С самого начала всё это было неизбежно.

До того, как на День всех Святых над главной площадью некоего города впервые послышался демонический смех, вспыхнул огнём преисподней крестьянский дом и закричали, засуетились с вёдрами воды мирные жители или нежители.

До жутких стишков.

До того, как безумие поработило рыцаря, до того, как голова его упала с плеч под ударом меча собрата.

И до того даже, как были подняты алые флаги, а серебряные — брошены, втоптаны в грязь латными сапогами.

Всё было решено.

Само цикличное течение времени, которое можно было бы назвать судьбой, издевалось над ним. Издевалось над всеми, кто был заключён в бесконечный цикл, и над самим собой. Оно выворачивало его наизнанку и перетряхивало прошедшее, чтобы потом перетряхнуть и вывернуть наизнанку настоящее, чтобы ткнуть носом в реальность всех его кошмаров, мучительных и позорных.

Вот чудесный подарок барона Ривендера, вот предательство Артаса и смерть Утера, вот он сам умерщвляет свою жену и своих детей, не желая того. Вот конец его веры в Свет.

И вот смерть, которую он призывал.

Этот рыцарь гордился, что не свихнулся ни при очищении Стратхольма, ни когда жители его города коснулись отравленной еды. Так гордился, что пора было его сломать.

Пора было вспомнить о том, что обычно называют случайными обстоятельствами.

Шторм.

Не уплывший вовремя корабль.

То, чего не могло произойти.

Доспех настолько чёрен, что отсветы демонического пламени не отражаются в нём, а, напротив, поглощаются им. Вечно улыбчивая нечеловеческая голова Всадника без головы скалится каждому из разбегающихся жителей и нежителей. И уж точно каждому, кто рискнёт на него взглянуть.

Черный конь фыркает, отталкиваясь копытами от воздуха, высекая ими сноп зеленоватых искр. Его всадник размахивается своим ужасающим мечом и хохочет.

— Пусть ваши молитвы умолкнут в огне,
Ведь ужас грядёт на летящем коне.
Грешник, святой ли — спасения нет.
Смерть неизбежна, бессилен ваш Свет!