Поход к Святой Земле тянулся уже не один день, но привыкшие к долгим и нелегким дорогам ноги уже не болели. Пятеро священников передвигались медленно, но на этом пути скорость не помощник. Каждый шаг — шанс задуматься, залезть в самые потаенные уголки своей души и разума, избавиться от лишних мыслей и упорядочить нужные. Но сделать этого не удастся, когда внутри с каждой секундой прогрызает черную дыру отчаяние — всё глубже и глубже, пока не сожрет тело полностью. Но только лишь тело, ведь душа отчаявшегося и потерявшего веру во всё человека больше никогда не будет принадлежать Богу, а значит и существовать.

Три мучительно долгих недели Рихард провел в смятении. Не имея возможности, как раньше, каждый день посещать место, где погиб Тилль, он мучился, совершенно забыв, что в святых местах его разум должны занимать лишь мысли о святом. Но сейчас поистине святым для Рихарда стало чувство, заставившее его скорбеть и так искренне жалеть о том, что хорошо знакомый и почти родной человек покинул этот мир и его. Именно это чувство, что было дано как благословение, но стало смертельным грехом в душах возлюбленных — именно оно обрекло тело одного на смерть, а душу другого — на вечные страдания. Но желание прекратить их было сильнее, чем некогда горевшее в ещё молодом юноше живым пламенем желание стать слугой Божьим.

— Прежде, чем совершить поступок, в котором сомневаешься, — поговаривал отец Оливер, основавший приход, где служил Рихард, — вспомни каждую из десяти заповедей. Если это тебя не остановит, десять раз подумай о том, что так терзает тебя сомнениями. Если желание поступить так, а не иначе, крепчает, посчитай до десяти.

— И что же тогда? — спросил черноволосый юнец, заинтересовавшись в речи наставника.

— Если и тогда ни одна частица твоей души не дрогнет при мысли об этом, если в захваченный идеей разум ничего не постучится и не заставит тебя одуматься — делай, — твердо закончил Ридель.

Рихард очень хорошо помнил те слова, и именно они не раз помогали ему не совершить опрометчивых поступков. Иным образом, но они помогли и сейчас.

Слова с данных Богом Моисею скрижалей пронеслись в голове страдальца быстрее ветра.

«Нет, так не пойдет».

На сей раз каждую из заповедей Рихард продержал в голове по минуте, но был ли в этом смысл? У него и в мыслях никогда не было иного бога, кроме Того, которому он служил. Он даже единого взгляда не кинул на чужую жену или какую бы то ни было вещь. Любое действие против ближнего своего были ему чужды, будь то кража или убийство. Убийство… Именно за это зацепилась мысль. Но ведь каждая заповедь учит любить и почитать людей вокруг, и семью, и врагов. Значит… Нет, Рихард знал, что то, что он собирается сделать — смертельный грех и оправдать его нельзя. Даже удушающее и отравляющее и без того полумертвые душу и разум чувство вины не могло стать причиной такого тяжкого проступка перед Отцом. Но было уже поздно.

Десять правил, написанных Божьей рукой.

Десять раз пронизывающая насквозь, удручающая и вместе с тем окрыляющая мысль.

«Я люблю тебя».

Осталось одно.

Раз. Два. Три.

Каждый шаг казался невыносимым, каждый вдох — последним.

Четыре. Пять. Шесть.

Спрятанный в складках пыльной рясы кинжал сверкнул на солнце, отражая яркие лучи. Лезвие коснулось чистейшей водной глади источника. 

Семь. Восемь. Девять.

Он точно знал, куда надо бить.

Десять.

«Неужели это конец?..»

Если и тогда ни одна частица твоей души не дрогнет при мысли об этом, если в захваченный идеей разум ничего не постучится и не заставит тебя одуматься — делай!

Кровь смешалась со святой водой, капли которой всё ещё усыпали лезвие смертельного оружия. Рваный крик и последний вздох. Всё исчезло в один миг: и боль, и отчаяние, и всепожирающая пустота.

«Я ни о чем не сожалею».

***

Четверо священников вернулись в родные края. Ни один из них, даже старик Ридель так и не смог понять, что двигало Рихардом. Неужели он так тяжко переживал смерть Тилля, который однажды привел его в этот приход? Но это глупость, вздор! Нельзя искупить один грех другим, более тяжким. Но Рихард это прекрасно знал и искуплять вину перед Богом не собирался. Если душа любимого обречена на вечные страдания в Геенне Огненной, значит и сам Рихард должен быть там, ведь только он был причиной этих страданий.

И лишь об одном Рихарду всё же пришлось бы пожалеть.

В те дни в местах, где стояла ветхая церковь, поднялся небывалый ветер. Прогнившие местами доски скрипели, пропуская ледяные потоки воздуха, что так докучали пришедшим помолиться в блаженной тишине прихожанам. Но слабее старого храма был лишь одинокий цветок, увядавший без прежней заботы того, кто так мучился от порочной любви. Рихард покинул этот мир, оставив в нем одинокую розу, что была символом его неумолимых страданий. Но разве нужен символ тому, чему давно настал конец?..

Один за другим разъяренный ветер уносил высохшие лепестки вместе с прахом того, кто пал жертвой собственных чувств, уносил туда, где покоился священник, некогда преступивший Божий закон. Теперь лишь это мертвое тело, усыпанное пеплом, рядом с которым лежал скрытый от глаз одинокий лепесток, было символом воистину живой любви.