждую ночь перед сном он обязательно смотрит на улыбку Чанбина. И переносить разлуку становится легче.

Они переписываются посредством писем, и Феликс ощущает себя, как в какой-то мелодраме, когда судорожно раскрывает каждый конверт, стараясь не повредить бумагу, а потом складывает их в отдельную коробку. Чанбин вернулся в свою деревню, и у него всё хорошо. Он продолжает читать книги, которые Феликс натаскал ему из библиотеки. И фотографирует каждый, даже самый незначительный уголок своей повседневности.

Феликс старается делать то же самое.

На свой день рождения Феликс в одиночку бродит по центральным улицам. С самого утра ему приходят горы поздравлений. И если бы не они, он бы даже и не заметил, что стал на год старше. Через пару дней в поздравительном письме от Чанбина он получает небольшой, но очень красивый рисунок лесного пейзажа — работа одного из друзей Чанбина. И Феликс явственно представляет перед собой то, что хотел передать ему художник.

Когда на смену тёплому сентябрю приходит октябрь, Феликсу не хватает времени ни на что, кроме злополучной учёбы. Выпускной год — и у него диплом на носу. У Феликса горят глаза от количества новых знаний, и он делится каждым новым открытием с Чанбином, исписывая иногда по четыре листа, которых всё равно оказывается недостаточно.

Кроме их совместной фотографии, у Феликса остаётся самая любимая книга Чанбина, которую, по воле судьбы, он читал в их самую первую встречу. Феликс читает её настолько часто, что невольно заучивает несколько стихов наизусть. В напряжённые моменты, когда он начинает нервничать по той или иной причине, Феликс негромко повторяет их себе под нос. И ему становится в разы спокойнее.

В ноябре в его размеренную жизнь врывается Рюджин. Они неловко сталкиваются в торговом центре. И по началу никто из них даже не предполагает, что беспечное предложение выпить вместе кофе обернётся возрождением их общения. Рюджин изменилась, стала более уверенной в себе и отчего-то добрее. Феликс точно не знает, что с ней произошло и не хочет лезть к ней в душу. Она, в общем-то, тоже не горит желанием выпутывать у Феликса его тайны.

И так они сближаются, постепенно возвращая былое общение. Как будто им снова пятнадцать, и впереди у них ничего, кроме еженедельных встреч в парке. Но Феликс действительно рад, когда они нащупывают утерянные общие интересы. И с Рюджин у него получается пережить самый ненавистный месяц в году.

Зима

С приходом холодов Феликс начинает тщательнее следить за гортензией. Он не уверен, что она в принципе способна заболеть из-за низких температур, но рисковать ему не хочется. Он чувствует некую ответственность за этот цветок. И хотя ему приходится держать её на полке, чтобы никто из его соседей случайно её не увидел, по вечерам он внимательно оглядывает её на предмет усыхания. Но даже спустя полгода она всё такая же, как и прежде, — благоухающая и яркая.

В декабре от Чанбина начинает приходить всё меньше писем из-за обильных снегопадов, которые мешают выезжать из их местности в городок. Феликс до сих пор иногда удивляется, как же им удалось сохранить связь в их положении. Но благо в их деревне нашёлся один человек, который согласился отвозить письма в город.

Накануне новогодних праздников Феликс получает сообщение от Сынмина. Они продолжают общаться с самого лета, но из-за учёбы Феликса и работы Сынмина переписка периодически обрывается. Сынмин сообщает, что собирается приехать на каникулы в столицу. И Феликс не удерживает себя и перезванивает Сынмину, чтобы собственными ушами услышать от него все подробности.

В итоге они проговаривают около двух часов, рассказывая обо всём, что случилось с ними за последнее время. И после их разговора Феликс ложится спать с такой радостью, что и на следующий день он улыбается больше положенного.

Новый год Феликс справляет с семьёй. Не сказать, что он в восторге вновь встретиться со своими родственниками, но другого выбора у него нет. В ходе застолья его мать интересуется об его дальнейших планах после окончания университета. И Феликс уверенно отвечает, что собирается путешествовать. Его родители неоднозначно переглядываются, и на их лицах так и горит вопрос об его финансовом положении. Пока Феликс жил в общежитии, получал повышенную стипендию и иногда подрабатывал в лаборатории, у них не возникало сомнений. И Феликс едва сдерживает себя в кругу семьи, чтобы не начинать ссору. Он отвечает, что собирается подрабатывать.

После праздника Феликс ещё час без дела бродит по улицам, пытаясь успокоиться.

А, вернувшись в комнату, он исписывает целый лист, пересказывая Чанбину, что случилось. И в этот момент ему как никогда хочется ощутить чужое присутствие и тёплые объятия.

На каникулах ему становится легче, и Сынмин наконец приезжает в город. Они встречаются в первый же день и отправляются исследовать все достопримечательности столицы. Феликс примеряет на себя роль гида, и ему нравится рассказывать Сынмину всё, что он когда-либо слышал о главных местах их города. И эти дни, что они проводят вместе, заставляют Феликса забыть обо всех невзгодах.

Вслед за Сынмином приезжают и остальные. Хёнджин, Минхо, Суджин и Дахён выглядят так странно на фоне бесконечных высоток и огромных торговых центров. Но постепенно они свыкаются с шумной городской жизнью, и их встречи становятся до невозможности приятными. Если летом Феликс сторонился их и не хотел сближаться, то теперь, когда они оказались в его среде, он, сам того не замечая, заводит с ними настоящую дружбу.

Феликс сдерживает обещание и отводит Дахён к своей знакомой-парикмахеру. За полцены она превращает чуть пожелтевшие волосы Дахён в платиновый блонд, и та ещё несколько дней радостно вьётся вокруг Феликса, благодарно теребя его за щёки.

Однажды он знакомит их с Рюджин. И она очень быстро сходится с ними, настолько, что Феликс по-доброму ей завидует. Она никогда не имела проблем с новыми людьми. Так, в кругу друзей и постоянных встреч, Феликс проводит первый месяц нового года.

В феврале Феликс внезапно заболевает простудой и проводит в общежитии целую неделю, глотая касторку и хлюпая носом. За это время он успевает в сотый раз перечитать все письма, полученные от Чанбина, и заучить пару новых стихотворений. А ещё пересмотреть свой любимый сериал и неожиданно осознать, что Рюджин стала слишком часто появляться на пороге его комнаты.

В течение всей его болезни она приходила к нему с лекарствами, бульонами, новостями. И Феликс удивлённо стал отмечать, что её забота выглядит как-то не так, как должна. Она старается одаривать его вниманием как можно чаще, и Феликс, не привыкший к подобному, начинает нервничать.

Едва Феликс упоминает в очередном письме о своём состоянии, как уже через несколько рекордных дней к нему приходит срочный ответ. В конверте Феликс находит небольшую охапку горько пахнущих трав, в которых сразу же распознаёт те самые, которыми Чанбин уже однажды его лечил, и, помимо самого письма, небольшую инструкцию о том, что нужно с ними сделать. В этот же день Феликс чувствует себя в сотню раз лучше.

Где-то через неделю после своего выздоровления Феликс принимает решение выполнить обещание, данное родителям, и действительно найти нормальную подработку, чтобы скопить какие-никакие деньги. Он создаёт объявление о репетиторстве по биологии, и уже через несколько дней получает свои первые отклики. Преподавание забирает у него оставшееся свободное время, но зато приносит неплохие деньги. И Феликс через какое-то время даже начинает понемногу собой гордиться. Когда он сообщает о своих успехах родителям, ему хочется верить, что они тоже им гордятся.

Хотя бы чуть-чуть.

Весна

Стоит погоде наконец потеплеть, а снегу более-менее растаять. Письма Чанбина снова начинают приходить практически каждую неделю. И вместе с мартовским солнцем Феликс тоже ощущает внутри весну. В его комнате происходит небольшая перестановка, и большая часть ненужных вещей оказывается в родительском гараже. Потому что выпуск уже не за горами, а у Феликса не будет времени разбираться со всем этим барахлом.

Работа над дипломом идёт полным ходом, и Феликс уже практически заканчивает первую половину, стараясь все свободные минуты посвящать исследованию. И лишь несколько раз Рюджин удаётся вытащить его на люди в центр города. И хотя Феликс был в шаге от того, чтобы отказаться, сославшись на дела, он всё-таки рад, что она уговорила его.

Однако что-то в поведении Рюджин начинает его настораживать, какая-то неестественная скованность, периодически возникающий румянец на щеках. Феликс практически моментально распознаёт чужую перемену. Но он никак не может понять, что стало её причиной.

А потом, спустя несколько встреч, Рюджин наконец ему признаётся.

Поздним вечером, когда Феликс привычно провожает её до дома после прогулки, Рюджин вдруг останавливается на половине пути и несколько долгих секунд смотрит ему в глаза. Как будто пытаясь собраться с мыслями. Феликс тушуется и неловко улыбается, пытаясь понять, что случилось. И, видимо, его неоднозначно потеплевшая интонация заставляет её открыться.

Рюджин порывается обнять Феликса, и тот непонимающе отвечает, по-дружески обхватывая её за плечи. Они стоят посреди улицы, и, пока Рюджин порывисто дышит ему куда-то в шею, Феликс хмурится, медленно начиная соображать. Её объятия приятные, и он не чувствует отторжения. За последние полгода он уже не помнит, когда последний раз чувствовал чьё-то тепло, не считая Сынмина и остальных. Но в ту же секунду он осознаёт, что это совершенно не то, чего он желает.

Объятия Рюджин это не объятия Чанбина.

Отстранившись, Феликс извиняется, и не ждёт от Рюджин никакой реакции, надеясь, что всё в порядке. Но её словно прорывает, и она выговаривает Феликсу всё, что накопилось в её душе за месяцы их общения. Кажется, она говорит про свою симпатию, о которой Феликс не имел ни малейшего представления. Рюджин больно, и Феликсу тоже. Потому что он не в состоянии ответить на её чувства взаимностью. Он почти порывается добавить, что у него уже есть тот, кому он отдал собственное сердце. Но решает, что так сделает только хуже.

Рюджин не плачет, но делает шаг назад и отказывается от предложения Феликса довести её до дома.

Так их дружба заканчивается во второй раз.

Оказавшись наконец дома, Феликс ощущает себя выжатым. Как будто он не гулял на свежем воздухе, а весь день пахал на плантации. А в душе у него оказывается какая-то пустота. И он ложится на свою одноместную, холодную кровать, глядя в потолок. И внезапно все эмоции, что он сдерживал до этого момента, накатывают на него одной огромной лавиной.

Феликс помнит, что пообещал Чанбину не плакать, но он слишком сильно скучает по нему, чтобы и дальше сдерживаться. В неясном порыве он хватает со стола их общую фотографию и прижимает её к груди, негромко всхлипывая от накатывающих воспоминаний. Ему до безумия не хватает прикосновений Чанбина. И он засыпает, представляя себя в чужих объятиях.

В апреле Феликс наконец заканчивает диплом и всё оставшееся время старается занять хоть чем-нибудь, лишь бы не позволять тоске сжирать себя изнутри. Он набирает новых учеников и полностью погружается в работу, периодически засиживаясь в библиотеке и поглощая новую информацию. На его банковском счёте набирается уже достаточная сумма денег, чтобы создать видимость, будто она действительно ему когда-нибудь пригодится.

Феликс появляется в собственной комнате всё реже и реже и постепенно забывает проверять всё ещё лежащую на полке гортензию. Он знает, что она выглядит так же, как и месяц назад, как и полгода назад. Поэтому уже не волнуется об её состоянии. На фотографию с Чанбином он хоть и посматривает, но всё-таки реже. Ему в пору радоваться от того, что их встреча неминуемо приближается и осталось ждать еще каких-то два месяца, но он всё-таки устал. Ситуация с Рюджин слишком сильно ударила по нему. За этот год она была для него вновь единственным другом, с которым он мог проводить время. И теперь от неё не осталось ничего, кроме воспоминаний.

Пока за окном цветёт сакура, Феликс бессмысленно просматривает совместные фотографии с Рюджин.

Феликсу становится одиноко.

Ещё сильнее, чем раньше.

В мае, когда солнце уже постепенно начинает греть по-летнему, Феликс более-менее приходит в равновесие. В этом ему помогают не только письма Чанбина, но и периодические разговоры с Сынмином. Жизнь налаживается, и до защиты диплома остаётся пара недель.

Вместе с приближением лета несколько налаживаются и отношения Феликса с родителями. Не то чтобы они приходят в норму, но взаимных недовольств становится куда меньше. И Феликс соглашается приехать в родительский дом на выходные. Он делится с ними новостями, и они как будто даже рады за него. По крайней мере, они не переглядываются и не пытаются многозначительно молчать. Становится легче.

Однажды, после очередного рабочего дня, Феликс возвращается в общежитии раньше обычного. Будучи не таким уставшим, он позволяет себе просто расслабиться и послушать музыку. До защиты остаётся два дня. И после этого Феликс будет окончательно свободен. А это значит, что он наконец сможет вернуться к Чанбину. Мысль об этом моментально разжигает внутри него нечто, что находилось в спячке целый год. Трепет, предвкушение, нежность. У Феликса бегут мурашки и подрагивают пальцы от одной мысли, что уже через несколько недель он сможет поцеловать Чанбина по-настоящему, а не только в собственных мыслях.

За время их разлуки у них накопилось столько писем, что Феликсу уже даже тяжело поднять коробку. Вещей в его комнате становится всё меньше и меньше: что-то он раздаёт, а что-то так же отправляет в родительский гараж. После выпуска он не собирается снимать квартиру, поэтому ему нужно по максимуму избавиться от всего ненужного. Все необходимые вещи он возьмёт с собой. И он даже не уверен, что в ближайший год вообще вернётся в столицу. Естественно, рано или поздно ему придётся показаться в городе, чтобы его родители не сошли с ума. Но кто знает, сколько продлится кругосветное путешествие, о котором он мечтал столько лет. Все эти проблемы Феликс оставляет на потом.

Плеер услужливо включает Queen, и Феликс невольно улыбается, поднимаясь с кровати. Он негромко подпевает таким знакомым песням и вспоминает, как хорошо у Сынмина получалось тянуть высокие ноты. Его взгляд падает на полку, и Феликс думает, что давным-давно не проверял, как поживает его гортензия. Он открывает дверцу и тут же хмурится.

Под светом тусклой люстры её розово-фиолетовые лепестки кажутся темнее обычного. Именно так Феликс думает в первую секунду.

А потом у него начинает в агонии стучать сердце.

Феликс инстинктивно хватает гортензию и подносит её под настольную лампу. У него пробегают мурашки.

Гортензия не просто потемнела, но и начала засыхать.

Феликс непонимающе крутит её в руках и ощущает, как начинают дрожать его пальцы. Он заглядывает на полку и замечает несколько оторвавшихся лепестков. На него находит паника, и он уже не слышит ни голоса Меркьюри, ни перелива гитарных струн, ни красивой мелодии. Гортензия в его руках ничем не похожа на ту, что он привык лицезреть с июня прошлого года. От неё осталось только название и несколько вкраплений ещё живых лепестков.

Феликсу становится душно, и он судорожно опускает цветок в стакан с водой, как будто это может хоть как-нибудь помочь. В голове возникают сотни истеричных мыслей. И Феликс уже ни в чём не уверен. Его обдаёт таким страхом, что он невольно начинает дрожать.

А от их с Чанбином обещания хоть что-нибудь осталось?

Когда эта мысль проносится у него в голове, Феликс моментально принимается вслух объяснять самому себе, что всё в порядке. Последнее письмо от Чанбина пришло буквально два дня назад, и в нём не было ничего из ряда вон выходящего. Всё письмо было пропитано желанием Чанбина поскорее увидеться. На столе по-прежнему лежит его сборник стихов. И их совместная фотография также на месте.

Феликс хватается за лист бумаги и начинает размашисто писать Чанбину обо всём, что произошло. У него пересыхает в горле и непроизвольно дёргается нога.

Феликс принимает решение приехать как можно скорее.

Иначе умрёт не только гортензия, но и его выдержка.

❀❀❀

Как только в руках Феликса оказывается красный диплом, он чувствует, как с его плеч сваливается огромная ноша. Ему становится легче дышать, но в то же время он уверен, что эта бессмысленная корочка никогда не будет использована по назначению. Едва он отвозит оставшиеся вещи к родителям и оставляет у них то, ради чего он работал целых четыре года, Феликс, для приличия посидев с родителями от силы час, срывается на вокзал. До отъезда его поезда остаётся не больше двадцати минут, когда он со всех ног прибегает на платформу. За спиной у него рюкзак, а в руке — походная сумка. И, оказавшись в вагоне, Феликс чувствует дежавю.

В уборной он мельком обращает внимание на собственное отражение и почти вздыхает: на него глядит уставший парень с ужасно чёрными синяками под глазами. И его усталость вызвана не бесконечной учёбой и работой. А просто жизнью. Давно ли Феликс выглядит именно так? Он не знает. Но его внутреннее состояние представляет собой горстку пепла с того самого дня, как из его жизни окончательно ушла Рюджин. Горстку пепла, прямо как то, что осталось от гортензии, когда она наконец рассыпалась в прах.

Феликс горюет не столько потому, что они больше не общаются, а из-за того, что Рюджин разбудила в нём своим уходом.

Сидя у окна и смотря на проносящиеся мимо пейзажи, Феликс отстранённо размышляет о том, что городская жизнь окончательно довела его своей суматохой и вечной неразберихой. Он не сообщал Сынмину о своём намерении приехать. Он никого, в общем-то, не поставил в известность, когда и куда едет. Феликс просто взял и распрощался с жизнью, которая столько времени доводила его.

В данный момент он не хочет ничего, кроме тишины и спокойствия.

И, быть может, когда у него вновь появятся силы, он разберётся со всем остальным.

В момент, когда поезд наконец останавливается и Феликс выходит на платформу, он готов расплакаться, как самый последний ребёнок. За прошедший год городок ни капли не изменился, и у Феликса чешутся руки от предвкушения. Он двигается к тому же выходу, рядом с которым год назад его впервые встретил Сынмин. Но в этот раз его ожидает лишь невзрачное такси. И когда они выезжают из города, Феликс ловит себя на мысли, что всё это время не зря копил деньги.

С каждым пройденным километром Феликс становится всё беспокойнее. Его не волнует, что о нём думает водитель. Но и поделать с собой ничего не может. И хотя он пытается держать себя в руках, его заведённое сердце не собирается успокаиваться. И всю дорогу Феликс проводит на иголках, пытаясь сосредоточиться на пшеничных полях, но вместо этого из раза в раз представляя будущую встречу с Чанбином.

Никогда в своей жизни Феликс ничего так не ждал, как минуты их воссоединения. Ни подарка от мамы на своё восьмилетие, ни взаимности от своей первой любви, ни признания со стороны отца.

Быть может, Феликс в какой-то момент успел стать зависимым. Но что ещё остаётся человеку, у которого за всю жизнь не было ничего дороже? Он имеет полное право желать скорой встречи.

Потому что знает, что его ждут в ответ.

Такси останавливается у самого начала леса, до посёлка ещё добрый километр. Феликс щедро платит водителю и ждёт, когда он скроется за поворотом. А потом бегом заходит в место, запрещённое для простых смертных. Он не помнит себя от спешки и едва ли не сваливается со склона, зацепившись за корни деревьев, но в последний момент находит равновесие. Феликса не волнует, что происходит вокруг, как преобразился лес. Его ничего не интересует до тех самых пор, пока он наконец не оказывается у заветного дерева.

Феликс дотрагивается до едва заметной линии, которую невозможно разглядеть, если не знать, что она должна быть здесь.

У Феликса сбито дыхание, и он не может его восстановить. Его сердце вот-вот выпрыгнет из груди. И он почти порывается улыбнуться, когда спешно спускается в овраг.

Едва он оказывается посреди знакомого, ещё только-только начинающего цвести сада, в уголках глаз невольно скапливаются слёзы. Феликс тратит всего секунду на то, чтобы оглядеться, а потом поспешно идёт в сторону дома. Он не предупреждал Чанбина о своём приезде.

А потому, когда Феликс замечает ярко-жёлтое пятно собственного свитера, что-то внутри него взрывается.

Чанбин, одинокой фигурой сидящий на крыльце, поднимает голову от книги, и он всё такой же, как и прежде. Их взгляды сталкиваются, и сумка сама собой валится из рук Феликса.

Не отдавая себе отчёта, они срываются навстречу друг другу. Феликс не замечает, как слёзы сами собой скатываются по его щекам. И в момент, когда он наконец чувствует на своём теле прикосновения Чанбина, он больше не сдерживается. Чанбин, который будто предчувствовал его приезд, который всё-таки носит подаренный Феликсом свитер, который ни на секунду про него не забывал, который теперь прижимает его хрупкое тело к себе, тоже едва ощутимо дрожит, когда утыкается носом в каштановые волосы Феликса и что-то неразборчиво шепчет.

— Я так сильно скучал по тебе, — вырывается у Феликса раньше, чем он успевает обдумать своё приветствие. И голос у него срывается.

Руки Чанбина такие широкие, такие приятные. И его объятия настолько тёплые, что они моментально растапливают все айсберги, что образовались в душе Феликса за этот год. Феликс прижимается к Чанбину настолько, насколько это только возможно. Он так сильно истосковался по Чанбину, что у него едва ли не сносит крышу от чужого присутствия, от чужого извечно-цветочного запаха, от чужой нежности, что проявляется в каждом движении.

— Я тоже, — отвечает Чанбин и осторожно целует Феликса в макушку.

Несколько минут они просто стоят в обнимку, никак не способные осознать, что отныне их не отделяют сотни километров. Феликс постепенно успокаивается, и внутри него просыпается такая радость, что ему в пору кричать от своего счастья.

— Теперь я больше не брошу тебя, — отстранившись, клятвенно заверяет Феликс и смотрит прямо Чанбину в глаза. И в нём столько решительности, что у Чанбина просто не могут возникнуть сомнения в чужом заявлении.

Все тревоги, что досаждали Феликсу в последние месяцы, растворяются в ту самую секунду, когда Чанбин одаривает его мягкой улыбкой. Феликс целует её так, как желал весь этот год — со всей возможной нежностью. И Чанбин отвечает ему со всей отдачей, аккуратно прикасаясь к его разгорячённой от бега шеи. Феликс покрывается мурашками.

Феликс вкладывает всего себя в поцелуй, пытаясь передать Чанбину все свои эмоции. И Чанбин с достоинством каждое его чувство принимает.

— Я так счастлив, что ты вернулся, — шепчет Чанбин ему куда-то в щёку, когда у них не остаётся больше кислорода.

Чанбин исцеловывает его лицо, и Феликс буквально плавится под его прикосновениями. Он мечтал о них каждую ночь, и теперь, когда он наконец способен чувствовать их, у него кружится голова.

Чанбин не меньше Феликса сходил с ума от безысходности. И единственной его отрадой тоже были письма. Он старался не поддаваться тоске, но иногда, особенно в холодные зимние вечера, его одолевали воспоминания. И перед ним появлялся образ беспечного, но всё же глубоко мыслящего парня с россыпью веснушек на щеках. И ему вспоминались все прожитые вместе дни. Чанбин, как и Феликс, едва терпел весь этот год. Но, в отличие от Феликса, Чанбину всё же удавалось сдерживать себя. И теперь, когда Феликс наконец оказывается в его руках, такой тёплый и невинный, Чанбин больше не способен контролировать себя.

— У меня есть столько всего, что тебе показать, — проговаривает Чанбин между поцелуями.

— У меня тоже, — сбивчиво отвечает Феликс.

Больше не в силах терпеть, Феликс прерывает Чанбина и всё-таки находит его губы своими. В первые минуты они ведут себя, как два глупых подростка, которые впервые познают, что такое близость. Но с каждым дюймом зацелованной кожи они постепенно возвращают себе способность здраво мыслить. И Феликс уже не так сильно изнывает: Чанбин успокаивает его одним своим присутствием, разглаживает все острые углы.

— Спасибо, что дождался меня.

— Это я должен благодарить тебя, — отвечает Чанбин, сгребая его в тёплые объятия.

Им больше ничего не нужно, лишь бы до конца дней быть вместе.

Феликс счастлив так, как не был никогда. И ему хочется вновь и вновь говорить об этом Чанбину. Слова рождаются сами собой.

— Я люблю тебя, — честно проговаривает Феликс. И он готов повторять признание в собственных чувствах хоть каждую минуту.

— И я люблю тебя, Феликс, — незамедлительно отвечают ему.

Пускай они уже не первый раз признаются друг другу, от этого их слова не теряют смысл. Наоборот, с каждым разом они становятся всё более значимыми. Потому что их чувства только крепнут.

— Пойдём домой, — шепчет Чанбин и осторожно берёт Феликса за руку.

— Домой?

Чанбин многозначительно улыбается.

— Тебя уже заждались.

Чанбин показывает ему ранее неизвестную дорогу, по которой они никогда не ходили рука об руку.

Дорогу, ведущую к совершенно новой жизни Феликса.

И, кажется, это и есть тот самый секрет, который Феликс попросил сохранить для себя до следующего лета.