Каждый день Рихард приходил к тому месту. Стоя на коленях, преклонив голову, он молился. Молился долго, забывая порой о своей службе. Молился искренне, словно за самого родного в мире человека. Молился, чтобы душа его обрела покой в Небесном Царстве. Но каждый раз ему приходилось выслушивать наставления о том, что ни одна молитва не спасет душу, понесшую столь тяжелый, смертельный грех. Но ведь все заслуживают спасения — не этому ли столько учат каждого, кто идет на церковную службу? Небесный Отец милосерден ко всем, и Рихард верил, что Он примет душу Тилля к Себе, позволит искупить грехи. Ведь он не виноват в том, что любил. Ведь любовь — небесный дар, благословение, данное Господом. Ведь только любя, человек становится милосердным, каким сам Бог велел ему быть.

Теперь Рихард жалел о содеянном. Очень жалел. Он не наставил своего ближнего на верный путь, путь Господень, нет. Вместо этого он обрек его на смерть, хоть тот лишь посмел признаться в чувстве, неподвластном ни ему, ни чему-либо живому. И теперь единственное, что он мог сделать — молиться за себя и за Тилля, и молитвой этой сохранять жизнь цветку, который был единственным напоминанием о том, что некогда человек, из чьего праха он растет, был таким же живым.

Проходили недели, месяцы, а Рихард всё ещё не мог отпустить те события, оставившие столь глубокий и неизгладимый след в его памяти и душе.

Двое священников, что полюбили друг друга, но лишь один был достаточно смел, чтобы признаться. Но лишь покорная смиренность, а вовсе не смелость, — удел святых. Лишь смелость порой ослепляет людей, даёт им веру в то, что им всё подвластно, а не Богу. Она — одна из граней безрассудства, что толкает заблудшую душу к греху, которого не искупить самой искренней молитвой. И именно она настигла обезумевшего от порочной любви Тилля. Божье Слово учит любить своего ближнего, но любить покорно и смиренно, а не страстно и безрассудно. И именно такой была любовь Тилля к Рихарду, в которой он осмелился признаться. Но эйфория от нахлынувших чувств, затуманившая разум, заставила забыть его о том, насколько высокой будет плата, в то время как Рихард, снедаемый чувством долга и трусостью (хоть сам того признавать не желал), обрек его на справедливую смерть. Ведь душе, понесшей столь тяжелый грех, не место среди людей и уж тем более среди божьих служителей.

Время шло, а Рихард всё так же бережно хранил память о погибшем от святого огня возлюбленном. Теперь он понял, а главное принял свои чувства. Он хорошо помнил, что они сделали с Тиллем, но иного пути, чтобы почтить память о нем, Рихард не имел. Мёртвая любовь и одинокая роза стали символами его страданий, уготованных каждому в этом мире.